Наследство

Часть 1

«Милая моя Лиза,

Должна сообщить тебе о своем скором замужестве. Увы, матушка против твоего присутствия на венчании, так что приглашение я прислать не могу, однако должна тебе признаться, что ты, пожалуй, единственный человек, кто мог бы быть на этом мероприятии искренним. Делюсь с тобой этой новостью с глубокой печалью. К уговорам моим родители остались глухи и, несмотря на почтенный возраст жениха, на брак согласились. Основным доводом в пользу этого решения они видят согласие господина Мережского на мое довольно скромное приданное и его значительное денежное состояние, могущее помочь отцу в намечаемом им предприятии.

С искренней любовью и нетерпением жду твоего ответа.

Твоя Екатерина.»

Три года спустя.

«Лизонька!

С горечью в сердце спешу сообщить тебе о скоропостижной кончине моего супруга. Родственники его и мои не скрывают своего намерения драться за наследство покойного, несмотря на наличие составленного им год назад завещания. Это вселяет в меня определенные опасения относительно моего положения. Сердце мое полно страхом.

Лиза, приезжай, пожалуйста, как сможешь!

Твоя Катя.»

Вечер удался на славу. Прекрасно украшенные залы радовали глаз, а известный оркестр — слух гостей, разбредшихся по особняку в поисках старых знакомых и новых знакомств. Аристократы и немногочисленные сравнимые с ними по влиянию лица собирались группками, обсуждали различные вопросы — важные и не очень, делились сплетнями, новостями и перемывали друг другу кости с не меньшей изощренностью, чем кумушки на деревенской ярмарке.

— А старик-то преставился, — заметил князь Ставров, отставной генерал.

— Если бы он сам умер, — молодой инкнесс Шадов, не отвлекаясь от разговора, отсалютовал бокалом какой-то даме, — это вряд ли вызвало бы столько пересудов. Но ведь всем известно, что Мережского отравили.

— И кажется, вполне ясно, кто, — винодел Димитрий Ореев, прочивший когда-то за "стального короля" свою дочь, покосился на только что прибывшую на собрание вдову. — И не постеснялась явиться!

— Ну, это же благотворительный вечер… — вступился было за наследницу огромного состояния инкнесс. Но был тут же перебит Ореевым:

— Попомните мои слова, молодой человек: эта змеища еще не одну душу сожрет. Так что не советую претендовать на ее руку. А то будете лежать рядышком с бедным Евстафием.

Князь задумчиво пошевелил усами.

— Насколько мне известно, группа для расследования этого дела только формируется. Один мой знакомый утверждал, что списки ее членов будут утверждены лишь послезавтра.

— Какие интересные у вас знакомые, — заметил недоверчиво винодел. Отставной генерал загадочно усмехнулся в усы и посмотрел покуда-то в толпу.

— А вдове-то не особо рады. Вы только взгляните на лицо княгини Острожской! Кажется, вино, что находится рядом с ней, тотчас скиснет! А как она смотрит на Мережскую! Ей Отцу, та сейчас расплачется!

Мужчины некоторое время понаблюдали за тонкостями женского общения.

— Не заплакала, однако, — заметил инкнесс.

— Она просто не поняла намеков княгини, — высокомерно заявил Ставров. — Все-таки такая семья… Родовитая, конечно, но всем известны их материальные затруднения. С такими долгами какое образование ей мог дать старший Ляпецкой? Клянусь, она еле читает!

— Держится тем не менее она прилично, — решил быть справедливым судией Ореев. Он даже немного выпятил вперед впалую грудь, гордый своей непредвзятостью.

— Но она урожденная инкнесса! — возмущенно заметил юный Шадов, с ужасом осматривая собеседником. Вероятно, счел их домыслы крайне кощунственными. Генерал смерил его ироничным взглядом.

— Увы, ныне титул отнюдь не является гарантом благородного поведения. И благородной крови, кстати, тоже. Вышла же она за этот мешок с деньгами! Хоть она — высокородная, а он никто.

— У него был графский титул, — заметил недовольно тут же сдувшийся винодел, сам относящийся к категории «никто/мешок с деньгами».

— Не смешите! Всякие эти графства и герцогства — модные веяния, подцепленные у соседей, словно зараза. В нашем обществе есть только инкнессы, князья и благородия!

Ореев с Шадовым переглянулись, но спорить с заносчивым стариком не стали. Разговор плавно перешел на политику и соседние государства.

Молодая вдова была забыта.

Рассвет застал Екатерину Мережскую, урожденную инкнессу Ляпецкую, за письменным столом. По дому только начинали расползаться сонные слуги, а их юная хозяйка уже исчеркала около десятка листов, пытаясь написать письмо единственной подруге. Все результаты этих попыток покоились сейчас в мусорной корзине.

«Милая моя Лиза!»

Первая строчка всегда давалась легко. А вот потом начинались затруднения.

«Я бесконечно благодарна тебе за заботу, но присылать мне в помощь Михаила сущее безумство…»

Точнее глупость. Как только Елизавета до этого додумалась! Ее брат обладал поистине упрямым характером, злопамятностью и глубокой ненавистью к семье Ляпецких. И подруга об этом прекрасно знала!

«…но присылать ко мне Михаила не лучшая затея, потому что…»

Обидится. Она любимого брата от дел отрывает, а ей тут пишут, что ее идея плохая!

«…не стоит, потому что…»

А почему? Основные причины Лиза знает сама, да и если перечислять их все, то выйдет…обидно для обеих сторон выйдет.

«…мне было бы неудобно посвящать в семейные дела постороннего мужчину…»

Может, так и оставить? Сославшись на объективные обстоятельства и нормы приличия. С этими доводами Лизавета просто не может не согласиться! Ну зачем только Катя написала подруге то злополучное послание! Она хотела поддержки и помощи, а не новую головную боль! А в результате получила лишь еще один повод для беспокойства. Вдова достала из кучи бумаг недавно полученный конверт и перечитала его содержимое еще раз.

«Дорогая Катерина!

Искренне сочувствую твоему горю. Представляю, сколько проблем легло сейчас на твои плечи! Будучи знакомой с твоей родней, полагаю, что ты остаешься одна против целого мира, но искренне уверена, что ты справишься, и тем сильнее моя уверенность в этом, что я знаю, что закон на твоей стороне. Обещаю приехать, как только смогу. Однако обстоятельства сложились так, что выехать немедленно мы никак не можем. Но это не значит, что, будучи твоей верной подругой и сторонницей, я оставлю тебя наедине с твоими проблемами. Мой брат, Михаил, считается в нашей провинции очень хорошим юристом, и я уговорила его приехать к тебе и помочь с бумагами покойного. Не буду утверждать, что это было просто, ведь мы договорились не лгать друг другу, однако он дал мне слово, что во всем разберется непредвзято и, как сейчас стало модно говорить, профессионально. Полагайся на него во всем, как на меня, ибо человека более бескорыстного я в своей жизни еще не встречала. Надеюсь, вы сможете преодолеть все недомолвки и предубеждения, свойственные вам в силу характеров и некоторых обстоятельств, имеющихся в вашем общем прошлом.

С надеждой на скорую встречу,

Твоя Лиза.»

Ох, Лизонька! Как тебе это только в голову взбрело?

Инкнесса отложила письмо подруги в сторону и посмотрела на часы. Скоро подадут завтрак. В отличие от дома родителей у мужа расписание не сильно отличалось от режима дня какого-нибудь рабочего: вставал он так рано, что благородные в это время только возвращались с балов, а слуги едва успевали позавтракать. Екатерина, с детства привыкшая подстраиваться под других, довольно быстро привыкла к новому распорядку. Хотя Евстафия это чрезвычайно удивило в свое время.

Она вообще его часто удивляла. И раздражала. Порой даже одновременно.

В дверь постучали, прерывая Катины размышления на неприятной ноте.

— Войдите.

В комнату степенным шагом вошла Аглая — седоволосая женщина, занимавшая должность экономки. Катя не знала, сколько ей лет, но, учитывая, что она знала еще первую жену Евстафия, считала ее ровесницей собственной матери. Всегда аккуратная, собранная и строгая, экономка была с одной стороны неотъемлемой частью дома Мережских, а с другой — кем-то вроде доброй тетушки-опекунши для Катиного пасынка Николая.

— Госпожа, к вам приехали посетители, — сообщила вошедшая.

В такую рань? Вдова кинула взгляд на окно, потом на часы. Нет, приличные люди так рано по гостям не ездят!

— И кто это?

— Они не назвались. Но сказали, что я не имею права их не пустить.

Понятно. Впрочем, этих посетителей стоило ждать давно.

— Проводи, пожалуйста, в западную гостиную, принеси чай. Я скоро буду.

Скоро не получилось. Учитывая, что Екатерина не спала всю ночь, пришлось в спешном порядке заняться утренними процедурами. И сообразить хоть что-то приличное на голове. Не может же она выйти в халате и простоволосая, она инкнесса, жена…то есть вдова известного фабриканта, сестра и мачеха офицеров Великокняжеского корпуса.

Через полчаса Катя спустилась к гостям.

— Доброе утро.

Посетители обернулись на ее голос. Их было трое: высокий мужчина средних лет с невыразительным лицом, пожилой человек с короткой густой бородой и выправкой военного и юноша, приблизительно ровесник хозяйки, обладающий красивыми и правильными чертами лица.

— Кому как, — заметил мужчина, окинув девушку внимательным взглядом. Именно девушку: на женщину юная вдова совершенно не походила. Ей до этого звания еще несколько лет как минимум.

— Это капитан Станислав Гастин, — он показал на пожилого человека и тот привстал, — следователь по делу о смерти вашего супруга. А это его секретарь и помощник Юрий Талькин.

Юноша элегантно поклонился и немного покраснел под ее внимательным взглядом.

— А вы? — поинтересовалась Екатерина у говорившего. Тот сел между своими товарищами.

— Мое имя вам ни о чем не скажет. К тому же общаться вы будете исключительно с этими достойными господами, я лицо постороннее и нахожусь здесь первый и последний раз. Простой сопровождающий, не более.

Мережская оглядела гостей. Она была не настолько наивна, чтобы верить словам этого непримечательного человека, но и перечить ему не стала. Логично предположить, что именно он курирует это дело, при этом сам светиться не хочет. Но зачем тогда он явился сегодня в ее дом? Воочию узреть «счастливую вдову», как ее стали называть в свете? Проконтролировать подчиненных?

Екатерина села напротив мужчин.

— Думаю, мне представляться смысла нет. Что привело вас в мой дом?

— А он ваш?

Капитан даже подался вперед, водя любопытным носом, словно мог ответ унюхать, а не услышать. Секретарь достал бумагу с грифелем, доску и тут же на коленке приготовился записывать.

— Да. Мой муж, когда составлял завещание, сообщил мне, что этот дом останется в полном моем ведении в случае его кончины.

— Как он это объяснил? Ведь это здание строилось под руководством его первой жены? Разве оно не должно отойти вашему пасынку?

— Евстафий как-то обмолвился, что Елена перед смертью заставила его пообещать, что дом перейдет к чужому человеку. Она запретила его отдавать детям.

— Детям?

— У мужа было два сына. Но о старшем я ничего не знаю. Я даже не видела его ни разу. Может, его уже и в живых нет…

Зря она это сказало. Следователь понимающе улыбнулся.

— Это было бы, конечно, очень удачно, — и прежде, чем она успела возразить, продолжил: — А больше вам граф ничего не говорил?

Граф…он такой же граф, как неприметный человек — случайный прохожий. Кинули чужестранный титул за услуги короне. Его всерьез никто так и не называл. Смеются они что ли?

Гастин смотрел на нее предельно серьезно. Екатерина вздохнула и ответила.

— Только то, что основными наследниками будут сыновья. Текст завещания я не видела.

— Что вы можете сказать об обстоятельствах его смерти?

— Он работал в кабинете. Я напомнила ему про ужин, но Евстафий приказал не накрывать в столовой, а подать еду в комнаты. Аглая принесла поднос с тарелками, Ульяна — кофейник и чашки. Муж поел, затем я налила ему кофе, он выпил полчашки, поработал еще около получаса, а затем ему сделалось дурно. Через десять минут он начал бредить, через час, когда приехал врач, он уже находился при смерти.

— Вы находились с ним в кабинете, когда он работал?

— Нет. Я зашла только перед ужином. Евстафий не любил, когда его отвлекали от дел.

— Вы ели с ним?

— Нет. Он был слишком поглощен бумагами. Он не стал бы терпеть чужое присутствие, когда думает о работе.

— Когда же вы появились в кабинете?

— Перед кофе. Я всегда после ужина делала мужу кофе со специями.

— Себе вы сделали такой же?

Катя на секунду замешкалась.

— Да.

Да. Она терпеть не могла этот напиток, но почему-то всегда его пила вместе с мужем. Наверно, ей просто нравилось его удивлять. Словно она доказывала: смотри, я ведь на многое способна! Я смогу встать рано! Я могу пить эту бурду и улыбаться, и ты будешь довольно усмехаться в полуседую бороду, приговаривая: "Крепкая ты, женушка! А я-то думал на неженке женился!" — и мне будет приятно от этой искренней похвалы и от ощущения, что я хоть что-то кому-то доказала…

Какая глупость все это! Но муж эту глупость нечаянно поощрял.

Екатерина грустно улыбнулась, прощаясь с воспоминаниями, и посмотрела на напряженно следящих за ее реакцией собеседников. Ее заминка не осталась незамеченной, но вряд ли они могли разгадать ее причину.

— Это все, господа?

— Нет, — Гастин встрепенулся. — Где вы находились все последующее время?

— Во время распития кофе — с ним. Затем ушла распорядиться насчет завтрака. Когда я вернулась, мы перемолвились парой слов о предстоящих визитах, во время данного разговора мужу сделалось дурно. Я кликнула слуг и все дальнейшее время провела рядом с ним.

— Удивительная преданность! Он что-нибудь говорил?

— Бессвязный бред.

— Например?

Вдова задумалась.

— Он вспомнил первую жену, звал "Елена, Елена, спаси". Кричал, что "он перешел грань" и что-то про удлиняющиеся тени.

— Вам ничего не напомнили его слова?

— Нет. Ну, кроме имени.

— Вы знали его жену?

Катерина горько улыбнулась.

— Она умерла, когда мне было три года.

Капитан ни на миг не смутился.

— Ее родственников?

— Ее сын мой пасынок. Больше я никого не знаю.

— Хорошо, — Гастин потер руки, — а теперь еще несколько вопросов…

Мережская дала отмашку слугам, и те унесли на кухню пустые чашки. Судя по всему, господа покинут ее дом не скоро, так что стоило запастись терпением и чаем.

Разговор действительно вышел долгим. Екатерина чувствовала себя не несчастной вдовой, а преступницей, причем вина ее, судя по всему, была уже доказана. На лицах у мужчин крупными буквами было написано, что им «все понятно: вышла молодая за деньги, и теперь безмерно рада, что муж скончался, а то, может, и сама этому поспособствовала». Неприметный человек и капитан не сводили с нее подозрительного взгляда, один только секретарь Талькин смотрел на нее с непосредственным, но незлобным любопытством, и порой ободряюще улыбался. Вид у него был такой, словно ему стыдно за все происходящее в этой комнате, и Катя позволила себе изредка улыбаться юноше в ответ, дабы успокоить его совесть.

После долгих попыток поймать ее на лжи, капитан, явно разочарованный состоявшимся разговором, промолвил:

— На сегодня все.

Екатерина обрадованно подскочила, нарушив этикет. Неназвавшийся мужчина ухмыльнулся. Капитан не обратил на это внимание — он уже ругал Талькина, неразборчиво что-то написавшего во время их беседы. Катя, которую уже тошнило от этих людей, тем не менее мысленно посочувствовала краснеющему пареньку. Впрочем, это не помешало ей отговориться срочными делами и оставить проводы гостей на появившуюся в дверях Аглаю.

Почти бегом покинув комнату, инкнесса поднялась в кабинет мужа, мельком посмотрев на часы. Дело шло к обеду. Захотелось сразу и есть, и спать. Но вдова села дописывать злополучное письмо.

Это казалось ей наипервейшим по важности делом.

В кабинет вошли, не постучав. Светловолосый юноша приятной наружности стремительным шагом приблизился к письменному столу и сел в кресло напротив Катерины. Вдова посмотрела на грязные сапоги, которые только что были закинуты на стопку чистой бумаги, и спокойно произнесла:

— Николай, убери, пожалуйста, со стола ноги.

— Уже командуешь? — пасынок с любовью осмотрел военные ботфорты, потом перевел похолодевший взгляд на Екатерину. — Запомни: я тебе ни клочка отцовой земли не отдам! Ни одной пяди!

Ей под нос сунули фигу. Ну, хоть ноги убрал со столешницы.

— Ты прекрасно знаешь, что мне останется только этот дом и маленькая фабрика за городом. Все остальное ваше.

Катя не смотрела на юношу — боялась, что голос дрогнет, и маска безразличия, столь тяжело натянутая на лицо, исчезнет под его гневным взглядом. Пасынок наклонился к ней, сжав кулаки (и попутно ломая зажатый в одном из них грифель) и зловеще пообещал:

— Ты и этого не получишь! Я отсужу у тебя все до последнего кирпичика! И выброшу из этого дома, как помойную кошку!

Подобное сравнение благородному человеку не следовало ни слушать, ни тем более произносить, так что Катя едва сдержалась, чтобы не поморщиться. Евстафий был бы чрезвычайно удручен, если бы услышал подобное от своего сына. В прежние времена Николай непременно получил бы наказание за неподобающее поведение, однако Евстафий умер, и приструнить мальчишку теперь было некому. Аглая любила его как собственного сына и потакала всем его прихотям, остальные же никакого влияния на юношу не имели, и меньше всех — сама Екатерина. Нельзя сказать, что подобное положение вещей ее не пугало. Потому что существовала вероятность, что задуманное пасынку действительно удастся, несмотря на наличие завещания. Ведь у него гораздо больше союзников, чем у нее. Катя боялась такого исхода дела. Можно, конечно, лицемерно заявлять, что счастье не в деньгах, но Екатерина прекрасно понимала, что человек без дохода — ничто. Ей нужна хотя бы маленькая прибыль и крыша над головой. Не более. Но оказывается даже за такую мелочь ее заставляют воевать. Воевать Катерина не умела. Только слушаться. Так ее воспитали родители. И что делать с агрессивно настроенным пасынком она не знала. Однажды, когда ее брату Георгию было всего лет семь, у него случилась какая-то нелепая детская беда, Катя уже и не помнила, какая, но он тогда навзрыд плакал в папиной библиотеке. В то далекое время ей стало так жаль мальчика, что она подошла и попыталась его обнять в утешение. Георгию это пришлось не по нраву — он ударил назойливую сестру по рукам тяжелой деревянной линейкой и убежал жаловаться матери на ее неделикатность и бесчувственность. После этого инцидента Катерина никогда больше не подходила к брату по собственной инициативе. Но Георг был ей хотя бы кровным родственником, а Николай и вовсе совершенно чужой для нее человек. Человек, который ненавидит ее всем сердцем. Так что как бы жалко ей его не было, она не могла, да и не хотела попытаться быть ему матерью: обнять, утешить, поговорить. И так было понятно, что ее за подобные намеренья ждет только злая насмешка и ничего более.

— Как помойную кошку, да! — повторил пасынок с дерзкой улыбкой. Видимо, сравнение пришлось ему по душе. — И все это станет моим, как и должно было случиться до твоего появления!

— Тогда тем более не стоит портить свое будущее имущество.

Екатерина постучала линейкой по тому месту, где на столешнице остались следы от его сапог. Не имея возможности работать, она выпрямилась в кресле, и с животноведческим интересом рассматривала кукиш совсем юного, еще безусого паренька в форме Великокняжеского корпуса. Паренек выглядел злым и раздосадованным ее спокойствием, и это придало ей силы доиграть спектакль, в котором ей, судя по всему, была отведена роль злодейки. Пусть так. Вот только слез ее он не увидит.

— Вот избавлюсь от тебя — и все здесь переделаю! — заявил Николай зло и вышел из комнаты столь же неожиданно и стремительно, как и вошел. Инкнесса выдохнула. Посидела минуту с закрытыми глазами, затем встала, подошла к двери и заперла ее.

А потом села прямо на пол и расплакалась.

Маска треснула. Но этого никто не видел.

Как и положено в приличном обществе.

Трое передавали друг другу листы с отчетами.

— И это все? — седой жилистый мужчина требовательно обвел взглядом собеседников. — Арефьев? Гастин?

Человек с невыразительным лицом согласно кивнул, военный развел руками:

— Мы всех опросили.

— Плохо опрашивали. Или нагло врут, или сплетни про друг друга рассказывают. Афанасий, у вдовы были?

— Да. Но толку от этого мало. Ничего нового мы не услышали.

— Присмотритесь к ней получше.

— Каким образом?

— Да как угодно! Поговори приватно, помоги найти «хорошего» юриста, попытайся утешить молодую вдову…всячески.

— Да не волнуйтесь, Ефим Петрович, — неприметный мужчина протянул начальнику еще пару листов. — Идет работа. И потенциальный утешитель у нас тоже готов.

Седой удовлетворенно кивнул и перешел к разбору следующего дела. Работы в отделе гражданского следствия, разбирающего внутригосударственные дела, такие как убийство, воровство и т. д., было, конечно, в разы больше, чем в отделах военного или политического следствия, но зато грязи и интриг здесь было гораздо меньше. Впрочем, с делом Мережских стоило еще изрядно повозиться. Осталось надеяться, что «утешитель» сработает хорошо.

Ноги сами принесли Екатерину на кладбище. Могила мужа была расположена в очень уютном месте: с трех сторон цветущие кустарники, с четвертой, рядом с тропинкой — витая лавочка для посетителей. Катя села на лавочку и подняла вуаль.

Вечер был тихим и теплым. Однако не смотря на царившее в природе умиротворение, вдову терзало беспокойство. Она долго смотрела на надгробный камень с короткой надписью, потом подошла, провела пальцами по шершавой поверхности гранита.

«Без тебя мир станет другим».

Смешно. Пафосно и глупо. Но тогда ей хотелось выбить именно это. Потому что без Евстафия ее жизнь действительно рушилась, ее относительно уютный мир, выстроенный за три года совместной жизни, распадался на куски.

Катя не любила мужа. Да и странно было бы для молодой девушки полюбить человека втрое старше себя. Однако к своему новому статусу она постепенно привыкла, привыкла к суровому мужчине, который даже за ужином говорил только о делах (а обедал и завтракал вовсе вне дома) и уделял ей время в основном ночью или по большим праздникам. Он был деловит, несловоохотлив, терпеть не мог бессмысленные разговоры и женские слезы, и очень любил повторять «не маленькая уже». То ли ей внушая, что следует вести себя по-взрослому, то ли уговаривая себя самого забыть о разнице в возрасте. Но муж ни разу не поднял на нее руку (хотя кричал, было дело), ни в чем не ограничивал (в том числе в деньгах) и полностью вверил ей заботы по дому. Со временем, когда Катя притерпелась к его ночным приходам и погрузилась в домашние дела, первоначальные страх и отвращение по отношению к супругу отошли на второй план, уступив место сначала любопытству, а потом и уважению. Евстафий в свою очередь, заметив, что жена расточительством не занимается, домашними заботами не пренебрегает и по любовникам не ходит, несмотря на явно нежеланный для нее брак, проникся уважением к ней. И вот устоявшийся тихий быт их странной семьи нарушен…

От смерти супруга Екатерина не ощущала ни радости, ни удовлетворения. Чувства свободы тоже не было. С Евстафием ей жилось спокойно и даже привольно. Она практически была сама себе хозяйка. Он не запрещал ей видеться с Елизаветой и даже отпускал ее к подруге погостить на пару недель, не ограничивал ее в покупках (даже если она покупала книги), не придирался к ее поведению в стенах дома… Да много чего было хорошего. Некоторые неудобства, связанные с супружеским долгом или с совместными поездками по таким глухим местам, что не всегда было где помыться и переночевать, она приучилась терпеть. Теперь же ее вольная жизнь закончилась. С одной стороны, вдове никто не указ, однако Катя знала свою семью: указывать будут. И не просто советовать, а будут давить, заставлять делать так, как они ей прикажут. Инкнесса не знала, сможет ли победить в этой войне. Сейчас она осталась одна: против собственной семьи, против пасынка, который старательно пытается выжить ее из принадлежащего ей по праву дома, против высшего света, завистливо перемывающего ей косточки. И Катя не была уверена, что ей хватит сил выстоять.

Взгляд опять зацепился за надпись. Какая же сентиментальная чушь! Но ведь и правда есть в этой глупой фразе…

Темнело. Вдова Мережская опустила на лицо вуаль, прикоснулась еще раз к холодному камню, словно прощаясь, и направилась по тропинке к выходу с кладбища.

Тишина. Ни один листик не шелохнется, ни одна птица не запоет, не слышно ни тихих рыданий, ни скрипа сапог. Никого.

На мгновение Кате показалось, что тени тянутся к ней, хотят схватить ее своими бесформенными мягкими щупальцами, дабы утащить ее под землю прямо в могилу к супругу… Девушка мотнула головой, отгоняя наваждение, и ускорила шаг. Это сказываются переживания. И только. Просто разыгралось воображение.

Кладбище провожало посетительницу гробовым молчанием.

— Вас ждут.

Аглая приняла намокший от дождя плащ и протянула хозяйке теплую шаль. Екатерина накинула темную ткань на озябшие плечи и направилась в гостиную.

Легки на помине! Все трое заявились!

Первым ее заметил брат.

— Светлой стороны, сестра.

— Добрый вечер.

— Если его можно назвать добрым, — отозвался хмуро отец, разглядывая вымокший подол Катиного платья. — Где это ты ходишь так поздно?

Катя не успела ответить. Мать всплеснула руками и тут же кликнула слугу:

— Горячий чай, немедленно!

Екатерина поморщилась от этого крика. Ей совершенно не нравилось, как своевольно, по-хозяйски вели себя эти люди в ЕЕ доме. Если бы она знала, что ее ждут родители, она, пожалуй, прошлась бы под дождем еще немного. Только бы они уехали побыстрее!

Катя посмотрела на брата, пытаясь увидеть толику сочувствия хоть на чьем-нибудь лице. Брат ничего не сказал, только попробовал повторить позу и взгляд отца. Вдова чуть не рассмеялась, наблюдая за потугами Георгия выглядеть столь же взрослым и суровым. Не смотря на разницу всего в два года, она ощущала себя намного старше избалованного Георга, а его помимо воли все еще видела ребенком, но никак не серьезным мужчиной.

— Отвечай! — нетерпеливо потребовал инкнесс Аристарх Ляпецкой, воспринимавший затянутое исполнение приказа, как личное оскорбление. Катя постаралась смотреть на отца твердо.

— Мне можно сесть? Или отвечать стоя, как говорят перед королями в соседних государствах?

Екатерине хотелось выглядеть независимой, а разговор вести непринужденно и насмешливо, давая понять, что у родителей нет над ней власти. Однако при виде родственников, внутри все сжималось от желания спрятаться. Поэтому голос все равно дрожал. Впрочем, это можно списать на то, что она замерзла…

Не дожидаясь ответа, Катя села в кресло у камина. Отец же наоборот вскочил.

— Ты как со мной разговариваешь? — изумленно спросил он. — Да я тебя…

— Что? — инкнесса приподняла одну бровь, как делал это ее муж, когда его пытались обмануть. — Что ты со мной сделаешь? Я теперь не в твоей власти.

— Ты безмужняя! — зло процедил глава семейства.

— Я вдова! — почти с радостью воскликнула Катя. — Вдова — сама себе хозяйка! Я закон знаю, отец.

— Ишь ты, какая умная! — лицо Аристарха медленно багровело. — Воспитал неблагодарную на свою шею! Ни почтения, ни озабоченности интересами семьи! Да ты…

— Таша, успокойся, — мать пересела к отцу на диван и погладила его по руке. — Она девочка умная, и сама понимает, что за такое наследство бороться надо. А в борьбе нужна помощь.

— Все-то ты ей потакаешь, Мария! — Сбросил руку жены инкнесс.

— Ты завещание видела? — подал наконец голос брат. — Юриста мужева знаешь?

— Нет. И нет. — Сухо ответила Катерина. Врать она не любила, и чувствовала себя из-за вынужденной лжи неспокойно. Ибо поверенного вдова знала. Лично. И черновик документа видела еще год назад. Но сообщать об этом родственникам не собиралась. Еще придет какая глупая идея в их пустые головы…

Принесли чай. Мать перешла к обругиванию нерасторопных слуг, брат — к их созерцанию (подносы несли две молодые девушки), отец же сел обратно на диван и сосредоточенно сверлил злым взглядом непослушную дочь. Екатерина с благодарностью приняла горячую чашку и стала греть о нее руки.

— Что ты делаешь! — возмутилась мать. — Где твои безупречные манеры? Немедленно возьми, как положено!

Екатерина вздохнула и подчинилась. Чтобы, интересно, сказала матушка, если бы узнала, что ее дочь ехала в телеге и спала в шатре, когда Евстафий в прошлом году отправился с проверкой на рудники в Зеленых горах?

— Совсем дикой стала! — поддакнул брат. — Так и знал, что этот безродный тебя до добра не доведет!

Реплика Георгия была до того неуместной и в тоже время колкой, что Катя не на шутку разозлилась.

— Он довел тебя до Великокняжеского корпуса. Или тебе разонравилось служить в элитном полку, и деньги за место были уплачены зря?

Юноша замолк, злобно скрипнув зубами.

— Катя, — мать говорила мягко, проникновенно. — Ты же понимаешь, что сейчас надо думать о будущем.

Екатерина кивнула. Инкнесса Ляпецкая улыбнулась.

— Не волнуйся, мы тебе поможем. Отец нашел одного человека…

— Завещание, — Катя совершенно неприличным образом перебила мать, — будет оглашено, как только разрешит следствие. Так что ничего не поделаешь. Бороться не за что.

— А ты уверена, что оно существует? — вкрадчиво поинтересовался инкнесс. Жена погрозила ему пальцем.

— Милая, — она пересела поближе к дочери и взяла ее за руку. — А ты…не тяжелая?

Катя перевела растерянный взгляд с отца на мать.

— Нет.

— Но брак был консумирован? — встрял Аристарх. Он осмотрел ее с головы до пят, словно пытался отыскать спрятанный где-то живот.

— Да, — сухо отозвалась Екатерина. Вспоминать это ей не хотелось. Тем более сейчас.

— Мы подумаем, что можно сделать, — заверила ее инкнесса Ляпецкая, вставая.

А у Кати не нашлось смелости спорить. И потом, начни она отнекиваться, они останутся здесь еще невесть насколько… Она молча встала и лично проводила неприятных гостей до двери. На обратном пути зашла в служебные помещения.

— Аглая, мои родители к этому дому отношения не имеют, и им не позволено в нем распоряжаться. Ясно?

Экономка заверила, что ей все ясно и подобного не повторится, однако взгляд ее был…не понравился Кате ее взгляд. Потребовав еды в спальню и нагреть воды для купания, хозяйка дома отправилась к себе. Собраться с мыслями и определиться с линией поведения. Сегодня она отчетливо осознала одну неутешительную новость.

Война за наследство началась.