Наследство

Часть 15

Когда Катерина очнулась, солнце уже село. Она находилась в собственной спальне, рядом с ее кроватью в кресле сидела Дуня и, намурлыкивая себе под нос прилипчивый деревенский мотивчик, что-то плела. Катя попыталась встать.

— Лежите-лежите! — служанка вскочила с места. — Я сейчас к Арине за бульончиком сбегаю, — она метнулась к двери.

— Стой! — Катя даже руку вперед вытянула, словно могла этим жестом остановить вертлявую девчонку подобно древним чароведам. Но та сама замерла у двери, услышав хозяйкин окрик. — Юрист…Михаил Климский…что с ним?

Дуня фыркнула.

— Да спит он, что с ним станется, с вашим юристом! У него Тимка дежурит, мальчишка с кухни. Доктор сказал, он раньше завтра не очнется — крови потерял много, но новый хозяин приказал все равно дежурить и при нем. Так я схожу за едой? Мне доктор эту дал, ин-струк-ци-ю! Во! Как вас кормить надобно!

Катя думала совсем не о еде. Медленно прояснявшееся сознание пыталось понять, что с ними произошло, отделить видения и сны от яви, вспомнить, каким образом все закончилось.

— Как господин Климский себя чувствует?

Дуня всплеснула руками.

— Много порезов, сказали, но жить будет. Правда, доктор предупредил, что шрамы на лбу останутся.

— Шрамы — это не страшно, — прошептала инкнесса, немного успокоившись. — Принеси воды.

Служанка выпорхнула в коридор. Екатерина попробовала подняться с кровати.

— Не стоит, — незнакомый мужчина вошел без стука. — Отлежитесь хотя бы до утра.

Катя поспешно натянула одеяло до плеч.

— Кто вы? Что вы здесь делаете?

— Успокойтесь, — посетитель сел в кресло. — Позвольте представиться — ваш пасынок, Александр Мережской. Можете считать, явился за наследством.

— Да забирайте! — выплюнула зло Катя. — Подавитесь!

Мережской грустно улыбнулся.

— Не сердись, девочка, твоего у тебя никто не отнимет.

Учитывая, что он был старше ее почти на двадцать лет, пожалуй, да, он мог назвать ее девочкой…

— Не надо! Как только Михаил будет в состоянии, мы уедем. Я уже была у юриста и все засвидетельствовала. Едва лишь мы сможем принять постороннего в доме, тут же вызовем поверенного из конторы, и он все подтвердит, запись в соответствующем реестре уже сделана. Можно завтра…или послезавтра…в любом случае отказ от претензий на наследство уже оформлен, это главное.

Старший пасынок смотрел на нее спокойно. Без вызова, без осуждения, без ненависти. Катя даже мимолетом удивилась, насколько приятным могло бы быть лицо Николая, не криви он его в постоянной злобе.

— Катерина, дом твой и…

Климская не сдержалась.

— Неужели вы правда думаете, что я здесь останусь? Делайте с вашим имуществом, что хотите! Я уезжаю в Коранд!

Мужчина не спорил — склонил голову, принимая ее решение, каким бы оно ни было.

— Ну, хорошо. Как пожелаете. Могу завтра вызвать Ринского.

Такая резкая смена разговора немного остудила Катин гнев.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны.

Вошла Дуня с подносом.

— Вот, госпожа, — затараторила она с порога. — Вода, компот, бульон — выбирайте.

Александр принюхался. Лицо, склонившееся над подносом, на миг посерело, приобрело звериные черты, Катерине даже тихий рык послышался, но уже через секунду мужчина отстранился от служанки с совершенно обычным, немного излишне флегматичным выражением на лице.

— Милая, убери-ка бульон, он слишком жирный, больной его еще нельзя. К тому же ты пока несла, плеснула в него компот. Иди лучше, вылей в помои. А вот остальное можно пить.

Покрасневшая служанка, бесконечно извиняясь, тут же исчезла с глубокой тарелкой в руках. Мережской налил в стакан воды и подал Кате.

— Пейте. Силы вам еще понадобятся. И спите. Не волнуйтесь, кошмары вам снится больше не будут. Темная сторона вас теперь не тронет.

Подобное заявление не могло не вызвать вопросов.

— Откуда вы знаете? — Катерина подозрительно присмотрелась к пасынку, у которого на голове было гораздо больше седых волос, чем у нее.

— Потому что я пришел с Темной стороны, инкнесса.

Катя сглотнула вставший поперек горла ком.

— Это вы писали мне записки! Те, которые предупреждали! «А.М.» — Александр Мережской!

— Да. Но, простите, не успел прибыть вовремя. Кровь брата почуял, но вот сил на дорогу не рассчитал. Знаете ли, на Темной стороне время течет совсем по-иному. Если там вообще можно говорить о наличии такого вектора, как время. Да и дорог в нашем понимании там тоже нет. Никогда не знаешь, где в следующий раз найдешь точку соприкосновения, мир Темной стороны изменчив, словно яркий платок в руках фокусника. Хорошо, что вы недалеко ушли, я вас вытащил, ориентируясь на зов братовой крови. Могло быть и хуже.

Катерина вздрогнула. Куда уж хуже?

— Вы живы, — отметил Мережской. — Это главное. Остальное не имеет значения.

Катя кивнула, соглашаясь.

— Ваша мать…

— Моя мать мертва. Давно. И это ничем не изменить. Мертвых миров не существует, инкнесса, вы же разумный человек, должны это знать. То, что вас преследовало — воля брата, смешанная с кровью матери, что оставила в каждом углу дома по алой капле из правой руки, заклиная это место охранять сыновей ее памятью и плотью. И только. Надеюсь, этот инцидент не заставит вас думать плохо о Елене Мережской. Поверьте, она была замечательной женщиной и при жизни никому зла не делала.

Катерине было сложно принять такое объяснение, но она согласно кивнула. Пачкать светлые воспоминания этого человека об умерших родителях ей показалось подлым. К тому же она не знала первую жену Евстафия лично, так что не стоило поддаваться порыву и думать о незнакомом человеке плохо.

— Я не держу зла, — устало ответила Климская. — Просто хочу поскорее уехать подальше.

И забыть все, точно страшный сон.

Александр понятливо кивнул, словно прочел ее мысли.

— Ваше право. А пока отдыхайте. Светлой стороны, инкнесса.

Он вышел. Катя напилась воды, потом компота, и улеглась ждать Дуню. Но не дождалась — сама не заметила, как заснула.

Странные сны ей действительно больше не снились.

Катя проснулась поздно — солнце уже вовсю заглядывало в окно. На столе рядом с кроватью стоял легкий завтрак, а в кресле сидел…Михаил. Голова перевязана, рука тоже, на рубашке красные капли…

Сначала она кинулась к нему с криком «живой», и они долго стояли в обнимку. Потом Катя поняла, что муж на ногах еле держится, усадила его в кресло, отругала за самоуправство, налила компот.

— Зачем встал? Тебе еще нельзя, наверно!

— Хотел тебя увидеть, — мужчина погладил ее по щеке. — Мне вдруг представилось, а вдруг лгут, вдруг и нет тебя уже. Так жутко стало, что я, наверно, умер бы от страха, если б сюда не дошел.

Катя села рядом с креслом и положила голову супругу на колени.

— А обратно как пойдешь?

— А зачем обратно? — усмехнулся Климский, запуская здоровую руку ей в волосы. — Мы муж и жена. Я коварно претендую на половину кровати.

Катя улыбнулась.

— Все позади?

— Надеюсь.

Неоднозначный ответ мужа заставил инкнессу испуганно вскочить.

— Что не так?

Девушка попыталась занять задрожавшие вдруг руки работой: налила бульон, взяла графин с водой.

— Катя, я поговорил с Александром. Да, наши с тобой беды связаны исключительно с Николаем, и теперь, с приездом старшего Мережского, эту страницу можно перевернуть, но одна проблема осталась неразгаданной до сих пор.

— Какая?

— Кто убил Евстафия.

Катерина вздрогнула.

— Ты…

— Я встречался с твоим отцом. Он дал мне координаты некоторых людей, которые вроде как были рады сделать ему услугу. Так вот, я прошелся по этим людям и… Многие из них занимаются незаконной деятельностью. В том числе изготовлением ядов.

Катя посмотрела на мужа с недоверием.

— Нет. Это ерунда. То есть, он, конечно, всегда спрашивал о самочувствии Евстафия, но…

Михаил тяжело вздохнул.

— Он думал, что ты беременна, Катя. Это многое меняло. В том числе относительно наследства.

Катерина отпрянула. Дотронулась до своей шеи, вспоминая один из последних визитов отца.

— Он…

«Он не мог!» — хотелось ей выкрикнуть. Но…

Она застыла в нерешительности в двух шагах от мужа, не зная, что сказать. Наверно, хуже всего было то, что она была готова поверить его словам. Они вызывали в ней ужас, но не изумление.

— Я не уверен, что это сделал инкнесс Ляпецкой, — уточнил Михаил. — Но он явно думал в этом направлении.

Катя отступила назад, задевая стоящий на столе поднос. Графин упал в тарелку, осколки посуды вместе с ее содержимым, посыпались на пол. Вишневое пятно от компота медленно растекалось по столу.

— Надо убрать, — сказала Климская.

— Катя… — Михаил смотрел на нее с пониманием, и от этого Катерине стало еще больнее.

— Я позову прислугу, — Катя бросилась к двери, пытаясь скрыться не столько от мужа, сколько от наполнивших голову мыслей. Недобрых мыслей.

Но у нее не получилось. Ибо в коридоре ее ждало еще одно испытание.

В то же момент, когда она выходила из комнаты, Николай наоборот возвращался в свою спальню с большой коробкой, полной какой-то ерунды. Юноша так резко отскочил от внезапно открывшей дверь Катерины, что картон, предназначенный вероятно для шляпки или какого-то аксессуара, а не для переноски тяжестей, не выдержал и порвался. Цветные безделушки разлетелись по полу, некоторые даже откатились в сторону лестницы. Младший пасынок окинул мачеху взглядом, полным ненависти и боли.

— Я не специально, извини, — прошептала растерянно Катя, но на нее не обратили внимания. Коля присел и медленно стал собирать разбросанные вещицы в кучу. В это мгновение он как никогда показался своей мачехе просто одиноким ребенком, не нашедшим в этом мире своего места. И своих людей.

Климская присела рядом, протянула руку к одноногому солдатику в форме кавалериста времен Бордовой войны.

— Не тронь!

По пальцам больно стукнули старой облезлой указкой.

— Не смей прикасаться! Это не твое!

Николай вырвал покалеченную игрушку из ее рук.

— Обнаглела совсем! Хозяйкой себя почувствовала, да? От меня избавилась, молодец! Как лихо у вас все вышло! Быстро вы меня спровадили к нечисти в пасть! Умру на Севере — знай, на твоих руках моя кровь, ясно?

Катерина потянулась к следующей вещице.

— Я просто хочу помочь. И я не просила Александра тебя никуда отсылать, так твой брат решил сам. И он в своем праве.

Лицо юноши перекосилось.

— В праве! Ай какие все образованные стали! Это ему твой юрист подсказал, да? Про право? А про обязанности перед семьей он упомянуть забыл, надо же!

Катя знала, что ее ответ ничего не изменит, но все же сказала:

— Ты сам знаешь, что Михаил здесь не причем.

— Действительно! — воскликнул пасынок радостно. — Не причем! Не он же спит сейчас в кровати, в которою к тебе приходил отец!

Катя вздрогнула.

— Месяц траура прошел, — заметила она крайне неуверенно. — Никто не нарушил обеты, данные твоему отцу.

Но Николай конечно же знал истину лучше прочих.

— Ну что ты! Бесспорно, вы все не причем! А они гниют в сырой земле, забытые и преданные.

Голос его дрогнул. Катя подавила желание пригладить взъерошенные волосы пасынка и просто положила в его кучу бесполезных вещиц какую-то веточку с лентами.

— Не смей! — вскричал юноша. — Не тронь мамины вещи! Осквернила ее дом, так хоть прошлого не касайся!

Что, не нарадуешься теперь? Ты своего добилась! Дом, кровью материной освящённый, теперь твой! Фабрика отцова — твоя! Все прибрала к рукам! Ведьма! Блудница!

Катя встала. С горечью посмотрела на брызжущего слюной пасынка. Был ли он виноват в том, что они никогда не слышали друг друга? Да. Была ли виновата она? Конечно. Каждый из них был одинок в этом доме, и каждый сосредоточился только на своей боли. И сейчас они тоже видели в друг друге лишь врагов. Катя осознала, что радуется тому, что вскоре ей не придется препираться с Николаем, задерживать дыхание в ожидании очередной его выходки, не придется держать перед ним лицо, натягивая маску равнодушия, когда очень хочется просто выбежать в дверь, чтобы скрыться от злых, несправедливых слов. Могла ли она стать ему доброй мачехой? Навряд ли. Вышедшая замуж совсем юной, она не имела ни навыков, ни сил, ни желания бороться с враждебно относящимся к ней подростком. На тот момент она сама нуждалась в помощи и поддержке. Так и остались они после смерти Евстафия вдвоем — одинокие каждый по-своему, чужие друг другу.

Ненужные.

Со смертью мужа и отца стена между ними не уменьшилась, а увеличилась. И Катя была то ли слишком глупа, то ли слишком слаба, чтобы ее снести. Как бы то ни было, теперь жизнь разводила их с Николаем навсегда, что однозначно должно было пойти обоим на пользу. Климская искренне верила, что брат не может всерьез послать младшего брата в заведомо опасное место, а потому несильно тревожилась за юношу. Выслужится, получит награду, вернётся в столицу. Все, как он хотел.

— Светлой стороны тебе, Коля. И не ходи больше на Темную, с нее сложно вернуться.

Она шагнула к лестнице.

Николай прекратил поток оскорблений, удивленный ее спокойной реакцией.

— Ведьма! — бросил он ей вслед. — Ты никогда! Слышишь? Никогда не смогла бы ты стать мне мачехой! Избалованной девице из высшего света не понять, что значит быть сиротой! Видеть мать только на портретах, а отца вживую раз в день за завтраком! Такой, как ты, не понять! Никогда не понять!

Его голос, звенящий от злости и непролитых слез, слышали наверно и на первом этаже. Катя надеялась, что Александр возьмёт на заметку состояние брата.

«Иногда и имея живых родителей можно чувствовать себя сиротой,» — подумала Катерина, спускаясь по лестнице вниз, но вслух ничего не сказала.

Незачем. Нерушимая стена по-прежнему стояла между ними. Он все равно ее не услышат. Так же как не слышали ее родители.

— Ваше благородие! — Дуня, завидев хозяйку, бросилась к ней со всех ног. — Тут посыльный с письмом! Срочным! Велел немедленно ответ писать, он ждет, мол!

Катерина удивленно посмотрела на печать. Кто же это не боится раздавать указания инкнесской крови?

На толстой дорогой бумаге алел герб инкнессов Ляпецких.

Что-то внутри Кати надорвалось. Она строго посмотрела на служанку.

— Дуняша, прогони посыльного прочь, скажи, ответа не будет. Заупрямиться если — Федю зови, да пусть дубину свою прихватит на всякий случай.

Дуня округлила глаза, понятливо кивнула, и, приподняв подол, убежала искать Федора. Катя, оставшись в одиночестве, глубоко вздохнула и сломала печать. В абсолютной тишине пустого коридора шуршание разворачиваемого листа бумаги ей показалось зловещим.

И не зря.

«Дорогая Екатерина! Дочь моя, кому как не тебе знать, сколь многим ты обязана своей благородной семье! А потому считаю возможным обратиться к тебе в час тревоги и сомнений, час, принесший разлад в отношения людей, связанных священными узами родства и фамилии!

Взываю даже не к благоразумию, кое ты потеряла, поддавшись низменным и недостойным инкнесской крови порывам, но к твоим совестливости и состраданию, так восхваляемым в прошлом известными нам пансионатскими наставниками. На происходящее с тобой невозможно смотреть без боли в сердце! Надо признаться, у нас с отцом действительно вызвало беспокойство твое душевное благополучие! Столь резкая смена поведения, внезапная отстранённость от семьи, нехарактерная для моей милой девочки, не могли не пробудить в нас тревогу! Но вызвано это было ничем иным, как беспокойством о тебе, моя дорогая, и в том нет нашей вины, что мы стараемся заботиться о своих детях и после того, как они выпорхнули из-под нашего крыла. Не могу без слез вспомнить тот прекрасный день! В обрядовом платье ты выглядела изумительно, а туфельки на твоих ножках смотрелись крыльями бабочки! Ты же помнишь, что они обошлись нам дороже, чем парадные сапоги отца и Георга, вместе взятые? О, сколько сил и забот мы вложили в тот знаменательный день! Дорогая моя, скажи же мне теперь: неужели три года твоей верности ничего не стоят?! Ты не ограненным биридом вошла в дом Мережского, осветив своим изяществом и родовитостью их скромный мужской быт, так неужели кровь твоя не взывает к справедливости? Захудалая фабрика да дом на десять комнат разве достойны моей прекрасной девочки, покорно служившей верной женой и подругою бесчувственному старику? Неужели благородное сердце твое, что полниться инкнесской кровью, не бьётся в негодовании от этой мысли?

Дитя мое! Не дай людям нечестивым и корыстным извратить твою душу! Не позволяй им чернить наше благородное имя в бессчетных попытках отвернуть лицо твое от семьи, что служила и служит твоею опорою и всегда выступает защитницей твоих истинных интересов! Вспомни, чему учили тебя с детства: Имя и Кровь — превыше всего! Девочка моя, разум твой, пребывающий после перенесенного тобою горя в смятении и нервности, бросил тело твое в объятия человека низкого и по положению, и по личным качествам (а это, как известно, вещи исключительно взаимосвязанные). Вернись же в лоно семьи, пока эта порочная связь не довела до беды! Вернись, и мы примем тебя с распростёртыми объятиями, излечим твою исстрадавшуюся душу вниманием, любовью и лаской, кои способны дать только узы благородной крови. Обуза же в виде мужа не будет нам помехою: в случае наследования тобою состояния покойного Мережского, мы сможем договориться и о признании брака недействительным, и в крайнем случае — о расторжении брака. Инкнесс Полтирский, большой папенькин друг, имеет определенное влияние в кругу людей, занимающихся подобными вопросами. Но ты сама понимаешь, что благородная кровь не осквернит себя поступком подлым и несправедливым, а потому нам необходимо доказать твою верность мужу и преданность его памяти, так что забота о его производстве должна в полной мере лечь на твои плечи, какой бы тяжёлой эта ноша тебе не казалась на сегодняшний момент.

Дочь моя, заклинаю: помни о своих благородных корнях, помни о семье, давшей тебе исключительное происхождение и высокородную фамилию, помни о людях, так много положивших на алтарь твоего счастья и процветания!

Боль в сердце моем не угаснет, пока не получу от тебя ответа, посему накажу посланнику, дабы дождался ответного письма, хоть будешь ты его писать полночи, ведь зная твою исключительную исполнительность и доброе сердце, предполагаю, что не захочешь оставлять родных в неведении и страданиях и приступишь к чернильному труду сию же секунду по прочтению моего скромного послания, полного боли и беспокойства за твое положение.

С искренним участием,

давшая тебе жизнь и благородную судьбу,

твоя мать, Мария Ляпецкая.»

Некоторое время Катя стояла, не в силах оторвать взгляд от исписанных аккуратным женским почерком страниц. Затем резко развернулась, взбежала по ступеням на второй этаж. Николай уже все собрал и скрылся в своей комнате, так что Катерина, ни на кого не отвлекаясь, прошла к своей спальне.

Михаил встретил ее взволнованным:

— Все в порядке?

Климская молча подошла к камину. Некоторое время она методично рвала письмо на мелкие клочки, скармливая их порциями вечно голодному огню. Затем развернулась к мужу.

— Да. Теперь — да.

Инкнесса шагнула вперед, но нога ее наткнулась на опрокинутый кувшин. Тот с грохотом покатился к кровати.

Ой, она совсем забыла об учиненном ею беспорядке!

Катя шагнула было к двери, но на шум в комнату уже заглянула Аглая.

— Ох! — женщина всплеснула руками. — Я сейчас уберу!

Катерина глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.

— Не надо, — она отошла в сторону от лужи, когда-то бывшей завтраком. — Позови лучше поломойку.

— Да тут тирануть разок и все! — отмахнулась экономка. — Госпожа, я что пришла-то: там опять следователь заявился, куда его?

— Да…уже никуда, — ответила Климская, глядя на входящего в комнату Талькина. За ним протиснулся Гастин. Инкнесса схватила со стула халат, поспешно одела.

— Чем обязаны?

Юрий, ставший вдруг выглядеть гораздо старше своих лет (или как раз на них?) взял рукой в толстой перчатке осколок тарелки.

— В лабораторию?

Гастин кивнул на пол.

— Бери еще один. В чарконтроль тоже пошлем. Пусть посмотрят. Может, яд тот же.

Михаил немного насмешливо, Катя — возмущенно следили за действиями ворвавшихся в их дом людей. Аглая, сочтя себя лишней, шагнула к двери.

— Не так быстро, — Гастин взял ее за локоть. — Нам с вами предстоит беседа. Очень-очень долгая.

Катерина отмерла.

— Что вы себе позволяете?

— Не больше того, что нам дозволено по закону. Инкнесса, вам очень повезло, что вы не выпили этот бульон, поверьте мне.

Катя непонимающе нахмурилась. Михаил схватил ее за руку, потянул на себя. Катя упала ему на колени. Мужчина погладил ее по спине, успокаивая.

Экономка посмотрела на них с ненавистью и вырвала у капитана руку. Гордо выпрямилась.

— Я отпираться не буду, не бойтесь. Все расскажу. Только вины своей я ни в чем не вижу. Лена жила им, дышала им, умри Евстафий — ее сердце остановилось бы следом за его. Она и умерла, потому что хотела исполнить его мечту о втором ребенке. Все, что было, ему отдала — даже жизнь. А он? Женился! Предал ее! Изменил с бледной немощью только потому, что та — инкнесса, а ему очень уж хотелось Николая в высший свет протолкнуть. Да не просто так женился — еще одного наследника ждать стал. Я уж и так, и сяк изгалялась, и опаивала, и окуривала, что только ни делала, что б тварь эта не понесла! — в сторону Кати обвиняюще вытянули руку. — Заговаривала ему зубы, заговаривала, да не заговорила — не захотел он развестись, а ведь с его деньгами это, пожалуй, можно было устроить на раз-два! С докторами начал связываться! Тогда-то я про него все поняла: не любил он Лену по-настоящему! Потому и память ее чтить не стал, и ребенка, жизнью ее купленного, не захотел лелеять — возжелал нового! Отговаривался важностью инкнесской крови, но я-то знаю: это он обелял себя, предательство свое смыть с себя пытался. А я не дала! Отец видит, да не наказывает детей своих — а я женщина! Я Коле как мать! Я наказала!

— И Коленьке вашему подсказали, что делать? — усмехнулся Талькин. Аглая вскинула подбородок.

— Да! И горжусь этим! Я из юнца чародея сделала! Наследие материно пробудила! Она бы мне спасибо сказала!

— Конечно, сказала бы, — кивнул Юрий. — Вы из ее сына убийцу пытались сделать, манипулируя его чувствами. Она бы в восторг пришла, я уверен.

— Вы не понимаете…

— И не собираюсь, — Талькин взял женщину под локоть. — Пройдемте.

Они вышли. Гастин взял со стола осколки, завернутые в какую-то тряпку и последовал за ними.

— Светлой стороны.

В комнате воцарилась тишина.

— Вот теперь точно все закончилось, — хрипло сообщил Михаил.

Катя не ответила. Женщина, являвшаяся неотъемлемой частью их (Мережских) дома, даже в какой-то мере частью их семьи, которую она воспринимала, как добрую няню Николая, оказалась…

Катерина стерла со щек слезы и зло сказала:

— Сегодня же соберу вещи!

Михаил не спорил.

Немногочисленные вещи были упакованы, дорожные плащи ждали хозяев в прихожей.

— Я могу еще чем-то помочь? — Александр перевел вопросительный взгляд с Кати на Михаила.

— Нет, спасибо, — ответили супруги одновременно, улыбнулись и спрятались за чашками чая.

— Как ваша рука?

Юрист неуверенно качнул упомянутой конечностью.

— Заживет. Главное, что она осталась при мне. Александр, мы с женой искренне благодарим вас за оказанную нам помощь.

Мужчина отмахнулся.

— Это моя работа. К тому же меня задержали непреодолимые обстоятельства, и я почти опоздал. Увы, единственное, что я мог на тот момент — отправить короткую записку.

Катя бросила взгляд на четвертую тарелку. Пустую.

— Как Николай?

Мужчина нахмурился.

— Собирается. Я выхлопотал ему назначение на северную границу. Пусть понюхает жизнь, глядишь, на морозе, да под вой нечисти, может и повзрослеет. Тут попусту мундиром сверкать его точно оставлять нельзя. Мальчик мечтал о подвигах? Так подвиги не в стоянии на парадах или в карауле у великнесского дворца. Пусть знакомится с реальностью, пока не поздно. Я в семнадцать был гораздо умнее.

Катерина поднесла кружку к губам, опустила, опять поднесла. Потискала ее в руках и в конце концов вернула на блюдце. Подняла на Мережского взгляд и нерешительно спросила:

— А… Аглая как?

— Отправили на рудники, — совершенно безразлично отозвался новый хозяин дома. — В соответствии с возрастом — будет поломойкой или кухаркой, что-то в этом роде. Я не уточнял. Мне мало интересна судьба женщины, которая пыталась из моего брата сделать убийцу.

— Разве вы сейчас делаете не то же самое, отсылая его на север?

Михаил не был бы Михаилом, если б не вставил справедливое замечание.

— Карьеру военного он выбрал сам, его никто не принуждал, — не согласился с выводами юриста старший брат. — Так что это исключительно его желание. Я лишь ввожу его в рамки реальной угрозы. Не хватало мне еще, чтоб он, пытаясь отличиться, развел какую-нибудь глупую, а то и незаконную деятельность в столице. Он уже наказал отцовых убийц — вы на себе прочувствовали всю прелесть его умозаключений и способов свершения справедливости. Пусть лучше уедет подальше. И туда, где действительно нужны лишнее руки с оружием.

— А вы? — попыталась отвлечь мужчин от неприятной темы Катерина.

— А я возвращаюсь к семье и к службе.

Вошла Дуня, прерывая прощальную беседу.

— Госпожа, там гость. Увидеться с вами просит.

Михаил встал еще раньше Кати. Подошел, взял ее за руку. Девушка противиться не стала: в конце концов у нее нет секретов от мужа.

В гостиной стоял Талькин. Сосредоточенный, грустный, уставший. Климские вдруг подумали, что он сейчас отнюдь не выглядит Катиным ровесником — лет на десять старше, не меньше. Влюбленным помощник следователя тоже не выглядел.

— Светлой стороны, инкнесса. Светлой стороны, Михаил. Я зашел попрощаться. Мне сказали, вы уезжаете. Я тоже.

— Надеюсь, нам не по пути, — хмуро заметил Климский.

— Нет, не по пути, — кивнул Юрий. — Вообще-то я хотел…попросить прощения. За спектакль с цветами и прочим. Это просто работа, но…с вами как-то нехорошо вышло.

Катя улыбнулась, ее муж скрипнул зубами.

— Я вас прощаю.

— За все?

— За все.

— И за спектакль у ювелирной лавки?

Катерина вздрогнула.

Нет, все закончилось хорошо. И тогда пришел Михаил…

— Прощаю, — повторила девушка, но уже не так великодушно. Талькин кивнул.

— Счастья вам.

Он быстрым шагом покинул комнату, словно очень торопился. Климский посмотрел на часы.

— Нам тоже пора, — сообщил он.

Они тепло распрощались с Ариной и ее внучкой, нейтрально с остальными слугами, односторонне, — с угрюмым Николаем, сосредоточенно пакующем вещи. Провожать их вышел сам Александр.

— Что будет с домом? — спросила Екатерина, со смесью ужаса и интереса рассматривая двухэтажное здание.

— Не знаю, — ответил Мережской. — Посмотрю по обстоятельствам. Подарю кому-нибудь. Или заколочу и оставлю в покое. Там видно будет.

— Светлой стороны, Александр.

Мужчина горько усмехнулся.

— Нет, инкнесса. Моя сторона — темная. А вот вам — счастливого пути.

Михаил пожал своему спасителю руку, и супруги сели в наемный экипаж.

Впереди ждала долгая дорога в провинциальный городок, знакомство с родителями Михаила, долгожданная встреча с Лизой и причиной, по которой она не смогла приехать — ее первенцем. Много-много хороших впечатлений.

И новая жизнь.

Обед прошел великолепно и теперь все ждали музыкантов. Дебютантки с интересом рассматривали пышно украшенные бальные залы, мужчины разговаривали о делах и женщинах, женщины делали вид, что разговаривают не о мужчинах. Рядом с каким-нибудь перспективным холостяком появлялась то одна, то другая юная девица, желавшая поздороваться или которую ему жаждали представить родственники. Была и третья категория — некоторые пытались знакомиться, делая вид, что оный холостяк наступил им на подол, или обливая его "случайно" шампанским, или придумывали что-то другое, не менее изощренное и смешное в равной степени.

Инкнесс Шадов, сбежав от очередной девицы, решившей стать за его счет инкнессой, спрятался за колонну.

— Добрый вечер, юноша.

— Светлой стороны, князь.

Ставров поставил полупустой бокал на поднос мимо проходящего слуги и немного насмешливо заметил:

— Пытаетесь продать подороже свою холостяцкую жизнь?

— О нет! — пылко возразил юный инкнесс. — Ближайшие пять лет я с ней не собираюсь расставаться в принципе! Ни за какие блага этого мира!

— Похвально. Однако ситу… Глазам не верю! Посмотрите-ка, кто разговаривает с Ореевым? Уж не Ляпецкой ли сюда явился с семейством? Или меня подводит зрение?

Шадов послушно посмотрел в указанную сторону.

— Не подводит. Это действительно инкнесс Ляпецкой. А правду говорят, что его младшая дочь вышла замуж за какого-то провинциального юриста?

Отставной генерал пригладил седые усы.

— Правду, юноша, правду. Я слышал, разъяренный этой выходкой папаша даже приказал вымарать ее имя из всех родословных справочников. Как будто Екатерины Ляпецкой никогда и не существовало в природе.

— Ужасно! — Шадов искренне опечалился чужому горю. — Как должно быть переживает отвергнутая от семьи девушка!

— Смотря от какой семьи, молодой человек. Не думаю, что Екатерина Мереж…ну или как ее там теперь зовут, сильно страдает по этому поводу. Особенно в свете последних событий. Вы знаете, что Ляпецкого обвиняли в отношениях с подпольными чародеями? И даже подозревали в убийстве Евстафия Мережского? Слухи, конечно, в подробностях лгут, однако и в них есть два зерна правды.

Шадов от ужаса прикрыл рот рукой.

— Да вы что! Чтобы инкнесс был способен на такое! Невозможно! И потом, он на свободе, значит, не виновен!

Генерал многозначительно улыбнулся.

— Как вы еще наивны, юноша! — заметил он немного насмешливо. Инкнесс тут же выпятил грудь колесом.

— При чем здесь возраст? Вот вы — неужели вы готовы назвать человека убийцей просто из-за глупых сплетен?

— Вряд ли отдел гражданского следствия руководствовался "просто сплетнями", заводя это дело.

Шадов обескураженно поник.

— Вы считаете, у них были определенные основания для подобных предположений?

— Считаю, — подтвердил Ставров. — Ляпецкой очень жадный и при этом чрезвычайно нетерпеливый человек. После трех лет ожидания он вполне мог задуматься над тем, чтобы "поторопить" события. Особенно, если бы посчитал, что дочь ждет наследника. Впрочем, его явно кто-то опередил. Говорят, дело закрыли несколько дней назад. Так что можете быть спокойны за дворянскую честь — она чиста перед буквой закона. — Генерал перевел взгляд с Ляпецкого на соседний "дамский" кружок, к которому поторопилась присоединиться княгиня Ивлеева. — Кстати, юноша, что за юная особа сидит рядом с Острожской? Дебютантка? Вы видели эту девицу когда-нибудь на здешних приемах? Кого-то она мне напоминает…

Шадов посмотрел в указанную сторону. Генерал сделал замечание по поводу туалета одной из дам, инкнесс ответил, и разговор плавно перешел на обсуждение присутствующих на балу женщин — тему, будоражащую умы и юные, и зрелые, и тех, у кого "бес в ребро".

Слухи об Аристархе Ляпецком довольно скоро были забыты и определенными людьми, и в целом благородным обществом, уступив место новым, более свежим сплетням. Екатерина, урожденная инкнесса Ляпецкая, и вовсе оказалась вычеркнута из памяти великосветских львиц всего за каких-то пару недель. К обоюдному удовольствию. Вероятно, и семейство Ляпецких, и все прочее благородное общество чрезвычайно удивились бы, если б узнали, что, пренебрежительно забытая всеми, Екатерина Климская счастливо поживает в маленьком провинциальном городке Коранде, в уютном двухэтажном домике с мужем и его матерью. Утром она ухаживает за маленьким садом, после обеда навещает подругу Лизу, вечером шьет на заказ пеленки-платочки, и помимо всего прочего готовиться к рождению первенца. И ничуть не переживает ни по поводу своего "отлучения" от столичного общества, ни из-за разрыва с собственной семьей, справедливо полагая, что спокойная, неторопливая жизнь с любимым человеком — лучшее, что может случиться с женщиной в этом мире.

Да и в любом из миров. Не так ли?