Наследство

Часть 11

Дуня металась по коридору с перекосившимся от ужаса лицом.

Михаил окинул служанку удивленным взглядом и спросил:

— Что случилось?

Девушка показала пальцем на прихожую.

— Пришли…гости…

Юрист заглянул в комнату, никого не увидел и уточнил:

— Не пустила что ли? Кто там?

Бледная служанка дрожащим голосом сообщила:

— Очень странные люди. У них карета с решетками на окнах. Но это точно не господа из гражданского отдела. Господин, я у них перед носом дверь закрыла, теперь думаю: не зря ли? Может, в гостиную их проводить?

Климский насторожился.

— Нет! Ты все сделала правильно. Иди, я разберусь.

Обрадованная Дуня в мгновение ока скрылась с глаз. Михаил прошел в прихожую и приоткрыл входную дверь.

— Светлой стороны. Чем могу быть полезен?

На пороге стоял мужчина с медицинским саквояжем, из-за его спины выглядывали двое рослых парней.

— Добрый день, — вкрадчиво поздоровался незнакомец приятным баритоном. — Могу я видеть графиню Мережскую, урожденную инкнессу?

— А вы, собственно, кто? И по какому поводу прибыли?

— А вы кто?

Климский насмешливо приподнял бровь.

— Юридический представитель инкнессы.

Мужчина в ответ нехотя представился:

— Душевный доктор Змееустовой больницы.

На лице Михаила не дрогнула ни один мускул. Только пальцы сжали косяк двери так, что он перестал их чувствовать.

— К сожалению, мне совершенно неясно, по какому поводу вы приехали.

— Может, мы поговорим в гостиной? — доктор попытался протиснуться внутрь, но юрист преградил ему дорогу.

— Не вижу причин приглашать вас в дом. Вы явно ошиблись адресом.

Потерявший терпение гость перешел на более резкий тон:

— Не думаю. Господин Ляпецкой дал нам четкие указания.

— Инкнессы теперь подрабатывают душевными лекарями? Не знал, что милейший Аристарх стал раздавать направо и налево медицинские заключения. Неужели у него и образование соответствующее имеется?

— Вас это не касается. Выступать от лица больного может только ближайший родственник. В данном случае это отец. Ведь, насколько мне известно, инкнесса — вдова.

— Вдова. Но есть одно «но». Юридический представитель гражданского лица тоже имеет определенные права, если это зафиксировано соответствующим договором. Увы, вы забыли некоторые юридические тонкости, любезный. Как ознакомитесь с ними, возвращайтесь, я буду вас очень ждать.

Доктор покраснел от недовольства.

— То есть в дом вы нас не пустите и инкнессу не позовете?

— Графиня отбыла в гости. Но даже если бы она и находилась дома, то да, я бы вас к ней на чай не пригласил. И был бы в своем праве. Лучше изучайте законы, господа. Темной стороны.

Климский закрыл дверь и прислушался. На улице выругались, топнули и, наконец, удалились. Мужчина перевел дух и обернулся к центру прихожей.

Катя стояла в дверном проеме, бледная, как мел. Глаза ее были широко распахнуты, а губы подрагивали.

Михаил пересек комнату быстрым шагом и обнял девушку.

— Все будет хорошо, не бойся.

Она вцепилась в его плечи.

— Отчего же? Даже вы не верите в мои россказни.

Климский вздохнул и вернулся к выканью.

— Я вам доверяю гораздо больше, чем вы сами себе верите. Катя, чтобы с вами не происходило, мы это преодолеем.

Мережская промолчала. Его «мы» грело ей душу.

Часы неумолимо тикали.

Тень инкнесса Ляпецкого нависла над ними бризидовой шпагой, не знающей пощады.

— Отец не бросит свою затею. Он никогда не отступает.

— У нас есть немного времени. Что-нибудь придумаем.

— Угу.

Екатерина устало уткнулась ему в плечо. Руки ее, которые она не знала куда деть, невесомо легли мужчине на талию. Михаил одной ладонью прижал девушку к себе, а другой погладил ее по спине.

— Все будет хорошо, вот увидите. Вам достанется этот дом…

— Не хочу! — прошептала зло Катя. — Не нужен он мне! Я вообще от наследства отказаться хочу. Мне бы купить маленький домишко где-нибудь очень далеко…да хоть в вашем городке.

— И что вы там будете делать?

— Шить? Я в пансионате вышивала лучше всех. А еще я вязать умею. Это, конечно, совсем не благородно, но я это как-нибудь переживу.

Климский мягко улыбнулся ее воздушным мечтам.

— Хорошо, а дом вы на что купите?

— У меня есть деньги. Только мне не хватает немножко… А продать больше нечего.

— Столовое серебро.

— Оно Мережских. И достанется наследнику. А свои драгоценности я все уже сдала.

Его рука стала перебирать ее локоны.

— Не волнуйтесь. Если вам не хватает немного — не беда, можно же и поторговаться. Я очень неплохо сбиваю цену.

— Неужели?

— Честно. Между прочим, мать с детства брала меня на рынок. Так что я торгуюсь как заправская кухарка.

Михаил переместил пальцы на ее шею. Екатерина чувствовала, как от его ладоней по телу расходится тепло. Инстинктивно она сильнее вжалась в мужчину.

Было хорошо. Спокойно, уютно…жарко. Жалко, что это все неправильно…

Климский не выдержал: чуть отстранился, склонился к ее лицу. Коснулся поцелуем виска, щеки, губ…

И Катя неумело ответила.

Михаил целовался нежно, но как-то яростно — со всем пылом страстного человека. Девушка — неуверенно, робко, смущенно. Они простояли какое-то время в дверном проеме, пока Климский не сместил инкнессу вправо, прижимая к стене. Дверь, удерживаемая раньше их телами, оглушительно хлопнула, разбивая на осколки очарование минуты.

Мережская опомнилась, отстранилась и в ужасе закрыла лицо руками.

— Катя, ну что ты? Что опять не так? Разве тебе было неприятно?

— Приятно, — шепотом, как в страшном грехе, призналась вдова.

— Значит, я тебе все-таки нравлюсь? Только честно.

— Да, но…

Михаил тяжело вздохнул.

— Хорошо, я понял. Пойдем чай пить?

Катерина кивнула и неуверенно вложила свою руку в его. Ладонь ее немного подрагивала.

Весь ужин вдова с неприязнью косилась на дверь кабинета. Михаил счел это добрым знаком, но, когда время приблизилось к полуночи, Катя с явным сожалением отложила шитье и, пожелав юристу доброй ночи, все-таки удалилась. Мужчина ушел в свою спальню следом, но еще долго он то и дело выходил в коридор и прислушивался. Так, на всякий случай. Было то, что пугало Мережскую, реальным или выдуманным, но проблемы оно им приносило самые настоящие.

Через несколько часов Михаил забылся беспокойным сном.

Хлопнула дверь.

Мужчина подскочил на кровати, озираясь.

Катерина, простоволосая, босая, в одной тонкой ночной рубашке, в нерешительности стояла у камина.

— Мне страшно, — прошептала она.

— Иди сюда.

Мережская послушно подошла, легла рядом. Михаил обнял девушку, поцеловал в лоб и сказал:

— Спи.

Инкнесса закрыла глаза. Поерзала немного, пробуждая в мужчине мысли, далекие от благородных, повернулась к нему лицом. Веки дрогнули.

— Ты мне не веришь, — обиженно с детской непосредственностью сказала она. Михаил коснулся ее щеки, стер одинокую слезинку, застывшую на матово бледной коже.

— Я верю в тебя. Это гораздо серьезнее.

Катерина в ответ провела пальцами по его лицу, коснулась мимолетом губ и опустила ладонь на подушку, так близко от мужчины, что он чувствовал тепло, исходящее от ее тела.

— А ведь ты меня предал, — сказала она, задумчиво царапая расшитую синими волнами ткань постельного белья.

— Что?

— Ты сам знаешь, что предал.

— Я…

— Молчи, — она посмотрела на него странным тяжелым взглядом. — У тебя нет оправданий. Ты прекрасно осознаешь, что виноват. А ведь ты знаешь, как карается предательство. Смертью.

Климский вздрогнул, с ужасом смотря на исказившееся лицо девушки. Неужели она и вправду безумна? Могла ли она отравить мужа в подобном беспамятстве? Не зря же некоторые душевные доктора настаивают на существовании такой болезни, как двоедушие, когда один человек может вести себя в разное время совершенно по-разному, а потом даже не помнить, что он сделал. Возможно ли, что у вдовы обострение происходит вечером и ночью? Чем это обусловлено? Тем, что в это время она остается одна? Темнотой?

— Катя, — Михаил коснулся ее лба, пробежал пальцами по коже, пытаясь разгладить, как их называет Лиза, «морщинки хмурости». — Все будет хорошо. Я тебя не оставлю.

— Ложь.

Ее тихий необычайно мелодичный голос в этот момент как никогда был похож на голос Марии. Это сходство, словно невидимая игла, укололо Михаила в сердце, да так там и застряло.

— Мы все преодолеем, — пообещал мужчина сосредоточенно толи Кате, толи самому себе.

Мережская безумно усмехнулась и вдруг одним движением села Климскому на живот. Руки ее легли ему на плечи.

Ледяные руки. Словно его обнимал мертвец, а не живая теплая женщина.

— Катя, ты не в себе, — Михаил обхватил ее за талию и попытался снять с себя. — Давай просто ляжем спать? Завтра будет тяжелый день.

Она наклонилась к его губам, хищно облизываясь. Спросила с придыханием:

— Хочешь ощутить месть на вкус?

— Ка…

Ее пальцы впились в его горло. Мужчина почувствовал, что задыхается.

— К-ка…

Ее глаза горели алым.

Михаил изо всей силы ударил женщину в живот. Она взревела, точно раненый медведь и царапнула острыми когтями ему грудь.

Климский вскрикнул от резкой боли и… проснулся.

Комната была пуста. Тьма, растекшаяся по углам, молчала. Ни звуков, ни посторонних людей. Только мрак и тишина.

Михаил встал и схватил со стола подсвечник. По спине его тек холодный пот.

Раздался стук. Твердый, но не особо настойчивый. Задремавшая было Катерина спросонья открыла дверь, не спрашивая, кто там.

И зря.

На пороге стоял обеспокоенный чем-то Михаил. Рубашка его промокла от пота, на груди виднелись красные пятна, словно он пролил на себя вино.

Или кровь.

— Все в порядке?

Катя поежилась от увиденного и нерешительно кивнула.

— Да. А у вас?

— Вроде бы. — Мужчина потер шею. — Мне… Мне надо поговорить с вами. Это важно. И срочно. Очень.

Холодный ветер прошелся по ногам. Вдова посмотрела в глубь комнаты, где лежала шаль, потом на юриста.

За его спиной стоял паук. Огромный, почти с человеческий рост. Лапы его тянулись к Климскому…

Екатерина схватила мужчину за запястье, втянула в комнату и захлопнула дверь. Руки ее дрожали, голос не слушался.

— Катя? Вам плохо?

Она прижала ладони к груди и воскликнула:

— Сейчас вы тоже ничего не видели???

Неужели он настолько слеп? Ведь это ему только что угрожала опасность!

Юрист посмотрел на нее недоуменно. Потом шагнул к ней и просто крепко обнял.

— Все будет, как следует, — сказал он.

Катерина тут же оттаяла.

— Хорошо, да? — всхлипнув, спросила она.

— Зачем же хорошо? Будет, как надо.

Мережская подняла голову, чтобы посмотреть мужчине в глаза.

Рубашка на Михаиле зашевелилась, словно под ней кто-то бегал, и порвалась. Из разрывов показались паучьи лапы. Они росли и росли из тела замершего в неподвижности юриста.

Вдова отчаянно закричала. Вырвалась из рук чудовища, отбежала к стене.

— Не уходи! — простонал мужчина. — Ты же не Мария? Ты же примешь меня любым?

Катя остановилась, замерла в нерешительности у самой двери.

Она должна сбежать, если это монстр.

А если это Михаил? Она не может его бросить!

— Подойди, Катя! Мне так больно! Что со мной?

Это она виновата? Елена превратила его в чудовище — из-за нее?

Она неуверенно шагнула вперед…

Глаза монстра загорелись красным. Жвалы, вылезшие из его рта, плотоядно щелкнули.

Мережская взвизгнула и выбежала в коридор.

— Катя?

Климский поймал ее у лестницы, но вид юриста не успокоил девушку, наоборот, она вдруг больно ударила его и попыталась вырваться из кольца мужских рук. Михаил сильнее прижал беглянку к себе.

— Кошмар, да? Я понимаю, Катя. Успокойся. Все хорошо. Все хорошо, не бойся, я с тобой.

Катерина нерешительно его обняла, не отрывая взгляда от его рубашки.

Ткань оставалась обычной тканью и шевелиться сама по себе отказывалась.

Упало что-то в комнате Николая, и Катя вздрогнула. Посмотрела на дверь в его спальню, потом перевела настороженный взгляд на свою.

— Страшно возвращаться? — догадался Михаил. — Давай я схожу проверю.

— Нет!!! — В его руку вцепились мертвой хваткой. — Не ходи! Не надо!

— Надо. По мне если и бояться, то по крайней мере, известного противника. И вообще, всему в нашем мире можно найти объяснение. Пусть даже магическое.

Мужчина отцепил ее пальцы и решительным шагом направился в конец коридора. Поникшая девушка поплелась следом. В голову лезли то панические мысли, то отстраненно-глупые типа стишков известного ловеласа, поэта Каремского:

«… И не страшен им гром:

Умирать — так вдвоем!»

Кате было страшно. За себя и за Михаила. Когда скрипнула, открываясь, дверь, сердце ее на мгновение остановилось. Но из комнаты никто не выскочил, жаждая убивать все живое. Климский шагнул внутрь, Катя беспрекословно последовала за ним.

Осмотр спальни ничего не дал. Посторонних людей, животных и даже предметов обнаружено не было.

— Никого, — сообщил юрист хозяйке, откидывая край одеяла, — можно спокойно спать.

Мережская попятилась от кровати. Михаил вздохнул и уселся в кресло.

— Давайте, я останусь. Или вы меня боитесь?

Вообще-то Катя боялась. Правда не столько его, сколько себя.

— Нет.

— Вот и славно!

Мужчина вытянул ноги, подпер голову рукой и прикрыл глаза.

— Хороших снов.

— Доброй ночи, — ответила Катя, залезая в кровать все равно с некоторой опаской. Натянув одеяло до подбородка, она повернулась лицом к Михаилу и смотрела на его профиль, пока не уснула.

Сны ей приснились действительно хорошие.

Солнце уже встало, когда Михаил растормошил Катерину и, приказав никого не впускать в дом, умчался по какому-то срочному делу. Напуганная внезапно свалившимся на нее одиночеством, от которого она уже успела отвыкнуть за последние недели, Мережская полдня проторчала в прихожей. Она сама не знала, чего боялась больше: что ее юрист не вернется, или что в дверь постучат вежливые люди с медицинским саквояжем и прочной веревкой. Дуня смотрела на караулившую у двери хозяйку с сомнением в ее разумности, и это еще больше заставляло вдову нервничать.

Принесли почту. Нелепая записка от Талькина, два письма для Николая, утренняя газета и короткий листок с двумя строками: «Время на исходе. Никогда не оставайся одна. А.М.»

К обеду Екатерина совсем извелась, и когда в дверь постучали, она скорее испугалась, чем обрадовалась. Стук повторился, потом наглый гость сам толкнул дверь…

С таким радостным визгом на Михаиле не висла даже Лиза, получившая какой-нибудь долгожданный подарок.

— Тихо. Тихо. — Опешивший мужчина замер, разведя руки в стороны. — Я живой, я дома. Все хорошо.

Екатерина крепче его обняла.

— Да. Слава Отцу, вы вернулись.

— Да. И кое-что принес.

Катя отступила назад.

— Ваше дело увенчалось успехом?

— Наше дело, — ответил Климский с улыбкой. — Надеюсь, что наше.

Он снял плащ, посадил Катю на стул и сам сел рядом.

— Прежде чем я перейду к одному важному вопросу, от которого зависит очень многое, я бы хотел поговорить с вами о…об…

Он опустил глаза, замялся, подбирая правильные слова. Катерина взяла его за руку, пытаясь приободрить.

— Не волнуйтесь так. Что случилось?

Больше всего она боялась, что он скажет, что сейчас уезжает. Михаил суетился: встал так решительно, что Катя замерла в испуге, потом тут же сел, смахнул с колена невидимую пылинку и наконец развернулся к собеседнице и виновато посмотрел ей в глаза.

— Я должен вам рассказать о себе неприглядную вещь.

Катерина улыбнулась.

— Я знаю, что вы вели дело против отца. И заставили его заплатить семье, участок которой он присоединил к своим землям «по случайности». Закон был на вашей стороне, вы действовали честными путями, какие же у меня могут быть претензии? В этом деле стоит стыдится моему отцу, а не вам.

— По закону… — протянул Климский. — А что, если я не всегда действовал по закону?

Пауза. Катя ничего не ответила — слушала внимательно и спокойно. Рук не заламывала, в обморок в ужасе не падала. Пока. И все-таки ее реакция приободрила Михаила.

— Кайенское дело. Это…было около трех лет назад. Так получилось, что семья истца не имела ни денег, ни доказательств, показывающих незаконность присоединения богатым соседом их земель. И как наша контора не старалась, не могли найти ни одной бумажки, свидетельствующей об их правде. Местный архив незадолго до этого сгорел, чем и воспользовался князь Лидонов, тут же занявший несколько обедневших поместий, прилегающих к принадлежащей ему территории. Две семьи просто оказались на улице, не имея средств к существованию. Сын одной от отчаяния подался в разбойники, вторая пришла за помощью к нам. А мы ничего не могли для них сделать. Совсем. И тогда… Мы решили: раз доказательств нет, их можно создать.

Юрист замолчал, вглядываясь в ее лицо. Все время, пока говорил, он не отводил от Кати глаз. Климский страшился увидеть гримасу ужаса или отторжения, но Мережская слушала его с нейтрально внимательным выражением.

— Лидонов, он… О таких людях хорошего сказать нечего. Это не оправдывает ни в коей мере случившееся, но…

— Это было ваше дело? — проявила удивительную проницательность вдова. Михаил признался:

— Нет. Моего коллеги. Но я знал о его выходке и ничего не сделал. А должен был доложить. Что ж, буду откровенным: я даже помог ему. Значит, я соучастник преступления. Я покрывал и тем самым поощрял его действия. Я подавал ему идеи. Саму суть своей профессии я предал. Понимаете?

— Нет.

Слово каменной плитой легло ему на сердце. Катерина продолжила:

— Я плохо разбираюсь в законах, в людях, возможно, еще хуже, но я совершенно точно уверена, что вы не можете сделать ничего плохого. И действуете всегда из благих побуждений.

— Благие намеренья ведут на Темную сторону, — возразил ей Михаил старой поговоркой. Катя помрачнела.

— Или в Закрытый дом.

Она с тоской посмотрела в окно, словно ждала, что вот-вот в дверь постучат санитары.

— Катя, я должен вас спросить: готовы ли вы меня принять таким, каков я есть? Юрист, нарушивший закон, мужчина, который имел против вас предубеждение и не всегда вел себя должным образом.

Мережская покраснела.

— Я о вас высокого мнения, и после вашего рассказа оно ни на каплю не изменилось. Вы мне добрый друг, и я рада, что вы рядом. Возможно, это слишком обременительно для вас…

— Ничуть! — Климский взял ее ладони в свои и крепко сжал. — Я обременен даже меньше, чем мне хотелось бы.

Вдова смотрела на него с удивлением и затаенной надеждой, и Михаил решил перейти к сути разговора.

— Катерина, на счет вчерашних гостей… Все на самом деле не так просто. Дело в том, что я блефовал.

— Что?

— Нет никакого закона, по которому бы я мог отстаивать ваши права, если вас объявят сумасшедшей. В таком случае участь ваша действительно будет решаться вашим отцом.

Инкнесса почувствовала, что падает в пучину безнадежности. У нее даже голова закружилась.

— Но…почему они ушли?

— Поверили. Но через день-два, проверив все акты, касающиеся их инстанции, они поймут, что их обманули, и вернутся.

— И вы ничего не сможете сделать?

— Ничего.

Слово прозвучало, как приговор. Смертельный. Катя почувствовала себя лягушкой из старой притчи, которая утопала в сметане. Только как не машет Катерина руками, масло взбить не получается.

— Если только…

Надежда! Катя вцепилась в руку Михаила, придвинулась к нему, не замечая, что их лица оказались слишком близко.

— Что? Не томите! Говорите же!

Мужчина встал и в волнении заходил по комнате.

— Я…находясь рядом с вами осознал… свои чувства и… Некоторые провокации с моей стороны — простите меня за неподобающее поведение — привели меня к мысли, что и вы ко мне неравнодушны. Так что… — он вдруг остановился и опустился перед Катей на колени. — Вы станете моей женой?

На его ладони лежало маленькое серебряное колечко.

Мережская опешила.

— Как же…

— Вы сами признали, что я вам не неприятен, высказывали в мой адрес лестные комментарии, волновались за меня и… я счел, что этому есть основания. Так что вы скажите?

У нее не было слов, чтобы выразить всю гамму переполнявших ее чувств, и Катя попыталась ухватиться за разумные, логичные вещи.

— Я… но отец и…зачем вам жена, которую на днях заберут в Закрытый дом?

Мужчина схватил ее руку. Тепло его ладоней заглушало все ее сомнения.

— Не заберут. Если мы сегодня же справим свидетельство о бракосочетании, то не отец, а я стану вашим ближайшим родственником. И я никому тебя не отдам. Катя, согласна ли ты настолько мне довериться? Я понимаю, что у тебя есть причины сомневаться, но, пожалуйста, подумай хорошо, и ответь мне однозначно: да или нет.

Вдова сжала его ладонь и, покраснев, прошептала:

— Да.

Ей не нужно было время, чтобы «подумать». Другого ответа быть не могло.

Михаил протянул ей плащ.