Наследство

Часть 9

В отделе гражданского следствия их пару не столько расспрашивали, сколько пугали. Пытались развести их по разным комнатам, но Катерина так вцепилась в любезно предоставленную ей руку Михаила, что увести ее куда-либо подальше от юриста можно было, только отпилив ему конечность. В свою очередь Климский был преисполнен решимости не оставлять полагающуюся на его помощь женщину в одиночестве и, как не юлили допрашиватели, он последовательно отвергал все их требования и предложения, умело ссылаясь при этом на действующие законы государства. Его осведомленность и упорство изрядно бесили Гастина, хоть тот и старался вида не подавать. В итоге все свое внимание капитан перенес на вдову, задавая ей одни и те же вопросы до бесконечности. Катя дрожала, непроизвольно сжимала руку Михаила и пыталась отвечать следователю максимально подробно. Тот хмурился, кривился, переспрашивал, пытаясь запутать вдову, в итоге злился и начинал повышать голос. Катя в такие моменты вздрагивала и прятала взгляд, словно действительно была в чем-то виновата, а Михаил встревал в разговор и, начиная очередной спор, переводил внимание допрашивающего на себя. Так повторялось до бесконечности.

Наконец Гастину надоело грозно сводить брови, и он милостиво отпустил их домой. Едва за инкнессой закрылась дверь, как из другой в кабинет следователя вошел Арефьев.

— Кто подложил, догадался?

Станислав недовольно стукнул по столу.

— Да что гадать. Пасынок. Ну, молокосос! Целый план разработал. Даже отравиться не побоялся! Лишь бы мачеху отправить на плаху.

Начальник сел на стул, где недавно ерзал сосредоточенный и злой провинциальный юрист. С безупречной репутацией, между прочим.

— Милый мой капитан, в жизни и не такое бывает. К тому же нам этот спектакль на руку: двоих точно можно вычеркнуть из списка подозреваемых.

Станислав устало потер переносицу.

— Инкнессу?

— Правильно. А почему? Потому что если бы убийцей была она, то знала бы, что мы назвали совершенно не тот яд, которым травили ее мужа и, следовательно, была бы уверена в том, что ничего ей из-за этого флакончика не будет. Вычеркиваем. Кого еще?

— Молокососа? — с некоторой неприязнью предположил капитан.

— Верно. Пасынка убираем тоже. Теперь ясно, что он понятия не имеет, каким ядом на самом деле был убит его отец.

— А кто знает? — недовольно буркнул следователь, пододвигая к себе грифель, металлическое перо и чернильницу. Арефьев азартно воскликнул:

— А вот это, мой друг, мы и должны выяснить.

Гастин с ненавистью осмотрел свой стол, заваленный бумагами. Ну и работка! Врагу не пожелаешь! Отчего это людям постоянно надо кого-нибудь убивать или грабить? Не сидится же им, подлецам, спокойно на месте!

Мужчина со вздохом взял из отдельной стопки чистый лист бумаги, дабы написать очередной отчет о проделанной работе.

Карета мерно покачивалась. Екатеринина голова лежала у Михаила на плече. Сейчас мужчина был рад, что здание гражданского следствия находилось на другом краю города. Измотанная, ничего не евшая целый день, девушка заснула прямо в экипаже, и можно было приобнять ее, страхуя от падения, и невесомо касаться пальцами растрепанных волос.

Верил ли он ей? Она считала, что нет. Увы, Михаил Климский не знал полутонов. И если вначале он относился к ней с предубеждением и искал ложь и притворство в каждом ее слове, в каждом жесте, то теперь…теперь он ей верил. На свою беду. И не только верил. Он готов был встать на ее защиту по первому требованию, заслонить ее собой от чужих нападок и издевательств. Он готов был сделать все, чтобы эта женщина никогда больше не хмурилась и не закусывала губу от боли, чтобы на лице ее сияла улыбка, а глаза были полны счастья, а не слез.

Тоже самое он когда-то предлагал ее сестре. Марии этого оказалось мало. А Кате?

Карета остановилась. Кучер принялся пререкаться с другим кучером, перегородившим им дорогу. От их громких криков Екатерина проснулась.

— Что там?

Михаил поспешно убрал руку от ее лица.

— Сейчас посмотрю.

Он вышел из экипажа.

У подъезда к дому Мережских стояла еще одна карета — не самоходная, а по старинке запряженная четверкой лошадей. Из ее окна Аристарх Ляпецкой ругал своего кучера, тот в свою очередь пререкался с извозчиком, нанятым Климским. Увидев корень зла, то есть Михаила, инкнесс на секунду замолк, оглядывая его одежду, быстро сообразил, что перед ним нищий провинциал, и принялся поливать грязью уже не извозчика, а его нанимателя. Юрист счел, что вступать в подобное словесное противостояние ниже его достоинства, и повернул обратно к экипажу.

Когда Михаил открыл дверь кареты, Катя посмотрела на него испуганно.

— Ваш батюшка пожаловал, — сообщил он вдове.

— Один? — с большим волнением уточнила та.

— Да нет, судя по всему, со всем семейством.

Катерина облегченно выдохнула.

— Пусть кучер подъедет с улицы.

Их карета уступила место инкнесской, и, пока они выехали на параллельную улицу и подъехали к дому с другой стороны, семья Ляпецких уже устроилась в большой гостиной.

Екатерина долго стояла перед зеркалом в прихожей, поправляя волосы и одежду.

— Вы же не на смотр невест идете, — заметил Михаил, наблюдающий за ее манипуляциями с некоторым недоумением. Лиза всегда дома ходила, как ей нравилось. А при гостях наскоро повязывала на голову ленту. С ее пышными локонами это смотрелось великолепной прической.

— Хуже, — заверила его Катя. — Я иду к матушке.

Климский оценил ее энтузиазм.

— Я с вами?

— Нет! — Испуганно воскликнула вдова. — При матери отец мне ничего не сделает. Она достаточна умна, чтобы понимать, что, начав с детей, он в конце концов, и ей станет доказывать свою точку зрения подобными методами. Сейчас вы будете только…извините за выражение — раздражающим фактором. Пусть они побыстрее выскажут мне все претензии и уедут отсюда.

Цокнули, приближаясь, острые каблучки.

— Катя, сколько можно тебя ждать?

Мария Ивлеева предстала перед ними во всем блеске: изумительное платье по последней моде, гарнитур стоимостью наверно в половину Катиного дома, дорогие духи, и во всем этом сама женщина — красивая, гордая, осознающая и собственную значимость в обществе, и свою привлекательность. Мережская почувствовала, как окаменел Михаил. Княгиня бросила на него один-единственный взгляд и презрительно заметила:

— Это и есть тот хлыщ, из-за которого ты поссорилась с папенькой? Всегда знала, что у тебя отвратительный вкус. Пойдем, все заждались.

— Я буду через минуту, — прохрипела Катя, смотря на сестру с ужасом. Та нахмурилась.

— Катя! Тебя ждут родные, изволь явиться!

В мелодичном голосе Кате послышались отцовы нотки. Мережская не выдержала, вскрикнула:

— Да дай же мне минуту!

Сестра, немного удивленная столь эмоциональной реакцией, царственно кивнула и выплыла из комнаты.

Катино сердце сжалось от боли. Но это была не ее боль.

Михаил заторможено коснулся своего лица.

— Она не узнала, — сообщил он упавшим голосом. Нет, не то, чтобы он лелеял какие-то надежды или иллюзии насчет этой женщины, но…когда-то она клялась ему в вечной любви…целовала его вопреки нормам приличий…обещала…то, что не выполнила. Разве это не закономерно, что бывшая невеста его не признала? Это в ее характере, уж ему-то пора это уяснить.

Екатерине захотелось расплакаться. И стереть с лица Михаила растерянную кривую усмешку, болезненно исказившую его черты. Она подошла и обняла растерявшегося мужчину.

— Я так изменился?

— Не сильно. Я же вас узнала.

— Да, ты…вы узнали…

Он стоял недвижимым каменным изваянием, и Катя не представляла, что она может сделать, дабы заставить его ожить. Она коснулась его головы, словно перед ней был ребенок, а не мужчина. Михаил вздрогнул и поймал ее пальцы своими. Взгляд его стал более осмысленным. Катерине показалось, что еще немного — и он поднесет ее ладонь к своим губам и поцелует.

Кто-то прошел по коридору.

Екатерина отпрянула, напоследок сжав руку мужчины с, пожалуй, излишней пылкостью, и выбежала из комнаты.

Диспозиция в гостиной напоминала боевую. «Обложили со всех сторон», кажется, так выражаются военные? Мать с отцом сидели на диване, Георгий — в кресле, Мария с бокалом вина устроилась у камина.

— У тебя очень нерасторопные слуги, — заметила она недовольно, с интересом оглядывая Катин наряд. Искала следы грехопадения сестры? Мятое платье, следы чернил, пятна, которые периодически появлялись на руках у Михаила и, видимо, должны теперь быть и на ней? Кате стало смешно. Уж точно не сестре судить ее поведение, даже если бы оно вышло за рамки приличий.

Катерина проигнорировала сделанное на счет слуг замечание и перешла к делу.

— Зачем приехали?

— Сядь, деточка, — мать была сама любезность. Катя демонстративно не подчинилась — отошла к окну.

— Не хочу.

— Катенька, это просто неприлично.

Слова инкнессы вызывали лишь раздражение и затаенную обиду. О собственных детях Ляпецкие думали гораздо меньше, чем о нормах приличий или обеспечении достойного положения в обществе.

— Мне все равно. Говорите, что хотели.

Инкнесса и инкнесс переглянулись. Георгий поджал губы, что действительно делало его чрезвычайно похожим на отца.

— Одичала совсем, — внес он свою лепту в разговор.

— Катенька, что с тобой? — Мария Ляпецкая встала. — Была такой хорошей девочкой! А теперь заколдовали словно!

Княгиня Ивлеева фыркнула.

— Мы ж не в Кровавом столетии живем. Выродились чародеи. Сейчас таких и не найдешь, чтоб человека заколдовать могли. Они если на что и способны — пилюли делать, да управляющие круги на самоходные кареты заговаривать.

— Не скажи, — влез брат. — Это на нашем, «северном» лепестке континента хорошего чародея не сыскать после Инквизиции. А вот говорят на Тюльпане есть целые общины.

Княгиня поморщилась.

— Тюльпан — это южный лепесток?

— Восточный.

Екатерина смотрела на разговор, ведущийся без нее, с горькой улыбкой. Вот так всегда и было. А ведь Мария когда-то могла обменять все это лицемерие на тихую жизнь с любимым человеком…

Любимым ли? Что чувствовала ее сестра тогда, шесть лет назад? Простую увлеченность? Зачем же она так рьяно поощряла ухажера, если не собиралась за него замуж? А если любила, то почему не бросила все ради любви? И как она могла его сегодня не узнать!? Даже Катя его узнала с первого взгляда! Хоть и не виделась с ним около пяти лет. Когда на втором году замужества она приехала к Лизе в гости, Михаил как раз отбыл в соседний город отстаивать интересы очередных просителей. Возможно, это отнюдь не было случайностью, но так действительно всем троим было проще.

— Катя, ты осознаешь, что этот малоизвестный человек не поможет тебе добиться наследования хотя бы половины имущества Мережского? — мать всплеснула руками. — Я тебя не понимаю! Ты вообще собираешься бороться?

Она не хотела бороться. И не умела. Ей бы сбежать от этой войны куда-нибудь подальше!

— Какая разница? — Катя пожала плечами. — Есть завещание.

— Опять завещание! — возмутилась мать.

— Вот! — Аристарх встал и показал на дочь трясущейся от ярости рукой. — Полюбуйся! А ты говоришь, «поговорить», «убедить», «по-хорошему»! Погляди на эту отлучницу! Изменницу! Предательницу! Ей плевать на наши долги, наше бедственное положение. Плевать на угасающее величие нашего рода! Я что зря отдавал ее Мережскому? Да я дождаться не мог, пока он умрет! Да если б не счастливый случай, он того гляди и еще нас пережил бы! А теперь из-за соплей этой жалкой вертихвостки мы теряем единственный шанс на обеспечение достойного существования столь древней фамилии!

Феномен высшего света: недостойные рассуждают о достоинстве, лицемеры и предатели — о благородстве. Катерина на одном из балов, куда муж ее привез не столько из-за развлечений, сколько ради встречи с нужными людьми, познакомилась с княгиней Дорогобужской. Та весь вечер смеялась над некой девицей Тальской, настолько открыто выражающей свою увлеченность богатым франтом князем Бедьевым, что большинство обитателей столицы было уверено в их интимной близости. Когда ночью уставшая от шума Екатерина вышла в сад прогуляться, у одной из беседок, откуда доносились стоны и вздохи, она заметила туфли Дорогобужской. Их ни с чем нельзя было спутать — княгиня заставила обувного мастера обшить ткань хрустальными украшениями. Подобные "хрустальные" туфельки на тот момент во всем мире имела одна женщина в мире. И женщина эта, недавно порицающая распущенность влюбленной девочки, с упоением предавалась греху с посторонним мужчиной. Когда на обратном пути Катя повстречала князя Дорогобужского, то не знала, куда девать глаза, и вместо того, чтобы поприветствовать знакомого, просто пробежала мимо.

«Кто не умеет петь — тот критикует соловья,

У кого нет стыда — поборник чести,

Трус рассуждать будет о мести,

Брызжа слюной: — Да я б! Да я!…»

Так писал Кричер почти два века назад. Кажется, ничего в мире за эти столетия не поменялось.

— Следователь сказал, что скоро дело будет закрыто, — сообщила «вертихвостка». — А, следовательно, завещание — оглашено.

Ляпецкой сел.

— И кого они подозревают?

— Меня.

Мать и сестра вскрикнули. Брат хмурился, барабаня пальцами по инкрустированному беридами эфесу шпаги. Где только они деньги нашли на такую отделку?

Аристарх задумался.

— Это я решу! — он хлопнул в ладони. — Есть у меня один интересный человечек, который передо мной в долгу. Отмоем тебя, не переживай.

Катя поморщилась от неприглядного слова, больше подходящего грязным лесным разбойникам, чем лакорийскому дворянину.

— Таша! — Инкнесса Ляпецкая взяла мужа за руку. — Безопасно ли это?

— Безопаснее, чем умирать в нищете! — отрезал раздраженно ее супруг.

— Но юридически… Законно ли?

— Какая разница? Если ее осудят, денег нам не видать.

Разумное замечание. Спасибо, папа, за заботу. И за веру в детей. Только есть одно «но».

— Я не буду оспаривать право Николая на наследование.

Все замерли. Мать схватилась за сердце.

— Отец всего живого! Таша, что происходит с нашей дочерью?!

— Дурная девка! — глаза Аристарха метали молнии, а слова — тяжелые, хлесткие, причиняли Кате почти физическую боль. Ей казалось, ее наотмашь бьют по лицу этими словами. — Неблагодарное отродье! Если б я верил в сказки про зелах-духов, решил бы, что подменили тебя в детстве! И крови в тебе инкнесской не видно — моль бледная, вечно умирающая! Только ныть ты всю жизнь и умела! Ни гордости, ни очарования! Никогда ты слова доброго не сказала о нашем высоком положении, не выразила стремление его преумножить! Как девка с Голой улицы, у ног моих ревела, не желала за Мережского идти! Все о себе думала, тварь эгоистичная! Никогда ни одной мысли о нашем роде в твоем мозгу не было! И теперь о своем удовольствии лишь печешься! А до семьи нет тебе дела! Выпороть бы тебя, как сенную девку!

Отец замолк. Грудь его тяжело вздымалась, а глаза метали молнии. Убил бы он ее сейчас взглядом, если бы имел к тому способность? Говорят, раньше, до Кровавого столетия, многие чароведы могли так делать. Сейчас, конечно, таких уже нет, но…

Катю посетила кощунственная мысль, что теперь отец может попытаться найти чароведа не для определения беременности на расстоянии, а для совсем иного. Судя по всему, у него есть связи в этой области и опыт общения с темнокровыми, пусть и незначительный. Как человек, который никогда не отступает и никому не дает спуску, он способен…

На что?

Убить собственную дочь?

Нет, он не может. Он даже Мережского не тронул, а ведь действительно очень ждал, когда тот умрет! А собственную кровь он не тронет и подавно!

Да?

Ведь не может так быть, что в сердцах этих людей нет ни одной капли симпатии к младшей дочери? Ни капли любви? Где-то же должен быть и для нее уголочек? Пусть даже совсем крохотный!

Мать страдальчески простонала:

— Ой, глупая! — и закрыла лицо руками в дорогих перчатках. Почти все пальцы ее были украшены перстнями с драгоценными камнями. Кате казалось, что их блеск слепит ее. Захотелось заслониться, спрятаться.

Георгий презрительно резюмировал:

— Она сошла с ума.

Катя вздрогнула и разжала кулаки. Пальцы оказались липкими. Она поцарапала собственные ладони до крови? И только сейчас это заметила.

— Да, сошла, — отец прищурился. А потом вдруг чело его разгладилось, он улыбнулся и встал. — Что ж, пора и честь знать. Маша, Мария, Георг, мы торопимся.

Родственники недоуменно переглянулись, но послушно покинули свои места и направились к выходу. Аристарх на прощание обернулся к дочери и сымитировал поклон.

— Не потеряйте голову, графиня. И не отбейте ее содержимое. Темной стороны, милая.

Он вышел, весело насвистывая модную песенку, словно был ровесником Николая, а не мудрым и опытным членом дворянского собрания. Екатерина вдруг почувствовала себя мышкой, попавшей в ловушку. Внезапная радость инкнесса наводила на нее ужас.

Что еще задумал ее отец?

Когда дверь кабинета открылась, Михаил, не находивший все это время себе места, облегченно выдохнул и встал.

— Ка…

Горло пересохло в миг, сердце забилось чаще. О нет, не от любви. И даже не от ненависти. От испуга?

Мария Ивлеева, урожденная инкнесса Ляпецкая, плавным шагом прошла к столу. Пышная трехцветная юбка покачивалась при каждом ее движении, почему-то наводя на мысль о линии бедер. Слишком низкое декольте, на грани приличий, при каждом вздохе становилось все более откровенным. Женщина остановилась напротив Михаила, развернулась к нему лицом, давая рассмотреть себя во всей красе и в тоже время с презрительной жалостью окидывая его ответным взглядом.

— Так это ты юрист сестры, появившийся из ниоткуда?

Михаил отмер. Намеревался сесть, но в присутствии стоящей женщины это было бы неприлично. К тому же ему совсем не хотелось, чтобы бывшая невеста возвышалась над ним во всем своем великолепии. Она и так мнила о себе слишком много.

— Да.

Голос был хриплым, но не дрогнул.

Гостья смахнула стопку бумаг на пол и присела на край стола.

— Усердный мальчик из провинции, я полагаю? Что ж, подобное дело — неплохой старт для столицы. Если, конечно, это дело увенчается успехом.

Змея. Гибкая, яркая, красивая. Опасная.

А раньше она казалась ему прекрасной хрупкой бабочкой.

— Смотря что считать успехом.

— Да, — Мария понимающе улыбнулась. — Вопрос в целях, которые мы ставим. В наших желаниях. Возможно, у тебя есть желание, которое я могла бы помочь исполнить?

Михаил замер.

Мария чуть наклонилась вперед и заговорщически зашептала:

— Место в столичной конторе? Деньги? Приличная невеста? Я знаю одно купеческое семейство…

— Поцелуй.

Слово слетело с губ раньше, чем дошло до мозга. Воистину змея. Каждым плавным движением, каждым взмахом ресниц, Мария гипнотизировала его. Окрашенные в ярко-красный цвет полные губы притягивали взгляд. Красивая обертка будоражила воображение и память отвергнутого жениха. Михаил вспомнил первое соприкосновение губ, пылкое, подаренное ему невестой украдкой. Ее румянец. Ее звонкий смех. Когда эти губы еще были розовыми, а не алыми, румянец настоящим, а не нарисованным, а платья стоили дешевле и выглядели скромнее. Куда делась озорная девочка? Существовала ли она когда-либо на самом деле, или то всего лишь плод его воображения?

— Поцелуй?

Изумление сменилось пониманием, а потом осознанием собственного превосходства. Мария снисходительно улыбнулась и убрала бедро со стола.

— Это весьма дорогой дар, — заметила она, без особого интереса оглядывая комнату.

— Да.

Очень дорогой, судя по стоимости ее украшений.

— И что же ты мне подаришь в ответ?

«Ты». Так разговаривают либо с близкими, либо со слугами. Михаил довольно быстро перешел из первой категории во вторую. Не сейчас, еще тогда, шесть лет назад. Для этого хватило двух разговоров: с инкнессом Ляпецким, закончившимся рубцом на лице, и с Марией, что поставила точку в их отношениях скупыми слезами и фразами, вложенными ей в голову мудрым папенькой.

Теперь они другие. Оба.

Или нет?

— Завещание.

Мария вздрогнула. Прищурилась, всматриваясь в зажатый в чужих пальцах лист. Обошла медленно стол, приближаясь к цели плавными скользящими шагами.

Змея.

Стоит ли поцелуй змеи предательства?

Михаил отвел руку с листом назад, и унизанные перстнями пальцы схватили пустоту. Мария шагнула ближе, не отрывая взгляда от заветной бумажки.

— Поцелуй?

Его чуть насмешливый тон немного сбил ее с толку, но женщина послушно наклонилась вперед. Он ощутил ее дыхание на своих губах. Аромат восточных духов кружил голову. Еще немного…

Он верил и не верил, что она сделает это. Но если сделает, значит, она его узнала. Не будет же она в самом деле целоваться с первым встречным!

Мария решительно наклонилась вперед и…тут же отпрянула, держа в руке вырванный из чужой ладони лист. Княгиня Ивлеева как всегда осталась верной себе — получила, что хотела, не давая ничего взамен. Михаил испытал облегчение и разочарование одновременно. Воспользовавшись передышкой, юрист шагнул назад, пытаясь избавиться от навязчивого запаха дорогих духов.

И отстраниться от бывшей невесты. Каждый ее взгляд, каждое ее слово казались ему ядовитыми.

Мария горделиво выпрямилась и шагнула к двери, внимательно всматриваясь в исписанную красивым почерком бумагу. Но через пару секунд она нахмурилась, а затем и вовсе в порыве негодования стукнула рукой по оказавшемуся рядом с ней шкафу. Одна из хрустальных статуэток упала ей под ноги, осыпав дорогие туфли блестящими осколками. Княгиня бросилась к столу, гневно размахивая только что полученной бумажкой.

— Что это?

— Завещание.

— Это не то завещание! Здесь какая-то тетка о несчастной лачуге на десять комнат пишет!

— А вы о чем-то другом интересовались? Простите, недопонял.

Ему хотелось увидеть лицо бывшей невесты исказившимся от злости, перекошенным, но даже в гневе женщина была прекрасна.

И далека.

Она стояла перед ним, тяжело дыша от бури охвативших ее эмоций, — чужая, недостижимая…

И ненужная. Совершенно ему ненужная во всем этом наведенном блеске. Абсолютно не стоящая ни его любви, ни его мести, ни даже уголка его памяти.

— Вы дали мне не то завещание!

— Вы не дали мне поцелуй.

Мария в клочья разорвала бесполезный лист бумаги и обрывки бросила в лицо безмятежно следящему за ее действиями Михаилу.

— Обманщик!

— Лгунья.

Пощечина вышла слабой — княгиня едва смогла дотянуться через стол до чужого лица. Юрист в ответ лишь улыбнулся.

Мария зашипела, словно кошка, но довольно быстро взяла себя в руки и царственно шагнула к двери.

— Я не святая, раздавать милости нищебродам.

Вероятно, последний выпад должен был оскорбить Климского, дать понять ему, что такая женщина никогда не опустится до поцелуя с человеком его статуса, но мужчина лишь усмехнулся этой почти детской выходке. Когда дверь за незваной гостьей закрылась, он сел наконец на стул и пододвинул к себе стопку неразобранных бумаг.

Прошлое осталось в прошлом, и он был этому чрезвычайно рад.

Осталось только определиться с будущим.

Вода в тазу стала розовой. Катерина смотрела на полупрозрачную жидкость с бесконечной усталостью. Каждая встреча с родителями — изощренная пытка. Война, в которой она проигрывает еще до манифеста о начале боевых действий. Разговор, в котором ты нема, а твои собеседники глухи, и чтобы ты не делала, они никогда не услышат тебя. Никогда! Словно между ними стена-искажение. Можно разбить руки в кровь, пытаясь ее уничтожить, но там, с другой стороны, на тебя только посмотрят с презрительной жалостью. И отвернутся. Обязательно в конце отвернуться, чтобы ты не делала, какой бы послушной не была.

Ты все равно не такая. Неправильная. Не оправдавшая ожиданий.

«Не в нашу породу.»

«Благородства в ней, как такта в кошке княгини Дорогобужской.»

«Абсолютно бесполезное существо.»

«Как ты стоишь!»

«Руки!»

«Шаг плавней!»

«Палец в сторону, ты не крестьянка!»

«Улыбнись!»

«А я сказал, выйдешь! Если не хочешь ночевать в ближайшей сточной канаве!»

«Могла бы и приластиться! Что тебе стоит!»

Голоса из прошлого кричали, грозили, сетовали, норовя и вправду свести Катю с ума. Вдова посмотрела на отметины, оставшиеся на ладонях от ногтей. Боль, которую она даже не заметила. Маленькая, нелепая боль, не стоящая ее внимания и беспокойства. Тревожило Катю иное.

Отец придумал нечто, позволяющее ему на нее давить. Поэтому он и ушел так быстро и в приподнятом настроении. У него в рукаве есть козырь. А у нее?

Разве что только Михаил. С которым они до сих пор не могут найти общий язык.

Катя с отвращением посмотрела на розоватую воду.

Боль она ненавидела. Даже маленькую.

Михаил отыскался в кабинете.

— Вы будете ужинать здесь?

Мужчина не ответил, взгляд его был прикован к бумагам. Катя, пытавшаяся найти успокоение хотя бы здесь, устало спросила:

— Я вас чем-то обидела? Или мне опять достается за сестру?

— Почерк.

— Что?

— Идите сюда! Скорее!

Екатерина подошла к поглощенному созерцанием какого-то листика мужчине. Тот взял ее за руку и потянул на себя. Катя приземлилась ему на колени.

— Что вы…

— Читайте. Ну же!

— Сим удостоверяю…

— Да нет, почерк! Ну? Видите?

— Что?

— Это тот самый стиль, которым написаны записки с угрозами!

Катя присмотрелась и поняла, что юрист прав.

— Верно! И кто это?

— Тут есть одна проблема.

— Какая?

— Дело в том, что…это дарственная, написанная рукой первой жены вашего мужа Еленой Мережской.

Инкнесса вцепилась в бумагу. Михаил, не зная, куда деть руки, обнял ее за талию.

— Но этому документу восемнадцать лет! И через год после его составления, Елена умерла при родах!

— Об этой проблеме я и говорил.

Катя отвлеклась от бумаги, осознала собственное положение в пространстве и поторопилась встать. Руки Климского скользнули по ее талии, с неохотой отпуская добычу.

— Простите, — повинился Михаил с лукавой улыбкой. Девушка сделала вид, что ничего не было.

— Вы сравнивали достаточно точно?

— Да. Наклон букв, их соединение, илендское написание буквы "е" — все идентично. Это не удачная подделка, это начертано той же рукой. Если желаете, можно заказать официальную экспертизу у хорошего каллиграфиста. Но на это потребуются время и деньги.

Катя вспомнила свой сон, где существо превратилось в красивую статную женщину. Так может Темная сторона все-таки существует?

Михаил дотронулся до ее руки, выводя девушку из задумчивости.

— Екатерина, все нормально?

— Да. Это, конечно, очень неожиданно…

— Я про родителей.

Мережская вздохнула. Кровь с ладоней она уже смыла, а вот что делать с ноющим сердцем — не знала.

Но ей не одной далась тяжело эта встреча.

— Кажется, я у вас должна спросить тоже самое.

Юрист усмехнулся.

— Пренебрежение ветреной женщины я как-нибудь переживу.

Катя закусила губу в нерешительности, а потом все-таки спросила:

— Михаил…почему вы не поженились с Машей?

— Ваш отец мне отказал. — Пояснил Климский просто. — А она вняла его рассуждениям и осознала, что принимать комплименты и цветы от бедного студента без протекции — это одно, а жить с ним всю жизнь в его лачуге — совсем другое.

— Вы предлагали ей нарушить волю отца?

— Вас это так ужасает?

— Нет!

Катя заходила в волнении по комнате.

— Что значит одобрение родителей, если можно всю жизнь прожить с любимым человеком?

— Заметьте: бедным человеком.

Мережская остановилась и развела руки в стороны, словно пыталась обнять весь кабинет.

— Я — богатая вдова. Вы видите много счастья в этом доме?

Нет, не было в этом здании места для радости. Но мужчину интересовало отнюдь не это.

— А вы? Вы сбежали бы от Мережского?

Катя поникла.

— До свадьбы — да.

— А после?

— Не знаю. Но хотелось бы верить, что нет.

Михаил задумался. Кажется, его работодательница совершенно отстала от модных веяний, и, пока дамы в салонах мерялись количеством поклонников и любовников, юная вдова хранила верность покойному мужу. Или она просто боялась, что он… Не поэтому ли она сторонится его прикосновений? Не верит себе? Значит ли это, что на самом деле он ей нравится? Возможно ли, что ее стремление отдалиться продиктовано отнюдь не равнодушием к нему, а наоборот, ее симпатией, которая ей кажется неприличной в сложившихся обстоятельствах?

Михаил, весьма воодушевленный подобными рассуждениями, поспешил сменить тему.

— Итак, если вы желаете, мы можем вызвать специалиста по каллиграфии, я уверен, он все подтвердит.

Упоминание специалиста навело инкнессу на мысль об оплате тому услуг, а денежный вопрос напомнил об одном ее тайном намерении…

Может она все усложняет? И жить тихо и независимо — не такая уж и несбыточная мечта?

— Михаил, а сколько в Коранде стоит дом?

Подобный вопрос озадачил юриста.

— Дом???

— Да. Маленький. Чтоб на одного человека. Можно вполовину меньше, чем у вас с Лизой.

Климский задумался.

— Не знаю даже… Я давно не занимался оформлением сделок купли-продажи. Простите, но чем вызван ваш интерес к этому вопросу?

— Да так. Просто.

Мужчина долго что-то подсчитывал, вспоминал разговоры с коллегами, а потом назвал приблизительную цифру. Катя вздохнула. Ей не хватало. Немного, но все же. Ее вздох заставил Климского напрячься.

— Екатерина, вы что-то задумали?

Мережская села напротив, стала сосредоточенно разглаживать юбку. Было видно, что она волнуется.

— Понимаете…я подумала…если я могу…оформить отказ от наследства…

Подобный поворот ошеломил юриста.

— Вы сейчас в здравом уме?

— Вполне.

— И что вы будете делать?

— Не знаю…

— Выйдете замуж за первого встречного? Вернетесь под крыло батюшки?

Девушка вскочила.

— Да что вы на меня кричите?

Михаил замолк. Его пылкость сменилась холодностью.

— Извините. Это не мое дело.

Катя молча села. Климский нахмурился и демонстративно углубился в дела покойного Мережского. В комнате воцарилась неуютная, напряженная тишина, прерываемая лишь шуршанием бумаг. Катя чувствовала, что утопает в этой тишине, не имея сил ни на то, чтобы уйти, ни на то, чтобы остаться.

— Мне кажется, этот день никогда не закончится, — призналась вдова устало. Мужчина тут же отложил листы в сторону. Мозолистые пальцы потерли переносицу, и Катерина поняла, что он измотан всем происходящим не меньше нее.

— Идите спать, — посоветовал ей тихо Климский.

— Не хочу. Точнее не могу. Кошмары будут сниться.

— Поэтому вы ночевали здесь?

Мережская покраснела.

— Ложитесь. Я все равно еще буду работать несколько часов. Отец жизни, не хмурьтесь! Я же не голой предлагаю вам здесь спать!

Пунцовая Катя все-таки послушалась совета и устроилась на диване. Михаил принес из библиотеки ее шаль, укрыл ею измученную долгим днем хозяйку дома, и сел за бумаги. Под скрип стального пера Екатерина и уснула.