Наследство разоренных

Глава девятая

— Боже, Боже! — заохала Лола, прослышав о нападении на дом судьи. С годами в прическе ее прибавилось седины, но характер лишь окреп. — Того гляди, эти бандиты и к нам наведаются. Правда, у нас в «Мон ами» грабить нечего. Да им ведь наплевать. Они и за пару рупий глотку перережут.

— Но у вас ведь охранник, — рассеянно возразила Саи. Ее больше беспокоило отсутствие Джиана в день ограбления. Наверное, он охладел к ней.

— Буду? Да он ведь тоже непалец. Как ему можно доверять? Сторож всегда с бандитами связан. Сообщает, где что лежит, и получает долю. Помнишь госпожу Тондап? У нее тоже был сторож-непалец. Вернулась она из Калькутты — а дом начисто выметен. Начисто! Чашки-блюдца-стулья-кресла-кровати… Проводка срезана, лампочки с патронами, все-все, даже цепочки и поплавки из сливных бачков! Один пытался кабель стащить, его током убило. Бамбук весь срезали, деревья обобрали до последнего лайма. В трубах дырки, воду вся округа воровала из их водопровода. А сторожа и след простыл. Прыг-скок — и уже у себя дома, в Непале. Бог мой, Нони, надо нам этого Буду прогнать.

— Успокойся. С чего вдруг? Он не дал нам никакого повода…

Надо признать, что с Буду сестрицы чувствовали себя спокойнее. Жизнь их клонилась к закату, в огороде процветали посадки брокколи, как они утверждали, единственные в стране из семян, привезенных из Англии. Сад поставлял достаточно груш для сезона и для запасов; в бельевом корыте они экспериментировали с домашним вином, на веревке болтались вывешенные на просушку деликатные изделия фирмы «Маркс и Спенсер», а в окна заглядывала закутанная в облака Канченджанга. Над входом в дом висел демон тангха с хищно растопыренными когтями, с ожерельем из черепов и с могучим половым органом — чтобы отпугивать бродячих проповедников. В гостиной нагромождение безделушек. На размалеванных тибетских столиках чокси горы книг, включая альбом Николая Рериха, русского аристократа, запечатлевшего кристальный холод Гималайских гор, их неслышно звенящий воздух. Одинокий странник верхом на яке… Куда он направляется, зачем? Необозримые просторы, неуловимая цель… Тут же птицы Салима Али и полное собрание Джейн Остин. В столовой «Веджвуд»; среди фаянса жестянка из-под конфитюра, сохраненная из-за надписи золотом, увенчанной львом и единорогом с короной; «Поставщик двора Ее Величества королевы».

И наконец, кот Мустафа. Темный, косматый, усатый эталон сдержанности, которую не удавалось преодолеть никакой лаской. С целеустремленностью ломовой лошади он взгромоздился на колени Саи. Глаза его, однако, предостерегали от ошибочного восприятия этого движения в качестве выражения привязанности и доверия.

Для охраны своего имущества, достоинства и покоя сестры наняли отставного военного, владевшего опытом боев против партизан Ассама, огнестрельным оружием и свирепыми усами. Страж появлялся в саду сестер в девять вечера, позвякивая велосипедным звонком и отрывая зад от седла, чтобы одолеть подъем.

— Буду? — кричали сестры, сидя в постелях, закутанные шалями из Кулу, потягивая сиккимское бренди и увертываясь от новостей Би-би-си, выплевываемых радиоприемником.

— Буду?

— Хузу-ур!

Иногда вместо Би-би-си сестры включали маленький черно-белый телевизор. Это случалось, если Doordarshan передавал что-нибудь вроде «Рожденного в поместье» или «Да, господин министр», и на экране появлялись самодовольные ветчинно-окорочные физиономии настоящих джентльменов. Буду при этом двигал на крыше антенну, нырял под ветви и отмахивался от мошкары под направляющие возгласы сестер:

— Так, так… Еще… Стоп! Назад!

Несколько раз за ночь Буду обходил территорию имения «Мон ами», бухая дубинкой и дуя в свисток, чтобы сестры слышали, как деятельно их охраняют. Потом над горами появлялось солнце и освещало молочную утреннюю дымку.

Нет, не внушал сестрам доверия их надежный страж.

— Как-нибудь ночью он нам глотки перережет…

— Но если мы его прогоним, он рассердится и, чего доброго…

— Ох, нельзя доверять этим непальцам. Если бы просто ограбили… Они только и думают, как бы кого-нибудь прикончить…

— Давно к тому шло, — вздыхала Лола. — Какое-то брожение ощущалось. Никогда здесь мира не было. Когда мы приехали, помнишь, Калимпонг гудел, как улей. Шпион на шпионе. Китайцы называли его гнездом антикитайских экстремистов.

Горы пламенели, из лесу выходили сбежавшие из Тибета монахи. Прибывала тамошняя аристократия, красотки из Лхасы на балу в клубе Джимхана поражали местных своим космополитическим стилем танца.

И, как всегда во время политических передряг, не хватало продовольствия.

— Надо на рынок сходить, Нони, пока там хоть что-то осталось. И книги библиотечные менять пора.

— Я так и месяца не протяну, — вздохнула Лола. — Скоро дочитаю. — Она захлопнула книгу «Излучина реки». — Тяжело.

Нони кивнула в сторону книги:

— Отлично пишет. Первоклассный писатель. Давно такой книги в руки не брала.

— Ну, не знаю, — протянула Лола. — Увяз в прошлом, никакого прогресса. Колониальный невроз. Пожизненный. Сейчас другие времена. В Британии курица тикка масала вытеснила в забегаловках с первого места рыбу с чипсами. Я в «Индиан экспресс» прочла.

— Тикка масала, — повторила она. — Можешь себе такое представить? — И она перенеслась мыслями в Старую Англию. Поля, замки, живые изгороди, живые ежики, шоссе… По шоссе несутся автобусы, велосипеды, «роллс-ройсы», и все пассажиры, водители, седоки рвут зубами курицу тикка масала.

— Не хотелось бы с тобой соглашаться, но, быть может, ты права, — уступила Нони. — Почему бы ему не осмотреться, не посмотреть вокруг себя? Почему он не напишет о расовых беспорядках в Манчестере?

— И Англия не та, Нони. Торжество космополитизма. Пикси, например, не носит больше бадж у плеча.

Пикси, дочь Лолы — репортер Би-би-си. Лола ездит к ней в госта и после каждого визита ее трудно заставить замолчать.

— Пьеса — блеск, о-о… а земляника со сливками… а-а, земляника со сливками…

— Ах-ах, земляника со сливками! Ах-ах, чудесный сад! Как будто в Калимпонге не видывали земляники со сливками! — возмущается восторгами сестры Нони. — И не надо маяться на высоких каблуках да еще язык жевать их дурацким произношением.

— Ноги у англичанок кошмарные, — добавляет присутствующий при разговоре дядюшка Потти. — Как будто из теста недопеченного. Хорошо, хоть брюки стали носить.

Но Лола слышит только себя. Чемоданы ее забиты «Мармай», бульонными кубиками «Оксо», сухими супами «Кнорр», «Афтер-эйт», клубнями нарциссов, огуречным лосьоном «Бутс» и —!!! — бельем «Маркс и Спенсер». Суть сути, квинтэссенция англоманства, «англизированности», как она ее понимает. Конечно же, королева пользуется этим несравненным бельем.

Вечерний ритуал новостей Би-би-си ввела Пикси.

— Буду!

— Хузур!

— Добрый вечер… с вами Пияли Баннерджи, «Би-би-си-ньюс».

Люди по всей Индии, слыша индийское имя, произнесенное на пукка-инглиш в королевской артикуляции Би-би-си, держатся за животики.

Эпидемии. Война. Голод. Нони фыркала и возмущалась, Лола мурлыкала и гордилась, гордилась, не слыша ничего, кроме стерильной элегантности звуков, рождаемых голосовым аппаратом дочери. Черт с ними, с ужасами!

— Чем скорее ты отсюда уедешь, тем лучше, — поучала она Пикси когда-то. — Индия — тонущий корабль. И не возражай, дорогая, о твоем благе пекусь. Дверь не все время будет открыта.