Наследство разоренных

Глава тридцать восьмая

Ничто не возникнет из ничего, даже Лоле ясно. Зародыш — старое недовольство, неотделимое от Калимпонга. Злые взгляды провожали ее на улице, неразборчивое утробное ворчание, еле слышное, и не придерешься. Ненавистью дышали разговоры в кантине Тапа, у Гомпу, у рыночных прилавков и лотков придорожных торговцев.

Владельцы злых языков знали наперечет нескольких местных богатеев, но для Лолы и Нони все они были на одно лицо.

Да сестры и не стремились разглядеть эти лица — не для чего было. Чего ж тут странного, люди всегда ненавидят тех, кому завидуют, а им, конечно же, завидовали. Но иной раз кому-то не везет, кто-то оказывается в неподходящем месте в самый неподходящий момент. Так гладко все текло, год за годом: Троллоп, Би-би-си, веселое Рождество — и вдруг все, что они считали единственно правильным, оказалось неверным.

Да как это можно?! Покупать ветчину в жестянках с красивыми этикетками, жить в просторном доме и сидеть вечером перед электрическим обогревателем, пусть даже и искрящим да потрескивающим. Да разве ж это можно? В Лондон они летают! И привозят оттуда вишню с бренди в шоколаде коробками. И вот богатство, которое защищало их, стало весьма опасной для жизни штуковиной. Злость и зависть материализовались в ружья и лозунги на стенах, Лоле и Нони выпало несчастье платить долги, накопившиеся за многие десятилетия.

Лола отправилась к Прадхану, главарю калимпонгского крыла повстанцев.

Прадхан:

— Мне надо где-то размещать людей!

Пухлый плюшевый мишка-пират, завешенный бородой и банданой, с золотыми кольцами в ушах, «отщепенец освободительного движения», отступник — так его окрестили газеты. Непредсказуемый, резкий, не любитель переговоров, правящий своими приверженцами как средневековый феодал. Говорили, что Гисенг, лидер Даржилингского крыла, люди которого засели в клубе Джимхана, более склонен к политиканству. В «Индиан экспресс» появились какие-то данные из его биографии. Родился на чайной плантации Манжу… детство, обучение, образование… Восьмой стрелковый полк гурка, участие в боевых действиях в Нагаленде… актер, автор стихов и прозы (пятьдесят две книги! — возможно ли?), боксер наилегчайшего веса — это другое дело… член союза…

За Прадханом маячил какой-то солдат с деревянным ружьем. Лола восприняла его как брата Буду с ружьем Буду.

— Моя земля… рядом с дорогой…

Лола надела вдовий наряд, который был на ней в день электрической кремации Джойдипа. Говорила она на ломаном английском, притворяясь, что не знает его, чтобы не показать, что непальского она не знает вовсе.

Дом Прадхана находился в районе Калимпонга, который Лола никогда до этого не посещала. Вдоль стены, в расколотом вдоль и заполненном землей стволе бамбука растут всякие пустынные суккуленты, колючие кактусы. Они же и в многочисленных жестянках, черепках и пластиковых коробках. В комнате полно мужчин, стоящих и сидящих на складных стульях, как в приемной врача. Чувствуется, что она им мешает, она их раздражает, что они от нее хотят избавиться. Перед Лолой какой-то торгаш марвари, желающий провезти свой товар: молитвенные лампы и иную религиозную дрянь. Интересно, что всякими тибетскими колокольчиками, лампами, шмотками торгуют исключительно марвари.

Этого пропустили к Прадхану чуть ли не с почетом, и он сразу рассыпался в цветастых любезностях, что-то типа «свет очей моих»: «Многоуважаемый сэр… безмерное почтение… славные достижения… да пребудет на вас благословение небес…» Весь его словесный бисер оказался, однако, втоптанным в грязь:

— Никаких исключений.

Очередь Лолы.

— Сэр, на мою собственность посягнули…

— Что за собственность?

— Имение «Мон ами».

— Что за название?

— Французское название.

— Я и не знал, что живу во Франции. Почему же я не говорю по-французски?

Он хотел выгнать ее сразу, но она уже развернула карты и предъявила документы на владение.

— Мне надо где-то размещать людей!

— Но наша земля…

— Вдоль дороги земля правительства, и эту землю мы занимаем.

Хижины, появившиеся на их участке, населяли мужчины, женщины, дети, свиньи, козы, собаки, куры, коты, коровы. Нетрудно предположить, что через год бамбуковые стены уступят место кирпичным и бетонным.

— Но наша земля…

— Вы использовали ее?

— Там наш огород.

— Устройте огород в другом месте. Рядом с домом.

— Они подрывают склон, могут вызвать оползень, — решилась она на иной ход. — Им самим угрожает опасность.

— Оползень? Они не строят хоромы вроде ваших, тетушка. Они живут в бамбуковых хижинах. Скорее ваш дворец вызовет оползень. Толстые стены, камень, бетон… Вы богатая женщина? Дом, сад, слуги…

На его физиономии появилась улыбка.

— Как вы можете понять, я раджа Калимпонга. Раджа может иметь несколько жен. — Он мотнул головой назад, в сторону занавеса, отделяющего помещение от кухни. У меня их четыре, но я могу предложить вам, дорогая тетушка, стать пятой.

Он откинул голову назад и оглядел Лолу с головы до пят. Присутствующие дружно, как по команде, заржали. Он знал, в какой момент кинуть им кость, в какой продемонстрировать силу, в какой — строгость. Лола чуть ли не впервые в жизни оказалась презираемым существом, объектом жестокой насмешки.

— А так как в вашем возрасте вы не сможете подарить мне сына, я вправе ожидать от вас богатого приданого. Смотреть-то у вас не на что, ни спереди, — он похлопал себя по рубахе, — ни сзади. — Он привстал, повернул к ней зад и похлопал себя по штанам. — У меня и то больше.

Они проводили Лолу все тем же отлично оркестрованным ржанием.

Как ноги вынесли ее? Она благодарила их всю оставшуюся жизнь.

— Дур-р-ра! — рычали ей вслед.

Смеющиеся женщины выглядывали из окошка.

— Глянь на ее морду! — взвизгнула одна из них.

Красивые молодые женщины, шелковистые волосы, кольца в изящных носиках.

«Мон ами» встретил ее как мирный голубок с розочками в клювике.

— Ну как? — встретил ее Нона. — Пустили тебя к нему?

Лола ничего не ответила. Она прошла в туалет и заперлась в нем.

«Джойдип! — раздался безмолвный вопль в ее голове. — Джойдип! Посмотри, что ты наделал, бестолочь! — Рот ее корчился, губы извивались, искаженные стыдом пережитого. — Посмотри, во что ты меня вверг! Изверг! Твои идиотские идеи! А я расхлебывай, я страдай, я унижайся!»

Уехать — тогда дом займет армия. Или дикие поселенцы займут, еще хуже. И все пойдет прахом. Покупался этот участок в расчете на тихую старость, за чтением у огонька… кот мурлычет… тишина… покой…

Тишина и покой в водопроводных трубах. Она отвернула кран — ни капли. С силой, резким движением, как будто свернув ему шею, завернула обратно.

Кретин! Как будто нельзя было купить дом в Калькутте! Нет. Нет-нет, только не Джойдип. Ах, романтика дальних стран, вдали от города большого… Большие сапоги, большой бинокль… Большая книга по орнитологии. Йейтс, Рильке на немецком, Мандельштам на русском… Неизменный «Талискер» и неизменные носки от Барбери, память об отпуске в Шотландии: гольф, копченый лосось, виски. Джойдип… Его джентльменский шарм… Мир под ногами… Ходячая карикатура! Осел!!!

Но тут внезапно она обмякла.

Он целовал ее глаза, отправляясь к своим скучным скоросшивателям…

Сначала один глаз, потом другой…

Они улыбались друг другу.

И по сей день пробуждалась в ней та любовь, которую он смог разбудить чуть ли не в детстве.

«Не бокалы наши звенят, а глаза»! — пел он ей во время свадебного обеда. Свадебное путешествие по Европе…

Нони за дверью:

— С тобой все в порядке?

— Нет. Со мной все не в порядке. Уйди.

— Открой, Лола.

— Уйди прочь, иди к своим любимцам-проходимцам.

— Лола, открой.

— Нет!

— Открой немедленно.

— Отвали!

— Лола, я приготовила тебе ром и нимбу.

— Сгинь, стерва!

— Лола, ну что поделаешь, под маркой борьбы за законные права всегда творятся беззакония. Во все времена и везде так было и будет.

— Пшла прочь!

— Но если пренебречь зерном здравого смысла в их требованиях, проблемы лишь усугубятся. Горка эксплуатируются…

— Член с яйцами. Твои горка гроша не стоят. Они всегда были наемниками, продажными шкурами. Кинь им кость — и они улыбаются. Ни при чем здравый смысл, ни при чем святые принципы. Да и с каких пор они стали горка? Всегда были гурками, и вдруг… Да и много ли их здесь? Шерпа, кули…

— Английский вариант… Они хотят сменить его на…

— Пошла ты на!.. Какого черта они пишут на английском, если хотят утвердить свой непальский? На кой он им в школах? Сплошь жулье, воры и бандиты, и никакого зерна, кроме как карман набить. И ты это прекрасно знаешь. И все это знают.

— Я так не думаю.

— Ты вообще думать не способна. Вали к ним, обнимайся с ними. Брось свой дом, свой ром и свой «оувалтин». Дешевка и фальшивка!

— И пойду.

— Катись. И после этого катись в ад. К чертям!

— Почему к чертям?

— Потому что ты отступница! Потому что ты преступница! — завопила Лола.

Нони отступила от двери туалета. Вернулась на диван, уселась на расшитые драконами подушки. Как они ошибались! Их самолюбие щекотал сам факт проживания в этом экзотическом местечке. Их воображение возбуждали дорожные записки путешественников, возвращавшихся затем из дальних странствий, чтобы за шерри поведать о далеких гималайских королевствах. Экзотика? Если бы! Для них это местечко — центр их вселенной, но сестры этого не заметили.

Параллельно существовали Буду, Кесанг, не мучимые сомнениями о путях прогресса цивилизации и утверждения ее на дальних рубежах с помощью электрических фонариков, накомарников, плащей-дождевиков, резиновых грелок, бренди, радио, аптечек первой помощи, складных ножиков и книг о ядовитых змеях.

Нони через силу попыталась улыбнуться. В конце концов, с каждым может такое случиться. Каждый может вдруг увидеть, что центр мироздания стремительно удаляется от его собственного «я».