Не бойтесь кобры

Загадка тропы кобр

Место для лагеря было выбрано как нельзя лучше. Вагончики поставили на каменистой площадке у огромной нависающей скалы, которую назвали Парус Баскакова. Каменистая глыба красноватого цвета действительно напоминала развернутый парус в открытом море. Ее остроконечный шпиль возвышался более чем на двести метров. Неподалеку от вагончиков бурлила и кипела Кокдарья, а чуть повыше на пригорке стоял глинобитный каркасный домик с надворными постройками, где жил Шариф-бобо. Оттуда временами тянуло запахом кизячного дыма, слышались мычание коровы и лай собак. Все это создавало какой-то своеобразный уют, ощущение постоянства, а именно этого всегда не хватает изыскателям.

Виктор Михайлович прошел в свой вагончик и пригласил к себе Халила.

— Я хочу поручить тебе, Халил, одно очень ответственное и важное для нашей экспедиции дело.

— Слушаю вас, Виктор-ака. — Парень был возбужден. Виктор Михайлович все понял.

— Помощницу себе нашел?

— Что вы, Виктор-ака? Просто… просто ехали из Чашмы вместе. Познакомились…

— Ну, хватит об этом. — Виктор Михайлович разложил на столе топосъемку Кокдарьинской долины и ткнул карандашом в значок кишлака Томчи.

— Пойдешь туда вместе с Сумароковым. Туда, где мы наметили по рельефу местности вынос русла обводного канала. Ты помнишь, что говорили местные жители, когда мы проводили съемки?

— Да, — кивнул юноша. — Старики говорили, что у нас ничего не получится. Что там дьявольское место. Я так думаю, что все это враки.

— Враки в отношении дьяволов. Согласен. А вот оползни — это реальный факт. И от него никуда не денешься. Короче, надо изучить геологию и рельеф местности. Только не торопитесь, будьте повнимательнее. В помощники даю тебе Сумарокова.

— А как же геология створа? — спросил Халил.

— Ничего, створ подождет. Этот вопрос для нас, Халил, как бы это выразиться, ну, престижнее, что ли, — Баскаков помолчал, о чем-то думая, а затем добавил: — Понимаешь, сюда на днях приедет Арипов — первый секретарь обкома партии, будет беседовать со стариками о затоплении долины. А мы еще не разобрались с этим проклятым оползнем. У тех, кто противится строительству плотины, оползень — важный козырь. Дескать, плотину построите, воду накопите, а как ее подавать в Чашму и на хлопковые поля? Ведь дамбу канала в этом месте нечистая сила всегда смывает. А нам нечего ответить. Нужна геология, браток.

— Хорошо, Виктор-ака, задачу понял.

— Ну, а раз понял, давай труби сбор на завтра на шесть утра.

Халил ушел, забрав с собой топосъемку обводного канала, а Виктор Михайлович долго еще сидел в своем вагончике и допоздна горел у него свет, подаваемый от движка, что непрерывно тарахтел на каменистой площадке у горной реки, словно состязаясь с ее грохотом.

Халил и Раббия наблюдали за этим огоньком. Он был им хорошо виден с огромного валуна, на котором они сидели, поджидая Шарифа-бобо.

Дед что-то долго не возвращался, и Раббия забеспокоилась. А для Халила это был удобный случай побыть рядом с девушкой. «Халил, скорее туши пожар», — сказал он себе мысленно, когда сегодня утром увидел эту шуструю девчонку.

Все мысли и чувства его действительно спешили, словно на пожар, пламя которого с каждым часом разгоралось все сильнее и сильнее. Но внешне Халил был сдержан, его состояние выдавала только улыбка, которая, как молния, временами озаряла его лицо.

Губы у Рабии маленькие, голосок звонкий, как флейта, глаза живые, ресницы бархатистые, а лицо цвета хорошего крымского загара. Она беспрестанно одолевала Халила вопросами.

— Халил, вы говорите, что любите женщин, — строго проговорила Раббия и в упор посмотрела на юношу.

— Неправда, я этого не говорил, — смутился парень.

— Ага, испугались. Значит, знаете силу женщин. А они всегда были сильными и великими. А ну, отвечайте, кого вы знаете из женщин-правительниц?

Халил молчал. Он растерялся. В этот момент все королевы и императрицы выветрились из головы.

— Ну хорошо, я вам напомню. Первая египетская царица Хадшипсуд.

— Нефертити! — обрадованно выпалил парень.

— Фи, она всего лишь навсего была женой фараона, но не государственным деятелем, а это большая разница.

— Но зато она была красивой. Царицей красоты.

— Халил, не крутите, пожалуйста, и отвечайте мне по существу. Я жду имена настоящих цариц, — нарочито строго произнесла девушка.

— Железная леди Тэтчер, премьер-министр Англии.

— А вы не торопитесь, история ее еще не признала.

— Грузинская царица Тамара, — обрадованно выкрикнул Халил.

— Это другое дело. Я вам еще раз помогу. Английская королева Елизавета, русская императрица Екатерина Вторая, Индира Ганди из Индии. Вот видите, сколько мир знал великих правительниц. Человечество вообще возвращается к матриархату.

Халил рассмеялся.

— На космической скорости движемся прямо к матриархату, без промежуточных пересадок.

— Да, именно к матриархату. Когда женщины правили обществом, то на земле был мир и спокойствие. А когда отдали власть в ваши руки, что же получилось, одни войны да разрушения. Хватит вам править…

— Я вспомнил, мы упустили еще одну правительницу, — вдруг живо воскликнул Халил, а сам озорно улыбнулся.

— Кого, кого именно? — насторожилась Раббия.

— Выдающуюся правительницу мира, основоположницу неоматриархата Раббию Первую.

Они безудержно смеялись, хлопали в ладоши, припадали к камню и не заметили, как оказались в объятиях друг друга. Но это было только мгновение. Молодые люди тут же смолкли и тихонько отодвинулись на почтительное расстояние.

Первым заговорил Халил.

— Раббия, мне надо завтра рано вставать.

— А что так? — тихо спросила она.

— Предстоит обследовать будущую трассу канала недалеко от кишлака Томчи.

— Ой! Не на тропу ли кобры вы собираетесь? — с беспокойством спросила девушка.

— Не знаю, так ли это место зовется, но слышал, что, якобы оно заколдовано. Чепуха, конечно.

— Что вы, что вы, не говорите, пожалуйста, так, — не на шутку заволновалась Раббия. — Вы не знаете этой истории, поэтому так говорите.

— Да, я действительно ничего не слышал в подробностях. Только знаю, что там происходят оползни, как только люди собираются провести канал.

— Я вас заклинаю, не ходите туда, пожалуйста, очень прошу!

Халил ощутил в себе легкое беспокойство.

— Что же там такое, расскажите. Может, тогда и не пойду. — Ему показалось, что Раббия трясется от страха. Он почувствовал, как она незаметно приблизилась к нему. И положил свою ладонь на руку девушки. Она, тяжело вздохнув, успокоилась.

— Было это давно, Халил, еще до революции. На этом месте, где мы сейчас с вами сидим, было поселение, и называлось оно Коккишлак. После тех событий, о которых я вам расскажу, этот кишлак перенесли на новое место, туда, где сейчас центральная усадьба совхоза. Коккишлак, говорят, был большой — до пятисот дворов. Он служил перевалочной базой для всех контрабандных товаров, которые шли в Россию из Афганистана, Персии и Индии. Здесь купцы «черных» товаров делали привал, меняли лошадей и по тропе через горный перевал уходили на Самарканд, до кишлака Кара-тепа.

— А я-то думал, что Коккишлак — глухомань! — с удивлением произнес юноша.

— Так вот, жили здесь два богатых человека. Одни говорят, что разбогатели они за счет того, что имели много овец, другие называли их грабителями с большой дороги. Якобы они захватили караван с золотом… Только вознамерились эти люди прославить себя. Сначала оба совершили хадж в Мекку к святым местам, а затем, вернувшись, решили построить мечеть. Одного из этих людей, что был побогаче, звали Тилля-ходжи, второго — Исмаил-ходжи.

Исмаил-ходжи был по натуре добрый и приветливый человек, и люди в округе его уважали. А Тилля-ходжи слыл жадным и жестоким. И поэтому, когда решался вопрос, кому строить мечеть, старейшины кишлака решили: кто больше соберет строителей, тому и отдать предпочтение.

Тилля-ходжи, он же был жадный, поставил котел для плова на сорок человек, а Исмаил-ходжи — на двести. Вот и повалили люди к нему.

Двести баранов и сорок быков зарезал Исмаил-ходжи, пока строили мечеть. И первый молебен отслужили в новом храме за его здравие. Тилля-ходжи, говорят, места себе не находил от зависти. И поклялся такое сделать, что его будут помнить долго…

Раббия рассказывала неторопливо, словно умудренная жизнью старушка.

— Эту историю еще в детстве мне покойная моя мама поведала, — сказала Раббия, голос ее дрогнул.

Камень за день вобрал в себя много тепла и теперь щедро отдавал его молодым людям. На небе дружно высыпали звезды. Голосистый сверчок начал свою ночную песню.

— Может быть, вам все это неинтересно?

— Что вы, что вы, Раббия, я забыл все на свете, слушая вас! Пожалуйста, рассказывайте, что было дальше.

— Исмаил-ходжи после официального открытия мечети и молитвенной церемонии в его честь в тот же вечер велел сварить огромный казан плова — для простых людей, а именитых гостей пригласил к себе в дом. Среди приглашенных был и Тилля-ходжи, которого в народе за его черные дела прозвали Кара-ходжи. Уходя из гостей, Тилля-ходжи подпустил в спальную комнату Исмаила-ходжи огромных размеров индийскую кобру.

На другой день вся долина Кокдарьи оплакивала смерть доброго человека. Но Кара-ходжи на этом не успокоился. Он собрал людей и дал указание отвести русло реки Кокдарьи за мечеть с обратной стороны, чтобы таким образом храм оказался на противоположной стороне реки, у его дома, а не у дома Исмаила-ходжи.

Кое-кто воспротивился и отказался участвовать в таком злодеянии. Но Кара-ходжи добился своего, так как почти все беднейшие жители кишлака были его должниками и зависели от него.

Русло реки перенесли в обход мечети. И в день окончания этих работ Кара-ходжи заставил имам-хатиба[9] отслужить в его честь молебен. Собрался народ по этому случаю и увидел на пригорке красивую женщину с обнаженной головой, без паранджи. То стояла молодая жена покойного Исмаила-ходжи.

Голос сверху ей подсказал: «Иди и не допусти посрамления твоего мужа и святого храма».

«А что я для этого должна сделать?» — тихо спросила она у невидимого советчика.

«Уведи за собой в долину обидчика».

Кара-ходжи давно был наслышан о красоте молодой жены соперника, а когда увидел ее воочию, был поражен ее стройной фигурой, беломраморным лицом, изящными пальцами рук, тонкой и длинной, как у лебедя, шеей.

«Вот тебе лошадь — садись и скачи», — подсказал ей все тот же голос. И молодая женщина тут же увидела около себя красивого белого скакуна под седлом. Она мигом вскочила в седло и на глазах изумленной толпы вихрем понеслась по горной тропе за кишлак.

«Что же ты медлишь? Догони ее, она твоя», — прозвенело в голове у Кара-ходжи. И рядом с ним оказался жгуче-черной масти скакун, но только без седла.

Кара-ходжи был лихим наездником и решил, что в один миг настигнет белую лошадь и завладеет женой Исмаила-ходжи, так же, как завладел и его мечетью.

— Вперед! — выкрикнул он и ударил скакуна камчой. Конь стремглав помчался по той же тропе.

А люди, что стояли у мечети, долго еще слышали стук копыт.

Обратно наездников так и не дождались.

За много километров от кишлака, куда ты собираешься идти, Халил, белая лошадь от усталости упала. Кара-ходжи на черном скакуне хотел подхватить свою добычу.

Но голос подсказал красавице: «Если хочешь свободы — лети». Кара-ходжи уже тянул к ней свои хищные руки, когда молодая женщина превратилась вдруг в дикого голубя и взмыла вверх. Покружив над черным скакуном и его всадником, опустилась на вершину скалы.

«Если хочешь завладеть горлицей, то превратись в кобру, и тогда она твоя», — сказал Кара-ходжи голос. Тот согласно закивал и тут же превратился в шипящую кобру. Змея, быстро скользя по земле, направилась к скале, где сидела горлица…

В ту же ночь горный селевой поток смыл на своем пути тот участок русла реки, который был засыпан по приказу Кара-ходжи, и с тех пор вода обходит мечеть справа и слева. Жители Коккишлака прокляли это место и перебрались ниже в долину, вновь застроились.

Раббия смолкла, о чем-то думая, а затем как-то очень печально продолжила:

— Горлица улетела, а кобра до сих пор ищет ее в тех местах. И горе тому, кто осмелится там появиться — кобра настигнет его…

Девушка тихонько всхлипнула.

— Это же легенда, Раббия, не надо принимать ее так близко к сердцу, — попытался успокоить девушку Халил.

— И вовсе это не легенда. Десять лет назад, когда я была еще совсем маленькая, по этой тропе пошла моя мама. И мы ее похоронили. Ее укусила кобра. — Раббия разрыдалась.

Халил принялся ее успокаивать. И тут они услышали стук копыт и мужские голоса. Шариф-бобо возвращался не один. Рядом с ним кто-то ехал на коне или муле. По голосу похоже было — Хусаинов.

Раббия схватила Халила за руку и прошептала:

— Уходите, дедушка увидит нас вместе, рассердится.

На другой день Халил и Сумароков, навьючив лошадей инструментами, палатками, провизией и всем необходимым, взяв с собой двух местных жителей, которые были зачислены в экспедицию сезонными рабочими, ушли к оползням.