Не бойтесь кобры

Провал

Виктор Михайлович и Халил выехали на лошадях к себе в лагерь. Увязался за ними на ослике и Шариф-бобо.

Баскаков старался поддерживать с ним разговор.

— А вы держались молодцом, Шариф-бобо. Не побоялись первым заявить, что согласны на переезд.

— Эх, сынок, да пропади оно все пропадом, скорее бы затопило все здесь водой, устал я, сил моих нет! — в сердцах ответил старик и неожиданно всхлипнул.

— Что с вами, отец? — удивленно спросил Баскаков.

— А ничего, я свое вспомнил, — уже взяв себя в руки, сказал Шариф-бобо и, подстегнув ослика, вырвался вперед лошадей. Он сидел маленький, ссутулившийся, во всей его фигурке угадывалось внутреннее напряжение. Точно была в нем сжатая пружина, готовая вот-вот распрямиться.

Да, старик всем нутром чувствовал — быть взрыву. Когда эти люди приехали в Коккишлак и поставили близ его дома вагончики, Шариф-бобо от злости себе места не находил. Снуют туда-сюда, спорят, землю копают… Это его страшно раздражало. Но потом он вдруг успокоился. «Если все вокруг затопят водой, — рассуждал он мысленно, — может быть, это будет и к лучшему. Не сам ли аллах посылает ему спасение? А там, на новом месте, пойдет другая жизнь. На новом месте всегда хорошо — подальше от старых грехов…» Вот почему Шариф-бобо был так активен сегодня в чайхане. Злые слова Хусайнова, его отца — не в счет. Шариф-бобо знает — всерьез что-либо сказать они не смогут. Сразу заткнутся. Знают, шакалы, чем могут поплатиться. Хотя они вцепились в его душу, но и он держит их крепко. Во время войны сюда в горы, на дальние заимки, поползло всякое отребье — в основном дезертиры, бежавшие от военного призыва. Местные жители вылавливали их и сдавали властям. Но ишан Бабакул со своим пятнадцатилетним сыном Балтой пригрели-таки пятерых дезертиров. Не из сострадания пригрели. Ишану нужны были батраки, и он заставил отщепенцев работать на себя — выращивать картофель для продажи в городе, ухаживать за скотиной. Шариф-бобо, работая в лесничестве объездчиком, набрел однажды в дальнем урочище за Гиссарским перевалом на заимку дезертиров. Как раз ишан и его сын Балта грузили картофель на ослов. Вот была история! Все забегали, засуетились. И Шариф-бобо понял, что его могут убить. Особенно злобно смотрел на него здоровенный, рябой лицом парняга. Кара-сундук была у него кличка. Шариф-бобо положил руку на двустволку, готовый пустить ее в ход, а дезертиры и хозяева заимки были без оружия.

— Что, соседи, может, надо помочь? — спросил Шариф спокойно.

— Ага, помоги, — буркнул ишан.

Так и поехали они вниз, в долину, груженные мешками с картошкой, ишан Бабакул, его сын Балта, Кара-сундук и Шариф.

По дороге ишан уговаривал лесничего не выдавать его.

— Я же молчу, уже столько лет, — намекнул он на их общую тайну.

— Но ты с меня за это молчание вон сколько золотишка вытянул. Все драгоценности мои у тебя на сохранении.

— Аллаху так угодно, — вздохнул ишан.

— А не сатане ли? — зло спросил Шариф-бобо.

Война закончилась, а дезертиры по-прежнему жили в горах.

Трое из них не выдержали и решили, наконец, сдаться властям. Они спустились с гор и пришли в дом ишана, чтобы попросить свою долю заработанных денег. Ишан Бабакул, боясь разоблачения, напоил беглецов водкой и к утру перебил их, пьяных и беспомощных. А затем, выбрав большой холм, закопал их там. Соорудив над их могилами надгробье, какие обычно делают на могилах святых, он пустил слух по Кокдарьинской долине, что аллах самолично построил святой мазар, захоронив здесь сердца всех убиенных на войне.

Но двое из дезертиров остались жить в горах, это Кара-сундук и Шакир. Они не отважились спуститься в долину, видно, грехи их были большими… Однажды к дому Шарифа-бобо пробрался Шакир и попросил его передать письмо своей матери.

— А то умру, никто и не узнает.

Видно, горестно было на душе у этого человека.

Года через два на козьей тропе Шариф-бобо встретил последнего дезертира. Это был рябой Кара-сундук. Он стал еще угрюмей. Раздался в плечах, почернел, взгляд и вовсе стал шальным и диким. Мурашки пробежали по коже Шарифа-бобо.

От него лесничий узнал, что от тоски, видно, Шакир тяжело заболел и скончался. И теперь Кара-сундук живет один.

— Дурят меня старый ишан и его сын Балта. Ну и я буду поступать с ними так же. Картошки не обещаю, а вот мед буду тебе привозить.

— Привози, — коротко ответил лесничий.

Несколько лет он был связан с дезертиром, но когда подросла внучка, Шариф-бобо отказался от услуг Кара-сундука.

Многие годы не видел дезертира, но знал, что Кара-сундук еще жив.

…Они остановились в горловине глубокого ущелья, зажатого головокружительной высоты скалами. Это как раз и был створ, где намечалось строительство плотины. Река здесь была бурной, и облако водяной пыли приятно обдавало лица свежестью. Лошади крутили головами и фыркали, а осел Шарифа-бобо стоял словно вкопанный, не шевелясь.

— Аксакал, вы как-то спрашивали, насколько глубоко будут затоплены скалы. Так вот, сейчас я вам покажу.

Старик слез с осла и встал возле Баскакова.

— Так вот, как бы вам яснее показать. — Взгляд Виктора Михайловича скользил по природным стенам. — Нашел. Вон там, вдалеке, над пропастью в скале видите пещеру?

— Где, где, сынок? — старик с беспокойством смотрел вверх, а когда понял, куда показывает Баскаков, замолк. Потом, пряча испуг, проговорил: — Это не пещера, а каптархона — жилище диких голубей. — И зябко поежился.

— Ну, хорошо, — сказал Баскаков. — Пусть будет каптархона. Вот до этой самой каптархоны и дойдет плотина. А по плотине пройдет широкая бетонная дорога. Так что в вашу каптархону можно будет пешком ходить.

— А когда вы начнете строить свою плотину?

— В этом году, пожалуй. Так, что ли, Халил? — для пущей важности Баскаков обратился к молодому инженеру.

— Как только исследуем створ, выясним — нет ли там свища или провала, так и начнем строительство, — солидно проговорил Халил.

— Только вот больно крутые и отвесные скалы, как туда заберешься? — Голос Баскакова звучал озабоченно.

— Детки мои, — торопливо, запинаясь, заговорил Шариф-бобо, — а ведь у вас ничего не получится. И водохранилищу здесь не бывать. Не то место выбрали. Да и вообще, нельзя…

— Что-то я вас не пойму, уважаемый аксакал. То вы первым согласились на строительство водохранилища и переезд, а то вдруг несете какую-то чепуху!

— Вовсе и не чепуха. Я же говорил вам про озеро Албасты. Оно проглотит всю воду. Плотину вы построите, дорогу проведете. Но воды-то не будет, она вся уйдет в Албасты.

— Ну ты, дед, и даешь, — рассердился Баскаков, не понимая, что случилось с Шарифом-бобо.

— Вся вода до капли из водохранилища уйдет в Албасты! В этом озере живет чудовище.

— Слышали уже, слышали и про озеро Албасты, и про тропу кобры, но оползни-то происходят здесь совсем по другой причине, наука выяснила! Вот так-то, отец, — в сердцах сказал Баскаков.

— Тропа кобры — это одно, а вот Албасты — это пострашнее.

— Ну, хорошо, хорошо, подумаем и о вашем Албасты! Но водохранилище строить будем. Это не моя прихоть, а государственный заказ, отец. Понимаешь? Государственный!

Шариф-бобо задумался, потом вдруг совершенно спокойным тоном произнес:

— Я совсем не противник строительства. Даже помочь вам хочу. Я здесь все места и скалы знаю.

Баскаков обрадовался такому повороту в разговоре.

— Вот и хорошо, отец!

— Хотите, я вам завтра тропку покажу вон на те неприступные скалы, — и Шариф-бобо показал камчой в сторону створа Кокдарьи.

— Это как раз то, что нам надо! — обрадовался Баскаков. — Ловлю вас на слове, отец. Завтра утром, часов в шесть, всей экспедицией и выйдем!

— Мне не привыкать, я все равно рано встаю…

На другой день чуть свет Шариф-бобо уже стоял со своим осликом у вагончика Баскакова. От вчерашнего бодренького старичка не осталось и следа. Шариф-бобо был какой-то помятый и бледный, видимо, провел бессонную ночь. Но когда Баскаков появился на ступеньках вагончика, он тут же изобразил на лице улыбку и вежливым голоском произнес традиционное приветствие:

— Салом алейкум, мир да труд вам, товарищи инженеры.

— Здравствуйте, отец, спасибо за добрые пожелания и за то, что согласились нам помочь, — ответил Баскаков, а в душу ему впервые закралось неясное подозрение.

Шариф-бобо уверенно повел изыскателей в горы. К полудню вышли на едва заметную козью тропку, которой, похоже, пользовались и люди. Местами в расщелинах встречались остатки золы, значит, здесь жгли костры для обогрева или готовили пищу. Или это были жертвенники, какие встречаются возле святых мест?

К концу дня узенькая тропка привела к большой естественной площадке среди скал, удобной для работ по закладке шурфа.

Баскаков был доволен, от подозрений не осталось и следа.

— Ай да Шариф-бобо! Вывел все-таки нас на самую идеальную площадку. Спасибо!

Старик в ответ пробормотал что-то невнятное и тут же отправился обратно. Удерживать его не стали. Здесь уже могли обойтись и без него.

Халил вместе с Сумароковым, жилистым немолодым взрывником, с которым ходил на тропу кобры, принялся за установку движка для бурения.

Баскаков внимательно изучал круто падающие отвесы створа. Ему нужно было выбрать самое подозрительное место и заложить туда шурф. Взрыв покажет, есть ли в скале свищ, разлом или еще какая трещина, способная пропускать воду.

Целую десятидневку готовились к взрыву. И вот, наконец, все ушли в укрытие. Нажата кнопка «Пуск» — и скалу тряхнуло до самого основания. Грохот обрушился на людей, оглушил, умчался в глубь гор, и долго жило вдали громовое эхо.

Еще неделя ушла на подготовку водяной пульпы, подкрашенной охрой. И вот пошла закачка. Люди работали с какой-то жадностью и нетерпением.

Вначале вода бежала, бурля и клокоча, но затем остановилась. На поверхности плавала легкая, как пудра, каменная пыль, та, что образовалась от взрыва.

— Урра-аа! — громко закричали люди.

Кричали все, но только не Баскаков. Он сосредоточенно смотрел на пыль, что была на поверхности воды. На его изыскательском веку всякое бывало: иной раз вода стоит по целым суткам, а потом вдруг закипит, закрутит воронки и уйдет через расщелины.

Но на этот раз долго ждать не пришлось. Уже через полчаса в самом центре водной глади вдруг образовалась маленькая, словно перевернутый цветок вьюнка, воронка, и вот ее завертело, углубило, и мутная от краски вода с шумом и хлопаньем всосалась в скалу.

— Дело табак, — Баскаков безнадежно махнул рукой.

— Может, слишком мощный взрыв был, — пытался успокоить его Халил, а сам готов был расплакаться от обиды.

— Нет, Халил, это провал.

— Как говорится, лыко да мочало — начинай сначала, — разочарованно проговорил Сумароков. — Придется искать новый створ. А на это уйдет не менее полугода, а там еще переутверждение смет, заседание госкомиссии и прочее, и прочее…

Он-то не хуже Баскакова знал, чем кончаются такие провалы, не первый год в экспедиции.

— Давайте без паники. Нужно проверить: свищ это или разлом, — сказал Баскаков. — Давайте, ребята, действуйте. А я в Ташкент махну за электронно-лучевой пушкой, попробуем прощупать скалу. А уж потом панихиду по ней справлять. Я думаю, это дело рук нечистого.

Халил и Сумароков посмотрели на начальника экспедиции с недоумением.

— Да, да, именно дело рук нечистого… Самое главное, никому ни слова о нашем провале. Договорились?