Не бойтесь кобры

Магические четки Раббии-бегим

Халил последние два дня работал, как одержимый, не зная устали. Он обладал хорошими навыками скалолаза, за двое суток обследовал весь вертикальный срез правого створа, там, где была обнаружена утечка воды. Халил искал разлом, но не находил. И это его радовало. Не отставал от него и взрывник Сумароков, хотя он был менее сноровист. Однако Сумарокову не повезло. Он не рассчитал прыжок, и его занесло, ушибло о ребристый выступ скалы.

Халилу пришлось все бросить. Чтобы доставить раненого в лагерь, понадобилась помощь двух рабочих экспедиции. На переход у них ушли целые сутки.

А Шариф-бобо все эти дни был взволнован — то бегал по дворику без дела, то сидел неподвижно на огромном стволе орешины, которую вынесло когда-то селевым потоком.

Раббия чувствовала, что с ним происходит что-то неладное, пыталась расспрашивать, но старик сердился.

— С чего ты взяла, внученька, что мне худо? Все у меня в порядке: и голова не болит, и ноги бегают, слава аллаху.

Раббия, однако, видела, что у деда не столько ноги, сколько глаза бегают. Так и стреляет дед ими в сторону гор, где работают изыскатели.

«Может, он близко к сердцу принимает дела экспедиции, а я по своей глупости чего-то не понимаю?» — успокаивала себя девушка.

Как-то утром Раббия встала раньше обычного и не обнаружила деда дома. Стреноженный осел пасся недалеко от двора на сухостое, там, где весной были паводковые воды. Внучка в беспокойстве побежала к вагончикам.

Но и там деда не было. Раббия, к своему удивлению, увидела его на том самом огромном валуне, на котором они с Халилом недавно сидели.

Отроги гор на западе были еще лилово-темными, а на востоке вот-вот должно было взойти солнце. «Молится, что ли?» — промелькнула мысль. Но нет, дед смотрел в противоположную от восхода солнца сторону.

Раббия хотела окликнуть деда, но воздержалась и неслышно подошла к валуну. В это время долину Кокдарьи озарило яркое солнце. Из темно-лиловых окрестные горы стали красно-бурыми. А дед все высматривал что-то там, вдали, из-под ладони. Затем он достал из-за поясного платка четки и стал шептать молитву. Раббия не раз наблюдала, как это делалось, и знала, что дед всегда молится, повернувшись лицом на восток, а сейчас он отвешивал поклоны на запад. Все еще шепча молитву, дед снял с четок одну из бусинок и бросил ее в сторону скал. Никогда раньше эти четки в руках деда Раббия не видела. Да и откуда ей было знать, что вот эта связка тяжелых янтарных зерен, среди которых находились три бусины лунного цвета, принадлежала знаменитой бабке Шарифа Раббие-бегим, той, что в течение тридцати лет была распорядительницей у Бош-хатын — старшей жены эмира Абдуллахана.

Раббия-бегим, когда пришел ее последний час, решила завещать четки любимому внуку.

— Держи, Шариф, эти четки и внимательно слушай, — сказала старуха. — Они особые, магические, мне их передал по наследству мой дед, а ему они достались от суфи из Магриба. На них печать последнего из имамов, прямых наследников пророка Мухаммада. В миру этими четками не пользуйся. А когда будет нужно, сними одну из бусин, ту, что из лунного камня, произнеси заклинание, и кара падет на тех, кто вызвал твой гнев. Запомни эти три магических слова, но без особой нужды не упоминай их, а то навредишь самому себе. Вот эти слова: «Пусть у врагов моих в голове станет пусто, нечистой станет их душа, пусть кругом для них будет бездна кромешная». Голова, душа, бездна. Запомни.

В память о Раббие-бегим и назвал Шариф-бобо свою внучку. А четки он хранил всю жизнь, берег, как последний патрон, на трудный час жизни. И вот теперь этот час настал. Шариф-бобо решил навлечь божью кару на экспедицию Баскакова.

— Дедушка, что ты здесь делаешь? — внезапно окликнула его Раббия, когда ей надоело наблюдать за странным поведением деда.

— Не мешай, — отмахнулся старик от внучки, даже не повернувшись в ее сторону.

Раббия последовала примеру деда и тоже взобралась на валун.

— Дедушка, ну что ты все-таки здесь делаешь в такую рань? — уже более требовательно спросила Раббия.

Зная настойчивый нрав внучки, Шариф-бобо сменил тон, голос его стал задушевным, ласковым.

— Иди домой, внученька, чай поставь, я скоро вернусь.

Раббия спустилась с валуна. Спрятав четки за поясной платок, вслед за ней засеменил и Шариф-бобо.

…К обеду в тот же день с гор вернулся Баскаков. По его настроению было видно — что-то в горах случилось.

— Как дела, сынок? — осторожно спросил его Шариф-бобо.

Баскаков нехотя ответил:

— Дела — как сажа бела.

Старый Шариф-бобо знал, что у русских это обозначает — «хуже некуда». И мысленно воздал хвалу замечательным четкам.

Начальник экспедиции спешно собирал какие-то документы. А Шариф-бобо крутился тут же, далеко не уходил. Вот Баскаков завел экспедиционный уазик, крикнул старику:

— Шариф-бобо, останься тут за хозяина. Я в Ташкент еду по делам, на несколько дней. Машину оставлю на центральной усадьбе, у Майлиева. Как только с гор вернется Халил, пусть пригонит ее в лагерь.

— Хоп, хоп, начальник, все сделаю, как сказал, — любезно заверил Шариф-бобо.

Баскаков уехал, а Шариф-бобо бегом, точно молодой, поспешил к валуну. И опять за свое — давай смотреть из-под ладони в сторону, где был виден разрыв горного кольца, где работала экспедиция.

Услышав урчанье машины, из-за глинобитного забора выглянула Раббия. И опять увидела у реки на валуне своего деда. «Что это дедушка зачастил туда?» — с удивлением подумала Раббия и направилась к нему.

Заметив внучку еще издали, Шариф-бобо придал своему лицу печальное выражение. Заговорил первым.

— Ты, наверное, внученька, удивляешься, что я глазею на те скалы. Скажу тебе, чтобы и ты знала. В эти дни годовщина нашей свадьбы с твоей бабушкой. Ровно шестьдесят лет назад это было. Полюбил я быструю, как козочка, девушку и послал к ней сватов. А она им и говорит: «Пусть жених вон из той каптархоны, пещеры, что на высоте двухсот метров в скале, достанет молодую горлицу».

Глаза у Раббии заискрились, и она воскликнула, обняв старика:

— Ой, как интересно. Дедушка, и неужели ты полез на такую страшную высоту? — Раббия тоже посмотрела в сторону скал, где еле угадывалась черной точкой каптархона.

— А как же, внученька, ведь я любил твою бабушку и не хотел, чтобы она досталась другому. Вот и выполнил ее условие. Забрался в каптархону. Только я не снизу к ней подбирался, это невозможно, а спустился на аркане с верхнего гребня скалы. Там до пещеры не более двадцати пяти метров.

— Ну и молодчина ты, дедушка! Вот за это я тебя еще больше любить буду. — Она засмеялась и побежала к реке. — Вот и я кое-кого испытаю! — озорно выкрикнула она, но голос ее потонул в шуме горных вод.

Еще через день Шариф-бобо на утренней зорьке опять направился к валуну. На этот раз он предусмотрительно закрыл спящую Раббию на замок и даже на окно ее комнаты опустил камышовую циновку. На восходе солнца он вновь произнес слова заклинания, и на четках еще на один лунный камень стало меньше.

Когда же Халил с товарищами привез стонущего Сумарокова, Шариф-бобо тут же исчез в своей глинобитке. Его лихорадило.

— О, аллах! — шептали его морщинистые губы. — Ты услышал мою молитву.

А Раббия уже помогала Халилу укладывать Сумарокова поперек лошади, ибо сидеть в седле он не мог. Через несколько минут они тронулись в путь. Халил понимал, что медлить нельзя. Нужно скорее добраться хотя бы до совхозной больницы.

К вечеру Халил вернулся в лагерь один. Больного в район, по указанию Майлиева, повез главврач кокдарьинской больницы, Раббия вызвалась ему помочь. Она и слышать не хотела о возвращении домой.

— Вот отвезу, узнаю диагноз, тогда и вернусь. Да и тебе будет спокойнее работать, — сказала она Халилу.

— Хорошо, не возражаю, — сказал юноша. — Я тебе у Майлиева лошадь оставлю, а сам вернусь на машине.

— Годится, — озорно ответила Раббия. И они расстались.

Халил, как только приехал в лагерь, поставил машину и… бегом к Шарифу-бобо. Старик вышел ему навстречу.

— Дедушка, ругаться не будете? Раббия с нашим больным уехала в район.

— Да уж не зверь же я, понимаю, раз больной человек — нельзя его бросить в беде. Мы же советские люди. Все как братья, — говорил Шариф-бобо мягким голосом. Он и сам удивился, как это у него так складно получилось.

— Ну, спасибо, дедушка, а я снова в горы.

— Что так спешно? Может, хоть чайку или молочка выпьешь?

— Некогда, дедушка, некогда, у нас аврал. — И Халил, озабоченный, сел на лошадь и тут же уехал в горы.

Через трое суток Халил вернулся с гор весь ободранный, похудевший и небритый, но повеселевший.

— Шариф-бобо, Раббия еще не вернулась? — спросил он старика после приветствия.

— Ни Раббии, ни Баскакова, сынок. Что-то нет никого.

— Ну, допустим, Баскакову еще рано, а вот почему нет вашей внучки, непонятно. — Сказав это, юноша сбегал в вагончик, переоделся и уехал на лошади в Коккишлак.