(Не) брать!

17

Утром я проснулась крайне отдохнувшей, что удивительно. Но это было на руку, ведь сегодня мой рабочий день. Это то, что мне нужно, чтобы перестать думать о произошедшем и о Глебе.

Приехала на работу, как всегда за пятнадцать минут до открытия, но меня ждал сюрприз — магазин уже был открыт. Меня встретила моя сменщица, Марина.

— Марин, ты чего здесь? — зашла, на ходу расстегивая куртку.

— Мне Мария Николаевна позвонила, сказала, чтоб выходила. Я думала, с тобой что случилось, — озадаченно ответила женщина, разглядывая меня.

— Нет, со мной все в порядке, — медленно произнесла я. — Странно.

Достала телефон, набрала директора, та взяла трубку с третьего гудка.

— Мария Николаевна, доброе утро! Я тут на работу приехала…

— Полина, прости, но ты уволена.

— Ч-что? — подумала, что ослышалась.

— Прости, Полина, но я ничего не могу сделать.

— Мария Николаевна, скажите, хотя бы, почему? — все еще не веря в услышанное, вопрошала я.

Она вздохнула — видно, тяжело ей дается этот разговор.

— Я не знаю, Поль, сама не знаю. Но сегодня позвонили арендодатели и сказали, что у них есть арендатор на наше помещение, он готов оплачивать намного выше аренду. А у нас договор в следующем месяце заканчивается, мы его пролонгировать должны. Но этот арендатор готов отказаться от претензии на помещение, если я уволю тебя. Не знаю, Полин, кому ты так насолила, но я по-другому поступить не смогла. Прости.

Но я уже слушала в пол уха. Мерзкое, гадкое чувство оцепенения, ужаса и страха за будущее сковало меня.

— Я понимаю, — еле выдавила и отключилась. На ватных ногах дошла до стула, села, уставившись в одну точку.

— Полин, все нормально? — обеспокоенно вглядываясь в мое лицо, спросила Марина.

— Да. Наверное. Я пойду.

— Так что Мария Николаевна сказала-то? Полин?

— Я уволена, — пожав плечами, ответила.

— Как уволена? За что? — ахнула сменщица.

— Вот так. Пока, Марин.

И вышла на улицу, закрыла глаза, несколько раз вдохнула морозный воздух. Спокойно, спокойно, Поля, ты со всем этим разберешься. Вдох через нос, выдох через рот, вдох через нос, выдох через рот. И так несколько раз. Открыла глаза. Ну, значит, надо найти другую работу. Не сможет же он весь город взять под колпак? Или сможет? Ничего. Все будет хорошо.

Надо ли говорить, что за неделю я была трижды принята на работу и трижды уволена? Думаю, нет. Чувство безысходности медленно сменялось яростью. Он кто? Господь Бог? Как смеет? У малыша закончились игрушки и он нашел новую забаву?

Я открыла контакты и набрала его номер. Несколько раз до этого дня пыталась удалить, но почему-то медлила. И вот я звоню ему, но он не отвечает. Наверное, занят. Позвоню позже или он перезвонит, когда увидит пропущенный вызов.

Хотела обратиться к подруге за помощью. Может, официанткой в ресторан возьмет, но его мерзкие щупальца дотянутся и туда, и подруга рискует лишиться любимой работы, а этого я никак не могла допустить.

Но Глеб не перезвонил ни через час, ни через два. Наступив на гордость, да и какая уж тут гордость, я набрала его вновь, но вызов был демонстративно отклонен. Ярость захлестнула меня с новой, дикой силой. Не обдумывая свои действия, я быстро собралась и помчалась к нему домой. Я не знала как проникну туда, но я должна его увидеть и потребовать объяснений. Выбежала на дорогу, неистово замахала вытянутой рукой, пытаясь остановить машину. Не с первого раза, но удалось. Для меня сейчас такси не позволительная роскошь, но терять время я не хотела. Потолкались по пробкам и вот, наконец-то, я вышла рядом с его домом. Хорошо — самый центр, ориентиров много, иначе тяжело бы пришлось объяснять водителю куда мне надо, адреса толком не знаю. Номер квартиры его так же не помнила. Ну ничего, как-нибудь, — решила, подошла к калитке и нажала кнопочку «охрана».

Через пару секунд мне ответили.

— Добрый день! Мне к Орлову Глебу.

— Ваше имя, пожалуйста.

— Полина, скажите ему, Потапова Полина.

— Секунду, — тишина и вновь на связи. — Простите, но его нет.

И что теперь делать? Черт подери, что теперь делать?! Во что же я влезла?! Ведь знала! Знала же, что шутки с ним плохи. Медленно пошла вдоль дороги. Надо успокоиться и обдумать все. Не бывает безвыходной ситуации, ну не бывает!

И что дальше придумает его больной, воспаленный мозг? Надо предупредить его следующий удар. Ясно же, что он принялся мстить и не остановится. Вспомнила взгляд его, кинутый на прощание: жестокий, злой, ненавидящий — стало не по себе. Если первая лишилась работы я, значит, следующий Слава. Надо найти Орлова, найти и поговорить. Он говорил, что работает на Новинском рынке. Если его нет дома, вполне возможно, он там. И, ускоряясь, двинулась к остановке. Я не знала, что ему скажу, как буду убеждать, но я должна это сделать! Но самое поганое, а в этом стыдно было признаться даже самой себе, я тосковала по нему. По нему самому, по такому странному, жесткому, горячему. Нет, он не приходил ко мне во сне. Но вечером, лежа в кровати, я ничего не могла поделать с собой — воспоминания, будь они не ладны!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Почти через два часа с двумя пересадками я добралась до рынка, искренне надеясь, что мои мучения того стоили. На часах пол пятого, во сколько он закрывается, интересно? Я подошла к главным воротам. Толпы народа сновали туда-сюда: простые обыватели, продавцы, приезжие, люди с баулами, телегами, машинами. Оглянулась — да здесь его в жизни не найти! И что делать? Увидела охранника, подошла к нему:

— Простите, а где здание администрации рынка?

Он внимательно посмотрел на меня.

— Вы по поводу аренды?

— Да, — неуверенно ответила я.

— Вам тогда нужно с другого входа зайти — с западного, вы сейчас у южного.

— А здесь я не могу пройти?

— Ну идти долго, а так на машине сразу и заедете.

— Я пройдусь, осмотрюсь.

— Ну, как знаете. Значит, смотрите — вы сейчас находитесь в первом квадрате, видите на здании нумерация? — дождавшись моего утвердительного кивка, он продолжил, указывая рацией на дом, — тут написано четыре. А Вам нужно шестьдесят один С. Идите по этой главной улице, около текстиля двухэтажного, большого, налево поверните, ну и там уж спросите. Вам надо левее держаться все время. Да, и поторопитесь, а то в шесть в администрации обычно никого уже нет.

Я поблагодарила и быстро пошла в указанном направлении, ловко лавируя между людьми, телегами, машинами. Нашла текстиль, что ж не плохо. Повернула налево, народа стало ощутимо меньше, дошла до развилки. Он сказал все время налево, значит он имел ввиду совсем налево или вот эта дорогу, что идет несколько севернее — размышляла я, разглядывая две дороги. Оглянулась — вокруг никого. Посмотрела на часы — еще начало шестого. До закрытия не так много времени осталось, надо поторопиться. Выбрала на мой взгляд верную дорогу и прибавила шагу. Улицы петляли, здания становились все более унылыми и обшарпанными. На некоторых из них были заколоченные ставни, на других тяжелые металлические решетки и старые ржавые двери. Я перестала видеть номера домов, блин, да их тут просто не было. Легкая форма паники стала охватывать меня. На миг остановилась перевести дыхание и оглядеться, когда сзади раздался голос:

— Заблудилась?

От неожиданности я взвизгнула и отпрыгнула в сторону.

— Уф. Вы меня напугали! — произнесла я, хватаясь за сердце.

— Простите.

— Ничего, — чуть улыбнулась. — Немного заплутала. Как хорошо, что я вас встретила, — от волнения начала тараторить. — Я ищу здание администрации. Не подскажете, как пройти?

Мужчина помолчал, внимательно окинул меня взглядом с головы до пят, потом улыбнулся.

— Конечно подскажу и даже провожу — мне туда же.

Голос не очень приятный, но и я не Монсеррат Кабалье. А так, на вид совершенно обычный мужик, даже, скорее, мужичок средних лет, невысокого роста, весьма щуплого телосложения.

— Правда? — выдохнула я. — Не знаю, чтобы я без вас делала.

— Ну пошли, горемычная.

И он повел меня вдоль таких же обшарпанных, страшных домов, бесконечно сворачивая. Я бы даже под гипнозом не вспомнила этот путь. Мужичок же постоянно что-то писал в телефоне и, практически, не смотрел на дорогу — видно, ориентировался он тут великолепно. Поворотов стало меньше, улицы шире. Наверное, где-то рядом уже, — только подумала я, когда мы вынырнули на дорогу и моему взору открылась еще более морозящая кровь картина: старые огромные здания без доброй половины стекол — похоже, что бывшие фабрики или комбинаты, далее виднелся ряд ангаров, таких же старых и ужасных. Все заброшенное и лишенное жизни.

— Простите, вы уверены, что мы идем в правильном направлении? — стараясь сохранить хладнокровие, спросила я.

— Вам же администрация нужна?

Я посмотрела на него, мне совсем не понравился его взгляд.

— Да. Но я, наверное, потом. Уже поздно, — достала мобильник, на часах без двадцати шесть. — Да и опоздала уже. Спасибо вам, большое, — начала тихонько отходить назад.

Мужичок злобно осклабился, но не сделал попытки подойти ко мне. Я развернулась и врезалась во что-то, точнее в кого-то. Этот кто-то вцепился в мои плечи.

— Добрый вечер!

Я подняла глаза, пытаясь увидеть говорившего. Высокий, очень высокий, худой, парень, тонкий нос, явно переломанный не один раз, бледно-голубые, кажется, практически лишенные цвета глаза. От таких типов хочется бежать, — сделала я заключение за долю секунды. Передернула плечами, пытаясь сделать шаг назад, но он не отпускал, рассматривая мое лицо изучающим взглядом.

— Отпусти меня! — пытаясь оттолкнуть, громко сказала я, но это не возымело действия. Он лишь перевел глаза на мужичонку и прокуренным голосом сказал:

— А хороша, Ермолыч.

— А то! Как думаешь, сойдет?

— Ну часть, думаю, простит, не все, конечно, мелковата, да и возраст. Но так, на пару раз.

О чем они?

— Да пусти же меня! — начала изо всех сил выбиваться я.

— А баба-то с норовом, — заржал щуплый.

— Пускай Рябой приструнивает, нам-то что.

Худой потащил меня в сторону ангаров. Я не переставала что-то орать, звать на помощь, надрывая голосовые связки, пока мужичонка резко не остановился, схватил меня за локоть и без тени своей мерзкой улыбки произнес:

— Слушай сюда!

Но я не слышала, я орала от ужаса, страха, паники, вырывалась изо всех сил. Тут же почувствовала, как щеку опалила резкая боль. Замерла, чуть всхлипывая, схватилась свободной рукой за пострадавшее лицо, не веря в происходящее. В этом мелком, щуплом мужичонке оказалось много силы, так мне показалось, потому что пощечина была весьма увесистой.

— Успокоилась? — я молчала, а он продолжил. — Слушай внимательно! Первое — тут тебя не услышат — хоть заорись. Второе — попробуешь еще пикнуть — сломаю нос, — сделал паузу и добавил, — для начала. Третье и последнее, убивать тебя никто не будет, если вести себя будешь хорошо. Все поняла?

Я стояла, не в силах пошевелиться. Было до одурения страшно, до дрожи, до рвотного рефлекса.

— Я не слышу ответа.

— Д-да.

И они продолжили меня тащить к ангарам. Мозг на фоне стресса начал лихорадочно работать, выискивая выход из ситуации. Надо не паниковать, собраться. Орлов, ненавижу, из-за тебя все! — переключила свой эмоциональный поток на него. — Надо было всего лишь меня отпустить и я научилась бы жить без тебя, я бы вернулась к нормальной жизни. Я сюда никогда бы….

— Чего встала? Шевелись, — грубо сказал худой и, больно сжав локоть, втащил в помещение.

Хотя это и помещением-то сложно назвать, скорее, огромное пространство — наверное бывший промышленный цех, но сейчас здесь остались только старые, ржавые металлоконструкции непонятного для меня назначения, пару таких же старых ламп свисали с потолка, вокруг валялась арматура, коробки и куча другого хлама. Блин, да это как в фильмах с очень плохим концом для героя, с очень-очень плохим концом, — подумала и начала сопротивляться с новой силой. Удалось вырвать руку из цепких лап тощего, но я успела сделать лишь пару шагов, когда мужичок или Ермолыч, как звал его худой, сдержал обещание… почти… удар пришелся куда-то в район подбородка, но от этого не менее болезненный. Я упала на пол или на то, что раньше таковым являлось. Больно, очень больно. Почувствовала мерзкий металлический вкус крови на губах, от чего меня не слабо замутило.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Слышь, Ермолыч! Ты полегче. Товар не порть. Нам еще его Рябому сбагрить надо.

Товар? Он сказал товар? — меня заколотило.

— П-п-пожалуйста, — вытянула вперед руку, не пытаясь подняться, — у меня…у меня ребенок маленький, — подумала о Катюне и меня накрыла истерика, слезы хлынули из глаз.

Мужичок присел на корточки, протянул руку к моему лицу, провел по щеке, от чего стало мерзко и больно, щеку все еще саднило от пощечины, я дернулась от его прикосновения. Он зло прищурил глаза и, очень близко наклонившись к моем лицу, настолько близко, что я почувствовала непереносимый смрад из его рта, полушепотом сказал:

— Жаль. Я бы тебя оставил себе.

Провел по рукаву куртки от плеча к запястью, схватил резко и дернул на себя, поднимая. Крепко держа за руку, совершенно точно оставляя синяки, потащил вглубь этого ада. Ноги дрожали, но я шла. Он сказал, что оставят в живых, значит, надо постараться выбраться отсюда живой и, желательно, невредимой, — пыталась я рассуждать, абстрагируясь от окружавшей меня разрухи и вони.

Дойдя до конца этого жуткого помещения, худой толкнул дверь и мы новь очутились на улице, но только для того, чтобы через две минуты снова попасть в не менее мрачное здание.

Навстречу нашей троице вышел коротко стриженный парень в грязно-желтой куртке и замусоленных джинсах. Я всматривалась в его лицо, пытаясь оценить, сможет ли он мне помочь, но не увидела ни одной эмоции, вообще ни одной.

— Рябой здесь? — спросил худой.

— Наверху, — кивнул головой в сторону лестницы. — А это что за малышка?

— Подарок для Рябого, — ответил Ермолыч.

— Вместо долга что ль? Маловато, — усмехнулся желтая куртка, — но попробуйте.

На этих словах надежда, незаметно попросить помощи у этого парня окончательно рухнула.

Меня потащили к дальней лестнице и вот уже мы заходим в небольшую комнату, такую же ветхую как и все вокруг, но тут хотя бы не воняет и есть признаки жизни: стол, кресло, в котором сидит мужик весь в веснушках, наверное, это и есть тот самый Рябой, у противоположной стены два потрепанных кресла, между ними небольшой обшарпанный столик. Одно из кресел занимает устрашающего вида мужчина с татуировкой на шее. Очевидно, мы своим появлением прервали важный разговор.

— Что вы тут забыли? — нахмурился Рябой. — Деньги принесли?

— Нет, — тут же залебезил Ермолыч, — но у нас для тебя круче подарок. И он подтолкнул меня в спину. А меня будто включили:

— Они меня заставили! — громко проговорила я.

И тишина.