Не имея звезды

Пролог

(п.а. Большинство упоминаемых в фанфике мест, будут исключительно выдуманными. Первый пример — Скэри-сквер)

Сегодня в Лондоне было паршиво. Да и вообще, в это время года — в начале октября, найдется мало мест по эту сторону Дожди шли не переставая, и если в центре мостовые еще хоть как-то убирались, то на окраинах дела обстояли куда как хуже Ла-Манша, в которых не было бы так же паршиво как и в столице. Дожди шли не переставая, и, если в центре мостовые еще хоть как-то убирались, то на окраинах дела обстояли куда хуже. В слякоти и грязи можно было без малого утонуть. Да еще и на небе, как на зло, не видно ни единого проблеска — все вокруг затянула серая дымка. А уж про такой район как Скэри-сквер и говорить нечего. Криминальная кишка Лондона не просто так называлась Ямой. Осенью здесь стояла лютая вонь. Тянуло, казалось бы, отовсюду. От пропитых, провонявших перегаром бомжей в драных тряпках, намотанных друг на друга. От курящих проституток, чья дешевая туалетная вода не могла заглушить запах продажного секса. От наркоманов, которые справляли любую нужду исключительно под себя. Воняло от продажных копов, нет, не тем ощущаемым запахом, а другим — «моральным». А разве может не вонять, когда двое рослых мужиков вяжут педофила на «горяченьком», везут в участок, а потом, когда оказывается что тот принадлежит какой-нибудь местной банде, отпускают за пятьсот фунтов. И всего через два часа этих же самых фараонов видят в одном из притонов, где сутенер, оказавшийся по совместительству тем самым педофилом, старчивает малолетних, смазливых дурочек. Что не удивительно, эти одурманенные девицы, еще вчера школьницы, оказывается в объятьях фараонов. Да, Скэри-сквер провонял не только ощутимой вонью, но и другой — той, которая еще хуже.

И по этим темным, почти не освященным улицам, среди вываленных на тротуар куч грязи и мусора, шла закутанная в шаль миниатюрная женщина. Она покачивалась, иногда спотыкалась, и все приговаривала «Тише, маленький, тише». В руках она держала какой-то сверток, из которого изредка доносилось сопение и причмокивание. Никто и никогда не видел этой женщины в Скэри-сквер, вернее, никто бы не смог её узнать, ведь она не появлялась здесь уже много лет. Возможно, это и сыграло свою роль в дальнейшей истории. Сейчас же, когда дама все пыталась идти прямо и не падать, за ней следило три пары глаз. Три пары сальных, вечно пьяных глаз. Но их никто не видел, да и какое там — уж очень хорошо умели скрываться крысы района. Ведь их, слабых и на игле, всегда были рады попинать более крупные хищники, члены банд и различных группировок. А сейчас им представился шанс самим слегка поразвлечься на халяву. И уж они-то его точно не упустят.

Женщина же, свернув на одну из узких дорожек, прошла по пустырю и, наконец, счастливо вздохнула. Перед ней высилось четырехэтажное здание. Свет в нем горел лишь на первом, но изредка можно было заметить отсветы свечей в окнах повыше. Которые, впрочем, однажды промелькнув, редко когда показывались снова. Поудобнее подхватив сверток, мадам направилась к крыльцу. Это крыльцо, как и все здание, явно требовало ремонта. Оно было деревянным, с обшарпанными ступеньками, на которых находилось что-то наподобие плитки, перила же были трухлявые и покрытые уже давно потрескавшимся зеленым лаком. Девушка, а сейчас было видно, что это именно девушка, поднялась по скрипучим, дышащим на ладан ступенькам, и положила сверток у порога. Тонкими, дрожащими пальчиками, она отвернула уголок простынки, хотя какая это простынка — так, тряпка половая. И этот миг стал последним, когда мир имел счастье лицезреть прекрасную улыбку Элизабет МакГрей, бывшей воспитанницы приюта «св. Фредерика». И даже полное изнеможение, выбитые зубы и мертвенный взгляд не могли лишить её невообразимой природной красоты. Тонкие, правильные линии лица, точеные нос и скулы, идеальный разрез глаз, густые, но тонкие брови в разлет, лоб правильной формы. Да, это лицо было самым прекрасным, что можно было найти в Яме. А уж какая у Элизабет была когда-то фигура, а какие ноги и грудь. Любой мужчина тотчас пал бы ниц, помани она лишь пальцем, взмахни она лишь своими длинными ресницами. Но Элизабет была слишком глупа и наивна...

Она в последний раз посмотрела на своего сына; в письме, лежащем рядом, она указала лишь его имя. Да и в принципе все письмо занимало лишь две строки. Просьбу позаботиться о ребенке, его имя и выдуманную фамилию. Слезы падали из глаз некогда прекраснейшей из женщин, на круглое личико красивого младенца недели от роду. Тогда ребенок открыл свои глаза и девушка вновь улыбнулась. Это были её глаза, голубые, глубокие, с чуть темноватым белком.

— Прощай малыш, — прохрипела она. Боже, её голос, который когда-то словно патока текший из алых уст, превратился в скрип столетней старухи. — Я тебя люблю.

Девушка поднялась, позвонила в звонок и стремглав бросилась с крыльца. Она уже не видела, как заскрипела несмазанными петлями дверь, как вышла мадам Бэгфилд, дежурная. Не видела, как та разразилась самыми отборными ругательствами, которым позавидовал бы иной портовый грузчик, как нехотя забрала рыдающего младенца и унесла его во мглу приюта. Элизабет продолжала бежать, сбивая босые ноги в кровь, сжигая легкие промозглым воздухом, и оставляя в воздухе за собой призрачную дорожку из слез, которые тут же смешивались с дождем.

Элизабет свернула на Майден-стрит и побежала мимо Грейв-гарден, когда у неё в глазах вдруг потемнело.

— Кажись, ты её слишком сильно приложил, — проворчал Тайлз, смотря на серую жижу, пузырящуюся на затылке упавшей женщины, и на красную лужу, расползающуюся на земле.

— Да посрать, — сплюнул Джэк, отбрасывая от себя окровавленную арматуру. — Налетай пока теплая...

На следующий день мусорщики, найдя в Яме очередное тело, даже не отзваниваясь фараонам, сразу же повезли его на свалку. В Скэри-сквер наступало обычное, ничем не примечательное утро.