(не)моё чудовище (СИ)

12. Вероника

И хотя появление бородача выбивает почву из-под ног, насущные дела быстро выдворяют всяческие мысли прочь. На повестке дня - сарай и подвал. Теперь дошла очередь и до этих подсобных помещений. И хотя сегодня снова неожиданно безветренно и оттого - вполне тепло, зима не за горами. А с похолоданием будет уже не уборки.

Подвал оказывается вполне ожидаемо заброшен. Пыль, поломанные и прогнившие полки и килограммы паутины - не самая большая беда. Некоторые банки лопнули, причем давно. Поэтому здесь стоит не только стойкий запах сырости, но и плесени.

В первую очередь я снова занимаюсь тем, что выношу хлам из сарая и подвала. Всевозможный инвентарь и инструмент я складирую у стены дома, придирчиво осматриваю деревянные ящики и бочки, кое-что отправляю в мусорную кучу, кое-что оставляю до лучших времен. С помощью гвоздодера, молотка и плоскогубцев я снимаю прогнившие доски, нормальные же оставляю на месте. С опаской избавляюсь от старого и, к счастью, заброшенного шмелиного гнезда, сбиваю ласточкины гнезда под крышей сарайки. Куски шифера тоже безжалостно выкидываю. Лучше купить свежий настил, как и доски. Ржавые гвозди и крючки удаляются не менее безжалостно, а многочисленная стеклотара снова пугает своим количеством.

Но есть и интересные находки. Например, велосипед. Да, со сдувшимися шинами и прогнувшимся рулем. Но исправить это - дело нехитрое. Это мой велосипед, тот самый, на котором я гоняла с 10 до 17 лет. Так называемый “Юношеский”, сделанный в 80-е, крепкий и надежный. Без машинки скоростей, с педальными тормозами и без звонка. Зато очень легкий и очень удобно складывающийся пополам. У меня рука не поднялась отправить его в кучу мусора. Вместо этого я с какой-то кровожадностью возрадовалась, найдя наждачку и уже представив, как избавляюсь от старого покрытия, крашу наново и меняю колеса. Будет на чем гонять в город за мелкими покупками.

Вооружившись рубанком и грубой шкуркой, я методично шлифую стенки сарая, избавляясь от застаревшей грязи, сора и свалявшейся паутины, особое внимание уделяя труднодоступным обычно углам. Влажной тряпкой убираю остатки лишнего, восстанавливая ряды полок по одной стороне, на второй вбиваю ровные ряды гвоздей, около третьей выставляю ящики и велосипед. Возвращаю инвентарь на место и, довольная наведенным порядком, устраиваю перекур. Потом быстро обедаю борщем и спускаюсь в подвал.

Тут - тяжелее. Из-за землистого пола и стен избавиться от грязи куда сложнее. Да и запах от сгнивших продуктов и плесени вызывает вполне ожидаемый рвотный рефлекс. Воду в ведрах приходится менять так часто, что очень скоро руки начинают буквально отваливаться. Да и тряпки очень скоро приходят в полную негодность.

Убирая подвал, я устала гораздо сильнее, чем за работой в сарае. Поэтому я решаюсь снова перекусить и даже полчаса вздремнуть. И после настраиваюсь на прогулку. Ибо влечет припекающее солнышко, свежий осенний аромат и древесный флер леса. Переодеваюсь в свитер, штаны и куртку из плащевки, которые я нашла в комоде, снова заплетаю волосы в тугую косу и натягиваю шапку. В рюкзак кладу бутерброды с Шуриной бужениной, сваренные яйца и немного овощей. А еще термос с кофе. Будет мне пикник на свежем воздухе.

Проверяю зарядку на телефоне - неплохо будет сделать фотографии в такой день. И кладу в рюкзак еще и фонарик и дедовский перочинный ножичек. А вместо кроссовок надеваю резиновые сапоги. В лес все-таки иду, а там и речка недалеко. Грязь, бурелом и все-такое.

- И куда ты, рыбонька? - окликает меня баба Шура через забор, стоит мне всего лишь переступить за пределы моего двора. Я испуганно вздрагиваю и оборачиваюсь.

- Привет, баб Шур, - здороваюсь я немного сиплым голосом, мысленно унимая бешено стучащее сердце. - Я так, прогуляться хочу. Фотографии сделать.

- В лес, что ли? - неожиданно прозорливо предполагает старуха, вызывая очередную порцию дрожи. Вот же Штирлиц! Или лучше сказать - Шерлок?

- Да, баб Шур, в лес, - киваю я, не видя смысла скрывать цели своего небольшого путешествия.

- Что ты поздновато, девочка, - недовольно качает головой пожилая женщина, - Не лето на дворе - скоро уже стемнеет.

- Да знаю я, знаю, - отмахиваюсь я, - Но я ведь и недолго совсем, правда. Не беспокойтесь. Да и не в первый раз ведь. И хотя я давно здесь не была, на склероз не жалуюсь. Помню, что тут и как.

И ведь это было правдой. Да и заблудиться здесь сложно. Если, конечно, не особенно углубляться. Ведь буквально пятьсот метров - и ты на территории леса.

Запахи смешанных пород приятно кружат голову, и я глубоко и с наслаждением вдыхаю. Голове становится так легко-легко, а в сердце - томно и сладко, что я против воли начинаю улыбаться и даже смеяться.

Как же все-таки хорошо!

Помимо тягучих и густых ароматов здесь много звуков - шелест веток, деловитого перестука дятлов и дубоносов, готовящихся к зиме, перекликающихся глухарей и уханья горлиц. Белки тут носятся так быстро и бесстрашно, что прогибающиеся под их весом ветки мелодично хрустят и трещат. Этот треск, кстати, очень легко спутать с трескотней сорок, которых тут тоже полно. А еще то и дело слышен клекот журавлей и бакланов, невесть откуда взявшихся здесь. Эти большие и царственные птицы собираются в далекий перелет и возвещают о скорейшем окончании осени.

В детстве, помнится, мы с ребятами даже охотились. Не на журавлей, конечно. На уток и глухарей. Из самодельных луков, рогаток и пращей. В такие моменты ты чувствуешь себя не то партизаном, не то индейцем. Рассказывая о таком в школе, я слышала лишь пренебрежительные отзывы о жестокости деревенских, но я-то знала - каждая добытая птица шла на жаркое или в суп, и мы, несмотря на возраст, прекрасно умели ощипывать и освежевывать дичь. То, чем никто из моих городских сверстников похвастаться не мог.

Вспоминая о наших играх и прогулках с юрьевскими ребятами, я не забываю и про фотографии. Методично щелкаю то какой-нибудь кустик, то удобно замершую белочку и даже успеваю засечь быструю лисичку, уже поменявшую цвет своей шкурки на дымчатый оттенок. Из-за близости человеческого жилья они толстые и упитаные, ведь грешат набегами на мусорки. Замечаю даже жирного барсука, но сфотографировать не успеваю - уж больно быстр зверь.

Тропы здесь исхожены вдоль и поперек - грибная пора дает о себе знать. Правда, на грибницах толком ничего не осталось - собрали деревенские все подчистую. Мелочь, конечно, кое-какая есть, но она мне не интересна. Я ведь не по грибы сюда пошла. А сугубо для эстетического удовольствия. Мне хватает того, чтобы сделать несколько художественных фотографий забавно выглядывающего из-под листика мухомора или рядка опят под пнем. Красивый ствол ольхи, изящный изгиб плакучей березы или переломаное дерево молодого дубка - возможно, это мимо проходящий лось не рассчитал свои силы и неудачно почесался. Вот и след от копыта, кстати. Правда, это мог быть и кабан - все-таки я не лесничий и не охотник, в таких вещах не разбираюсь.

Хотя кабана вживую в детстве видела, было дело. Точнее говоря, кабиниху. С целым выводком поросят. Помнится, я была в таком восторге, что чуть не завизжала от счастья. Один мальчишка едва успел меня отдернуть - ведь кабаны на самом деле крайне агрессивные животные. Особенно самки, да еще и с приплодом. Мамашка не посмотрит, что враг превышает ее и числом, и ростом - бросится, защищая детенышей. А зубы у них мощные - могут даже человеческую ногу прокусить без какого-либо труда.

Есть здесь и дикие коты. Их урчание я слышу и узнаю даже сейчас. Только окрас у них такой, что заметить эту живность трудно. Они большие и пушистые и нередко приживаются около домов местных. Их отличает идентичная собачьей преданность и невероятная хищная ярость - никакой пес не нужен. К тому же они никогда не нападают с лаем. Атакуют молча и точно. Вот это я и называю - прирожденные охотники...

… За равномерной ходьбой и глубоко погруженная в собственные мысли я совершенно не замечаю, как сгущаются сумерки. Совсем как детстве, когда, заигравшись с пацанами, ты вырываешься из мира грез только тогда, когда уже не разбираешь под ногами землю, а лес наполняется иными, отличными от дневных, звуками.

Однако я не боюсь. Я и правда вернулась в детство. В то безбашенное время, когда все кажется нереально сложным - столько чувств, столько эмоций, ярких и непередаваемых. И одновременно - невероятно простых. Приятное - приятно. Страшное - пугает. Земляника вкусная, а боярышник - приторный и тягучий.

Не могу заставить себя повернуть назад. Заплутать я не боюсь: противопожарные колеи - прекрасный ориентир и память отлично подсказывает, куда надо идти.

Поэтому я совершенно не удивляюсь, когда выхожу к небольшому озеру. Хотя какое там озеро… Так, пруд заболоченный. Именно здесь утки с цаплями и гнездились иногда по лету. Сейчас-то тут пусто, хотя по перьям, выхваченные лучом фонарика, понятно, что птичьи семейства здесь по-прежнему обитают. Просто зашкерились на ночь.

Но тут хорошо, правда. Небо уже покрывается россыпью звезд, да и луна смотрит так хитро-хитро, будто все знает и подозревает во всех смертных грехах. Но не осуждает. Просто смотрит и молчит.

Фу ты, блин, романтика…

Прудик так и тянет к себе. Не борюсь с влечением - иду, хотя то и дело подскальзываюсь на вязкой тине. Но на мне сапоги - мне бояться нечего. Поэтому смело иду даже в камыши.

Здесь тоже пахнет гнилью - но не такой, как в подвале. Это живая и плодородная гниль. Водная и травянистая. Чувствую себя забредшим к черпахе Тортиле Буратино.

Ну-с, где там мой золотой ключик от собственного театра, где все счастливы и поют?

Курить почему-то резко захотелось… Я ведь за целый день выкурила всего одну…

Снимаю с плеча рюкзак и запускаю руку в боковой кармашек. Ну, так и есть! На автомате положила, курилка несчастная. Сдохнуть мне, товарищи, от рака легких… Как пить дать - сдохнуть.

Чиркнув зажигалкой и поднеся огонек к сигарете, я инстинктивно вздрагиваю и оборачиваюсь на какой-то жутковатый и очень громкий хруст. Ничего особенного, но на этом мои инстинкты кончаются. От резкого движения нога едет по илистому и скользкому дну, и я подбитой птицей неловко взмахиваю руками, пытаясь удержать равновесие, но бестолку - шлепаюсь в камышах неловким тюленем, подняв не только кучу брызг, но и шум.

- Твою мать! - только и успела я взвизгнуть.

Ну блин! Ну не дура?

Отплевываясь и забирая мгновенно застывающими в холодной воде пальцами землю и ил, я пытаюсь встать. Упираясь пятками, чувствую, как вода забирается не только под штаны, но и под куртку, но сапоги только беспомощно елозят по дну, а толку - ноль.

Ну твою мать! Бл***!

Продолжая материться, я кое-как переворачиваюсь на колени и медленно ползу на берег.

Дыша, как астматик, но больше от страха, чем от сильной физической нагрузки (кажется, я никогда не вылезу из этого проклятого болота), я наконец чувствую сладостное облегчение, выбравшись твердую почву. И плевать, что она холодная. Зато надежная и безопасная.

А если я пиявок нахваталась?

Ужас!

Господи, как же холодно!

Стоит мне только об этом подумать, как зубы начинают предательски стучать.

Надо встать. И как можно быстрее идти домой. Промокшая спина и плечи - это еще полбеды. Но вот ноги и полные ледяной воды сапоги - очень даже приличная проблема. Бронхит и пневмония мне не нужны.

- Вероника? Какого хрена вы здесь забыли?!

Да что ты будешь делать?! Час от часу не легче!

- А вы, Лев Маркович? - безошибочно узнав звериный рык, бормочу я.

Опираясь руками о землю и вставая на колени, я принимаю почти нормальное вертикальное положение.