(не)моё чудовище (СИ)

8. Вероника

От непривычной физической работы спина и руки гудят страшно. И хотя я чувствую себя после этой своеобразной спортивной тренировки какой-то развалиной, результатом осталась страшно довольна. Я таки вымыла окна и снова повторно отдраила дом сверху донизу, разве что до чердака и подвала не добралась. И в итоге из того самого мусора на сожжение я устроила себе самый что ни есть настоящий походный костер. А походного в нем было то, что, завернувшись в старый клетчатый плед и выстругав палочку, я насадила на нее хлебушек и уселась этаким старым гномиком. Очень счастливым и крайне довольным собой и своими успехами гномиком. Я даже замечталась, погрузившись в какие-то сладкие и томные видения, полные детских воспоминаний.

Моим первым осознанным воспоминанием о деде было не очень ярким. Я тогда даже в школу еще не ходила. Помню его невероятно большие руки с твердыми и широкими мозолистыми ладонями. Скупую улыбку на морщинистом лице, но невероятно пытливые и умные глаза, которые я почему-то страшно испугалась и потому сразу же разрыдалась. Дед решил эту проблему быстро. Но не лакомством или каким-то подарком, как обычно это делают взрослые. Вместо этого он совершенно непостижимым образом надул щеки, выпучил глаза, а когда я, ошалевшая, вылупилась на него, каааак дунул мне прямо в лицо, ошпаривая невероятно сильным запахом чеснока и каких-то ягод. Абсолютно покоренная этим фокусом, я не только не расплакалась, а еще и начала, как сумасшедшая, смеяться.

Мы с родителями, естественно, жили в городе. Дед наведывался к там наездом. Чаще всего - это мы приезжали к нему. На день, на два, не больше. Я носилась вольной птицей по участку, редко выбираясь за калитку, но мне, совершенной крохе, даже огороженный забором двор казался прекрасным и полным удивительных вещей миром. Тогда двор деда Витали был очень оживленным - куры, цыплята, козы и свинья. Вроде бы и корова когда-то была, но когда я пошла в школу, он ее продал.

Первое свое лето я провела здесь перед первым классом. Было жутко и страшно - я впервые осталась без родителей на такой долгий срок. Они, конечно, приезжали каждые выходные, но это было не то. Я чувствовала себя глубоко брошенной и несчастной.

Но это была та еще школа жизни. Уже тогда дед загрузил меня работой по самые уши. Просто так и не сосчитать, сколько травм и царапин я получила, выполняя его поручения. В семь лет я уже вовсю орудовала молотком и проскогубцами. Собирала колорадских жуков, а с деревьев, чтобы набрать черешню и вишню в специальные, привязанные к поясу лукошки не слезала. Бесконечно поливала из маленьких леечек грядки и даже окучивала оные маленькой, но настоящей железной тяпкой.

Кстати, на 1 сентября я оказалась самой загорелой. А еще самой высокой, потому что за лето в деревне вытянулась так, что пришлось срочно покупать новую одежду и обувь.

С тех пор я стала проводить каникулярное время сугубо в деревне. И даже когда были варианты уехать в лагерь, я предпочитала Юрьево и компанию деда.

Помню, как третий класс я закончила с тройкой по математике. В то лето к трудовых обязанностям добавилось еще и штудирование многочисленных задачников и учебников. И хотя у старика было всего восемь классов образования, он был мужиком умным. А еще строгим учителем. Но его труды не прошли даром. Четвертый класс я закончила, не только исправив математику, но еще и круглой отличницей. Мать мной гордилась. А дед лишь многозначительно улыбался одними глазами и чесал гладко выбритый подбородок.

В пятом классе я серьезно увлеклась рисованием. И именно деда подарил мне летом просто невероятный набор - мелки, всевозможные краски, пастель, альбомы и даже мольберт, выструганный и сваенный его собственными руками. Им я страшно гордилась и, разумеется, хвасталась, когда в гости приходили друзья.

После шестого класса у меня начался тот самый злосчастный пубертатный период. Энергия, которую так легко можно было выплеснуть в деревне, в городе была словно в простое и совершенно не находила выхода ни на уроках физкультуры, ни на дополнительных занятиях и кружках. Дед даже сам приезжал несколько раз, вколачивая разум на место, а дурь, наоборот, выбивая прочь. Несмотря на это, окончание седьмого класса я ждала как никогда трепетно и жадно. Потому что вместо того, чтобы знакомиться с мальчиками и влюбляться, я грезила деревенским летом с его рыбалками, беготней и кострами. И даже работа в огороде меня не пугала. Скорее наоборот - слушая щебетание девчонок на перемене, которые только и могли, что обсуждать шмотки и косметику, фильмы и музыку, я втайне злорадствовала - у меня была целая куча других тем, совершенно нетипичных для городской девчонки. В том числе и книги, которые меня заставлял читать летом дед наравне с копанием в земле...

- Никуся? Деточка, ты чего тут? - обеспокоено ворчит голос бабы Шуры одновременно со скрипом калитки, вырывая меня из сладких видений.

Инстинктивно вскинувшись и обернувшись, я недоуменно смотрю на старушку. Улыбаюсь и поднимаюсь на ноги.

- Баб Шур, привет! - говорю я, идя ей навстречу.

- Ты как, голубушка? - заботливо интересуется бабка, суетливо вышагивая и одобрительно оглядываясь, - Ты, конечно, молодец, Самойлова! Ишь, какой порядок навела! Хозяйка! И не скажешь, что городская. Будто всю жизнь в селе провела!

- Скажешь тоже, - усмехнулась я, поправляя платок, сползший на плечи, - Мусор убрать - дело нехитрое.

- А вот скажу, - баб Шура недовольно утыкается взглядом на прутик в моих руках с очередным куском уже слабовольно надкушенного мною хлеба, - А это что? Голодная, поди? Ты что ж мне не сказала, хорошо, что я тут кое-чего тебе занести решила…

После этих слов я действительно замечаю висящую на сгибе локтя квадратную корзину, аккуратно накрытую простым вафельным полотенцем. Улыбаюсь еще шире.

- Не стоило, баб Шур, - говорю я, невероятно польщенная заботой соседки, - Я борщ сварила, а хлеб - это так, баловство. Сидела тут, детство вспоминала…

- Ну, ишь, чего надумала, - хмыкает старушка, - Детство… Хотя оно и понятно. Для тебя Юрьево - это пора школьных каникул и всё такое. Но ведь одними воспоминаниями сыт не будешь. Да, кстати. Ты возьми корзинку, пожалуйста… Так вот, детка - тебе уже годков-то много. Замуж тебе пора. Деток махоньких.

Помимо воли морщусь. Не хочу обидеть этим бабу Шуру, но уж больно… Заезженная тема. Надоело. И, как следствие, все мое томное и ностальгирующее настроение мгновенно портится.

- Спасибо, баб Шур, - отвечаю я, стараясь разгладить морщины лица. Беру тяжелую корзину в руки, - И правда, пора. Вот как с хозяйством неожиданным разберусь - так сразу и примусь. И за мужа, и за деток.

Конечно, вру. Но старушке не грех. Пусть потешится надеждой. Все-таки она ко мне всем сердцем. Негоже будет к ней попой.

- Я, наверное, в дом пойду, - говорю и совершенно непритворно зеваю, - Спать охота.

- Притомилась, голубушка, - понимающе кивает бабулька, - Ну, иди-иди, конечно. Я тебе салатик нарубала, овощей кое-каких в контейнеры сложила. Не забудь в холодильник положить.

- Конечно, баб Шур, спасибо.

Наклоняюсь, чтобы поцеловать пожилую женщину в щеку. Та принимает благодарность с радостью и удовольствием. И даже гладит меня по плечу. Потом разворачивается и уходит. По-старушечьи медленно, но все же бодро.