Ника первой жмет “отбой”, а я, со вкусом выругавшись, как и обещал, быстро нахожу необходимый контакт и отправляю малышке номер. Жму на экран зло и сильно, грозя раздавить гаджет в своих пальцах, и только потом сую его обратно во внутренний карман пропахшего гарью пиджака.
- Та самая Ангелина? - спрашивает Артемьев, - Которая Разумовская?
- Та самая, - рявкаю я на ни в чем не повинного помощника, но тот и бровью не ведет.
Оно и верно - не его косяк, что охрана ЖК пропускает всех, кого не попадя. А тому, что она знает адрес моего дома, я не удивляюсь совершенно. Откуда-то же она узнала, что я живу в Юрьево. И дом мой нашла. Нашла, стерва, приехала и сцену устроила…
Прожженная, лживая и зазнавшаяся баба. Вот только не уверен, что шибко умная. Так тупо повести себя… Это что ж в блондинистой башке должно быть? Или она настолько уверена в своих силах и внешних данных?
Именно Артемьев в свое время на нее информацию собирал. Крутилась около меня больно много и навязчиво, вот и дал команду нашим.
И, как оказалось, не зря.
А зря оказалось то, что я спустил ее проказу с рук. Плюнул и забыл, занявшись другим делом.
Черт… Вот же сука… Беременна она. Ага, как же.
А что она еще наплела моей малышке?
Я настолько разъярен, что даже не рефлексирую по поводу не совсем нормального поведения Ники.
“Милый”
“Дорогой”
И голосок такой - нежный, игривый и сладкий.
Мне бы, наверное, обрадоваться и начать млеть.
Но не с игры, явно устроенной напоказ. Вот если бы мы были наедине - тут другое дело. Хотя в постели Ника, конечно, та еще импульсивная девочка. И не так изъяснялась в порыве возбуждения и оргазмических конвульсий. Иногда - восторженно. Иногда - пошло и открыто, явно беря с меня пример.
Воспоминания против воли пролезают в башку и оперативно отзываются в паху. Но я по-прежнему страшно раздражен, поэтому мысленно отмахиваюсь и переключаюсь на реальность.
Дело, из-за которого Артемьев так жёстко выдернул меня из наполненных незамысловатыми, но приятными планами выходных, вылезло неожиданно и гадливо. Учитывая, что техника и обслуживание всех моих помещений всегда на уровне, я сразу подумал о неестественности пожара. Но без экспертизы разбираться смысла нет - вот и приходится ехать на склады, чтобы лично не только проконтролировать процесс устранения катастрофы, но и оценить степень ущерба.
Хотя на Артемьева все-таки ворчу. Что, зря я его помощником назначил, а Пантелеева - замом с правом подписи? Без меня вообще никак?
С другой стороны - такого не случалось со времен бандитских разборок и не всегда легального периода моей деятельности. А неожиданный пожар - это мысль задуматься о конкурентах и способах их не только вычислить, но и наказать. Не так грубо и явственно, естественно. Хватит и по закону.
На данный момент даже моего не экспертного взгляда было достаточно, чтобы понять - эпицентром пожара стали не складские помещения как таковые. Так что дело не в проводке или размерах, когда очень трудно вычислить источник огня. И хотя материал и товар пострадали очень сильно, хуже всего пришлось небольшому офису с кабинетами. Здание оказалось разворочено настолько, что сомнений не осталось - это не банальный пожар, а самый настоящий взрыв. А чему взрывать-то в офисном здании? Разве что… холодильнику. Из-за короткого замыкания или еще чего. Но у нас должны стоять дорогущие и качественные предохранители. Да и не даст взорвавшийся холодильник такого эффекта, я уверен.
Вместе с огнем пропали и сервера, и огромное количество бумажных документов. Это еще хорошо, что, по словам Артемьева, резервное копирование происходит регулярно и в плане электронных файлов можно быстро все восстановить. А денег как таковых не было, даже в бухгалтерии. В эпоху электронных счетов все давно перешло в виртуальное пространство.
Но это меня не волнует совершенно. В конце концов, есть страховка.
Хреново другое - люди. Пострадавшие, мать его, в пожаре люди.
Оттого сейчас на парковке, всегда спокойной и полной деловитого движения, царит громкая и неприятная суета. МЧСники, пожарники, врачи и санитары носятся вокруг, а сам я только полчаса закончил непростой разговор с полицейскими и фсбешниками.
Никто, слава богу, не погиб. Но ожоги - это тоже неприятно. Ясень пень, я каждому оплачу и лечение, и выходное пособие. На период восстановления придется нанять дофига людей, чем займется отдел кадров и сам Артемьев - у мужика просто нет другого выхода. Ну, и мне придется держать все под контролем, раз я здесь. Ни он, ни Пантелеев не будут работать в обход меня, особенно в столь щекотливом вопросе, даже при всем желании не тревожить меня лишний раз.
Ведь одно дело - управление и решение мелких задач и проблем. И совсем другое - реальное уголовное дело. Если, конечно, это и правда поджог или подрыв…
Разумеется, на фоне этого история с Ангелиной выглядит совершенным пустяком…
Так какого хрена я так бешусь? Почему, закончив с официальщиной и бюрократией, я несусь домой, игнорируя водителей в соседнем ряду и безбожно подрезая боковые потоки? От водителя, несмотря на желание Артемьева, я отказался, забрав одну из служебных машин. Со мной поехал безопасник, который от стиля моего вождения бледнел, краснел и мысленно наверняка костырял по полной программе. Но ничего не говорил. Попытался один раз. И я всего несколькими словами заткнул его, короткими и емкими фразами объяснив, что безопасность безопасностью, но в гневе я страшен. И мстителен.
- Свободен, - бросаю я строго, припарковавшись и заглушив мотор.
Задерживаться, чтобы еще точить лясы, я не собираюсь. И поэтому телохранитель кидает уже в мою спину:
- Если планируете куда-нибудь выходить, сообщите. Я отправлю вам сообщение, чтобы высветился мой служебный номер.
Я лишь отмахиваюсь. Не до тебя сейчас, парень, ей-богу.
Кажется, лифт тащится едва-едва. Сам понимаю, почему я так нервничаю. Больная фантазия рисует картинки, одна страшнее другой - начиная от заплаканной Ники и заканчивая абсолютно пустой квартирой.
Последнее раздражает меня сильнее всего. Вот прям до дрожи.
Стыдоба-то какая…
Но, представляя пустую квартиру, в которой еще витает запах женщины - моей женщины! - я чувствую такой страшный спазм и зияющую дыру в груди, что это почти физически больно. Я даже непроизвольно сжимаю ткань рубашки на груди, будто пытаясь напомнить себе, что это бред. Что неправильно - так живо и эмоционально реагировать хоть на что-либо.
Но меня будто препарируют. Вот так просто, наживую, без анестезии. И ворошат внутри кишки, будто это какой-то гребанный салат, а не жизненно важный орган.
И сердце… Проклятая мышца то пускается вскачь, то замирает, будто испугавшись.
А я действительно боюсь. Мне страшно представить, что я с такой легкостью просрал то, что, кажется, только-только наладил, исправил, построил…
Хотя, конечно, нифига я не построил. Еще слишком мало времени прошло. Омерзительно мало и от этого…
Вот нихрена не легче.
Все, что могло бы быть, что могло бы только построиться, может быть похерено одной гребаной блондинкой, возомнившей о себе невесть что?!
Дико, но у меня даже руки дрожат, пока я ключом открываю дверь. Тут еще есть электронный замок, но сомневаюсь, что Ника активировала его…
Так и есть. Два щелчка от поворота ключа, и я слишком сильно дергаю ручку, чтобы распахнуть дверь.
В квартире не тихо. Играет какая-то музыка, и это уже заставляет меня облегченно выдохнуть.
Не разуваясь, я бросаюсь вперед. Гостиная. Пусто. Кухня. Пусто. Кабинет…
В кабинете Ника.
Лежит себе спокойно с книгой в руках. Одна нога опущена на пол, вторая - закинута на спинку. При моем эффектном появлении поднимает глаза, а в них - легкое недоумение, мгновенно сменяющееся тихой радостью.
Она правда рада? Или это обманчивый свет от торшера, горящий над головой?
- Привет, - проговаривает она дружелюбно, опуская ногу и садясь, - А я и не слышала, как ты вошел. Всё в порядке?
- Привет, - глухо повторяю я за ней, а сам пристально вглядываюсь в голубые глаза и совершенно спокойное и расслабленное лицо.
И ничего толком, кроме как расположения и добродушия, не вижу.
Она не вскакивает и не нервничает. И выглядит… Такой домашней. И такой милой. Особенно с книгой, которую положила на колени. Читала? Серьезно?
Я подхожу к дивану и сажусь рядом. Обнимаю за плечи, притягивая к себе, но вместо того, чтобы поцеловать, чего хочется безумно, просто приближаю друг к другу наши лица.
И снова Самойлова удивленно распахивает глаза. Но при этом смотрит прямо, без какого-либо смущения.
- Что случилось? - спрашивает она тихо.
- В смысле - что случилось? - я говорю тихо и осторожно, потому что на самом деле хочется рявкнуть. Поэтому старательно сдерживаюсь.
- У тебя лицо… Как будто кто-то умер. Все настолько плохо? Ну, из-за чего тебе пришлось утром уехать?
Серьезно? Так вот что ее взволновало?
Но не буду же я, в самом деле, нагружать ее своими проблемами.
К тому же у нас с ней есть другой нерешенный вопрос.
- Ничего такого, из-за чего нужно беспокоиться, - немного кривлю я душой, но искусно это скрываю, - А вот об Ангелине надо поговорить…
- Я слушаю, - спокойно отзывается Ника, касаясь пальчиками моего лица.
- Как она попала сюда? - первым делом спрашиваю я, хотя как раз это меня не особо интересует.
- Я подумала, что это курьер что-то забыл. Он пришел буквально за минуту до нее. Вот дверь и открыла.
- Ясно. С охраны надо взыскать. Она не должна была даже через парадную пройти, не то, чтобы подняться на этаж.
- Вот как…
- И что она сказала?
- Ничего особенного. Что вы были в отношениях. Что любит тебя до безумия и снова хочет быть с тобой. Что беременна.
- И ты ей поверила?
- Ну… Вы определенно знакомы, это я поняла еще в ресторане. Да и встречала я ее раньше, в Юрьево еще.
- В Юрьево? - переспрашиваю я удивленно.
- Да. В первый же день, поздним вечером. Ее машина остановилась около моего дома, я вышла, а она попросила закурить. Только она, похоже, меня не узнала.
- Ла-а-адно… Дальше давай.
- Что дальше? Она девушка красивая, явно из твоего окружения. Нет ничего удивительного в том, что спали. Ведь спали?
Я не вижу смысла скрывать правда. Поэтому киваю.
Ника, как в зеркале, повторяет за мной это движение. А еще немного отодвигается, упираясь ладонью в мою грудь. Очень знакомый, между прочим, жест.
- Тогда это правда твой ребенок, да, Лев? Что думаешь делать?
Я глубоко вбираю в легкие воздух и, сдерживая раздражение, сжимаю кулаки. Но заставляю себя, поджав губы, покачать головой и как можно спокойней сказать:
- Если Разумовская и беременна, в чем я очень сомневаюсь, то не от меня. Раньше я всегда был крайне осторожен и предохранялся. Секс у нас был всего единожды, к тому же я не кончил. Так что это исключено.
- Вот как… - повторяется, кивнув, моя девочка, - Я поняла тебя.
- И? - я снова пытливо вглядываюсь прямо в глаза Ники, - Твой вердикт?
- Расстроена ли я? - спрашивает будто саму себя Самойлова, - Да вроде бы нет. Не думаю. Немного растерялась, когда эта женщина пришла, вся из себя такая стильная, модная… Красивая.
- Считаешь ее красивой?
- А ты разве нет?
- Мы сейчас серьезно будем это обсуждать?!
Вот черт… Я снова ведя себя, как придурок. Эмоции берут вверх, поэтому надо срочно брать себя в руки…
- Но она и правда красивая, этот факт трудно отрицать, - с философским видом отмечает Ника, - И вряд ли она одна такая…
Такая - это какая?
- … кто стремится к твоему вниманию, - тут же поясняет она, - И таких будет еще немало. Если я сейчас не ревную и не подозреваю тебя, это не значит, что так будет всегда. Будешь ли терпеть мои обижульки постоянно?
Не могу удержаться от усмешки. А потом - и от смеха. Но в грудине разливается предательское такое тепло от слова “всегда”.
- Обижульки, говоришь? - спрашиваю я, - Ника, по дурной молодости я всякое творил, что правда, то правда. Но давай договоримся сразу, даже если это прозвучит грубо и неприятно - пока ты со мной, то и я с тобой. И больше ни с кем. Ни интрижек, ни флирта, ни секса. Ни с кем, кроме тебя. Но если вдруг… что-то пойдет не так… я сразу всё тебе расскажу. По чесноку.
- Увы, нет гарантии, что ты сделаешь именно так, не правда ли?
- И все-таки я не привык врать.
- Но ведь ты мне уже врал. О том, что ты простой рабочий на конюшне.
- Ой, да ладно тебе! Не врал, а скрыл. Шифровался. Особенно после того, как Ангелина заявилась в тот вечер… Знаешь, я довольно давно живу в Юрьево. Обособленно. Уединенно. И езжу в Москву только по необходимости. Я поставил доверенных и верных мне людей, спокойно получаю свои дивиденды и живу на них. Но ты совершенно права - в свое время я получил достаточно внимания от желающих окольцевать меня. Не скажу, что не пользовался этим - нрав у меня далеко не ангельский, и если представлялась возможность, я пользовался этим по полной. А потом устал.
- И ты говоришь все это, потому что…
- Потому что еще вчера я свою позицию озвучил. Я хочу жениться. На тебе. Хочу семью. С тобой. И детей хочу. Наших с тобой детей.
Ника заметно тушуется. Румянец вспыхивает на ее скулах, а длинные изогнутые ресницы пару раз хлопают, как у куколки.
На ее округлом лице - смесь недоверия, удивления и одновременно - тихого восторга.
Потом ее взгляд немного туманиться - совсем как тогда, когда я застал ее с книгой. Будто она что-то видит перед собой. И смущается этого.
…Она молчит.
Я тоже. Поднимаю руку, чтобы обхватить ее подбородок и привлечь Никино внимание к себе.
- Эй, малыш… - зову я мою девочку тихо, - Только давай без паники, лады? Пусть всё идет своим чередом, помнишь? Мы просто попробуем, а там… будь что будет.
- Будь что будет? - лишь через несколько секунд шепотом переспрашивает Ника, пока я успокаивающе глажу ее второй рукой по спине, - А что, если я влюблюсь? Очень сильно и серьезно? А потом надоем тебе, и ты поймешь, что сотворил страшную глупость, связавшись со мной?
Бах!
Это сердечная мышца громко и сильно ухает внутри и тут же замирает.
Между прочим, это довольно больно.
Но это приятная боль.
Моя пугливая и осторожная девочка…
Какая же она… Какая…
Моя!
Единственная!
Другая бы на ее месте, та же Ангелина, мгновенно бы растеклась, принимая подарок судьбы в моем лице.
Но вот только никакой я не подарок. Да, богатый. Да, и мордой, и телом еще ничего. Но Самойлова смотрит на все трезво, даже на собственные чувства.
“Если влюблюсь”, - говорит она.
Да ты, моя девочка, уже давно втрескалась в меня по уши. И потому осторожничает и боится, что же там, дальше?
И она права. Мы не в сказке живем, где “долго и счастливо” - это норма.
Это жизнь, мать ее. И в ней никогда нельзя быть ни в чем уверенным.