Марина
В аэропорту сразу за стойкой регистрации нас встретила миловидная женщина примерно сорока лет. Как выяснилось позже, эту статную блондинку с пронзительными зелеными глазами звали Инга Вениаминовна, и она была управляющей парижского отеля Артема. Муж объяснил, что несмотря на все свое желание и стремление выучить французский, в этом деле он еще не преуспел, так что госпожа Раевская любезно согласилась быть нашим переводчиком на все время пребывания в городе.
До клиники мы добирались под мелодичное щебетание Инги Вениаминовны. Свою роль гида она выполняла с таким завидным энтузиазмом, что невольно заразила своим огоньком и меня.
Я и не поняла, как спустя каких-то полчаса увлеченно рассказывала ей о своей первой поездке во Францию.
По сути, это было мое первое большое самостоятельное путешествие. Никогда не забуду, как радостно трепетало мое сердце, когда я сошла по трапу в аэропорту Бове. Казалось, что весь мир лежит на ладони и нет ничего невозможного. По крайней мере, так кричал мой юношеский максимализм. Такой же наивный и до безнадежного романтичный, как и я в те далекие времена…
В этот раз, когда мой голос предательски задрожал, а густая зелень за окном начала сливаться в одну большую кляксу, я не сопротивлялась, когда Артем накрыл мою ладонь своей и крепко переплел наши пальцы. Как ни странно, но этот большой и сильный мужчина считывал все мои эмоции с невероятной точностью, подобно опытному наблюдателю, который часами сидит на своей позиции, выжидая «тот самый» момент. И стоило мне немного взгрустнуть или задуматься о чем-то, как он оказывался рядом. Согревал своим теплом, даря незнакомое ощущение защищенности, и молча, одними глазами напоминал, что я больше не одна.
Наш небольшой кортеж, состоящий из трех одинаковых автомобилей премиум класса, бесшумно затормозил напротив тенистой аллеи. За высокими кронами деревьев показались светящиеся на ярком солнце окна известной частной клиники.
Сердце мое болезненно сжалось, по спине пробежал колючий мороз.
Где-то там, за одним из этих окон лежала моя сестра. И сколько бы я не говорила себе, что я ей не нужна, душа все равно рвалась к своей половинке, уничтожая все мыслимые и немыслимые барьеры.
— Марин, — на секунду Артем замолчал, устремив на мой застывший профиль сканирующий взгляд. — Ты же помнишь, что я тебе сказал?
Я машинально кивнула.
Слова мужа звучали в моей голове, не затихая ни на миг.
Только благодаря им я все еще держалась, хоть никогда и не считала себя сильной и, тем более, бойцом. Сколько бы не было в моей жизни проблем, я всегда предпочитала бегство. И никогда не боролась.
Сначала я бежала от нерадивой семьи и ненавистного Гордеева, потом уже от себя и своих воспоминаний. Меня это вполне устраивало, ведь куда спокойнее знать, что враг где-то далеко, чем видеть его прямо перед собой…
А с Артемом мне впервые захотелось выйти своим страхам навстречу. Один на один. И пусть пока это самые безобидные из всех, главное же, что я не испугалась. Впервые в жизни я решила, что больше не хочу убегать. И вот я здесь. Слабая, дрожащая от страха и трепещущая от одной мысли, что мне предстоит выйти из этой машины и встретиться лицом к лицу с теми, кто столько лет старательно уничтожал мою психику…
— Ничего не изменилось, сладкая. Я знаю, тебе сейчас тяжело. И будь моя воля, я бы навсегда оградил тебя от общения с этими людьми, но… так нельзя. Бегство — это не выход. Да и ты больше не одна, чтобы бояться их, — он медленно провел ладонью по моей щеке, взял за подбородок и повернул к себе лицом. — Встреча с родителями — первый шаг на пути к свободе. И мы сделаем его вместе. Хорошо?
— Да, — я на мгновение закрыла глаза. Сделала глубокий вдох. Снова посмотрела на него и улыбнулась. — Идем?
Артем кивнул, вышел из машины и протянул ко мне руки.
— Я уже обо всем договорился, — сообщил он, когда мы подходили к нужной палате. — Тебе разрешили к ней зайти, но только на пять минут. Мы с Ингой будем пока у врача, я хочу обсудить с ним программу лечения…
Пораженная его словами я резко обернулась и, вскинув голову, встретила невозмутимый взгляд серых глаз.
— Подожди… Ты хочешь сказать…
— Все расходы на лечение и реабилитацию я беру на себя, — подтвердил спокойно, словно речь шла об очередном проекте. — Марин, прошу тебя. У меня достаточно денег, чтобы сделать это. Тем более, что твоя бабушка всецело на моей стороне!
— Что?! Ты звонил моей бабушке?! — зашипела я.
Мне было дико от того, что кто-то лез в мою жизнь и пытался устанавливать в ней новые правила. Тоже самое делал и отец, когда считал, что имеет полное право распоряжаться моей судьбой только лишь потому, что дал мне жизнь.
Моя свободолюбивая творческая натура не терпела никаких рамок. Я бежала от них всю жизнь не ради того, чтобы снова незаметно стать пешкой в чьей-то новой игре.
— А что в этом такого? — искренне удивился Артем. — Ты моя жена, Марин. Нет ничего удивительного в том, что я забочусь о тебе.
— Мне не нужно, чтобы обо мне кто-нибудь заботился. Я давно уже привыкла делать это сама.
— Придется отвыкать, — пожал он плечами. Подождал секунду и добавил чуть мягче: — Мне действительно нравится и хочется это делать. Разве ты не понимаешь?
Я замялась.
Не знаю, что именно заставило меня усомниться в своей правоте. Был ли это его вкрадчивый тон или всему виной обжигающий взгляд, который казалось видел меня насквозь, но я вдруг замялась.
— Понимаю. Это… это из-за твоего статуса. Я должна соответствовать…
— Из-за него тоже. Во всяком случае так было в самом начале, когда я еще не знал, какое сокровище досталось мне под видом избалованной наследницы, — он неуверенно улыбнулась, и мое сердце тут же растаяло. — Давай попробуем начать сначала. И я буду заботиться о тебе. А теперь, — Артем подтолкнул меня к двери, ставя невидимую точку в нашем споре, — иди к сестре. Я зайду за тобой через пару минут.
Мне ничего не оставалось, как покорно повиноваться. Закрыв за собой дверь, я тяжело сглотнула. Грудь будто могильной плитой сдавило, стало невозможно даже дышать. От ненавистного запаха лекарств и болезней желудок скрутило в тугой жгут, а в висках запульсировал скачущий пульс.
Я медленно убрала ладонь от двери и повернувшись, устремила взгляд на свою бессознательную копию. Из глаз тут же брызнули слезы, по щекам заструились соленые реки.
Она лежала на кровати, словно неживая. Нежная фарфоровая статуэтка, в котрой едва теплилась жизнь. Та самая избалованная и взбалмошная наследница, которую я любила каждой клеткой своего слабого тела. Моя половинка.
Марина
Шаги давались тяжело, даже болезненно. Тело противилось каждому движению, сердце подпрыгивало в такт неровным шагам и билось где-то в области горла, прерывая дыхание.
Застыв у постели сестры, я опустилась рядом с ней на колени.
Она казалось такой нежной, совсем прозрачной. Уродливые синяки расползлись по некогда прекрасному лицу, окрасив в его ужасный зеленовато-желтый цвет. От тонких, почти невесомых запястей отходили длинные трубки капельниц, маска закрывала половину ее лица, лишая нас последнего сходства.
Я смотрела на Машу, вглядывалась в мертвенную бледность впалых шек, чувствуя, как тонкая нить нить между нами становится совсем невидимой, как паутина…
— Маша, — не то шепот, не то стон с трудом перекрыл гудение медицинской аппаратуры. — Машенька…
Грудь сдавило стальными обручами.
Осторожно, боясь причинить ей боль, коснулась едва теплой ладони сестры. Наклонилась и прижалась к ней губами.
— Я здесь, родная, я с тобой. Пожалуйста, не сдавайся… Борись, милая. Ты сильная, самая сильная из нас. Я знаю, ты не сдашься! Ты ведь не умеешь проигрывать…
Внутренности разрывало от ментальной боли, в глазах темнело, все расплывалось, руки лихорадочно искали хоть какой-то отклик от любимой половинки, но боль не уменьшалась. Она рвала на части, сжигала заживо, расщепляла на атомы.
— Помнишь, когда нам было пять, я упала и сломала руку… Я тогда плакала, не останавливаясь, перепугала всю прислугу. И только ты не испугалась. Ты сказала, чтобы я взяла тебя за руку и поделилась своей болью с тобой, — улыбнувшись сквозь слезы, я прижалась лбом к ее виску, втянула слабый, едва уловимый запах лаванды. Любимый аромат моей сестры.
Словно кадры старого диафильма, перед моим мысленным взором пронесли картины далекого прошлого. Давно затерявшиеся в памяти дни снова предстали перед глазами, возвращая меня в детство. Туда, где еще не было никакой болезни, где бизнес родителей процветал и радовал их большой прибылью. Где между нами с Машей не стояла огромная невидимая стена, и мы были едины…
На глаза опять навернулись слезы, и внезапно я со всей отчетливостью осознала, что чуть не потеряла своего родного и близкого человека на свете. Из-за постоянных козней наших непутевых родителей мы едва не стали друг другу чужими. Навсегда.
Но больше так продолжаться не будет! Я никому не позволю разлучить меня с сестрой. И если потребуется, даже в ад за ней спущусь, на встречу с дьяволом!
— Я люблю тебя, Маш. Я очень сильно тебя люблю… Ты только не сдавайся. Не смей сдаваться, слышишь? А я сделаю все, что в моих силах. Ты будешь жить, Машунь! Ты. Будешь. Жить. Все будет хорошо, я обещаю тебе.
Закрыв глаза, легонько коснулась губами ее макушки. Меня не было рядом с Машей, когда ей сообщили о страшном диагнозе. Родители решили держать новость об ее болезни в секрете, и мне предстояло разыгрывать роль сестры перед ее учителями, старательно поддерживать для них легенду об идеальном семействе Куликовых. Тогда я была еще слишком мала, чтобы понять, насколько глупую и бессмысленную игру они затеяли. Много лет я жила двойной жизнью, пока моя сестра вела ожесточенную борьбу с собственным организмом и росла, впитывая ядовитые рассказы о том, какая же у нее вредная и завистливая близняшка.
Дети не умеют ненавидеть, они лишь проецируют все то, что вкладывают в них родители. Теперь я это понимала.
Чуть отстранившись, с удивлением заметила одинокую слезинку, медленно ползущую по щеке Маши. Сердце мое дрогнуло, подскочило так высоко, что едва не выпрыгнуло из груди.
— Машунь? Ты слышишь меня? — спросила робко.
Вытерла соленую каплю подушечкой пальца, несколько секунду напряженно вглядывалась в умиротворенное лицо сестры и ждала. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы она открыла глаза и посмотрела на меня, улыбнулась своей очаровательной кошачьей улыбкой, сказала, что слышала каждое мое слово и…
Но она не проснулась. Продолжала спать глубоким сном, сквозь пелену которого мне было не пробиться.
— Я приду еще, — обещаю, поднимаясь. — Я буду приходить до тех пор, пока ты не выздоровеешь. Обещаю.
Попрощавшись, я вытерла лицо ладонями и повернулась, собираясь уходить. Но не успела я сделать и шага, как щелкнул замок и дверь резко распахнулась.
Я подняла взгляд и столкнулась с пылающей бездной светло-карих глаз. На меня, не скрывая своего презрения, смотрела мама. Ее взгляд обжигал похлеще огня.
В груди больно защемило.
Я инстинктивно шагнула назад и, нащупав за спиной, изголовье кровати, сжала ее.
Не говоря ни слова, мама двинулась на меня.
— Я уже ухожу, — произнесла как можно спокойнее и попыталась ее обойти, но она не позволила.
Схватив меня за руку, заставила остановиться.
Теперь она стояла спиной к Маше, а я к двери. Стальной захват на моем запястье становился все сильнее, длинные миндальной формы ногти больно вонзались в кожу, оставляя на ней синяки и красные полумесяцы.
Мы молча смотрели друг другу в глаза совсем как чужие, и я чувствовала, как кровь в моих венах медленно превращается в лед.
Состояние Марии хоть и не улучшалось, но и не вызывало опасений. Ее лечащий врач — мосье Поль говорил убедительно, заверяя Артема в благополучном исходе сего предприятия. Высокий седовласый мужчина с приятным и открытым лицом располагал к себе и вскоре даже присутствие переводчика и необходимость общаться через третье лицо, перестали напрягать. Согласно прогнозам специалиста, девушка в скором времени должна прийти в себя и после непродолжительного курса восстановления можно будет начать подготовку к пересадке.
В свою очередь Королев заверил доктора, что берет на себя все расходы на лечение и содержание свояченицы. Обменявшись крепким рукопожатием и наилучшими пожеланиями, мужчины вышли из просторного кабинета и двинулись в сторону нужной палаты в дальнем конце длинного белоснежного коридора.
Инга Вениаминовна, молча, шла следом. На случай, если у Марины возникнут какие-то вопросы к врачу и ей потребуется помощь.
Уже у дверей Артем уловил приглушенный женский голос. Знакомое шипение тут же воссоздало в голове образ тещи, и мужчина нахмурился.
Заметив перемену в поведение босса, опытная сотрудница тут же поспешила отвести мосье Поля в сторону, подальше от места происшествия. Все, кто хорошо знал Королева и видел его в гневе, старательно избегали ситуаций, когда хваленое самообладание могло дать трещину.
Артем уже взялся за ручку, намереваясь ворваться и поставить змеюку на место, но следующие слова заставили его задержаться:
— По-твоему любовь только так и проявляется? — Марина говорила спокойно, без тени робости или страха. В отличие от матери она не кричала, не пыталась никого унизить. Она просто была собой. — Постоянное самопожертвование и притворство? Это и есть любовь?
— Уж точно не то, что ты сделала, — не унималась Оксана. — Еще и строила из себя святошу, разыгрывая фригидность. А сама, завидев Королева, тут же забыла о своих страхах. Он уже спал с тобой? За сколько ты ему продалась?
Артем вздрогнул.
Злость вперемешку с презрением накрыли с головой. Стало противно, гадко от того, что есть такие люди. От осознания, каково приходилось Марине все эти годы рядом с такими родителями.
Да эту женщину даже в мыслях нельзя называть матерью! Ведьма — да, мама — никогда.
Мужчина выдохнул и гневно сжал кулаки. Она поплатится. Они все поплатятся. За все.
Дернув ручку так, что едва не вырвал ее, толкнул дверь. В два шага пересек палату и встал перед тещей, закрывая хрупкую фигурку собой.
Повисла тишина, ее нарушало лишь мерная работа медицинского оборудования да рваное дыхание женщины напротив. А она выглядела поистине устрашающе. В расширившихся глазах плескалось пламя, такое ядовитое, как она сама. Только сейчас, окинув ее внимательным взглядом, прямым и считывающим, Артем обнаружил, что в этой даме нет и тени благородства, какое он видел в Марине или ее бабушке. Наглая, самовлюбленная пустышка с раздутым, раскормленным, как новогодний поросенок, самомнением. На деле же — ничего, кроме ухоженной оболочки. Пустота завернутая блестящей фольгой.
— В чем дело? — спросил он с тихим ледяным тоном. Пришлось приложить немало усилий и не нарушить норм приличия, хотя с такой собеседницей это не казалось ему предосудительным. — Почему замолчали? Кажется, вы спрашивали Марину про наши с ней отношения. Нравится копаться в чужом белье?
Она открыла рот, но не выдавила ни звука. Прежняя бравада испарилась так же быстро, как высыхает капля воды в знойной пустыне.
— Итак. Я жду ответа.
И снова никакой реакции. Ноль эмоций, все та же звенящая пустота.
— Артем, не надо, — робкая просьба заставила его обернуться.
Марина стояла рядом, ее ладонь была прижата к его предплечью, в глазах читалась непреклонность. Сколько он ни вглядывался в утонченные, словно высеченные из гранита, черты, так и не нашел ничего другого.
— Идем. Я не хочу больше тут оставаться, — повторила девушка, продолжая держать его за руку.
Пройдясь по ней взглядом, Артем вдруг заметил на внутренней стороне тонкого запястья едва заметную красную полоску крови и резко втянул воздух, когда понял, что это. Их источник нельзя спутать ни с чем другим.
Внутри него будто вулкан взорвался, ударил точным выстрелом в мозг, затмевая разум.
Он стиснул челюсти. Молчал, хотя очень хотелось проораться. Громко. Желательно с матом.
— Артем, прошу тебя, — взмолилась Марина, вмиг почувствовав его настрой. — Не нужно ничего. Уйдем отсюда… пожалуйста.
Медленно, не отрывая от неё глаз, протянул руку и, приобняв Олененка за плечи, полоснул по ее матери острым как бритва ледяным взглядом.
— Благодарите бога, что подарил вам столь чуткую и мягкую дочь. Вы с мужем до сих пор целы на свободе только благодаря ей. Но учтите, она больше не та беззащитная девочка, которую можно использовать для своих целей. У Марины есть защитник, и я никому не позволю причинить ей боль. Запомните это и передайте Владимиру. Как бы она вас не жалела, мое терпение не железное.
Марина молчала. Спрятав лицо за его предплечьем, даже сквозь одежду обжигала. Её дрожь передавалась ему, волнами проносились по телу, оседая на сердце невидимой пылью.
Прикрыв на мгновение глаза, Артем велел себе успокоиться. Как бы сильно Оксана не действовала ему на нервы, с женщинами он не воевал. Но это не помешает ему указать ей её место. Нравится Куликовы или нет, но он теперь муж Марины. Причем законный и самый что ни на есть настоящий. А в той семье, где рос Артем учили с пелёнок: мужчина в ответе за свою половинку.
— Просто держитесь от моей жены подальше, — процедил он сквозь зубы и, легко подхватив притихшую супругу под руку, вышел из палаты.
Королев не любил, когда с ним играли. Но еще больше он ненавидел, когда трогали его любимых. И пусть пока Марина всячески отрицала и отвергала его заботу, отступать он не собирался.
Она — его.
А свое он привык защищать.
Любой ценой.