Илья проснулся от громкого плача Яна и, протерев глаза, с ужасом увидел, что на часах уже больше десяти утра. По-видимому, из-за тяжелой ночи он в полудреме выключил будильник, который зазвонил к первому кормлению ребенка, и сразу опять провалился в сон. Радиоустройства у супругов не было: оба решили, что в маленькой квартире оно ни к чему, а Ян начинал плакать только когда был очень голоден или болел.
— Хорошо выспался, папаша хренов, — произнес Илья сквозь зубы, едва не ударив себя по лицу. Он бросился к сыну и увидел, что Лены в спальне нет, а ее постель аккуратно застелена.
«Нет, об этом потом будем думать» — тут же сказал себе Илья и подхватил Яна на руки. Лицо мальчика было уже малиновым от напряжения, глазки опухли, голос немного сел.
— Все, все, я здесь, я с тобой, — торопливо заговорил Илья, поглаживая пушистую голову ребенка. — Не надо плакать, мы сейчас будем умываться, завтракать, а потом обо всем подумаем...
Ян слегка отвлекся, затих, и Илья понес его в ванную. Там он автоматически приметил, что с полочки исчезла зубная щетка жены и ее гребешок с затейливой ручкой, украшенной цветной эмалью. Подмыв ребенка, он, как был с постели, босиком, в трусах и майке, отправился с ним на кухню и начал соображать.
«Так, молоко в семь часов мы уже пропустили. Что теперь делать, сразу кашу или все-таки дать молоко? Наверное, лучше кашу, а если захочет добавки, тогда уж и молока попьет».
Илья залил смесь кипятком, и пока она настаивалась, позвонил на работу и сообщил, что сегодня не придет.
— У меня сын заболел, — сказал он первое, что пришло в голову, хотя прежде не любил подобные отговорки. Однако в его голосе, по-видимому, проскользнуло нечто такое, что начальник даже не спросил про жену и лишь пожелал, чтобы все поскорее уладилось.
После этого Илья покормил Яна и дал ему старый журнал. Пока мальчик увлеченно рвал страницы и шуршал ими, он наконец смог позавтракать сам, а когда уже помыл посуду, неожиданно позвонила Майя.
— Да, мама, — механически ответил Илья. — Что случилось? Как там отец?
— У нас все ничего, уже выправился. А вот вы как? У меня что-то сердце еще с вечера не на месте. Ну что ты молчишь-то? Позови сюда Лену!
— А Лены нет, — наконец промолвил Илья.
— Как нет?
— Ну так, она ушла.
— Что значит ушла? Ну сколько можно из тебя вытягивать? — возмутилась мать. — Ты что-нибудь предпринял?
— Да что мне предпринять-то, мама? Лены здесь нет, а я с работы отпросился, с Яном сижу.
— Погоди ты с работой! Ты хотя бы ей позвонил? Надо же узнать, где она и что с ней!
Однако сын ничего не ответил, и Майя спросила уже со страхом:
— Илюша, да что у вас произошло?
Тут Илья в самом деле был поражен: в последний раз мать называла его так еще лет в четырнадцать. Внутри все обожгло болезненной жалостью к ней, к сыну и к самому себе, и он сказал, кое-как взяв себя в руки:
— Ты все поняла, и хватит меня трясти. Нет, я ей не звонил и не собираюсь ее разыскивать, у меня ребенок на руках в конце концов! Я тебе все объясню, но только чуть позже, ладно?
— Вот что, я к вам скоро приеду, — пообещала Майя. — Побуду с Яном, а тебе надо какое-нибудь лекарство принять и отлежаться. Что-то ты мне совсем не нравишься, мальчик мой...
Илья утомленно кивнул. К приезду матери он все же попытался встряхнуться, надел спортивные штаны и побрился. Тут позвонила и Анна Георгиевна, которая с тревогой сообщила, что Лена недавно приехала и не желает объяснять, что случилось и где она болталась несколько часов.
Вкратце Илья объяснил теще, как прошел вчерашний день, и та безнадежно вздохнула.
— Ох, ребята, доигрались вы все-таки, — сказала она. — Может, еще помиритесь? У вас же сын, зачем сразу все рушить! Хочешь, я заставлю ее с тобой поговорить?
— Нет, Анна Георгиевна, я пока не в состоянии. Да и какой смысл заставлять? Может быть, потом, — ответил Илья без особой надежды.
Мать не мучила его расспросами, но заставила съесть оставшийся со вчерашнего дня обед, потом он выпил какие-то привезенные ею капли и немного поспал. Ближе к вечеру Майе пришлось уезжать, и после этого наступил ад: Ян постоянно кричал, а у Ильи не было сил на увещевания. Он просто ходил по комнатам с сыном на руках и порой начинал его трясти почти с яростью.
— Что, ты по ней скучаешь? Со мной тебе плохо? — в конце концов крикнул Илья, совсем потеряв самообладание. — Мне тоже паршиво, но я терплю. Ну не нужны ей мы с тобой! Что теперь? Ты меня можешь хоть немного пожалеть?
Он понимал всю абсурдность таких упреков, однако Ян, как ни странно, притих и с забавным удивлением уставился на отца. Илья вздохнул и погладил его по макушке.
— Ну хватит, хороший мой, хватит, — сказал он уже мягче. — Мы с тобой друг другу нужны, вот и все. Я же тебя никогда не оставлю! Давай-ка успокоимся и компота попьем. Ты какой хочешь, сливовый или яблочный?
Мальчик наконец повеселел, Илья умыл его заплаканное личико и напоил из кружки. Потом он бездумно сел на диван и уложил Яна рядом. Тот быстро нашел себе занятие: взял отца за руку и увлеченно принялся точить об нее режущиеся зубки. Илье стало немного легче и даже показалось, что Лена никуда не пропадала, просто гуляет или спит в соседней комнате.
Однако после того, как ребенок совсем устал и захотел спать, Илья еще больше не понимал, куда себя деть. Он переделал все что мог — помыл посуду, развесил белье, собрал игрушки, вытер и вытряхнул все лишнее. Без особой охоты заливал в себя сладкий чай или кофе, закусывал сухарями с изюмом, пытался что-то читать, соображал, надо ли завтра купить хлеба и молока или запасов хватит на одного.
Но как Илья ни старался отвлечься, в голове острым шурупом застревали мысли о Лене, в которых злость перемешивалась с отчаянной тоской. Он никому не смог бы признаться, что весь вечер ждал: вдруг она позвонит или появится на пороге, хоть растерянная и виноватая, хоть притворно циничная. Скажет, что поговорила с матерью и та объяснила, что, конечно, любит своих детей, что нет никакого семейного проклятия, есть только усталость и странная, глупая тяга к страданиям. И тогда он еще простит, завтра — уже нет.
Илья ненавидел себя за слабость, но истекающие часы и минуты этого ужасного дня волей-неволей питали в нем надежду, что жена еще вернется. Выходит, недорого стоили его слова, что он выделил ей срок до сегодняшнего утра? Но мысль, что время истекло и цифры на дисплее часов уже никак не связаны с их общим будущим, нестерпимо давила на его бедную голову, которую он даже не имел права разгрузить алкоголем или экстремальными выходками. Впрочем, Илья и прежде не питал к ним большого интереса. Сейчас же из глубины подсознания всплывал темный, липкий страх, что к следующему утру не просто закончится его брак, но и в нем самом что-то безвозвратно отомрет. Не постепенно, мягко и циклично, как это происходит со всем живым, как листья облетают к зиме, а грубо и больно, словно лесной пожар, после которого останется черная пустота.
Когда Ян наконец выдохся и уснул, а окна в доме напротив стали гаснуть одно за другим, Илья пошел в ванную и взялся за ножницы. Длинные светлые пряди бесшумно опадали на влажную газету, и вскоре из зеркала на него взглянул молодой мужчина с аккуратной, хоть и слегка неформальной стрижкой и непроницаемыми голубыми глазами на бескровном лице. Обручальное кольцо он оставил в прихожей, когда съезжал с квартиры, а подаренного Леной совенка все-таки забрал для Яна.
Еще до суда Илье пришлось перебраться в родительский дом и оставить Яна под присмотром матери, чтобы нормально работать. Майя заверила, что и так собиралась уходить из ателье и оставить лишь частные заказы, но Илья чувствовал вину за то, что из-за его проблем родителям пришлось ломать свой привычный уклад. Они ни разу его не попрекнули, лишь однажды Петр сказал ему:
— Илья, пожалуйста, помни, что Ян наш внук, а не второй сын. Ты хорошо понял, что я имею в виду?
— Ну конечно, — устало сказал Илья.
И он действительно никогда не злоупотреблял помощью отца и матери, которые нежно любили Яна, но все больше сами нуждались в заботе и поддержке. А вместо заслуженного покоя и приятного досуга с внуком на них свалились тяготы с разводом Ильи.
С Леной он пересекался только в государственных кабинетах, и она даже не сразу узнала его с новой прической. Пару раз она попыталась завязать какой-то личный разговор, но Илья моментально это пресек. Дело вышло тяжелым и, по мнению Ильи, невыносимо вязким, притом что участникам процесса вроде все уже предельно ясно.
Суд, однако, так не считал: оставить восьмимесячного ребенка под единоличной опекой отца все еще казалось чем-то из разряда фантастики. Тем не менее Лена настойчиво утверждала, что не способна исполнять материнские обязанности в силу нервного срыва, что ей необходимо долгое лечение и покой, а сейчас она может даже навредить ребенку. Наконец суд пришел к выводу, что бессмысленно отдавать ребенка матери, которая столь яростно этому сопротивляется.
Через некоторое время Лена оформила отказ от родительских прав, и когда были поставлены последние подписи, Илья подозвал бывшую жену к себе.
Она обернулась и быстро пошла к нему со странным выражением страха и надежды, однако он уже не обратил на это внимания.
— У меня к тебе одна просьба: верни, пожалуйста, свою прежнюю фамилию, — сказал Илья. — Настаивать я, конечно, не могу, но буду тебе крайне признателен.
— Я поняла, — тихо ответила Лена.
Илья лишь кивнул и быстро пошел к выходу. Она еще некоторое время стояла, бесцельно вглядываясь в его удаляющийся силуэт с безупречной выправкой и крепкими плечами.
Дома, вечером того же дня, Петр неожиданно сказал за ужином:
— А на алименты все-таки надо было подать.
Тут Илья чуть не поперхнулся: меньше всего он ожидал услышать это от отца, пылкого сторонника традиционных взглядов на семейные отношения и мужские обязанности.
— Папа, ты серьезно? — спросил он. — Да зачем мне эти гроши? Я сам бы ей приплатил, лишь бы она когда-нибудь Яну жизнь не отравила.
— Ты мне и говорить такого не смей! У любого поступка должна быть цена, — твердо возразил Петр. — Вот пусть бы ее мать и раскошеливалась за плоды своего воспитания, а на ней, с таким клеймом, ни один порядочный мужчина впредь не женился. А ты их от всех проблем избавил по доброте душевной.
— Да забудь ты о них уже, — сказал Илья. — Проблемы они себе и сами создадут, только нашей семьи это больше не касается.
Родители не слишком доверяли его сухому и циничному тону, однако истинные чувства он всегда держал при себе и они не намеревались трогать его больные места.
На озера Лахтины все-таки выбрались вчетвером и показали Яну Финляндию. Осень выдалась прохладной и светлой, небо было подернуто перламутровой дымкой, ледяная вода омывала осколки гранита у берегов, в воздухе пахло хвоей и ландышами. Конечно, пока мальчик не мог оценить всей этой красоты, но ему очень нравилось гулять с отцом и дедом по лесу и там же он сделал первые робкие шаги, чуть не задавив маленький муравейник. Днем Илья с отцом пили местное пиво со смоляным ароматом, а по вечерам Майя варила на троих кофе в специальной древней кастрюле и угощала своих мужчин ржаными хлебцами с брусничным вареньем, которое очень нравилось и Яну.
— Я же говорил, лесной мальчишка растет, — с улыбкой приговаривал Петр, когда они с Ильей сидели на берегу и наблюдали за ребенком. — Жаль только, лесов у нас в Ингрии остается все меньше, никто их не бережет. Здесь-то совсем другое дело, и природа чище, и люди спокойнее и дружелюбнее...
— А домой все-таки тянет, — закончил Илья и хитро посмотрел на отца.
— Ну да, наша земля там, кто бы что ни думал по этому поводу. И я ни за что не желал ее уступить, поэтому и не уехал, в отличие от многих моих друзей. Неважно, что она бедная, холодная, запущенная, кровью политая, — моя! И умирать я буду только возле нашего залива.
— Я тоже, — серьезно ответил Илья.
— У тебя жизнь еще долгая, — мягко сказал отец. — Но вообще ты парень прямой, Илья, впустую словами не разбрасываешься, так что... Есть у меня одна мечта: чтобы и мой правнук когда-нибудь сказал: «Я — ингерманландский финн». Но я этого уже не увижу, поэтому очень надеюсь на тебя.
— Обещаю, что я тебя не подведу.
Петр благодарно пожал руку сына и они неторопливо отправились за Яном.
Вскоре мальчик отпраздновал первый день рождения. Анна Георгиевна позвонила накануне, попросила разрешения проведать внука и вручить подарок, и Илья, конечно, не мог отказать. Впоследствии она все же не исчезла из их жизни окончательно и дважды в год присылала приличные суммы для Яна, поэтому Илья был более-менее в курсе дел их семьи. Старшая дочь, Настя, все-таки развелась с мужем, поймав его на измене, и после этого Анне Георгиевне стало немного легче. Лена же уехала в Москву, пожить у отца и заодно восстановить здоровье. Бывший тесть один раз позвонил Илье и спросил, не нужна ли материальная помощь с ребенком, но тот сдержанно ответил:
— Благодарю, но я в состоянии прокормить своего сына. К тому же юридически вы ему посторонний человек и я просто не имею права брать у вас деньги.
Незадолго до очередного Нового года Илье вдруг позвонила Ира. Она тепло поздравила его и предложила встретиться и погулять вместе.
— И ребята тоже придут, — добавила она. — Да, не удивляйся, сейчас я уже знаю, что вы по-прежнему дружите. Спасибо, что ты их не бросил.
— С удовольствием приду, — тепло отозвался Илья. Ее предложение немного выбило из колеи, но он всегда предпочитал уладить конфликт и единственным исключением оказалась Лена. Однако перед праздником ему не хотелось думать о мрачном. Он купил Ире и мальчикам подарки и они встретились в парке, а потом пошли в кафе. Наевшись торта с чаем, Сережа и Леша отправились еще побегать по тропинкам, а Илья впервые отметил, как Ира похорошела и повзрослела за то время, что они не виделись. Она даже немного подкрасилась и уже не походила на испуганного неоперившегося птенца, каким казалась Илье прежде.
— Как там родители? — спросил он.
— Спасибо, все хорошо. Правда, у папы полгода назад холецистит обострился, пришлось операцию делать, и мама потом долго за ним ухаживала, следила, чтобы он режим не нарушал. Сначала у него здорово характер испортился, зато потом он стал даже как-то мягче, чем до болезни. Так жаль их было...
— Понимаю, у меня отец тоже что-то начал сдавать. Но я, конечно, ему добавил, что уж скрывать.
Илья нахмурился, и тут Ира осторожно тронула его за руку.
— Но тебе сейчас стало легче? — спросила она.
— Как видишь. Да я и не собирался лечь и страдать, жизнь коротка и запасной не будет. Не вижу смысла отравлять ее из-за того, что люди такие какие есть.
— Верно, — задумчиво сказала Ира. — Илья, знаешь, мне надо кое-что тебе сказать. Почему бы нам не начать все сначала? Я обещаю, что смогу стать для Яна матерью, и буду любить его как родного. А потом у нас родятся и общие дети: ты ведь мечтал, чтобы их было много. Помнишь?
Илья с изумлением посмотрел на бывшую невесту.
— Вот это да, — промолвил он. — Признаться, никак не ожидал такого поворота. Ириша, ну ты что? Столько воды утекло, неужели ты вокруг не видела славных достойных парней? На мне что, свет клином сошелся?
— А мне кажется, что ты лукавишь и на самом деле сразу понял, зачем я пришла. Может, я бы и смирилась со временем, но если ты теперь тоже один, так наверное, судьба так распорядилась. Ты в подобные вещи веришь?
— Во-первых, я уже не один, и это навсегда. А во-вторых, прости за прямоту, но это никак не связано. Неужто тебе будет приятно сойтись со мной только из-за того, что у меня не срослось в другом месте?
— Илья, есть вещи, которые для меня важнее самолюбия и гордыни, — возразила Ира.
— Ну какие, например? Что мы были первыми друг у друга? Нет, это важно, не спорю, но иногда первые чувства надо просто отпустить и сохранить теплые воспоминания. Жаль, что я сам понял это с таким опозданием. А ты ради каких-то фантомов согласна унижаться. Ну представь на минутку: я бы принял назад изменившую мне женщину с нагулянным ребенком?
— Это же совсем другое дело, — вздохнула девушка.
— Да то же самое! Почему я, мужчина, это понимаю, а вы так и повторяете как мантру? — с досадой сказал Илья. — Ты никогда не сможешь смотреть на Яна и не вспоминать про мое предательство, станешь молча страдать и наживешь какую-нибудь болезнь. А я хочу, чтобы ты была здорова и счастлива. И потом, мне вообще сейчас откровенно не до женщин: сначала надо в себя прийти, а потом сына на ноги ставить.
— Наоборот, Илья! Как раз для этого тебе и нужна женщина. Пусть у тебя нет ко мне страсти, но ведь может быть дружба, теплота, благодарность. Для нормальной семьи этого более чем достаточно.
— Вот! Благодарность! И как я понимаю, именно с моей стороны, за то, что ты меня простила. А ты подумай, Ир, каково мне будет жить с таким грузом? Я не готов пожизненно долги отрабатывать, у меня другие планы. И ты наконец оглянись, заполни свою жизнь чем-нибудь более интересным и толковым.
— Тебе легко об этом говорить, — поморщилась Ира. — Ладно, я поняла, ты все еще думаешь о ней. И не надо было всех этих отговорок! Надеешься, что она вернется?
— Нет, нисколько не надеюсь, но это не помешает мне быть счастливым. Вот это я и пытаюсь до тебя донести.
— Спасибо за честность, — сказала Ира и опустила глаза. — Ладно, Илья, извини, что так вот навязалась без предупреждения. Я пойду воздухом подышу, ладно?
Илья кивнул и промолвил:
— Береги себя, Ира. Надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь вспоминать обо мне без боли.
Девушка через силу улыбнулась и не оборачиваясь, пошла к выходу. Вскоре вернулись мальчики и Леша обеспокоенно спросил:
— А что это с Ирой? Она на скамейке сидит угрюмая, ничего объяснять не хочет.
— Предлагала снова сойтись, — вздохнул Илья.
— Ну понятно теперь, зачем она это устроила. Когда Ирка узнала, что ты развелся, то понадеялась, что скоро сам объявишься: мол, прости да прими назад. А ты все не являлся, ну ей и пришлось идти в лобовую, — пояснил Сережа.
— Но зачем? — искренне недоумевал Илья.
— Да кто же этих девчонок поймет! — сказал Сережа, многозначительно переглянувшись с братом. — Ладно, Илюха, правильно, что ты ей все как есть сказал. Она скоро успокоится, куда деваться-то?
— Спасибо, — ответил Илья, подумав, как много в человеческой жизни подчинено этому простому и грубому до безысходности условию.
— Папа, а ты знаешь какие-нибудь сказки про Новый год? — спросил Ян, присаживаясь к столу. К своему «холостяцкому» празднику они с Ильей наготовили затейливых бутербродов с копченой колбасой, беконом, шпротами, селедкой, крабовыми палочками, сыром, помидорами и маринованными огурцами. Но не забыли и о традиционной икре, красной рыбе и мандаринах. Себе Илья налил немного шампанского, а Яну — любимой им пепси-колы.
— Куда тебе еще и сказки? После кино мало впечатлений осталось? — шутливо сказал Илья.
— Ага! Ну расскажи! — улыбнулся мальчик и уселся поудобнее.
— Ну давай, только недолго, — ответил Илья и посмотрел в темное стекло, где переливались цветные огоньки. — Когда-то в краю с серым небом, холодным морем, где ветер приносил затяжные ливни, а под мхом прятались болота, жила старая ведьма. Был у нее покосившийся деревянный домик, который летом скрывался за крапивой, лопухами и даже ядовитым борщевиком. Поэтому никто не беспокоил хозяйку и днем она спала в темной комнате под толстым пуховым одеялом. А вечером варила кофе в закопченном котелке, неторопливо пила из фарфорового блюдца и отправлялась на охоту. По пути ей попадались и звери, и птицы, и даже слишком беспечные прохожие. Зато зимой ее жилище было засыпано снегом, стояла тьма, завывала метель и люди боялись выходить из домов по ночам. Ведьме приходилось питаться своими запасами — закопченным мясом с брусничным соусом. И только к большому празднику люди высовывали нос на улицу и ведьма поглядывала на них из окошка хитрыми синими глазами. Люди шли навеселе, рассеянные, доверчивые, — того и гляди прилягут на снежный покров будто на перину и уснут. А их дети свободно бегали, бросались снежками и грызли расписные пряники. Казалось бы, лови не хочу! Почему бы и ведьме в праздник не устроить себе настоящий пир? Но ей не хотелось охотиться, и она сидела в любимом кресле-качалке, попивала глег и вязала красно-синие рукавицы. На окошке стояли мохнатые еловые ветки, а к полуночи к ней приходили гости. Хозяева леса приносили к столу молоко и мед, которые им оставляли путники, домовой делился кашей и маслом, а его родич, живущий в сауне, угощал всю компанию пивом. Гости спрашивали ведьму, почему она не идет сегодня на охоту, и старуха, усмехаясь, говорила «Пусть пока погуляют».