Не подавай виду

Глава 22

Илья не смог сразу вернуться в дом Сонии: просто не было сил смотреть в их лица и с кем-либо разговаривать. Да и вообще, пока сил откровенно не хватало ни на что. Когда-то он слышал, что через год после смерти близкого человека становится легче, — в тонкостях про девять и сорок дней он вообще не разбирался, так как не был православным, — но сейчас у него не было подобной роскоши. Он мог урвать не более дня, и то неполного, чтобы разнести душу в клочья и затем кое-как собрать. Илью радовало одно: что ни мать, ни сын не увидят его в таком состоянии, потому что он вернется другим. Этот день закончится, а то, что должно быть сделано, — будет сделано, никто из Лахтиных не привык обсуждать священную заповедь северного народа. И никакого алкоголя: рассудок должен оставаться ясным, даже если придется себя на куски резать, чтобы заглушить другую боль.

Немного поразмыслив, Илья решил отправиться к заливу, только окольными путями, чтобы не столкнуться с кем-то из общины. По иронии судьбы, день распогодился, зимнее солнце щедро рассыпало свой блеск на снегу и касалось его лица утешающими мягкими лучами. Он сел на старую скамейку, Кави прилегла у него в ногах, и они долго смотрели в безмолвную белую даль. После бурана занесенный залив напоминал летние песчаные дюны, по которым Илья так любил бегать в детстве.

Одна мысль потянула за собой другую, и Илья вспомнил песню группы «Аквариум», которую они часто пели с друзьями, когда учились в старших классах. Перебирая в уме простые слова, он незаметно стал напевать, благо людей поблизости не было, будто снова читал оберегающие руны:

— Когда отряд въехал в город, было время людской доброты,

Население ушло в отпуск, на площади томились цветы.

Все было неестественно мирно, как в кино, когда ждет западня.

Часы на площади пробили полдень какого-то прошедшего дня...

Вдруг вспомнилось, как для него самого когда-то начались странности. Ему было лет десять, отец вез их с матерью по шоссе домой из гостей и Илья задремал в машине. Во сне, удивительно живом и затягивающем, перед ним простирался лес, очень похожий на здешний, такой же густой и темный. Там была зима, хотя наяву царило лето, и на снегу стояла девочка лет пяти-шести и беспомощно озиралась. Она не плакала, не кричала, никого не звала, будто у нее перехватило горло от страха и стужи. И хотя Илья видел ее прекрасно, она его почему-то не видела, будто он наблюдал за этим через подзорную трубу. Тем не менее он отчетливо помнил то чувство тревоги, которое передалось ему от потерявшегося ребенка, а еще скрип ветвей, словно в зарослях кто-то прятался и следил за ними обоими.

В этот момент мальчик и проснулся, сам перепуганный, так что Майе пришлось его успокаивать. А на следующий день из городских сводок происшествий они узнали о девочке, которая убежала от родителей во время прогулки по лесу. Каким-то чудом ее нашли поутру, на опушке, когда она еще не успела потерять сознание от страха и усталости.

Сейчас Илья не видел людей вокруг, но знал, что наверняка кто-то в это время гуляет по лесу, выходит на открытый лед, едет по зимнему бездорожью, разводит огонь в дачной печи при неочищенном дымоходе. И если кому-то из нечисти не понравятся людские повадки или просто вздумается поиграть, эти люди могут и не вернуться домой.

Но по крайней мере сегодня он этого не допустит. Для Лены уже ничего нельзя сделать, так пусть кто-то другой еще поживет, кому-то не придется плакать. А духи природы подождут до следующего раза.

— Так нет смысла плакать, нет повода для грустных дум,

Теперь нас может спасти только сердце, потому что нас уже не спас ум.

А сердцу нужны и небо и корни, оно не может жить в пустоте

Как сказал один мальчик, случайно бывший при этом, отныне все мы будем не те,

— допел он последние строки и почувствовал, что сознание немного проясняется.

Илья поднялся и поманил Кави за собой. Они сходили в поселок, где он пообедал сам для поддержания сил и купил ей поесть, а затем пришлось подключить голову и как-то переварить происшедшее. Что-то в рассказанной Леной истории не склеивалось, беспокоило. Убить себя от раскаяния было явно не в ее духе, а обрывок подслушанного разговора окончательно убеждал, что на нее как-то повлияли. Но как? В гипноз пролонгированного действия, без подпитки и личного контакта, Илья поверить не мог, должно быть что-то еще, ускользнувшее от самой Лены. Но так или иначе хозяйки общины имели к ее смерти прямое отношение, и он слышал, как они глумились над этой смертью. Значит, тем более необходимо докопаться до истины и отстоять если не жизнь Лены, то хоть ее доброе имя. Но начать придется с чего-то другого...

Несколько дней Илья общался с хозяйками дома на автомате, мало ел и уклонялся от романтических бесед, однако делал это достаточно искусно, чтобы не спугнуть их. А все остальное время изучал те страницы рукописей Кайсы, которые прежде оставались под запретом. Наводить морок он давно умел, — поэтому и оставался до сих пор в целости и сохранности, — но теперь ему предстояло взломать совсем иные барьеры, стереть в них заложенную природой тягу к выживанию и остатки эмпатии. Илья знал, что это обойдется новой болью и кровопотерей, дай бог чтобы сравнимыми с прежними, а не более страшными. Но также он знал, что не уйдет из этого дома, пока не рассчитается со всеми четырьмя. Его уже не волновали тонкости и степени вины каждой из них, они превратились в единую массу, коллективное сознание, открывающееся общим ключом.

Но поначалу ключ без конца выскальзывал из его рук, и оставалась только боль и дикая опустошенность. Илья воображал себе этот барьер в виде стеклянного сосуда, который он пытался раздавить руками, и фантазия была столь яркой, что у него действительно болели ладони. Каждая попытка завершалась неудачей — руки то соскальзывали, то ломали стекло на мелкие осколки, впивающиеся в кожу, и тогда непременно начинались лютые спазмы. Вдобавок тошнило и темнело в глазах, хотя кровь шла уже не каждый раз. А в перерывах между этими самоистязаниями еще приходилось держать марку перед Сонией и ее подружками, и даже заигрывать пуще прежнего, чтобы каждой показалось, будто именно у нее есть шанс охмурить загадочного гостя.

Однажды, когда «сосуд» в очередной раз не поддался, Илья впился в ладони зубами, будто пытался вытащить воображаемые стеклянные занозы, и тихо застонал:

— Да помоги же, чертова старуха, помоги!..

Прервавшись почти на полуслове — не от страха выдать себя, а от бессилия, — он улегся и бесцельно глядел в потолок. Понемногу его затягивал душный анабиоз, и лишь на самом краешке сознания что-то подхлестнуло изнутри. Сильно, со всего размаху, так что Илья тут же скинул с себя тяжелую одурь, и очередная порция боли в висках уже показалась спасением, отрадой. Чуть отдышавшись, он снова прикрыл глаза и боль стала отступать. Огненные пятна исчезли, вокруг простиралась только голубоватая полумгла, но это уже не было нездоровой дремой. Силы понемногу возвращались и Илья снова с осторожностью стал представлять ненавистный сосуд. Гладкая поверхность уже была вся в испарине, ему казалось, что руки вновь неизбежно соскользнут, и все же он собрался с силами и надавил.

И сосуд не выскользнул, но и не превратился в стеклянный мусор, — он медленно разошелся одной ровной трещиной, как ткань по шву. А когда Илья мысленно дотронулся до места раскола, он не нащупал ни одного острого зубца, ни одной заусеницы.

Он не сразу принял эту мысль. За несколько лет Илья привык ко всякой чертовщине, врывающейся в мирную жизнь без предупреждения, но сейчас успех представлялся ему слишком призрачным, чтобы так быстро поверить в него и привыкнуть. Скорее он бы поверил в гораздо более мрачный исход.

Поднявшись с постели, он глянул в зеркало, будто рассчитывал найти какие-то зримые изменения, но увидел все того же бледного светловолосого мужчину с красивым и бесстрастным лицом, с ледяными глазами и крепко сомкнутым ртом. Впрочем, жизни и света в этих глазах все же прибавилось, они словно стали ярче, как если бы лед отражал безоблачное синее небо.

За эти дни у Ильи совсем не оставалось сил и времени, чтобы подумать о Лене, и боль от призрачного стекла пересилила жжение в душе, не желающей смириться с утратой и опозданием. Он знал, что любовь к ней останется навсегда, пусть юношеская страсть и остыла давным-давно, но отпустил и ее, и себя в дальнейшую жизнь, без лишних слов, молитв и бессмысленных обид.

Вечером того же дня Илья наконец выбрался на улицу, надеясь успеть на почту, чтобы позвонить Яну. Он беспокоился, как бы Кави не решила, что он совсем о ней забыл. На самом деле она, разумеется, знала, что ему необходимо справиться самому, но все-таки Илья вздохнул с облегчением, когда она бросилась навстречу и положила лапы на его плечи, тут же заляпав мокрым снегом.

— Ну здравствуй, хорошая моя, — сказал он, гладя собаку по загривку. — Скоро нас с тобой ждут действительно серьезные дела. Я надеялся, что обойдется без этого, но что теперь вспоминать? Не осталось у нас выбора. Лишь бы что-нибудь в последний момент не сорвалось...

Кави обнадеживающе лизнула ему руку и они отправились в путь, хотя Илья еще не вполне представлял, что скажет сыну. Искать компромисс между честностью и нежеланием травить душу ему и себе на деле оказалось очень сложно. Но мальчик, как это часто бывает, оказался мудрее взрослого и сразу спросил:

— Папа, случилось что-то плохое?

— Да, Ян, — вздохнул Илья. — С Леной произошел несчастный случай, и... в общем, она не выжила. Я не хотел говорить тебе, пока не вернусь, но ты же у меня догадливый...

— И правильно, что сказал, — заметил Ян и на некоторое время приумолк. Затем он вздохнул и промолвил:

— Ты не бойся, пап, со мной все будет в порядке. Ты только себя береги, пожалуйста!

— Конечно, буду беречь, — заверил Илья. — Я уже совсем скоро вернусь, обещаю. Мне пока сложно объяснить, но у меня здесь осталось еще одно дело.

— Папа, а она погибла из-за того, о чем ты мне говорил?

— Да, наверняка, и я именно поэтому должен еще задержаться, чтобы больше ни с кем не случилось беды. Но пока это будет наш с тобой секрет, ладно?

— Да не вопрос, это уж тебе виднее, хотя я жутко скучаю...

— Я тоже, родной мой. Знаешь, ты поплачь, если захочется, ладно? Не слушай тех, кто говорит, что мальчикам так делать нельзя.

— Хорошо, папа, спасибо. Ты за меня не беспокойся, тут все нормально. Только домой охота, слов нет! Может быть, я лучше вернусь в город и там тебя встречу?

— Нет, не надо, я не хочу оставлять тебя одного, — возразил Илья. — Жди меня тут, без самодеятельности, договорились?

— Ладно, ладно, потерплю еще, но только немного, — отозвался Ян, и отец с облегчением услышал в его голосе прежние задорные нотки.

План у Ильи уже сложился: обратный отсчет шел в той же очередности, в какой девушки вступали с ним в доверительный контакт, кроме Сонии, которой он отвел особую роль. А остальные — уж кому как «повезло», хотя в конечном счете судьба у всех окажется схожей.

И значит, в этот вечер предстояло пообщаться с Джанитой, которая и так давно изнывала от интереса. Быстро помывшись наверху, Илья так и отправился в гостиную с мокрыми волосами и в домашней одежде, которая тем не менее подчеркивала все что нужно. Все четыре девицы, собравшиеся внизу, сверлили его голодными глазами, будто чувствовали, что сейчас он наконец сделает выбор.

Зачем он тогда вздумал пошутить на тему «Десяти негритят», Илья и сам не знал, но этот странный кураж подхлестнул их еще сильнее. И когда он назвал имя Джаниты, на лица остальных будто наползла грозовая туча.

Зато она сияла как энергосберегающая лампочка, подобно любой молодой женщине, которая может принять самый легкий флирт за серьезные намерения. Впрочем, Илья действительно всех удивил — впервые позвал одну из хозяек на свидание вне дома.

И надо сказать, постарался на совесть: пригласил Джаниту в одно из лучших кафе-ресторанов в городке, стилизованное под атмосферу 70-х. Музыка там звучала соответствующая, задорная и в то же время нежная, настраивающая на романтический лад. Джанита нарядилась в элегантное серое платье, уложила волосы и терялась так, как если бы ей было семнадцать, или она прежде не ведала никакого общения с мужчиной, кроме постельного. Впрочем, могло быть и так, но Илью это не особенно волновало.

— Джанита, давайте уж перейдем на «ты», — заговорил он, как бы невзначай коснувшись ее бледных длинных пальцев. — Церемонии — это, конечно, хорошо, красиво, но в меру, и рано или поздно надо куда-то двигаться.

— Ну, вы, по-моему, и так времени зря не теряли, — ответила Джанита, нахмурившись и явно намекая на следы, оставшиеся после посещения Накки.

— О, я догадываюсь, о чем вы, но послушайте... У всех бывают ошибки, неудачные пробы, если так можно выразиться, и тот случай как раз из таких. Глупый импульсивный порыв на почве долгого воздержания и чрезмерной галантности. Увы, мы, мужчины, в этом смысле обладаем некой слабостью. Но знаете, когда женщина себя предлагает, а ты просто физически не в силах устоять, — это совсем не то же, что самому ее желать, добиваться, завоевывать. Это даже сравнивать нельзя, Джанита...

Тут Илья уже откровенно погладил ее руку, и Джанита растерянно посмотрела ему в глаза.

— Ладно, давайте... то есть, давай будем на «ты», Элиас. Называй тогда меня Аней, я уже чертовски соскучилась по этому имени.

— С превеликим удовольствием! — отозвался Илья, широко улыбаясь. — Выпьем за это?

Джанита охотно взяла бокал сухого белого вина. Он заказал рюмку коньяка, но снова чуть пригубил, зато выпил кофе с миндальным пирожным. Когда обстановка разрядилась, женщина нерешительно спросила:

— Элиас, а все-таки кто из девчонок приходил к тебе в ту ночь?

— Не надо, Аня, я не так воспитан, — твердо сказал Илья. — Все, что нужно, я тебе уже сказал. Чтобы успокоиться, просто представь себе, что эта ночь была не сейчас, а за год до нашего знакомства. Вы напрасно придаете таким вещам слишком острое значение.

— Ладно, извини, больше не буду. Расскажи лучше о сыне, а то мы до сих пор так мало о нем знаем. Как его зовут?

— Ян. Ему десять лет, мы с ним большие друзья и, как все мальчишки, любим компьютер, боевики, хоккей, рыбалку. Он уже совсем самостоятельный, не хуже меня умеет забивать гвозди, разводить костер, жарить рыбу.

— Выходит, ты рано стал отцом?

— Да, рано, во всяком случае для финна. К сожалению, у нас чаще заводят семью после тридцати, когда вдоволь поживут «для себя». Только времени на то, чтобы посмотреть, как твои дети взрослеют, остается все меньше, а понимают это слишком поздно.

— А где же его мать? Ты ни разу не упоминал о ней. Вы не живете вместе?

— Его мать умерла, — бесстрастно ответил Илья. — Собственно, это первый раз после ее смерти, когда я один выбрался вот так развеяться. Сын сейчас у бабушки.

— Ах вот что, — тихо сказала Джанита. — Прости, я никогда бы не подумала.

— Ничего, Аня, это же часть жизни, мы все через нее проходим. Жаль, что так рано, но Ян у меня умница, сильный мальчик. Я вот только сейчас понемногу стал вспоминать вкус к жизни.

Тут Илья таинственно посмотрел на Джаниту и снова прикоснулся к ее пальцам.

— Да, теперь я начинаю вас понимать... то есть тебя, — улыбнулась она смущенно. — Ты казался беззаботным словно мотылек, порхающий с одного цветка на другой, а у тебя, оказывается, за душой такая драма.

— Я рад тебе довериться, только пусть это пока останется между нами. Я подозреваю, что твоим подругам не нравится наше общение, так что лучше их не провоцировать.

— Это еще мягко сказано, Элиас! Тоже мне подруги, до первого красивого мужчины...

— Ну уж так и первого? Прости, но вы все производите впечатление весьма... так сказать, искушенных женщин. И если что, это комплимент! Я, в отличие от многих мужчин, не страдаю мелкими комплексами собственника.

— Да уж, особенно русских мужчин, — усмехнулась Джанита. — Гонору на миллион долларов, а содержания на копейку. Но некоторые женщины, увы, и за таких готовы передраться! А где спрос, там и предложение. Если бы мы были из этого тухлого теста, то давно бы сидели прочно замужем и с детьми, но у нас другие интересы. Мы по сути-то и не совсем подруги, просто свободные женщины, которым выгодно держаться вместе. Но раньше мы держались в полной гармонии.

— А теперь? — многозначительно спросил Илья.

— Теперь все изменилось, меня вдруг перестало интересовать наше прошлое. Да, там была тьма развлечений, но вот этого, как ты выразился, вкуса жизни как раз и не было! Не знаю, как для Сонии и других, а мне в кои-то веки захотелось что-то поменять и самой распорядиться собственной жизнью. Не знаю, что я для тебя значу, есть ли у нас будущее, но все же...

Джанита запнулась, будто испугалась собственного порыва откровенности, но Илья ободряюще дотронулся до ее плеча.

— Все может быть, Аня, но давай наслаждаться каждой минутой. Она ведь неповторима сама по себе, а мы все думаем про бестелесное будущее, когда нам отмерено не так уж много. Я всегда этому удивлялся.

— Спасибо, — ответила она и улыбнулась. Тут заиграла медленная мелодия и Илья вдруг предложил:

— А можно пригласить тебя на танец? Вроде бы здесь это приветствуется.

Действительно, в кафе имелся небольшой танцпол и несколько пар посмелее уже двигались в такт музыке, обнимаясь за плечи и талию. Джанита вначале замешкалась и даже покраснела, но тут Илья решительно взял ее под руку. Она доверчиво последовала за ним, обвила рукой его шею, осторожно касаясь волос, чуть напряглась, когда он взял ее за талию и будто невзначай погладил бедро.

Она явно ждала чего-то большего, тянулась ему навстречу всем телом, ее взгляд с болезненным желанием изучал его губы и шею, однако Илья держал ее на мучительном расстоянии. Возможно, стоило скрепить ее плен хотя бы одним легким поцелуем, но он просто не мог себя пересилить. В отличие от прочей публики, он чувствовал не уютный аромат кофе и хвои, не пикантные нотки женских духов, чуть сдобренные первобытным ароматом страсти, а потоки зловония. Впрочем, теперь уже запахами не ограничивалось: музыка перебивалась противным лязгом, кожа Джаниты в переливах лампы казалась совсем желтой и глянцевой, а ворс платья норовил обвиться вокруг его пальцев.

Но Джанита, похоже, еще больше воодушевилась от этой недосказанности. Когда они вернулись в общину, ее зеленые глаза искрились, щеки разрумянились, как с сильного мороза, и она даже словно помолодела, скинула не только пять-шесть лет, но и немало внутренней грязи. И все эти перемены, конечно, не остались незамеченными.

Джанита, сбросив пальто, сразу отправилась наверх, а Илья задержался в гостиной, где собрались три остальные женщины. Все выглядели хмурыми и подавленными, а Сония явно с трудом сдерживала гнев. Но прыткая подруга удалилась из поля зрения, а нападать на Илью она еще не решалась, поэтому в помещении воцарилось тяжелое молчание.

— Ну и где же вы были? — наконец спросила Сония.

— Просто посидели в кафе, послушали музыку, выпили по бокалу вина, — невозмутимо отозвался Илья. — Мне казалось, что Джанита в последнее время очень напряжена и ей стоит немного выдохнуть.

— А с чего вы так заботитесь именно о ней? — полюбопытствовала хозяйка дома.

— Ну, она была первой, кого я встретил в этом чудном городке, вот мне и показалось, что в этом есть нечто судьбоносное. Но все еще может измениться, судьба штука капризная!

Илья снова широко улыбнулся и развел руками, предоставляя им трактовать его слова на свой лад. Будь у него чуть больше времени, он бы разыграл подобную мелодраму с каждой из них, чисто ради азарта. Но время поджимало, ядовитые испарения проклятого дома по-прежнему были сильны — Илья ощутил это даже на контрасте с сегодняшним походом в кафе, — и приходилось действовать быстро и сразу, начисто, без подстраховки и обратного пути.

Сония первой ушла наверх, Сита некоторое время переминалась с ноги на ногу, но потом тоже удалилась, так и не решившись завязать разговор. Осталась только Рита, которой, по-видимому, не терпелось что-то сказать гостю.

— Может быть, хотите кофе? — нерешительно спросила она.

— Не откажусь, у вас он получается отменно! — отозвался Илья. — Я смотрю, ваши подруги будто чем-то обижены? Честно говоря, мне бы очень не хотелось вносить... раздрай, кажется? У меня и в мыслях не было заводить здесь с кем-либо мимолетную интрижку и портить вам дружбу.

— Уж не хотите ли вы сказать, что намерены на ком-то из нас жениться? — натужно усмехнулась Рита.

— Ну, пути господни неисповедимы, если я правильно вспомнил. Не вижу ничего странного в таком повороте между свободными мужчиной и женщиной. Национальность в наше время давно не является препятствием.

— Значит, вы сделали выбор?

— Да что же вы меня подгоняете? Конечно, выбирать между столь обворожительными девушками сложно, что уж лукавить! Но мы все здесь взрослые люди и знаем, к чему это рано или поздно приводит.

— А вам какие женщины больше нравятся? Робкие, холодные, недоступные или же раскрепощенные и открытые к удовольствиям? — вдруг спросила Рита и пристально взглянула ему в лицо. Ее черные глаза сейчас горели почти безумным огнем.

— Холодных не люблю, а вот спокойных — даже очень. Тех, кто не оглядывается на подруг и мнение общества, не гордится количеством любовников или девственностью, а просто живет себе в удовольствие и не мешает жить другим. Это, наверное, и есть мой идеал, потому что я сам такой.

Рита пришла в себя, не столько от слов Ильи, сколько от его безмятежного тона и взгляда, и механически принялась за кофе. Немного помолчав, она промолвила:

— Прошу прощения за срыв, Элиас, я в самом деле наболтала каких-то глупостей. Конечно, ваша личная жизнь меня не касается, но вы же, наверное, догадываетесь, что я давно отношусь к вам не просто как к гостю...

— Вам не за что просить прощения, Рита, — сказал Илья и коснулся ее запястья чуть выше браслета. — И не принимайте так близко к сердцу этот поход в кафе. Он был просто добрым жестом, нельзя же получить от женщины и не дать ей ничего взамен...

— Получить? То есть, вы хотите сказать, что уже были близки с Джанитой? Это тогда у вас остались эти следы?

— Ну, дал слабину один раз, так уж вышло. Успокойтесь на этот счет: ни любви, ни каких-либо серьезных намерений там не было, просто дурацкая случайность. Мне крайне неловко, что вы оказались в курсе, но поверьте, что там все кончено! Я сразу понял, что это не мой вариант.

Увидев, как точеные губы Риты дрогнули и скривились, Илья мягко взял ее под руку и тихо заговорил, чуть касаясь ее уха:

— Не надо волноваться и горячиться, Рита, сейчас уже не время. Я скажу вам кое-что по-фински, и вы поймете, что делать дальше.