Не подавай виду

Глава 21

Расчеты Ильи относительно меток, оставленных Накки, оправдались — зрелище основательно испортило настроение всем четырем женщинам, и после завтрака они угрюмо разбрелись по комнатам. Вновь отправившись «на пленэр», он вышел вместе с Кави подальше к шоссе и там дал ей понюхать клочок ткани. Собака немного выждала, будто прикидывала что-то, затем уверенно направилась в противоположную от залива сторону. Они пересекли железнодорожные пути, кое-как пробрались через тропу, заросшую колючими кустами, и оказались в низинке, которая в холодное время года казалась совсем вымершей. Неподалеку, то тут, то там, торчали старые покосившиеся деревянные дома, в которых летом, возможно, бывали дачники, но сейчас их с Кави окружала пустота, не имеющая ни звуков, ни запахов, не считая легкого духа прелой мертвой листвы под снегом или редкого скрежета беличьих когтей по коре. Илья от него даже вздрагивал и рефлекторно натягивал шапку пониже.

По пути им попался даже дряхлый автомобиль — его почерневший от времени и влаги остов издали походил на скелет сказочного ящера или еще какого-нибудь чудища. Дорогу совсем развезло и местами Илья с трудом перешагивал даже в шипованных сапогах. Однако Кави упорно шла по спуску, где уже не оставалось никаких следов цивилизации. Наконец перед ними распростерся покров из мутного глыбистого льда, из которого зловеще торчали черные кочки и палки камышей. Илья без труда понял, что под этим льдом скрывался заболоченный участок. Живой человек здесь вряд ли мог утонуть, но для укрытия трупа это место вполне подходило.

«В таком случае тело может долгое время не разлагаться, — предположил Илья. — Тогда удастся не только установить причину смерти, но и воссоздать, как покойная провела последние дни. И если я угадал и людей здесь действительно накачивали наркотиками, то девки попадут под не одну статью. Так-то они почти все рассчитали: место дикое, глухое, особенно в ноябре. Вот только как им удалось проехать по такому бездорожью? Не пешком же они транспортировали тело! Ну да ладно, пока здесь ничего нельзя трогать».

Однако он не мог удержаться от того, чтобы хоть немного прощупать ауру этого места. Илья прикрыл глаза и ощутил склизкий обволакивающий холод, от которого заломило в висках и к горлу подступила сильная тошнота. Задержав дыхание, Илья поспешно отвернулся и стал растирать снегом ладони и щеки. Рвотный позыв откатил, но когда он выдохнул, из носа выделился вязкий, едко пахнущий кровавый комок, а за ним потекла тонкая струйка. Илья прижал к лицу смоченный снегом платок и почувствовал, что дышать стало легче. В воздухе сквозили пары алкоголя, ароматических свечек, детского мыла и каких-то лекарств, затем неожиданно пахнуло осенней землей. Но не той, которая представлялась ему прошлой ночью рядом с Накки, — та была теплая, урожайная, хрустящая от рыжей листвы, шишек и желудей, а сейчас пахло стоячей водой, плесенью, немного выхлопными газами и еще чем-то городским, промышленным.

Перед глазами вдруг всплыло то же самое болото, но весной, когда солнечные блики искрятся в мокрых зарослях тины от легкого ветерка. Зрительные образы понемногу складывались у Ильи в голове, но зачастую не те, что он хотел видеть в данный момент. Он с досадой отогнал благостную картинку, присел на корточки и опустил голову.

— Какой я все-таки еще бестолковый, — сказал он, погладив Кави по макушке. Та нетерпеливо помахала хвостом и Илья поспешил взять себя в руки. Оказалось, что уже прошло несколько часов, у него гудели ноги от долгой ходьбы, да и желудок давал о себе знать — утром он почти ничего не ел, отходя от нервной ночи. Он решил поворачивать обратно, к станции, но тут неожиданно поднялся штормовой ветер. Илья вырос в Питере и нередко наблюдал капризы природы — порой от гула, доносящегося с залива, замирало сердце, но он еще не сталкивался с подобным ураганом на открытом месте. Отец еще в детстве научил его понимать погодные сигналы, однако в этот раз чутье подвело.

— Вот это номер, — тихо промолвил Илья, осматриваясь. В следующую секунду тяжелые комья снега понеслись прямо в лицо, он кое-как попытался повернуться против ветра и прикрыл Кави. Стук ветвей колыхающихся деревьев, казалось, звучал прямо над ухом, линии электропередач грозили вот-вот провиснуть под налетевшим снегом. От пронизывающего холода начинали болеть щеки и челюсти, как он ни пытался закрыть лицо перчатками. Немного спасало только тепло собаки. Обняв ее за загривок, Илья с усилием начал читать заговорные руны, спасающие от зимней стужи. Ветер завывал так, что он почти не слышал собственного голоса и даже стука сердца, но страх понемногу уходил.

Он не знал, сколько времени минуло, но постепенно шторм стал утихать. Наконец Илья смог поднять голову и понял, что уже начало смеркаться. Куртка была почти совсем мокрой от налетевшего снега. Выпрямившись и размяв затекшие конечности, он кое-как отряхнулся, то же сделала и Кави, и они поторопились к железной дороге. Вдали показались огни приходящего поезда, но они успели перебраться через рельсы до того, как опустился шлагбаум. Этот далекий и знакомый свет вдруг навеял необычное спокойствие и умиротворение.

До коттеджа они добрались без особых проблем, но Кави не пошла сразу в лес, а устроилась неподалеку от калитки. Тем временем у парадной двери зажегся свет и хозяйки поспешили к выходу.

В этот раз Сония не стала отчитывать непредсказуемого гостя и только выразила беспокойство:

— Элиас, вы угодили в такой переплет?! Теперь представьте, как нам тревожно, когда нет связи! Надеюсь, с вами все в порядке?

— Да, Сония, мне повезло, я смог укрыться на почте, — слукавил Илья. — Но все-таки успел немного попасть под снегопад, промочил одежду, как видите. Да это ничего, как говорится в одном вашем прекрасном фильме — «у природы нет плохой погоды»! Такие приключения даже полезны, для общей эмоциональной встряски.

— Ну, у нас в России и так скучать не приходится, — усмехнулась Джанита, стоящая рядом на крыльце. — Впрочем, такому отчаянному мужчине, как вы, наверное, все нипочем!

— Вы преувеличиваете, — сказал Илья, весело прищурившись. — Вы не слишком рассердились? Надеюсь, не оставите меня без горячего кофе?

— Ну что вы, Элиас, пойдем скорее отогреваться! — отозвалась Сония и сдержанно коснулась его плеча. — Надо высушить ваши вещи.

— Спасибо! Я только должен еще покормить собаку, пока погода опять не испортилась. Она меня сегодня очень выручила.

— Хорошо, что вы так любите животных, — пожала плечами Сония. — Мне они тоже нравятся, но я органически не переношу ответственности за тех, кто слабее. Потому и не хочу заводить ни мужа, ни детей.

— О, Кави совсем не слабая! Это я придумал ей такое имя, в переводе с финского оно значит «кофе». Если подумать, собакам чувство ответственности куда ближе, чем нам.

Женщина не стала вступать в полемику и Илья беспрепятственно вынес Кави сухарей и сыра, потом поужинал сам и решил в этот раз не засиживаться с хозяйками. Он счел, что им необходимо дать расслабиться, да и сам откровенно нуждался в отдыхе и надеялся, что Накки тоже не придет — по крайней мере в ближайшее время.

Однако ночь все равно выдалась нервной: ближе к рассвету снова начался шторм и в этот раз в доме даже погасло электричество. Сония сокрушенно пояснила, что скорее всего ураган свалил какое-нибудь старое дерево и оборвал провода.

— К счастью, у нас есть небольшой генератор, мы на такой случай и купили, — сказала она Илье. — В каникулы на аварийщиков мало надежды, не хотелось бы, чтобы продукты в холодильнике пропали. Поможете с ним разобраться?

С этим Илья справился без особых проблем, но его тревожило непрекращающееся снежное буйство. Небо будто задалось целью засыпать весь поселок и превратить его в белую пустыню. Не стоило и думать о том, чтобы высунуться на улицу, и к вечеру Илья совсем извелся из-за того, что пропустил звонок сыну и Лене. Время от времени за окном слышался собачий лай, который немного его успокаивал: с Кави все было в порядке и она вместе с ним ждала окончания непогоды.

С Сонией и ее подругами Илья по-прежнему держался ровно, порой даже шутил по поводу объединившего их стихийного бедствия и заигрывал, а к вечеру согласился при свечах сыграть в «Монополию» и посмотреть фильм ужасов на ноутбуке. Но когда ему наконец удалось уединиться в комнате, он сразу начал читать защитные руны. Их напевность напоминала Илье старинные колыбельные, схожие у всех языческих народов. Но сейчас он читал с отчаянным вдохновением, его пробивал жар и он невольно притрагивался к ледяному оконному стеклу. И продолжал просить за отрезанных от него снежной стеной родных людей, пытаясь заглушить собственным шепотом гудение за темным окном.

Электричество удавалось поддерживать, но снежный шторм затянулся на три дня. Все это время Илье казалось, что времена суток перестали сменяться: остались сплошные сумерки, различающиеся лишь по телепередачам, которые хозяйки включали в столовой, чтобы разбавить уныние. Они, похоже, чувствовали себя вполне комфортно, окружили гостя двойной заботой и еще старательнее наводили красоту. Но он будто замечал все лишь половиной сознания, и также, на автопилоте, заигрывал с ними, подспудно размышляя о том, как бы наконец связаться с близкими.

Буря прошла так же неожиданно, как нагрянула: новое утро выдалось серым и холодным, но спокойным. По крайней мере, так Илье показалось на рассвете, но почти сразу странная тревога кольнула его под ребра. Снизу доносились спорящие женские голоса и он, стараясь ступать бесшумно, вышел из комнаты и устроился у лестницы так, что хозяйки не могли его увидеть. Сейчас говорила Сония, коротко и нервно выпаливая слова:

— Да ничего не будет, это даже под сто седьмую не попадет — все же чисто! Что, разве есть какие-то улики, что ее мучили, преследовали, угрожали, или, может, свидетели?

— Ну вообще-то типа того, — неохотно отозвалась Сита.

— Это ты о чем?

— Да я ей пару раз написала, чтобы она о своем ребенке подумала, — ну так, для перца... Но это сто лет назад было, кто теперь приплетет?

— Ох, Танька, ну что же тебе иногда больше всех надо! — зло выдохнула Сония. — Честное слово, сиди ты на своей кухне, пеки тортики и не суйся! Я же всегда говорила: писать обтекаемо, чтобы никакая тварь носа не подточила. Может, тебе замуж пора, на заслуженный покой? Теперь к нам стопудово прицепятся, мать-то про нас хорошо наслышана!

— Что, прямо хорошо? — это уже была Джанита.

— Прямо, криво! Она трубку взяла, когда я позвонила, и наорала благим матом. Нет, адрес и имена она вряд ли знает, у них вроде не те отношения, но кому надо — докопаются. Не посадят, конечно, состава не найдут, но нервы помотают, а я и так сейчас на взводе!

— Это видно, — усмехнулась Джанита.

— Да кто бы говорил, сама себя ведешь как мартовская кошка! — Сония говорила тихо, но ее интонации были близки к надрывным. — Давно пора за дела браться, а то нас быстро с рынка выкинут, у поклонников память короткая.

— Света, успокойся, — примирительно сказала Рита. — Подождем пару суток: если за это время к нам никто не явится, будем считать, что пронесло.

— Ты меня еще учить станешь? Я-то, в отличие от вас, через следствие уже проходила, правда там и жертвы по сути не было — так, абортивный материал. А тут, блин, не успели отдышаться после той истории и вот опять! Вы что думаете, я тогда не тряслась, что за нами придут?

— Ладно, трясучкой не поможешь, — сказала Джанита. — Только как это вышло-то? Ты вроде такого не планировала.

— Да само собой, нафига мне это? Такая обработка максимум к клинике неврозов приведет на энный срок. Но это именно что максимум, обычно пациенты просто тихо дома сидят, кашу хлебают и на цветочки в окно смотрят! А что, плохая жизнь, что ли?

Сония грубовато усмехнулась.

— Тогда с чего вдруг? — не унималась Джанита.

— У всего есть побочные эффекты, — парировала Сония уже спокойнее. — Видать, у нее чердак и без того давно подтекал, иначе бы обошлось. Ладно, девки, давайте с другой стороны посмотрим: может, нам теперь как раз нечего бояться? Лишних фигурантов-то больше не осталось! Соображаете?

— Ага, — усмехнулась Сита. — Это если сейчас пронесет.

— Да пронесет, — заявила Сония. — В крайнем случае нам, как красивым и умным женщинам, всегда поверят. В следствии тоже мужики сидят, а их легко поймать на одну и ту же наживку...

— Точно! На червячка! — расхохоталась густым грудным смехом Рита и другие тут же подхватили. Илья опомнился и стремительно, на носках, вернулся в свою комнату. Там он сел на постель, обхватив голову руками, словно пытался отгородиться от услышанного. О чем они говорили — о том самом убийстве или о чем-то еще? Что значит «лишних фигурантов не осталось»? Что за «сто седьмая»? О каком ребенке шла речь?

Приходилось лишь цепляться за условную недосказанность, но у Ильи не хватило терпения надолго. Для убедительности он выждал около сорока минут, встретился с хозяйками и, отказавшись от завтрака, поспешил на почту.

— Я так давно не слышал сына, что сейчас не могу усидеть на месте, — пояснил он. — Пожалуй, Сония, вы в чем-то правы относительно связи.

Переступив порог почтового отделения (Кави, как обычно, осталась ждать его за дверью), Илья вдруг ощутил противную тупую боль в груди, что, в отличие от головных спазмов, было для него в новинку. «Не хватало еще только сердце посадить, как у папы» — подумал он и понял, что все эти дни вынужденного затворничества его переполняла изнуряющая тревога, которая теперь требовала выхода.

Чтобы хоть немного потянуть время, он сначала позвонил Яну и этот разговор немного отвлек его. Мальчик явно тяжело перенес несколько дней без единой весточки от отца и попросил Илью рассказать что-нибудь о том, как продвигаются его «приключения». Тот не видел в этом ничего подходящего для ушей сына, но привык общаться с ним без взрослого высокомерия и не мог просто свернуть разговор по своей прихоти. Илья рассказал Яну о том, как попал в эпицентр снегопада вместе с Кави, умолчав об истинной цели этого похода. Мальчику это показалось захватывающим приключением, так что он даже сказал с легкой завистью:

— Слушай, пап, в следующий раз возьми меня с собой! А то у тебя вон какая насыщенная жизнь, а я тут кисну.

— Да уж, насыщенная, это точно, — усмехнулся Илья. Они тепло попрощались, и наконец он попытался позвонить Лене, но у него еще сильнее заныло в груди. Он замер, не решаясь снова набрать номер. В конце концов в кабинку постучали с требованием скорее определяться, и Илья, глотнув воздуха, взялся за телефон.

Однако в ответ раздались только длинные гудки. Послушав их около минуты, Илья еще больше растерялся, сделал еще одну безуспешную попытку и решил позвонить Анне Георгиевне. Та отозвалась сразу, но ее голос был глухим и безжизненным.

— Здравствуйте, Анна Георгиевна, это Илья, — осторожно заговорил он. — Я что-то не смог дозвониться до Лены, как вы там?

— Илюша, это ты... — механически произнесла женщина. — У нас плохие новости, не знаю даже как сказать.

— С Леной что-то случилось?!

— Да, Илюша, все плохо, очень плохо... Прости, мне тяжело говорить.

— Я понял, но все-таки скажите, пожалуйста, я же должен знать.

— Лены больше нет, она покончила с собой, разбилась... Вчера утром, я сейчас пытаюсь решать все эти дела. Больше-то некому, как всегда...

У Ильи зашумело в ушах совсем как тогда, в подземном переходе, боль от сердца стремительно разлилась по телу и бросилась в голову подобно острию толстого гвоздя. Дыхание будто перекрыла невидимая цепкая рука, и лишь через несколько секунд он смог промолвить:

— Простите, что напрягаю вас, но вы уверены, что она именно покончила с собой и ей никто в этом не помог?

— Нет, Илья, это точно. Она и накануне странно себя вела, а написала нам только одно: «я никогда не прощу себе то, что собиралась сделать». Потом поднялась на самый верхний этаж и кинулась в лестничный пролет. Ты загляни к себе в почту, вдруг она там что-то и для тебя оставила.

— Но зачем?! Я же обещал ей все уладить, почему она не дождалась? Да еще этот чертов снегопад, иначе я давно бы ей позвонил и все было бы нормально...

— Перестань, Илюша, ты бы ничем не помог, она давно к этому шла. Наверное, это я во всем виновата, надо было еще десять лет назад найти ей специалиста, а не отпускать в вольное плавание. Но кто же все заранее знает... Прости, мне действительно трудно говорить, воздуха не хватает. Ты возвращайся домой к сыну, теперь-то уже не надо ничего делать, остается только приходить в себя. Янику, наверное, пока не стоит говорить...

Она оборвала разговор, даже не попрощавшись, и Илья пару минут бесцельно вслушивался в гудки, а потом с усилием заставил себя выбраться из кабинки. Разговор еще более-менее удерживал в равновесии, спасал от оглушающего, накатывающего подобно селевому течению шока. На секунду мелькнула нелепая мысль, что весь недавний разговор с сыном, выходит, не имел смысла, потом наступила пустота.

Через пару минут Илья кое-как собрался с силами и решил открыть почту на местном компьютере, чтобы хоть как-то себя занять и оттянуть время. Однако в ящике действительно нашлось письмо от Лены, датированное позавчерашним вечером.

"Здравствуй, Илья. Скорее всего ты это прочтешь, когда меня уже не будет, поэтому я постараюсь не оставить вопросов без ответа. Прости меня за то, что все твои усилия оказались напрасными, но у меня не было иного выхода.

А история такова. Я к тебе сначала пришла не за тем, что сказала потом, не ради помощи. И я не совсем сбежала от Сонии: она отпустила меня с одним условием — чтобы я привела ей хотя бы одного молодого здорового парня для их нового бизнеса. Ну, какого именно, ты, наверное, давно догадался, и я думаю, что смерть той девушки имела к этому непосредственное отношение. То, что я об этом узнала, не входило в их планы: они никогда не считали меня надежной (и были правы), поэтому решили связать вот такими условиями. Чтобы я уж точно сидела и не высовывалась... Я пообещала, что парень найдется, но не говорила, что это мой бывший муж. Сказала только, что у нас с ним были отношения, а сейчас у него есть ребенок, так что с фертильностью проблем не будет. Тогда Сония вдруг обрадовалась и сказала: так приводи его вместе с ребенком, у нас, мол, давно есть наработки и для детей, чтобы потом создать семейную общину. Словом, она планировала делать настоящую секту, с матриархатом, общим хозяйством и общим потомством. Конечно, будь я умнее, то поняла бы это уже давно, еще когда пришла к ним работать в интернет-магазин, но что теперь...

Словом, я решила, что попробую завоевать твое доверие — поговорить по душам, соблазнить, помириться с Яном, а там, может, речь зайдет и про перезагрузку отношений. И тогда оставалось предложить тебе съездить всем вместе в отпуск на природу, арендовать комнату у моих хороших знакомых. Ну а все остальное было уже их задачей.

Хочешь знать, почему я решила так сделать? Я постараюсь объяснить, но имей в виду: это никак не отменяет того, что я дрянь. Просто разложу по пунктам, по фактам, как ты всегда любил. Я была очень обижена за то, что ты исковеркал мне молодость этой беременностью, что выбрал сына, а не меня, что не пытался меня вернуть, что у тебя теперь все в порядке, а моя жизнь превратилась в кучу дерьма. И никакого просвета не предвиделось: я больше не могу иметь детей и вообще не особо интересую мужчин, потому что с каждым годом все больше кандидаток моложе меня. Этого тебе, боюсь, просто не понять, как любому мужчине. И я решила: мы ведь оба немало накосячили, так почему тебе все, а мне ничего?

Да, я не знаю, сколько в этом моих собственных мыслей, а сколько мне внушили эти женщины, но они так образно и вкусно рассказывали о мужском насилии, о тяжелых последствиях беременности и родов, о преждевременной женской старости и еще много о чем! Мне кажется, кто угодно бы проникся.

Ну и второй вопрос — почему я все-таки дала задний ход. Я сбилась сразу же как увидела тебя перед собой, а уж когда ты привел меня домой, вообще хотелось сдохнуть от отвращения к себе. Оказалось, что все эти фантазии были хороши только на расстоянии, там мне казалось, что я тебя только ненавижу, а вблизи я поняла, что еще и люблю. До сих пор люблю, и никогда не смогу полюбить никого другого.

Тогда мне и пришло в голову поступить иначе. К тому же, после того, как ты мне все рассказал, я поняла, что ты можешь меня раскусить, так что лучше сразу закрыть этот вопрос. С чего мне вообще помогать людям, которые после этого выкинут меня как грязную тряпку, а то и сдадут при первой возможности? Пусть они сядут или рехнутся, сами виноваты, а у меня, может быть, еще есть шанс вернуть мужа и сына.

Но с тех пор, как ты уехал в общину, мне стало паршиво. Ты согласился помочь, но ты уже меня не любишь, а жалеешь, и Ян не нуждается в такой матери. Да и я не смогу жить с этой ношей, зная, какую мерзость я замышляла против любимого человека и родного сына. Но сейчас мне даже не страшно. Ты бы наверняка сказал мне, что нельзя так говорить, что жизни надо радоваться в любом проявлении, и поэтому я говорю тебе это только здесь. Длинное письмо получилось, но я надеюсь, что теперь ты все понял.

И самое главное, не вини ни в чем себя. Неправда, что всегда виноваты оба, это была моя жизнь и мое решение вот так смачно ее слить. А тебе надо возвращаться к спокойной человеческой жизни, бросай все и поезжай домой, пока сам не пострадал. Поцелуй Яна за меня и теперь уже точно прощай, Илюша. Вы с ним были лучшим во всей моей дурацкой жизни".

Закончив читать, Илья некоторое время впустую смотрел в потухший монитор, по которому лениво плавала заставка. Он видел лицо Лены, которую обещал и не смог уберечь, которую так никто и не назвал мамой, которой всегда будет только чуть больше тридцати. Она дико боялась этого возраста, считая, что за ним уже словно нет жизни, и для нее все так и вышло. Знал ли он, что она пыталась его обмануть? Ну конечно, тогда, у школы, он почувствовал, что Лена темнит, что дело не в пробудившейся внезапно тоске по сыну или по нему самому, что она будто сама боится того, что хочет сказать или сделать. И к его радости, она так этого и не сказала.

Но разве это было главным? Он точно знал, что она не врала в ту ночь, когда они снова сблизились, и поутру, когда они завтракали и он открыл ей всю правду, и на рождественской прогулке, и в кафе на встрече с Яном. Неужели он не простил бы ей одной глупой импульсивной идеи, если она искренне хотела поменять жизнь? Неужели умереть оказалось легче, чем жить с ним, да и вообще жить, принимать решения, отвечать за свои поступки и за своего ребенка? Видимо, для Лены выглядело именно так, и теперь ее просто нет. Она не позвонит Яну, они не поедут летом вместе в Финляндию, не дождутся вместе окончания школы, диплома, свадьбы сына, внуков, — ничего этого не будет.

Глаза жгло, но они оставались сухими, он никогда не умел плакать, как и его прабабка — о ней рассказывали, что в старости ее лицо стало совсем пергаментным, а белки глаз всегда были красными. Ведьмы плачут только кровью, и своей, и чужой.

Прежде Илья еще мог хотя бы в шутку порассуждать, любил ли он действительно кого-нибудь, но точно знал, что никогда и никого не ненавидел. Это казалось ему пустой тратой нервов и времени: все равно другого человека нельзя изменить, так не разумнее ли просто оставить его в покое?

Но теперь он узнал это чувство, не вписывающееся в привычные ему рамки. Оно горело внутри, не считаясь с доводами разума, распирало до боли, до тошноты, до желания кричать и выть по-волчьи. Конечно, ничего этого Илья не сделал — он только вытер кровь, вышел на свежий воздух и присел на корточки рядом с Кави, зарывшись лицом в мохнатую теплую шею фамильяра. Она сидела тихо, не шелохнувшись, давая ему прийти в себя, и понемногу становилось легче. Природное хладнокровие вновь не подвело, оказавшись тем самым спасительным кусочком льда у свежего ожога, и он мысленно запустил обратный отсчет.