Не слушай море

Глава 15

Откуда-то Крис притащила старую книжку еще девятнадцатого века издания. Дата «1892 год» стояла на развороте, а возле нее – печать морельской библиотеки. Коричневая твердая обложка была совсем потрепана, краска уже отслоилась в нескольких местах, а разобрать фамилию автора оказалось невозможным. Первый лист со сведениями был выдран.

– Что это? – Я удивленно поднял голову.

Крис вломилась в мою комнату среди ночи, бесцеремонно включив свет и вынудив меня резко проснуться. С трудом разлепив глаза, я теперь смотрел на эту книжку, сунутую мне под нос. Обложка была совсем непримечательной. Даже если бы я нашел этот раритет у нас дома, то никогда бы не обратил внимания.

– Я вспомнила, что Виталя рассказывал о сиренах еще давно. Что он из библиотеки даже книжку спер, хотел изучить эту историю. Недавно я закидывала ненужные шмотки на антресоль и нашла там эту книжку, во! – Она раскрыла ее на случайной странице. – Тут все о сиренах. Понятия не имею, насколько это правда, но девятнадцатый век как-никак…

– Ты поэтому меня разбудила в половину третьего ночи…

– Как можно дрыхнуть?! – Крис ударила меня в плечо. – Люди гибнут, всякая морская нечисть развелась, а ты – спать! Надо же, спаситель мира нашелся…

– Не гунди, – буркнул я. – Батя спит?

– Ага, я дверь закрыла. – Крис тут же кивнула и забралась на софу с ногами. – Я уже мельком пролистала. Вообще, все описанные сирены походят на Алису. Они бледные, у них длинные пальцы и чаще всего светлые волосы. Они не могут без воды и… Алиса не может без воды?

– А я откуда знаю? – Вскинув бровь, я сел на софе поудобнее. – Ну, мы ловили ее на берегу, помнишь? Когда Тасю нашли. Потом она сама нашла Дашу. Наверняка ее тянет к воде… Только вот…

– Что?

– Мы не подобрались к главной разгадке. Как ее убить? – поинтересовался я, перелистнув старую страницу.

Бумага была до того хрупкой, что почти рассыпалась между пальцами. Она стала совсем коричневой от времени, на некоторых страницах виднелись круглые отпечатки чая или кофе – явно на страницы кто-то ставил кружку. Я удивлялся, как можно настолько небрежно относиться к книгам – они ведь почти реликвия. Тем более такие старые. Кончиками пальцев огладив страницы, я осторожно перелистнул еще парочку.

Орфография была дореволюционной, но не мешала понимать напечатанное: домыслив, я понимал каждую фразу. Витиеватый шрифт так и струился по страницам вниз. От старости некоторые буквы исчезли, некоторые почти стерлись, но разобрать написанное оказалось нетрудно. Крис, видать, тоже это поняла: ее глаза с легкостью бегали от строчки к строчке.

– До этого я еще не дошла. – Крис покачала головой. – Тут целая глава, посвященная сиренам. Там не только о них рассказывается, но и о других морских существах. Только я все еще не знаю, насколько это правда.

Она закурила. Я мысленно выругался из-за того, что Кристина внаглую курила у меня в комнате. Но в последнее время я и сам злоупотреблял разноцветным ###[15], предпочитая сиреневые сигареты. И желтые в плохом настроении. Под удивленным взглядом Кристины я вытащил пачку из-под кровати. Она хмыкнула, а я склонился к ее губам и прикурил от ее сигареты.

– У нас все равно нет выбора, – вздохнул я и перевернул очередную страницу. – Придется верить хоть во что-то, а то мы совсем безоружные.

Крис устроилась на полу у софы, а я удобно откинулся на подушки, сжимая в руках книгу. Бегая глазами по строчкам, я правда удивлялся тому, сколько всего обитает на дне морском: автор книги уверял, что там живут нереиды, тритоны и русалки – бывшие утопленницы. На мгновение я задумался, стали ли Даша с Тасей тоже русалками, но вовремя понял: их тела нашли. Значит, вряд ли.

– Сирены тесно связаны с водой, ты сказала? – протянул я.

– Там так написано. – Крис перелистнула страницу и ткнула в нужный абзац. – Сирены не могут жить без воды.

– Значит, нужно сделать так, чтобы сирена не приближалась к воде. И тогда она умрет, – решительно заявил я, но Крис почему-то рассмеялась.

– И что ты собираешься с ней делать? Запрешь Алису в подвале без воды? И потом, представь на мгновение, что мы ошибаемся, и она – человек. Представляешь, что будет?

На самом деле я вообще не представлял, что делать. Алиса была мне дорога: то ли она меня приворожила, то ли я впервые за двадцать лет по-настоящему влюбился. Но, даже зная о ее сущности, не мог перестать симпатизировать ей. Она все еще казалась обычной девушкой, совсем несчастной на фоне яркого Мишеля.

– Давай сначала разберемся с Мишелем? – предложила она. – Тут сказано, что сирены часто выбирают себе жертв-слуг. Они вливаются в уже существующие семьи и подчиняют чье-то сознание. Подозреваю, что Алиса так и внедрилась к Эйдленам.

– Она говорила, что их отец утонул…

– Скорее всего, она его утопила. Они уничтожают тех, кто им мешает. Думаю, талантливый Мишель нужен ей для поддержания голоса, а вот отец – лишняя деталь в этой схеме. Слишком энергозатратно. Поэтому она подчинила только Мишеля. И его надо спасать в первую очередь.

– Как?

Крис перевернула страницу. Из нее выпал засушенный цветочек, оставленный неизвестно каким читателем. Я медленно растер его в пальцах, и крошки лепестков осыпались на пододеяльник. Крис ловко их стряхнула одним движением руки.

– Оградить его. Чем чаще он рядом с ней, тем сильнее их привязанность. Они почти сливаются. Кроме того, я не уверена, что Алиса не качает из него жизнь: вдруг, если они расцепятся, Мишель умрет? Или останется без голоса?

Вздохнув, я посмотрел на окно. Там лежала непроглядная темень, и даже звезд сквозь темные, нависшие над землей облака видно не было.

– Для него потеря голоса равносильна смерти.

В холле возле Дашиной фотографии, уголок которой был перетянут черной траурной лентой, стояли цветы. Все, кто хотели почтить ее память, несли сюда букеты с четным количеством цветов. Украдкой наблюдая из-за гардероба, я видел, как даже преподаватели клали к фотографии студентки гвоздики. Я тоже положил. Правда, пару веточек хризантем. Гвоздики казались холодными, чуждыми, дежурными. Букет Мишеля – опять розы – тоже лежал рядом, и мой казался совсем невзрачным.

У фотографии толпилось много людей. Возложив цветы на парту, я сделал несколько шагов назад и почувствовал прикосновение к своему локтю. Алиса, зацепившись пальцами с белым маникюром, потянула меня за рукав.

– Ты вчера не отвечал, – прошептала она. – И не написал ни одного сообщения.

– Был занят… – уклончиво ответил я. – Приболел… Голова была не своя.

Со вздохом она уткнулась мне лбом в плечо, и я с трудом сдержался от того, чтоб ее не отстранить.

– Не могу на нее смотреть. – Алиса махнула головой в сторону фотографии. – Она живая мерещится, как наяву.

«Это ты ее убила!» – хотел рявкнуть я, но терпеливо молчал, прикусив зубами кончик языка. Мы с Крис решили не совершать резких движений, а сначала все взвесить. Мы так и не нашли способ убить сирен, но из тех крох информации, которые выцепили, поняли некоторые вещи. Во-первых, водные твари зависимы от жемчуга. Во-вторых, гипнотизируют своим голосом. В-третьих, рядом с ними нельзя оказываться в воде: море – их территория.

В грудной клетке бешено колотилось сердце. Я не сомневался, что Алиса уже это почувствовала, потому что медленно взяла меня за руку, переплетая наши пальцы.

– Роденька. – Она подняла на меня свой гипнотизирующий взгляд голубых глаз. – Все хорошо?

– Да, – ответил я шепотом и запечатлел легкий поцелуй на ее лбу. – Все еще болит голова.

– Будешь таблетку?

Я отрицательно помотал головой: мне не хотелось ничего брать из ее рук. Эйдлен вглядывалась в меня так пристально, словно пыталась рассмотреть правду на моем лице и выцарапать ее вместе с душой. Поэтому я непринужденно улыбнулся и приобнял ее за талию.

Будто ступая по тонкому лезвию, грозясь вот-вот порезаться, я вспоминал важную заповедь: «Держи друзей близко, а врагов еще ближе».

– Само пройдет. Чего организм химией травить? – улыбнулся я. – Пойдем на занятия. А где Мишель?

Алиса медленно обвела коридор взглядом. Она словно с луны свалилась: я едва ли мог ручаться за то, что она осознавала, где находится. Так удивленно Алиса осматривалась в поисках брата.

«В воде привычнее», – жестко процедил я про себя.

– Был здесь… – пробормотала она.

Но старшего Эйдлена нигде не было. Грудь сдавливала паника. В нашем с Кристиной плане важнее был Мишель: спасать нужно было его и уже потом пытаться расправиться с сиреной. Но он так ловко ускользал каждый раз, когда я пытался с ним поговорить. Алиса наверняка его прятала, руководила им и плотно держала за жемчужный ошейник.

– А что? – поинтересовалась она, выведя меня из раздумий. – Зачем он тебе?

– Хотел обсудить парочку вокальных приемов, – соврал я, крепче сжимая ее талию. – Это не к спеху. Как-нибудь позже.

Мы шли по коридору к репетиционному залу. Перед Новым годом, в конце декабря планировалась премьера «Орфея и Эвридики» в исполнении студентов, поэтому все наши занятия по специальности были отданы под репетиции. Поскольку на сцене блистал Мишель, я пел от случая к случаю, в основном заседая в зрительном зале или играя роль рабочего сцены.

Хотелось, конечно, петь. Мне даже снилось, как я выходил на сцену вместо Мишеля, но чем ближе был концерт, тем больше я понимал: неосуществимо. Когда-нибудь я спою Орфея – в другом месте, в другое время, но точно не сейчас. Я почти сдался и ненавидел себя за это. Надо было биться до конца, а я отдал Эйдлену роль, почти не сопротивляясь.

– Мне кажется, меня снимут с Эвридики, – пробормотала Алиса. – Мишель говорит, у меня ничего не выходит.

У нее и правда получалось паршиво. С каждой репетицией Алиса слышала все больше замечаний, все чаще останавливали музыку для комментариев педагога. Из зрительного зала и я слышал, как она беспросветно фальшивила, не могла применить ни один толковый мелизм и вытянуть хотя бы соль третьей октавы.

Но я никак не мог понять – почему так? Она же сирена. Только у Мишеля голос становился краше с каждым днем, а ее – слабел. На прошлой репетиции Алиса почти сипела, пытаясь взять верхнюю ноту партии, и преподаватель с досады закончил прогон. Но все понимали: замены нет. И если маленькая Эйдлен не придет в норму, то провал неизбежен. А если мы с Крис придумаем, как сгноить сирену на дне морском, то опера просто не состоится.

– Елизаров, стой!

Алиса остановилась первой, и я вместе с ней. Меня окликнули из-за спины, и я невольно повернулся. Нас догоняла девушка, совсем запыхавшаяся. Она была с третьего курса, училась на инструментальном факультете, и я знал ее только потому, что она участвовала в октябрьском отчетном концерте.

– Да? – удивленно спросил я. – Как тебя…

– Таня. – Она недовольно цыкнула, словно каждый в консерватории должен был знать ее имя. – Можно тебя на пару слов?

Алиса выпустила мою руку и пошла дальше по коридору, больше не оборачиваясь. Показалось, что в ее походке было нечто обиженное – так зло невысокие каблучки стучали по каменному полу. Только эха слышно не было: слишком уж людный коридор.

– Что ты хотела? – Я недоумевал, когда девушка взяла меня под локоть и отвела в сторону.

– Я один из редакторов нашей студенческой газеты, – вздохнула она. – Хотела извиниться перед тобой. Мы не должны были так, не разобравшись…

Я поджал губы. Всё они хотели, просто теперь пытались утихомирить разгоревшееся вокруг ситуации пламя. Некоторые студенты выступили в мою защиту, а газетенку обвинили в клевете и пустословии.

– Плевать, – хмыкнул я. – Вы все равно это уже сделали. Так какой смысл сейчас давать заднюю? Стояли бы уже на своем…

– Понимаю, ты обижен, но мне действительно стыдно. И многим из редакции тоже. – Таня покачала головой. – Может, хочешь знать, кто стал источником информации?

Таня точно хотела загладить вину, думая, что, выдав источник информации, сможет обелить себя в моих глазах. Газета давно в них упала: я не останавливал разгоравшуюся в консерватории вражду, но и не участвовал в ней. Мне было все равно: куда важнее были сирены и смерти студентов, чем мое темное, но уже приоткрытое для всех прошлое.

– Не интересно, – вздохнул я.

– Серьезно? – Таня аж рот разинула. – Не интересует, кто мог тебя предать?

– А тебе кажется, что меня предали? – насторожился я.

– Когда друг рассказывает такое о своем друге – конечно, это предательство! – Она так распалилась, что у нее даже покраснели щеки. А на звонкий голос Тани обернулись пара человек.

– Алиса? – Не желая верить, я сделал шаг назад. Но это имя первым всплыло в моей голове как самое очевидное.

Таня нахмурилась.

– При чем здесь Алиса? Тебя слил Мишель.

Стены будто покачнулись, и я ощутил себя вне пространства. «Он это по Алисиной указке, – решил я, мгновенно оправдывая друга. – Точно, по Алисиной. Сам бы не стал». Моргнув несколько раз, я наткнулся на недоуменный взгляд Тани.

– Точно?

– Куда уж точнее, – поморщилась она. – Понятия не имею, где он это достал. Но Мишель – ректорский протеже. Он всегда знает чуть больше, чем все остальные, паршивец.

В ее голосе мелькнули яркие, легко узнаваемые ноты зависти. За Мишеля хотелось вступиться, но я не стал, пытаясь понять его поступок. Руки сами собой сжались в кулаки. «Этого не может быть», – назойливо билось в голове. Я ему верил: Мишель был единственным, кому я рассказал про сирен. Даже Алисе не рассказывал – только ему, вопреки предупреждениям Крис.

«Он не мог меня предать», – твердило сердце. «Ты предан», – с издевкой констатировал мозг.

– Спасибо, – бросил я. – Ты его, случайно, не видела?

– Кажется, курил в туалете. Можешь проверить. – Таня небрежно отмахнулась. – Хотя звонок на пары уже был. Может, свалил.

Благодарно кивнув, я не стал задерживаться больше. Обогнув Таню, я решительно зашагал по коридору в направлении той самой уборной, где мы недавно курили вместе. Шаги эхом отлетали от стен и становились все быстрее по мере того, как я приближался к туалетной комнате. Сразу после поворота запахло сигаретным дымом. Значит, Мишель либо все еще здесь, либо только ушел.

Я распахнул дверь туалета, он невозмутимо сидел на подоконнике, развернувшись ко мне в профиль. Мишель напоминал древнегреческую статую искусного скульптора – его греческий нос, тонкие черты лица и остро выступающие скулы ярко выдавали точеное благородство. Я лихорадочно соображал: что сказать? Бросить обвинения в лицо? Вежливо поинтересоваться? Терпеливо и мягко надавить? Мишель разве что вальяжно голову ко мне повернул, когда увидел, что я вошел.

– Родя. – Он с кошачьей улыбкой отсалютовал мне ладонью. – Розовую или желтую?

– Желтую. – Я вытащил из его пачки сигарету, хрипло выдохнув. В зубах Мишель сжимал голубую.

– Чего такой?

– Какой?

– Озадаченный, – хмыкнул он. – И загадочный. Тебе стала доступна тайна сирен и ты хочешь ею поделиться?

Его слова больно кольнули под ребрами. То, что Алиса – сирена, он наверняка знал. Или, с нацепленным на шею жемчужным ошейником, Эйдлен не видел ничего вокруг?

– Тебе лучше знать, – я легко подцепил пальцем жемчужную нитку на его шее и чуть потянул, – чьи подарки ты принимаешь. Это же их, да?

Мишель отпрянул и хлестко ударил меня по руке. Я тут же ее отдернул, чуть не порвав леску, на которой вплотную друг к другу держались жемчужины.

– Не трожь, – рыкнул он. – Это точно тебя не касается.

Его взгляд полыхнул враждебностью, и я даже отпрянул – так, словно Мишель меня толкнул. Он плохо сдерживал раздражение: ноздри раздувались, а губы искривились так, словно Эйдлен выражал по отношению ко мне крайнее пренебрежение.

– Зачем ты это сделал? – тихо спросил я. – Откуда ты вообще узнал обо мне что-то?

– Птичка на хвосте принесла, – сладко пропел он. – Когда у тебя есть связи с ректором, то нет ничего невозможного. А в Москве много об этом говорили, да? Чуть-чуть копнув, я нашел парочку журналистских расследований, даже на телевидении было… Твоя мама, наверное, очень расстроилась, почти лишившись должности?

Я сжал кулаки: любое упоминание о матери вызывало у меня подобную реакцию. Мне не хотелось ничего о ней слышать – предателей я не любил даже больше, чем трусов и лгунов.

– По-моему, она от тебя отказалась. Сослала сюда… Стесняется. Жаль, Московская консерватория много потеряла… Но это хотя бы объясняет, почему такой талантливый вокалист вернулся в Морельск. Честно, я даже не рассчитывал на столь богатый улов, когда копал под тебя.

Мишель затянулся и тонкой струйкой выпустил дым прямо в приоткрытую форточку. Я так сильно сжал зубами сигарету, что чуть не раскусил фильтр. На подоконнике валялась эйдленовская «зиппо», и я, подхватив ее, прикурил. Говорят, что никотин помогает справиться с волнением, но у меня только сильнее затряслись руки. В голове тоже помутнело, ухмылка Мишеля смазалась. Я ухватился за подоконник, испытывая острое желание полезть в драку, хотя после Москвы конфликты предпочитал решать миром.

– Замолчи, – просипел я. – Зачем?

– Ты был мне интересен, – протянул Мишель, сползая с подоконника и вставая на ноги. – Здесь все так скучно, однообразно. Одни и те же лица, одни и те же люди… Скукота. Я хотел развлечься.

– Ты…

Мишель жестом попросил замолчать.

– Только давай без этого, ладно? Без вот этих сопливых высокопарных фразочек в духе «ну я же тебе верил» или «ты предатель, Мишель», ладно?

– Но ты предатель! – Я ткнул его в плечо. – Эйдлен, ты сволочь. Я же считал нас друзьями…

– Мы и есть друзья, Родион. – Его вкрадчивый голос будто щекотал мне душу. – Просто теперь у тебя нет тайн, а я помог тебе в них сознаться. Жить легче, когда ничего не скрываешь, да?

Качнув головой, я присел на подоконник. Ярость клокотала в грудной клетке – и скоро она точно захочет выйти наружу. Из форточки дул ноябрьский ветер, и оттого в туалете было холодно. По моим рукам, скрытым толстовкой, бежали мурашки. Но я не мог понять – от пронизывающего ветра или от леденящего душу предательства.

– Это она тебе приказала?

– Кто? – Он недоуменно качнул головой. – О, нет, Алиса в тебе души не чает. Я же говорил, мне стало скучно. Извини, если обидел.

Он весело хлопнул меня по плечу, и от неожиданности я чуть не выронил сигарету. Подхватив кожаную сумку, Мишель одним движением забросил ее на плечо и, махнув мне напоследок, плавно пошел к выходу. Его бесшумные шаги заставили меня на мгновение застыть: я даже не понимал, как может он так тихо идти. Но скрип открываемой двери вывел меня из оцепенения.

– Стоять! – рявкнул я. И Мишель, видать, не ожидая столь громкого окрика, на мгновение застыл.

– Чего? – Он изумленно обернулся.

Я сам не понял, как занес кулак. Мишель со своим греческим лицом Аполлона стоял у плохо прокрашенной стены, и мне захотелось, чтобы на известке отпечаталась его кровь. Внутри билась не только ярость, но еще и обида: я действительно считал нас друзьями. В какой-то момент мне даже показалось, что мы могли бы вместе петь – в унисон, одним голосом на двоих.

Но Мишель оказался предателем.

Мне до последнего хотелось верить, что это – ошибка. Эйдлен даже оправдываться не стал, он вел себя так, словно гордился этим. А может, и вправду гордился?

И я ударил, с трудом отдавая себе отчет о последствиях. Из этой консерватории меня тоже могли выгнать – еще бы! Я сломал нос протеже ректора, исполнителю ведущих партий в студенческом оперном театре и потенциальному номинанту на «Грэмми» Мишелю Эйдлену. Такого бы мне консерватория не простила. А после московского случая я и сам бы себе такого не простил.

Мишель на миг потерял ориентацию в пространстве: он схватился рукой за косяк двери, чтобы не упасть. Не увидев крови, я ударил еще, и на этот раз у Эйдлена защитить лицо не получилось.

Из разбитого носа на пол упали бирюзовые капли, а Мишель, толкнув меня в плечо, быстро исчез в дверном проеме.