Не слушай море

Глава 17

Сквозь закрытые веки меня ослеплял яркий свет. Под собой я чувствовал жесткую поверхность, а голоса слышались будто вдалеке, на периферии сознания. Один тембр был знакомым, а второй я никогда не слышал. Только спустя несколько секунд я понял, что первым говорил мой отец. Но, видать, от волнения его голос осип до неузнаваемости.

– Пап… – позвал я.

У меня еле получилось разлепить губы – они склеились после долгого молчания, в уголках осталась слизь. В горле так пересохло, что у меня с трудом получалось ворочать языком. Даже простое «пап» далось с большим трудом: легкие болели, губы мгновенно закровили, а глаза не было сил открыть. Сознание то возвращалось, то уплывало прочь, опять погружая меня в темноту.

Я почувствовал теплое прикосновение к своей ладони и смог кое-как приоткрыть глаза. То, что так назойливо светило мне в лицо, оказалось медицинской гудящей лампой. Твердая поверхность подо мной – кушеткой, застеленной простыней. Только спустя несколько секунд я осознал, что нахожусь в больнице, а рядом со мной сидел отец.

– Господи, ну слава богу! – воскликнул он, положив руку мне на холодную щеку. Сухие пальцы обожгли теплом. – Ну ты меня и напугал, Родь… Зачем ты в это море-то полез? Холод! Минус пять на улице!

– Сирены, – слабо проблеял я. – Море пело… Я шел к нему…

Папа попытался встать, но я вцепился в его руку.

– Я знаю, кто сирена…

– Подожди. – Отец покачал головой. – К тебе друг пришел. Он в коридоре, я позову…

Ладонь отца пришлось выпустить. Пальцы все еще были совсем слабыми, холодными. Только сейчас я понял, что меня бил сильный озноб. Сверху меня укрыли толстым ватным одеялом, и казалось, что от этого мне тяжело дышать, хотелось его поскорее сбросить. Но от холода я только посильнее натянул одеяло до подбородка.

– Какой друг? – Слабо нахмурившись, я посмотрел на дверь, за которой скрылся отец.

Пока их не было, я сосредоточился на больничной палате. Кремовые стены отдавали серым, а на уровне глаз мелькали грязные пятна: ремонта, даже косметического, явно давно не было. Мой взгляд цеплялся за что угодно, я смотрел по сторонам, пытаясь не концентрироваться на собственном шатком состоянии. К горлу то и дело подкатывала тошнота, а легкие, спрятанные в грудной клетке, все еще обжигающе ныли. Иногда я задыхался и начинал судорожно хватать воздух ртом. Врач сказал отцу, что это последствия длительного пребывания в воде. Они планировали оставить меня в больнице еще на какое-то время – я слышал это сквозь пелену, пока лежал в полубессознательном состоянии.

Дверь опять приоткрылась. Мельком взглянув на нее, я тут же отвернулся. Рядом с отцом, тихо вещая ему о чем-то, стоял Мишель, сверкая своей белозубой улыбкой. Морская гадина.

– Думаю, он будет рад тебя видеть, Миша. – Отец легко хлопнул его по плечу.

– Мишель, – с елейной улыбкой поправил Эйдлен отца. – Я очень за него волновался. Оставите нас?

Я не успел сказать отцу, чтобы тот не уходил. Он ретировался мгновенно, бросив нелепые оправдания о том, что ему нужно забрать документы у врача, узнать, в какую палату меня переводят, и заполнить какие-то данные. Чушь и бред. Я приподнялся к изголовью, скорее инстинктивно стараясь отдалиться от Мишеля, наступавшего на меня с силой танка. Так близко, того и гляди проедется.

– Что ты тут делаешь?

– Пришел тебя проведать. – Склонившись, он мягко коснулся губами моего лба, а потом нежно поправил подушку. – Ты тут, говорят, чуть не утонул.

Я сжал зубы от злости, но руки сковало слабостью, и я никак не мог его оттолкнуть. Прикосновение холодных губ отчетливо чувствовалось на горячей коже. Мишель присел на стул возле кровати, мягким движением разгладил складки на пододеяльнике.

– Тебе лучше знать, – хрипло выдавил я.

– Ну что ты. – Он покачал головой, все так же улыбаясь. Вот только глаза его оставались холодными. – Поверь, если бы я хотел, чтобы ты утонул, тебя бы не вытащили.

Поджав губы, я уставился в стену перед собой и изучал каждое пятнышко, лишь бы не встречаться с ним взглядом. В свете больничных ламп его кожа смотрелась еще бледнее обычного, а взгляд казался мне нечеловеческим. Было в этих светло-карих глазах что-то животное, почти звериное. И я избегал в них смотреть.

Мишель тоже молчал, но у меня волоски на руках вставали дыбом от одного его присутствия. Он вынудил меня на себя посмотреть – силой мысли, видимо, – и как только я встретился с этими карими глазами с желтыми крапинками, то почти забился в панике.

– Ну, ну. – Он успокаивающе похлопал меня по плечу. – Я кожей твой страх чувствую. Ты же не трусишка, Елизаров? Вон как воинственно сражался с морем… Пытался выплыть.

– Откуда знаешь?

– Рыбки нашептали, – оскалился Мишель. – Они уже хотели тебя разорвать, но я не позволил. Приберег тебя на сладкое.

Я сглотнул.

– Ты же знаешь, – продолжил Эйдлен. – Скоро премьера оперы… Хочу набраться голоса. А ты сильный контратенор, Родион. Понимаешь, к чему я клоню?

Снова дернувшись, я попытался отодвинуться от него, но Мишель цепко схватил меня за руку. Его пальцы пережали тонкую кожу запястья, и больное воображение дорисовало, что он впился в руку когтями. Но, опустив панический взгляд, я понял, что там ничего не было – просто опалявшие холодом пальцы.

– Я приду за тобой. – Мишель склонился к моему уху, и я ощутил его холодное дыхание. Нечеловеческое.

Он поднялся и выпустил мою руку в тот момент, когда скрипнула дверь. Я метнул взгляд в ту сторону и увидел отца, сжимающего пожелтевшие бумажки. Мишель мягко улыбнулся ему, я видел этот фальшивый оскал – такой добрый и обворожительный, что отец тут же расслабился.

– Как поболтали?

– Хорошо, Виталий Андреевич, спасибо. – Мишель кивнул на меня головой. – Родион слабый, но я рад, что смог его проведать. Какие прогнозы?

– Выпишут через пару дней, – вздохнул батя. – Конечно, очень страшно… Я боялся его потерять.

– Не переживайте… Теперь Родион наверняка будет осторожнее, не полезет в холодное море… Ума, конечно, не приложу – что ему там понадобилось?

Стиснув зубы, я пялился в потолок. Руки и ноги еще слушались плохо, иначе я давно бы пнул Мишеля: он как раз стоял так близко, что я мог до него дотянуться. Его сладкие, приторные речи, на которые так легко покупался отец, злили меня с каждым словом все сильнее.

– Тебе пора, – наконец выдавил я.

– Родь, будь приветливее… – укорил меня отец. – Мишель тебя навестить пришел, а ты нос воротишь. У тебя вроде здесь не так много друзей, чтобы ими разбрасываться.

Хотел я сказать, что друзей у меня в целом было немного, что в Морельске, что в Москве. В столице, конечно, побольше – я жил там с десяти лет и все равно оброс связями, приятелями и знакомыми. А здесь у меня была только Кристина, но и она оказалась отцовской пассией, а значит, в случае чего приняла бы его сторону, а не мою.

– Нет, Родион прав, – вежливо сказал Мишель. – Я уже засиделся, ему нужно отдыхать и спать.

Он подошел ко мне и поправил подушку. В свете ламп его глаза блеснули желтым.

– Выздоравливай. – Эйдлен вышел из палаты, тихонько прикрыв за собой скрипнувшую дверь.

Батя неловко переступил с ноги на ногу, а потом присел на стул.

– Врач сказал, что ничего страшного, – начал он скомканно. – Просто долгий недостаток кислорода… Воды нахлебался… Главное, чтобы сейчас пневмония не развилась…

– Кто меня вытащил?

– Какой-то лодочник. – Он крепче сжал документы. – Не знаю, откуда он там взялся. Зимой, да еще и в такой шторм, мало какое судно рискнет выйти в море. Волны были почти по пояс, такие огромные… Лодочники обычно до весны сидят, прогулок на катерах сейчас нет… А этот проплывал аккурат в том месте, где ты под воду ушел.

«Поверь, если бы я хотел, чтобы ты утонул, тебя бы не вытащили», – зазвучали в голове слова Мишеля. И я сразу понял, откуда взялся отважный лодочник на катере рядом с тем местом, где я тонул. Между ребер, в районе солнечного сплетения, сразу засосало от страха: Эйдлен теперь казался еще опаснее. Его нечеловеческие желтые глаза до сих пор не выходили из головы, а воображение рисовало кадры все красочнее и страшнее. Еще я не мог не думать об Алисе: а что, если она уже на дне, но ее пока не нашли?

«Я приду за тобой», – сказал он. И я ни секунды не сомневался в том, что действительно придет. Только теперь мне надо быть к этому готовым.

– Я должен тебе кое-что рассказать, – решился я, повернув голову к отцу. – Это касается бирюзовой крови. Насчет сирен.

Отец тут же оживился: он выпрямился, отложил документы на старенькую тумбочку возле кровати. Его взгляд сосредоточился на моем лице, и я пытался, не отводя глаз, смотреть в ответ.

– Говори, – прошептал он. – Тебе стало что-то известно?

Медленно кивнув, я постарался приподняться на подушке.

– Дай воды. (В горле першило страшно.)

Получив в руки заветное прохладное стекло, я сделал несколько жадных глотков. Показалось, что даже головная боль и ломота в теле слегка отпустили. Промочив горло, я отставил стакан на тумбочку.

– Мишель – сирена, – выдал я. – Я точно знаю. Мы подрались, и у него была бирюзовая кровь. Он как-то зависит от жемчуга, а Алиса, его сестра, находится под чарами. Он воздействует на ее сознание. Ее надо спасать, пап…

Отец ни капли не изменился в лице. Он только чуть нахмурил бровь, изогнув ее так же, как это делал я, когда был недоволен или чего-то не понимал.

– Ты зачем на человека-то наговариваешь? Не поделили чего?

Пару раз моргнув, я едва не задохнулся от накатившего возмущения. Он мне не поверил. Отец, пытавшийся найти сирен в течение двух лет, мне не поверил.

– Извини? – Я точно так же вздернул бровь. – С чего бы мне тебе врать? Наоборот, ты же хотел их найти… Ты можешь спросить у Крис!

– Знаешь, Крис тоже та еще фантазерка. У сирен есть хвост, они живут в море и поют… Насколько я помню, этот мальчик учится с тобой в консерватории, он даже приходил к нам в гости? Сирены не живут на суше, не ходят в гости, Родь…

– Я не придумываю! – взвился я и сразу закашлялся. – Это он! Понимаешь? Ты сейчас отрицаешь тот вариант, который я принес тебе на блюдечке за три месяца! А ты два года их искал!

– Я просто никого не обвиняю голословно! – рявкнул он внезапно, и я замолчал. – Сирены – биологически морские существа, они не могут жить без воды! Хотя бы прочитал про них перед тем, как обвинять людей!

Я замер, словно он отвесил мне пощечину. Мне расхотелось с ним говорить, рассказывать ему о своих догадках и страхах, поэтому я перевернулся на бок затылком к нему и укрылся одеялом почти до самого уха. Отец тронул меня за плечо, но я тут же сбросил его руку.

– Уходи, – сухо сказал я. – Через пару дней, как выпишут, вернусь домой. И не приходи сюда больше.

– Родь…

– Уходи, – требовательно повторил я, сильнее натянув одеяло.

Второй раз за месяц меня предали – сначала Мишель, теперь отец. Самым хорошим вариантом сейчас было вернуться в Москву, но там меня никто не ждал. А бросить Морельск наедине с жестокой, озлобленной сиреной я не мог. С мыслями о том, что я единственный, кто может остановить Эйдлена, я уснул. И всю ночь мне снилась наша схватка в Жемчужной бухте.

Два дня в больнице казались нескончаемыми. Мне приелся пейзаж за окном: каждое утро я считал, сколько зимних птиц пролетало мимо четвертого этажа. Листья давно облетели с деревьев, и за стеклом торчали, как штыри, только голые ветки. Врачи ставили мне вечерами капельницы, сделали снимок легких напоследок и убедились в том, что симптомы пневмонии у меня отсутствуют.

«Хрипов нет, – сказал вечером врач. – Завтра выписываем».

Я уже дождаться не мог, когда меня отпустят домой. Пролежав на неудобной койке с капельницами по утрам двое суток, я чуть не сошел с ума. В консерватории, я был уверен, жизнь текла своим чередом: все репетировали, готовились к «Орфею и Эвридике», а я даже взглянуть на это не мог. Один раз меня навестили однокурсники – естественно, без Мишеля и Алисы, пару раз приходила Кристина с продуктами, а отец так и не заглянул. Но, признаться честно, мне и не хотелось его видеть. Ему стоило больше доверять мне, а не чужим сладкоголосым мальчикам, способным воздействовать на сознание.

Я бы и не удивился, если за тот короткий разговор Мишель навел морок и на отца, но всех возможностей сирен я не знал. Поэтому аккуратно, методом проб и ошибок, пытался прощупать то, с чем придется столкнуться рано или поздно. Умирать я не планировал, а значит, предстояло царапаться за жизнь.

Алиса так и не пришла, и я перестал ее ждать. Мишель бы все равно не отпустил: чем больше она с ним находилась, тем сильнее он воздействовал на ее сознание. Я помнил, какой она была при первой нашей встрече, а какой – при последней, возле особняка. Ее словно подменили, загипнотизировали, и она больше напоминала зомби, нежели человека.

– Тебя встретят? – поинтересовалась пожилая медсестра, принесшая мне выписку. – Хорошо бы, чтоб тебя проводили… А то свалишься еще где-нибудь…

– Сам, – отмахнулся я. – Как-нибудь дойду, не волнуйтесь.

Я сунул выписку в карман куртки. Одежда просохла, но пух внутри нее свалялся комьями, и теперь точно нужно было покупать новую. Даже попытки встряхнуть ее и разбить слипшиеся комки ни к чему не привели, теперь вещь выглядела совсем потрепанной и измочаленной.

– До свидания, – вежливо кивнул я.

За два дня в Морельске похолодало еще сильнее. Первые числа декабря обдали город морозом и покрыли гололедом. На улице навскидку было около минус десяти. Без шапки было совсем холодно, и я посильнее натянул на голову капюшон, желая спрятаться от кусачего холода и порывов ветра.

По набережной я в этот раз не пошел. Я решил свернуть сразу в противоположную сторону, и мне пришлось обойти вокруг больницы, чтоб выйти на центральный проспект. После моря кроссовки совсем развалились, и стоило мне по неосторожности наступить в лужу, тут же вымокли и начали хлюпать. Ногам стало холодно. Сквозь потерявшую теплые свойства куртку задувал ветер, добираясь до самой кожи.

Добравшись до своего дома, я понял, что совсем продрог. Зубы клацали друг об друга, а пальцы свело слабой судорогой. Они совсем закоченели, и я еле нашарил в кармане ключи. Подъездная дверь неприятно пискнула, открываясь, и мне в нос тут же ударил запах сырости и плесени. Поднявшись на третий этаж, я сунул большой ключ в нижний замок, но он не повернулся. Значит, дома кто-то был. С неудовольствием нажав на звонок, я услышал торопливые шаги с той стороны двери.

– Родь? Я думала, тебя вечером выпишут… – Крис распахнула передо мной дверь.

Я прошел внутрь и тут же скинул кроссовки. Носки промокли насквозь, и на полу остались мокрые следы. Внезапно я ощутил, как Кристина крепко обняла меня со спины, уткнувшись лбом в основание шеи.

– Когда я говорила про морское дно, я не то имела в виду, – прошептала она сумбурно. – Прости, пожалуйста, Родь, я совершенно не это…

– Я знаю, – оборвал ее, а потом расцепил руки. – Крис, все хорошо, успокойся. Я жив, он не дал мне сдохнуть. Это было показательное выступление. Предупреждение. Первое и последнее.

– Кто не дал сдохнуть?

– Мишель, – пояснил я. – Он приходил ко мне в больницу, когда меня вытащили. Это все он, Крис. Ты мне веришь?

– Абсолютно, – хрипло сказала она. – Виталя рассказал мне, что ты бредишь и обвиняешь Эйдлена. Я не стала с ним спорить, пусть он уймется, а мы все сделаем сами.

– Сам, – поправил я ее. – Он бросил вызов мне, а не нам.

Крис отступила и, резко развернувшись, направилась в сторону кухни, по пути схватив пачку сигарет. Она по привычке прикурила от газа, приоткрыла форточку и грохнула сковородку на плиту.

– Я тебя накормлю, – внезапно выдала она. – Может, мозг на место встанет.

– В смысле? – Я подошел к раковине, чтобы помыть руки.

– Трусы свисли, – бросила она через плечо. – Мы всё делали вместе. Искали этих сирен, читали книжки, погружались на дно… А теперь ты хочешь турнуть меня за ненадобностью? Классно ты придумал…

– Не за ненадобностью! – возмутился я. – Просто переживаю… Эйдлену я нужен, он сам сказал, что придет за мной. До оперы. Значит, у нас есть всего полторы недели, чтобы от него избавиться. Иначе он убьет меня.

Крис разбила на сковородку три яйца, а сверху щедро посыпала их солью и сушеной петрушкой. Зажав сигарету зубами, она ожесточенно барабанила пальцами по столешнице кухонного гарнитура. Я прислонился к нему с другой стороны от плиты и откинулся затылком на шкафчик. Нашарив рукой пачку, я тоже достал сигарету, прикурил и тут же закашлялся.

– Дрянь.

– Мишелевское цветное ###[16] повкуснее? – подколола она.

Я раздраженно цыкнул и опять затянулся.

– Эйдлен точно как-то воздействует на сознание. Не исключаю, что он и батю заколдовал, пока говорил с ним несколько минут…

Крис лопаткой перевернула яичницу и с другой стороны тоже посыпала ее зеленью. Легко подвигав сковородку на плите, чтоб яйца к ней не пристали, она потянулась за тарелкой в верхний шкафчик.

– И как нам с ним бороться? – поинтересовалась она. – Я, например, даже не представляю. Мы ничего не знаем… Он как стихия, такая же сумасшедшая и безжалостная, понимаешь?

– Да, – вздохнул я. – Но у меня два варианта. Либо попробовать с ним разобраться, либо ждать, пока он убьет меня. Из этих двух вариантов я, конечно, выберу первый.

Понимающе кивнув, Крис неосторожно вывалила яичницу на тарелку, и она чуть не свалилась на пол. Сев за стол, я придвинул к себе посуду. От больничной каши и пресного картофельного пюре меня порядком воротило, поэтому съесть нечто соленое, перченое и с петрушкой мне было в радость. Наколов на вилку большой кусок, я с удовольствием запихнул его в рот.

Крис села напротив, налив себе большую кружку крепкого черного чая с медом. Она, склонив голову, смотрела на меня невидящим взглядом. Я же уплетал яичницу, совсем оголодав после больницы.

– Тебе страшно? – внезапно спросила она, и я чуть не подавился от такого вопроса.

– Да. Когда Мишель появляется рядом, я в целом испытываю ужас. Мне кажется, с каждой жертвой он становится все сильнее и сильнее.

Кристина сделала большой глоток чая и тут же зашипела оттого, что напиток оказался слишком горячим. Поморщившись, она провела кончиком пальца по кайме кружки. Только сейчас я обратил внимание на рисунок: на синем фоне были нарисованы три жемчужины, лежавшие в открытых раковинах, а вокруг них тонкими голубыми полосами виднелось изображение волн. И надпись: «Морельск, 2019».

– Он как-то связан с жемчугом. – Она поглядела на кружку. – Не зря он носит на шее жемчужную нить. Если она не ошейник, то, значит, украшение питает его.

– А у них дома полно этого жемчуга, – вставил я. – Помнишь, мы ходили в гости? В кабинете их умершего отца целый шкаф с этим жемчугом… Алиса сказала, что они его продают и живут на эти деньги. Но что, если этот жемчуг как-то связывает сирену с морем?

– Не зря ведь ходят легенды о Мельпомене! – воодушевленно подхватила Крис. – Значит, они точно связаны с жемчугом. Но я все еще думаю, что Алиса тоже сирена, Родь. Просто более слабая, и поэтому Мишель ее контролирует. Пожалуйста, не надейся ее спасти.

– Зачем ты это говоришь?

Крис чуть сжала мою ладонь.

– Не хочу, чтобы тебе потом было больно, – вздохнула она. – Тебе ведь будет.

– Мне уже. Алиса… Мне кажется, я влюбился.

– Надо это пережить.

Мы замолчали. Доев яичницу, я отодвинул тарелку и откинулся на спинку стула. Крис крутила на столе чашку, но бережно, чтобы чай не выплескивался. Она сосредоточенно смотрела на свои руки, на рисунок с раковинами, устремив сконцентрированный взгляд на кружку.

– От жемчуга надо избавиться, – наконец решила она. – Если он дает ему силы, то, потеряв жемчуг, Мишель точно ослабнет.

Я поднял на нее озадаченный взгляд.

– А как ты предлагаешь это сделать?

– Когда Мишель и Алиса будут на репетиции, мы залезем к ним в дом и уничтожим жемчуг.

– Ты предлагаешь их грабануть? – изумился я.

Крис, щелкнув пальцами, хмыкнула.

– Именно это, капитан очевидность, я и предлагаю. Есть идеи получше?

Признаться честно, идей получше у меня не было.