На границе с Турцией или с Пакистаном
Полоса нейтральная. Справа, где кусты, —
Наши пограничники с нашим капитаном,
А на левой стороне — ихние посты.
А на нейтральной полосе цветы —
Необычайной красоты!
Капитанова невеста жить решила вместе.
Прикатила, говорит: — Милый! — то да со…
Надо ж хоть букет цветов подарить невесте —
Что за свадьба без цветов? Пьянка, да и всё!
А на нейтральной полосе цветы —
Необычайной красоты!
К ихнему начальнику, точно по повестке,
Тоже баба прикатила — налетела блажь.
Тоже: — Милый! — говорит, только по-турецки, —
Будет свадьба, — говорит, — свадьба и шабаш!
А на нейтральной полосе цветы —
Необычайной красоты!
Наши пограничники — храбрые ребята —
Трое вызвались идти, с ними капитан.
Разве ж знать они могли то, что азиаты
Порешили в ту же ночь вдарить по цветам?..
Ведь на нейтральной полосе цветы —
Необычайной красоты!
Пьян от запаха цветов капитан мертвецки.
Ну, и ихний капитан тоже в доску пьян,
Повалился он в цветы, охнув по-турецки.
И, по-русски крикнув «Мать…», рухнул капитан.
А на нейтральной полосе цветы —
Необычайной красоты!
Спит капитан, и ему снится,
Что открыли границу, как ворота в Кремле.
Ему и на фиг не нужна была чужая заграница —
Он пройтиться хотел по ничейной земле.
Почему же нельзя? Ведь земля-то ничья,
Ведь она — нейтральная!..
А на нейтральной полосе цветы —
Необычайной красоты!
В куски
Разлетелася корона,
Нет державы, нету трона.
Жизнь, Россия и законы —
всё к чертям!
И мы,
Словно загнанные в норы,
Словно пойманные воры, —
Только кровь одна с позором
Пополам.
И нам
Ни черта не разобраться —
С кем порвать и с кем остаться,
Кто за нас, кого бояться,
Где пути, куда податься —
Не понять.
Где дух?
Где честь?
Где стыд?
Где свои, а где чужие,
Как до этого дожили,
Неужели на Россию нам плевать?
Позор
Всем, кому покой дороже,
Всем, кого сомненье гложет,
Может он или не может
Убивать.
Сигнал!
И по-волчьи, и по-бычьи,
И как коршун на добычу —
Только воронов покличем
Пировать.
Эй, вы!
Где былая ваша твёрдость,
Где былая ваша гордость?
Отдыхать сегодня — подлость!
Пистолет сжимает твёрдая рука.
Конец,
Всему конец.
Всё разбилось, поломалось,
Нам осталась только малость —
Только выстрелить в висок иль во врага.
[1964–1965]
До магазина или в «Каму»
Дойти и проще и скорей,
Но зритель рвётся к нам упрямо
Сквозь строй штыков и патрулей.
Пройдя в метро сквозь тьму народа,
Желая отдохнуть душой,
Он непосредственно у входа
Услышит трезвый голос мой.
В фойе — большое оживленье:
Куплеты, песни — зритель наш!
А двух агентов управленья —
В последний ряд на бельэтаж!
Несправедливы нам упрёки,
Что мы всё рушим напролом, —
Картиной «тюрьмы и решётки»
Мы дань Таганке отдаём.
Спектакль принят, зритель пронят
И пантомимой, и стрельбой.
Теперь опять не будет брони
И пропусков, само собой.
И может быть, в минуты эти
За наш успех и верный ход
Нектара выпьют на банкете
Вахтангов, Брехт и Мейерхольд.
И мы, хоть нам не много платят,
От них ни в чём не отстаём.
Пусть на амброзию не хватит, —
Но на нектар уж мы найдём!
Прожить полвека — это не пустяк,
Сейчас полвека — это тоже веха.
Подчас полвека ставится спектакль,
И пробивать приходится полвека.
Стараясь не ударить в грязь лицом,
Мы Ваших добрых дел не забываем, —
Ведь мы считаем крёстным Вас отцом,
А также крёстной матерью считаем.
Таганский зритель раньше жил во тьме,
Но… в нашей жизни всякое бывает:
Таганку раньше знали по тюрьме —
Теперь Таганку по театру знают.
Ждём Ваших пьес, ведь Вы же крёстный наш.
А крестники без пьес хиреют рано.
Вы помните — во многом это Ваш,
Наш «Добрый человек из Сезуана»!
Так пусть же Вас не мучает мигрень,
Уж лучше мы за Вас переболеем —
И со штрафной Таганки в этот день
Вас поздравляем с Вашим юбилеем.
И кто бы что бы где ни говорил —
Ещё через полвека буду петь я,
Что Симонов здоров и полон сил, —
Так, значит, не «финита ля комедья».
Наш Федя с детства связан был с землёю —
Домой таскал и щебень и гранит.
Однажды он домой принёс такое,
Что папа с мамой плакали навзрыд.
Студентом Федя очень был настроен
Поднять археологию на щит–
Он в институт притаскивал такое,
Что мы кругом все плакали навзрыд.
Привёз он как-то с практики
Два ржавых экспонатика
И утверждал, что это — древний клад.
Потом однажды в Элисте
Нашёл вставные челюсти
Размером с самогонный аппарат.
Диплом писал про древние святыни,
О скифах, о языческих богах,
При этом так ругался по-латыни,
Что скифы эти корчились в гробах.
Он древние строения
Искал с остервенением
И часто диким голосом кричал,
Что есть ещё пока тропа,
Где встретишь питекантропа,
И в грудь себя при этом ударял.
Он жизнь решил закончить холостую
И стал бороться за семейный быт.
— Я, — говорил, — жену найду такую —
От зависти заплачете навзрыд!
Он все углы облазил — и
В Европе был и в Азии
И вскоре раскопал свой идеал.
Но идеал связать не мог
В археологии двух строк, —
И Федя его снова закопал.
[1965]
О вкусах не спорят — есть тысячи мнений, —
Я этот закон на себе испытал.
Ведь даже Эйнштейн, физический гений,
Весьма относительно всё понимал.
Оделся по моде, как требует век, —
Вы скажете сами:
— Да это же просто другой человек!
А я — тот же самый.
Вот уж действительно
Всё относительно,
Всё-всё, всё!
Набедренный пояс из шкуры пантеры —
О да, неприлично, согласен, ей-ей.
Но так одевались все до нашей эры,
А до нашей эры им было видней.
Оделся по моде, как в каменный век, —
Вы скажете сами:
— Да это же просто другой человек!
А я — тот же самый.
Вот уж действительно
Всё относительно,
Всё-всё, всё!
Оденусь, как рыцарь я после турнира–
Знакомые вряд ли узнают меня —
И крикну, как Ричард я в драме Шекспира:
— Коня мне! Полцарства даю за коня!
Но вот усмехнётся и скажет сквозь смех
Ценитель упрямый:
— Да это же просто другой человек!
А я — тот же самый.
Вот уж действительно
Всё относительно,
Всё-всё, всё!
Вот трость, канотье. Я — из нэпа. Похоже?
Не надо оваций, к чему лишний шум.
Ах, в этом костюме узнали? Ну что же,
Тогда я одену последний костюм:
Долой канотье, вместо тросточки — стек.
И шепчутся дамы:
— Да ото же просто другой человек!
Ля — тот же самый.
Вот уж действительно
Всё относительно,
Всё-всё, всё!
Будьте же бдительны, —
Всё относительно,
Всё-всё, всё!
[1965]
Мой сосед объездил весь Союз.
Что-то ищет, а чего — не видно.
Я в дела чужие не суюсь,
Но мне очень больно и обидно.
У него на окнах — плюш и шёлк,
Баба его шастает в халате.
Я б в Москве с киркой уран нашёл
При такой повышенной зарплате.
И сдается мне, что люди врут, —
Он нарочно ничего не ищет.
Для чего? — ведь денежки идут,
Ох, какие крупные деньжищи!
А вчера на кухне ихний сын
Головой упал у нашей двери —
И разбил нарочно мой графин.
Я — мамаше счёт в тройном размере.
Ему, значит, рупь — а мне пятак?!
Пусть теперь мне платит неустойку.
Я ведь не из зависти, я так —
Ради справедливости, и только.
Ничего, я им создам уют —
Живо он квартиру обменяет.
У них денег — куры не клюют,
А у нас на водку не хватает.
Сыт я по горло, до подбородка.
Даже от песен стал уставать.
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать.
Друг подавал мне водку в стакане,
Друг говорил, что это пройдёт,
Друг познакомил с Веркой по пьяни —
Верка поможет, водка спасёт.
Не помогли ни Верка, ни водка.
С водки похмелье, с Верки — что взять?
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не смогли запеленговать.
Сыт я по горло, сыт я по глотку.
Ох, надоело петь и играть!
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
И позывных не передавать.
[1965I
И. Кохановскому
Мой друг уехал в Магадан.
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уехал сам, уехал сам,
Не по этапу, не по этапу.
Не то чтоб другу не везло,
Не чтоб кому-нибудь назло,
Не для молвы, что, мол, чудак,
А просто так.
Быть может, кто-то скажет: — Зря!
Как так — решиться всего лишиться?
Ведь там — сплошные лагеря,
А в них — убийцы, а в них — убийцы!
Ответит он: — Не верь молве,
Их там не больше, чем в Москве.
Потом уложит чемодан
И — в Магадан.
Не то чтоб мне не по годам, —
Я б прыгнул ночью из электрички, —
Но я не еду в Магадан,
Забыв привычки, закрыв кавычки.
Я буду петь под струпный звон
Про то, что будет видеть он,
Про то, что в жизни не видал, —
Про Магадан.
Мой друг уехал сам собой —
С него довольно, с него довольно.
Его не будет бить конвой,
Он — добровольно, он — добровольно,
А мне удел от Бога дан…
А может, тоже в Магадан
Уехать с другом заодно
И лечь на дно?