Немножко чокнутая

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Идеально, — говорит Джеймс, когда мы входим в огромный пентхаус.

В нем четыре спальни, огромная кухня и столовая. В гостиной открывается вид на город и реку.

Пентхаус идеальный, на самом деле, идеальный. А еще это первое место, которое мы смотрим. Как же нам повезло, верно?

Оформлен в современном и, в то же время, классическом стиле. Все, что нужно, — это мебель. Еще одна работа для моего дизайнера.

— Я не могу позволить себе этот дом, — шипит Джеймс, когда я сообщаю, что мы его берем.

Закатываю глаза.

— Пожалуйста, малыш, я хочу именно этот. Я обещаю, что ты сможешь потратить все свои с трудом заработанные деньги на внутреннюю отделку и обстановку, если ты позволишь мне купить пентхаус.

— Это, похоже, блестящий компромисс, — милая женщина с планшетом в руках улыбается нам. Джеймс бросает на нее раздраженный взгляд, от которого она съеживается. — У пентхауса удачное расположение, вы первые смотрите его и если не купите сразу, то его купят следующие клиенты.

Я жалобно смотрю на него и надуваю губки.

— Все мое — твое, малыш. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Твоей маме он точно понравится!

Он вздыхает и кивает.

— Хорошо. Мы берем.

Я взвизгиваю и обнимаю его за шею, игнорируя боль в животе, когда я тянусь к нему.

— Спасибо!

— Что ж, давайте подпишем эти документы, — широко улыбаясь, говорит женщина, и дальше мы обсуждаем все детали.

— Голодна? — спрашивает Джеймс, когда мы идем вниз по улице. Мне нужно сесть. Черт, дико болит живот. Я качаю головой и следую за ним в «Старбакс». — С тобой все в порядке? Я действительно думаю, что мы должны сходить к врачу.

Я снова качаю головой, борясь с позывами рвоты.

— Я в порядке.

— Хорошо. Давай я возьму кофе и пойдем. Ты что-нибудь хочешь?

Я отрицательно качаю головой. Поторопись. Меня сейчас вырвет.

— Не забывай, завтра у тебя обед с моей мамой.

Я киваю в ответ, а он заказывает свой напиток.

— А позже приедут Мари и Саммер.

Киваю, киваю, киваю.

— Ты действительно выглядишь ужасно, — выдыхает он и берет кофе.

Мне даже не хватает сил, чтобы как-нибудь обозвать его. Мои колени подкашиваются, и я сгибаюсь пополам, хватаясь за желудок.

— Черт, детка. Я думаю, мне все же стоит отвезти тебя к доктору.

— Нет, я в порядке, — говорю я и направляюсь в уборную.

Он вздыхает и ждет за дверью, которую попросил на всякий случай не запирать. Я иду в туалет и вздыхаю с облегчением. У меня просто начались месячные.

— Как я и говорила, — ворчу я, когда выхожу.

Он удивленно качает головой и следует за мной к машине.

По возвращению домой я принимаю пару таблеток обезболивающего, и постепенно боль начинает утихать, пока я отмокаю в ванне. Джеймс сидит рядом со мной. Он очень беспокоится. Приятно, что он переживает, но это начинает немного раздражать. Он уходит, только когда приходят Саммер и Мари, которые, как обычно, очень громко болтают.

— Привет, Саммер, может, будешь кричать погромче! Думаю, в Китае тебя еще не слышно, — кричу я и слышу их хихиканье. — Джеймс, — кричу я, и он буквально врывается в ванную. — Помоги мне выбраться.

— Если тебе не станет лучше утром, то я вызову врача, и меня не волнует, что ты против.

— Не волнуйся, — говорю я, когда он помогает мне выбраться и заворачивает в пушистое полотенце. — Если я буду утром чувствовать себя так же, то сама с радостью пойду к врачу.

Он довольно кивает и помогает мне одеться. Не потому, что мне это нужно, просто потому, что он хочет.

— Дамы, — я улыбаюсь двум девушкам, которые сидят на диване, когда захожу к ним в одном халатике. — Так, расскажите мне последние сплетни.

— Боже, ты никогда не поверишь, кого трахнула Мари прошлой ночью, — хихикает Саммер и делает глоток вина.

Затем она машет пустым стаканом в воздухе. Мари, которая пялится в свой телефон, наполняет стакан, даже не поднимая взгляд. Джеймс стоит, мягко говоря, в шоке. Он с открытым ртом наблюдает за тем, как моя подруга делает сразу несколько дел. Я вытягиваю руку и, не глядя на него, закрываю ему рот. Знаете, мои навыки тоже могут потрясти.

— Стэна Джекобсона, — выпаливает Мари и кладет телефон рядом с собой. — Черт подери, он просто ужасен в постели.

Я взвизгиваю:

— Офигеть! Но он очень горяч, — я игнорирую рык, который издает мой муж.

Стэнли Джекобсон — солист любимой группы Мари. Она пыталась трахнуть его в течение нескольких месяцев. Это, безусловно, огромное достижение, при всем притом, что у этого чувака есть жена. Я хмурюсь от этой мысли. Поскольку теперь я замужняя женщина, то сочувствую другим замужним женщинам и мне немного стыдно за свою подругу.

— Хотя, он же женат, — говорю я тихо. — Это…

— Нет, они развелись в прошлом месяце. Ты что, не смотришь телевизор? — она ухмыляется, ее телефон пикает, и она берет его. — Он был ужасен. Такой грубый и ленивый, с глупой усмешкой на лице. Он кончил через две секунды и потом вел себя так, будто у меня это был лучший секс за всю жизнь. Высокомерный ублюдок, и я могу с уверенностью сказать, что больше не люблю эту группу.

Мы с Саммер взрываемся громким хохотом.

— Очень сочувствую тебе, — я несколько раз поигрываю бровями и озорно улыбаюсь. — Перед тем, как выйти замуж, даже не представляешь, как я боялась, что он будет кошмарен в постели.

— Эй, — возмущается Джеймс и поднимает голову от своего ноутбука.

Я подмигиваю ему.

— Не беспокойся, милый. Ты полностью разрушил меня для остальных мужчин. — Он широко улыбается, а его щеки слегка краснеют, и я поворачиваюсь обратно к Мари. — Так, как тебе это удалось?

— Я застала его одного и набросилась на него. С тех пор он позвонил мне уже двенадцать раз. Фу! — она съеживается и делает глоток вина. — Даже прислал мне цветы в обед.

Саммер фыркает и достает свой телефон.

— Мой Крис был таким. Помните?

— Да, — одновременно отвечаем мы и молимся, чтобы она в миллионный раз не вдавалась в подробности о том, как они встретились.

— Крис, мы помним. Мы все видели сами, — добавляет Мари и наливает себе еще вина. — Вам, девчонки, пора снова стать одинокими. Я скучаю по нашей охоте на мужчин.

— Эй, я как бы сижу здесь, — хихикает мой муж.

Мы все поворачиваемся к нему.

— Уходи, — говорим мы одновременно и громко хихикаем.

Джеймс закатывает глаза, забирает свой ноутбук и целует меня в лоб.

— Я иду спать. Постройтесь свести ваш гогот к минимуму.

— Подкаблучник, — заявляет Мари и показывает на Джеймса. — Настоящий подкаблучник. Молодец, Майя, по крайней мере, ты поставила своего мужа на место.

— Я не подкаблучник.

— Дорогой, можешь принести мне стакан воды, — шепчу я и потираю свой живот. Он кивает и уходит. Девчонки кудахчут, прям по-настоящему кудахчут, когда он возвращается со стаканом в руке. — Спасибо, красавчик.

Он закатывает глаза, целует меня и уходит в спальню, чтобы закончить свою работу в тишине.

— Мы только что купили пентхаус в здании Престон, — с улыбкой заявляю я, а девчонки ахают.

Конечно же, Мари кричит:

— Новоселье!

Я приподнимаю бровь и смотрю на нее.

— После нашего последнего хочешь еще одно? Ты в своем уме? Квартира обошлась мне в два миллиона!

— Что б я сделала, если б у меня был такой банковский счет, как у тебя, — вздыхает она, мечтательно закатывая глаза.

Саммер кивает и бормочет:

— Так. Значит небольшое новоселье?

— Нет! — слышу я, как кричит Джеймс из спальни, и мы вновь взрываемся приступом смеха.

Я пожимаю плечами.

— Джеймс хочет ребенка.

Мари давится вином, я киваю, помрачнев.

— Вот такая реакция была и у меня.

— Я хочу ребенка, — мечтательно произносит Саммер и прижимает руки к своему животу. — Но Крис хочет подождать несколько лет.

— Эй, Джеймс! — кричу я. Он фыркает в ответ. — Как ты смотришь на то, чтобы обменяться женами? — он не отвечает. Мари откидывает голову назад и смеется. Саммер игриво хмурится и макает сельдерей в хумус. — Я хочу, чтобы мы подождали десять лет.

Мари кивает и задумчиво произносит:

— Если забеременеешь, то можешь попрощаться со своей свободой.

— Почему бы вам просто не нанять няню?

Я пожимаю плечами.

— Если я собираюсь завести малыша, я не хочу, чтобы с ним постоянно была няня. Мой ребенок заслуживает того, чтобы родители отдавали ему все свое время.

— Хммм… — с улыбкой произносит Саммер. — Я все поняла. Ты хочешь остаться свободной. Я, честно говоря, уже устала от всех этих вечеринок. Я просто хочу, чтобы Крис надел мне обручальное кольцо. Его мать действительно оказывает на него серьезное давление.

— Правильно, пора, — говорю я, и они вдвоем смотрят на меня с нескрываемым шоком. — Что? — смеюсь я. — Я знаю, что год назад думала, как Мари, но все меняется. Я думала, что этот брак был мне смертным приговором, но сейчас я нахожу его очень даже привлекательным. Черт, и я ежедневно ощущаю это.

— Не слушай ее, — игриво говорит Мари и закрывает мне рот рукой. — Она не знает, о чем говорит. Джеймс и его мать промыли ей мозги.

Я закатываю глаза и убираю руку прочь.

— Заткнись, — хихикаю я и выпиваю свою воду. А через несколько секунд чувствую, как тошнота возвращается. — Давайте закажем еду. Я голодна.

Мы заказываем китайскую еду. Мы едим, общаемся, смеемся и пьем ночь напролет. Они обе отправляются домой примерно в два часа ночи. А я заползаю на кровать к своему спящему мужу. Он выглядит таким умиротворенным, как ангелок. Я целую его веки, а потом наблюдаю за ним в течение нескольких минут, пока сама не засыпаю.

Я выбираю костюм для обеда, после того как убеждаю Джеймса, что я чувствую себя намного лучше. Что, на самом деле, не совсем правда. Живот болит, но тошнота ушла — и моя энергия вернулась. Мой наряд состоит из голубой юбки-карандаш, белой рубашки, воротник которой завязан бантом, и синего приталенного пиджака. Я обуваю черные туфли и беру черную сумку.

Мои волосы спадают роскошными волнами вниз к талии, и я надеваю красивые солнцезащитные очки. Глаза Джеймса темнеют, когда я выхожу из комнаты. Это мой самый обычный наряд. Но я действительно хочу произвести впечатление на женский клуб. Мужчинам туда вход воспрещен.

— Вау, — он улыбается и целует меня в нос. — Ты выглядишь очень… сексуально, но в то же время изысканно.

Я облегченно выдыхаю.

— Спасибо, дорогой, мне надо идти. Не хочу опоздать к чаепитию и пышкам с лигой уникальных снобов.

Он смеется и ведет меня к лифту. Я подмигиваю ему, заходя в лифт.

Когда я захожу в ресторан отеля, то немного содрогаюсь при виде группы женщин слева от меня. Сильвия машет мне, и я направляюсь к ним. Все смотрят на меня, и над столом нависает тишина. Они как стая стервятников. С этими их глазками-бусинками и идеальной выправкой, будто готовые выстоять перед львом.

Рррррр!

Да, либидо. Спасибо за напоминание.

— Сильвия, — с улыбкой говорю я и, не дотрагиваясь, делаю вид, что целую ее щеки. Мужчина подходит и выдвигает мой стул. Я сажусь рядом с ней, и она начинает представлять меня. Я едва слушаю ее. По сути, я должна сидеть в конце стола, поскольку я самая богатая из всех, но я не спорю по поводу этого. Я просто стараюсь избегать двадцати пар глаз. — Как ты?

— Просто волшебно, моя дорогая! А ты как? Джеймс говорил, что ты до сих пор чувствуешь себя плохо.

Она поднимает бровь, думая, что я разыгрываю ее. Ведь я уже очень много раз отклоняла приглашения из-за своих болезней.

Я смущенно улыбаюсь.

— В этот раз это правда. Но я уже в порядке.

— Ты выглядишь немного изможденной, дорогая. Ты же не сидишь на одной из этих модных диет? Моя внучка гнет свою линию и сидит на диете. Это ведь смешно.

Я качаю головой и улыбаюсь кареглазой женщине, которая сидит напротив меня.

— Нет, я не сижу на диетах. Я питаюсь здоровой пищей, но люблю шоколад и выпечку слишком сильно, чтобы сидеть на диете.

— Джеймс говорил мне, что ты бегаешь каждое утро, — говорит Сильвия с гордой улыбкой. — Приятно видеть молодых людей, которые заботятся о своем здоровье.

— Да, я люблю бегать. Я пробегаю около одиннадцати миль ежедневно. Это замечательный способ убежать от реальной жизни. Разве вы с этим не согласны?

Хотя я уверена, что ни одна из них не может больше бегать. Все же они уже старые и все дела.

Со мной, конечно же, соглашаются. И вручают чашечку чая с лепешкой. Я никогда не любила такие лепешки, поэтому игнорирую ее и делаю глоток чая, желая, чтобы это был кофе. На столе стоит разная и дорогая еда: икра и крошечные сэндвичи, и многое другое. Я решаю ничего не есть, потому что боюсь, что меня стошнит. Это было бы ужасно. К сожалению, боль в желудке вернулась с удвоенной силой.

— Я угрожала прикрыть его счет, — я вся во внимании, когда слышу голос старой ведьмы Шарлин Петэл, которая сидит в конце стола. Ее черные волосы собраны в пучок так туго, что кожа ее лица натянулась, показывая все морщины. Ее розовый костюм похож на мой собственный. — Это же смешно. Дочь, которая вышла замуж за мужчину не из нашего круга, да еще теперь у нее внук, который думает, что он — гей.

Я закатываю глаза. Затем она обращается к Сильвии:

— Конечно, Сильвия понимает мои чувства. Ее племянник — гей, так ведь?

Сильвия кивает.

— Да, он и его спутник жизни недавно усыновили великолепного мальчика из Эфиопии. Они назвали его Клейтон. Потрясающий мальчик.

Я фыркаю, а Сильвия подмигивает мне.

— Джеймс показал мне фотографии, пытаясь убедить меня забеременеть, — говорю я тихо.

Сильвия смеется и похлопывает меня по руке.

— Я уверена, когда придет время, ты будешь готова.

— Вы планируете ребенка? — спрашивает меня Шарлин, и я вижу блеск в ее почти черных глазах.

Я качаю головой и потягиваю свой чай.

— Пока нет. Еще не скоро. Я слишком занята своим бизнесом.

— И вечеринками в Лас-Вегасе, — тихо бормочет женщина справа от Шарлин, но весь стол слышит ее.

Я ухмыляюсь.

— Да, это было веселое путешествие. Вегас — удивительный город.

— Это был ваш медовый месяц? — спрашивает Шарлин, пытаясь казаться вежливой, но она не такая. Она — курица.

Я спешу сменить тему.

— Ой, я совсем забыла. Мы с Джеймсом купили пентхаус в здании Престон, и он божественен.

Сильвия широко улыбается и обхватывает мое лицо руками.

— Это звучит потрясающе. Шарлин, вы ведь тоже поглядывали на квартиру в этом доме? Такое красивое здание. Не похоже на остальные уродливые высотки в городе.

Шарлин хмурится и кивает.

— Да. Мы присматриваем квартиру на седьмом этаже. Решили не распалять средства.

— Да, не так легко ездить на лифте и подниматься по лестницам в вашем-то возрасте, Шарлин. Не знаю, как вы справляетесь с этим, — я улыбаюсь, а несколько человек вздыхают и давятся смехом.

Шарлин опять хмурится и выдает что-то наподобие «хммм», прежде чем поворачивается к подруге, чтобы поболтать о ее внуке-гее.

— Это возмутительно! Он — гей, — шепчу я с фальшивыми нотками гнева в своем голосе. И закатываю глаза.

— Это мерзко и гадко, — громко говорит Шарлин, заставляя всех посмотреть на нее. Большинство присутствующих закатывают глаза, а остальные согласно кивают. — Такое нельзя позволять.

Как обычно, я высказываю свое мнение:

— Я думаю, что это замечательно. Вот честно, почему вы жалуетесь? На дворе двадцать первый век. Во многих странах им позволено жениться и существовать. Есть клубы специально для геев. Есть парады, показы мод, вечеринки, бизнес-ланчи и высокая мода. Почему вы не можете принять это? Что такого мерзкого, если двое мужчин или две женщины любят друг друга? — я откашливаюсь и продолжаю: — Знаете ли вы, что полторы тысячи видов животных отображают гомосексуальное поведение? Скажите честно, что более естественно? Полторы тысячи видов или несколько людей, которые не могут быть открытыми настолько, чтобы принять это. Теперь есть, о чем задуматься.

Я не осознаю, что весь стол замер и слушает меня, пока не заканчиваю речь. Шарлин смотрит на меня с открытым ртом.

— Хорошо сказала, — говорит женщина напротив меня, улыбаясь. — Я полностью согласна. После того, как им разрешили браки и усыновление детей, у них может быть нормальная жизнь. Пришло время перемен.

— Согласна, — произносит молодая женщина на несколько лет старше меня и улыбается мне с другого конца стола. Я узнаю в ней дочь Шарлин. Ту самую, что вышла замуж за афроамериканца.

— Разве вы не мать? Равенство важно. А что насчет расизма, который стоит в первых строчках преступлений.

— Что насчет этого? — усмехаюсь я. — Знаете, я посетила одну школу несколько месяцев назад, была на одном из «посмотрите на свое будущее» мероприятий. Там стояли охранники в дверях, как в аэропорту. Мне пришлось пройти через металлический детектор, а мою сумку обыскали. Даже несмотря на то, что я была приглашенной гостьей. Это было ужасно.

— Это потому, что очень много детей образуют банды. В наши дни слишком много детей получают пулевые или ножевые ранения. Это кошмар, — говорит Сильвия, сидя рядом со мной. — Когда мы усыновили моего Джеймса… — вздрагивает она. — Дом, из которого он родом… Я даже не знала, что люди могут так жить.

— И я тоже, — говорит Шарлин, взмахнув рукой. — Это страшно. Дела идут очень плохо. Буквально в прошлом месяце на наших соседей напали на улице всего в двух кварталах от нашего дома. Это главная причина, по которой мы переезжаем. Эти банды ориентированы на богатые районы.

Разговор останавливается на теме преступления и личном опыте людей. Но никто из них, включая меня, на самом деле не испытал на себе настоящее преступление. Я рада этому. И все же, сколько людей боятся отправлять детей в школы, боятся, что на них нападут или ранят, или даже изнасилуют, потому что они решили перечить неправильному человеку. Лишь от одной мысли об этом становится грустно.

Боль в животе усиливается угрожающими темпами — и тошнота возвращается. У нас осталось еще сорок минут, но я не уверена, что могу высидеть.

— Сильвия, — шепчу я и хватаюсь за живот. Она смотрит на меня в середине разговора. — Я думаю, что мне нужно обратиться к врачу.

Я издаю стон. Тошнота уже почти подступает к горлу.

Она ахает и прижимает руку к моему лбу. Кто-то спрашивает в порядке ли я, но я едва слышу из-за того, что в ушах гудит.

— В больницу, — говорю я, сворачиваясь пополам и почти задыхаясь от боли. Так чертовски плохо. Становится хуже так резко. Я слышу какое-то движение. И сильные руки поднимают меня со стула.

— Ой, — начинаю хныкать я, так как мой желудок дико болит.

Моя кожа покрывается капельками пота, и я чувствую, что горю. Я смутно слышу, как Сильвия кричит что-то про Джеймса, когда меня кладут на что-то очень удобное. Все кажется нереальным, будто я смотрю на свою жизнь через объектив, а не через собственные глаза. Я чувствую себя далекой. Чувствую слабость. И эта боль. Невыносимая боль.

Меня не волнует, опозорюсь ли я, скручиваясь в положении эмбриона на мягком диване, когда толпа людей окружает меня, и кто-то прикладывает влажную ткань к моему лбу. В животе появляется какое-то странное, новое чувство. Я кричу, и перед глазами все темнеет.