Ненаместные

Глава 12

В автобусе пахло бензином. Было холодно и при этом душно: на остановках двери пропускали очень немного воздуха и очень много людей.

Жаннэй с превеликим удовольствием дошла бы до больницы пешком, но тихий голосок внутри нее неумолимо отсчитывал время до того самого момента, как станет слишком поздно.

Поздно для чего?

Этого она не знала.

Наверное, будь у Жаннэй возможность спросить у сестры, та назвала бы это состояние «тревогой», но Жаннэй не была в этом уверена. Быть может, это интуиция вдруг решила подать признаки жизни.

Ылли вела Герку-в-теле-Лиль какими-то особыми песчаночьими дворами: еще один повод для беспокойства. Несмотря на все видимое простодушие мышки, Жаннэй никак не могла до конца ей довериться. Даже скорее из-за ее простодушия: Ылли продемонстрировала удивительную способность не придавать значения важнейшим вещам, раздувая при этом мелочи до невиданных размеров. Она могла чего-то не договорить и без злого умысла, просто потому, что в ее мышином мозгу замкнуло не те контакты.

Ким настоял на том, чтобы поехать с Жаннэй. Он удивительно спокойно относился к мышиным заскокам, как будто повидал в исполнении тьмаверстцев крендели куда хуже, и это превратило его нервы в стальные канаты.

«Я доверяю Ылли, потому что она хочет добра и вполне понимает, что делает», — сказал он, когда они решали, как будут добиться до больницы, — «и я доверяю Герке».

«Но ты хочешь поехать со мной», — заметила Жаннэй и с удивлением услышала в своем голосе нотку обиды.

Ким постучал незажженной сигаретой о край пепельницы.

«Ылли должна Герке, и здесь это значит очень многое; ты никому не должна», — наконец сказал он, виновато отводя глаза, — «Ты мне очень нравишься, и ты выглядишь надежной, как… как… ледяная глыба? Ты не сделаешь глупости на горячую голову, я очень ценю это… И я хотел бы тебе верить; но я не уверен… что это твои проблемы».

И Жаннэй понимала, что он прав. Она бы тоже себе не доверяла на его месте. Потому что в отличие от Кима, который стал этим детям другом, или Ылли, которая задолжала Лиль и Герке здоровье собственного сына, она была всего лишь мелкой чиновницей, приехавшей уладить проблему так, чтобы она не создала лишнего шума.

И отсутствие шума было первостепенной задачей.

Это было… логично.

Но когда освободилось место у окна, Жаннэй юркнула туда и отвернулась так, чтобы и краем глаза не видеть Кима, рассматривая проносящиеся мимо улицы.

Она всегда старалась поступать правильно. Но сейчас она была сбита с толку. Как будто какой-то злой пират, как в той детской книге, положил ей топор под внутренний компас, и стрелка начала вести себя расхлябанно и нервно, совершенно не собираясь указывать верное направление и направление вообще.

Слишком мало информации.

Она знала лишь, что Герке и Лиль нужно устроить встречу и поменять их обратно. А что будет потом… то будет.

В кармане вдруг завибрировал телефон.

— Ланерье? — спросила Жаннэй без особого, впрочем, удивления.

— Я звоню… зачем же? — обескураженно спросил Ланерье и Жаннэй вдруг ясно увидела его отражение в оконном стекле: худющего парня — белые глаза слепо вглядываются в пустоту, тонкие пальцы треплют одну из бесчисленных белых косичек, острый птичий нос вот-вот вырвется из отражения и проткнет кого-нибудь — если переносица прежде не порвет натянутую тонкую кожу.

Он вдруг повернул голову в ее сторону: его глаза ничего не видели, но на интуицию он никогда не жаловался и всегда чувствовал ее взгляд.

— Я хотел рассказать притчу… про девочку, жабу, мышку, кошку… но запутался в действующих лицах, — жалобно сказал он, — но я могу сказать, кто больше всех виноват. Сказать?

Жаннэй промолчала.

Обычно она… нет. Не в этот раз.

В этот раз она молчала, сжимая трубку в дрожащих пальцах.

— Обычно ты сразу же сбрасываешь звонок, Жаннэй, — Ланерье искривил тонкие губы, — что с тобой случилось? Каждый раз, когда я звонил тебе, чтобы рассказать притчу, ты тут же отключала телефон. Я звонил тебе, зная, что ты так сделаешь. Быть может, только потому я тебе и звонил? Чтобы ты имела возможность послать меня и мои притчи. У Лаллей не выспросить ответа, но я всегда думал так.

— Я… — Жаннэй задумалась, и сказала медленно, — похоже, мне и впрямь нужна эта история.

— Впервые ты больше нуждаешься в ответе на загадку, чем в возможности ее разгадать, — вздохнул Ланерье, — извини. Я не могу дать тебе то, что тебе нужно. Если бы ты этого не хотела — то пожалуйста, но вот так… Иногда мне очень жаль, что я не служу какой-нибудь менее сумасбродной богине…

— Я понимаю, Ланерье.

Она и правда понимала. Ей удалось избежать серых жреческих одеяний; Ланерье же закутали в них, как в кокон, чуть ли не сразу после рождения. Она знала, чего он лишен, даже лучше его самого — потому что у нее-то была возможность жить иначе.

— Нас с тобой, Жаннэй, когда-то лишили права принимать участие в судьбах людей, — вдруг сказал он, — тебя сделали безучастной; я же — глас шальной судьбы, ее руки и орудие, часть целого — сам по себе ничто. Но, похоже, ты все-таки смогла влипнуть в историю? Не наблюдать со стороны, а стать ее частью?

Жаннэй впервые за поездку посмотрела на Кима. Он крепко ухватился за поручень и, кажется, подремывал стоя, не замечая, как от него шарахаются другие пассажиры. Вокруг него образовалась зона отчуждения — около метра. И благодаря тому, что он нависал над местом Жаннэй, ей было чем дышать в переполненном автобусе.

Хоть воздух этот и был пропитан не слишком приятным запахом дешевых сигарет.

Она смогла стать? Или ее втянули?

Или она захотела, чтобы ее втянули?

Втянулась?

— Не знаю, хорошо ли это.

— Но ты ведь к этому стремилась? — Ланерье вдруг улыбнулся, так, как улыбался только он, чуть жутковато, обнажив сразу и верхний и нижний ряд зубов, — может, чтобы заслужить право влипать в истории, надо хоть из одной выкрутиться самостоятельно? Без Юлги и ее семьи. Без Круга. Без меня. Без отправления неугодных к Окосу — слишком простые пути Лаллей никогда не нравились.

— Так вот зачем ты звонишь? — Жаннэй склонила голову и впервые приняла тяжелый взгляд его пустых белых глаз, — Чтобы объявить мою историю испытанием?

— Ты только что решила, что вправе назвать чужую историю своей лишь потому, что она случилась на твоих глазах, — отражение вдруг подернулось рябью, — и что кому-то вообще может понадобиться тебя испытывать. Ты эгоистка. Ты всегда была слишком человечна для служения. Вот, что я должен был сказать… а вот, что хочу: живи так, чтобы Лаллей тебя в свой храм ни за что не приняла, моя счастливая подруга! Я рад, что вожу с тобой знакомство.

Ланерье закашлялся; схватился за горло. Его горло так часто использовала Лаллей, или та сила, которую он звал ее именем, что говорить от себя ему всегда было больно.

— Мне стоило сразу сбросить звонок, а не мучить тебя, — покачала головой Жаннэй.

— Я рад, что в этот раз ты не сбросила.

— Все меняется. И твое время придет, — вздохнула Жаннэй и нажала кнопку.

Еще несколько секунд она смотрела, как старый друг и товарищ по несчастью стискивает узкий ворот колючего шерстяного одеяния и содрогается в кашле всем своим тонким мосластым телом, а потом отпустила его образ.

Ланерье всегда приходил ей на помощь, когда она сомневалась.

Он был ее запасным компасом.

Но пришла пора выкинуть эти бесполезные игрушки и просто довериться ветру.

Ветер нес с собой запах сигарет и тревог.

И нелогичных, но единственно возможных решений.

Когда Герка открыл глаза, Лиль сидела рядом.

Он помнил ее руку. Тогда он просто вцепился в нее, потому что это было спасением.

Но теперь он жалел. Очень жалел.

Он всех подвел.

Он не смог проконтролировать Дангу, он не предусмотрел того, что Умарс тоже решит участвовать. Это обернется проблемами для него и для его семьи.

Он создал эти проблемы.

Легкие горели; он уже кашлял, когда очнулся, и никак не мог прекратить. Кашель выворачивал его наизнанку, и Лиль неловко хлопала его по спине, и рядом присел Ким, и в нем, в самой его позе, в глазах, в выражении лица было только участие.

Никакого гнева.

Должен был быть гнев.

Лиль вытащила его. Лиль его вытащила. Как это произошло? Что она сказала?

Только у Кима было такое право. Только у него. У Лиль не было. Но это была ее рука. Герка до сих пор помнил тепло ее тонких пальцев.

Почему он это запомнил? Как разглядел? Как смог дотянуться? Он же отключился… Нога соскользнула, потом удар и мутная вода… Пришел в себя на мгновение? Повезло?

Все-таки хорошо, что из Герки вышел такой никудышный учитель: если бы Ким смог понять все то, что Герка так старался ему втолковать, если бы не был тьенцем в каждой из девяти своих кошачьих душ, он бы сейчас уже выпустил когти и оставил на Геркиной шкурке пару шрамов.

— Ким… кхе-кхе-кхе… прости, — наконец смог выдавить он, — прости…

Ким покачал головой.

— И что же ты за человек такой, — сказал он, — говоришь мне «прости» вместо того, чтобы сказать Лиль «спасибо».

— Прости… уж, — Герка попытался улыбнуться, но снова зашелся в кашле.

— Герка, тебе стоит отдохнуть, — участливо, даже слишком, заговорил Эдде откуда-то сверху; Герка повернул голову, чтобы понять, сердится ли тот, но эти дурацкие очки слишком хорошо скрывали его лицо, — тебе тут больше нечего делать.

Вот на ком Ким сорвался. Да уж, перед Эдде тоже стоило извиниться.

Он… все-таки сердился.

Какое-то время Герка учился с ним в параллельных классах, но, когда пришла пора переводиться в старшую школу, Эдде забрал документы и навсегда растворился где-то в глуби песчаночьих кварталов. А потом появился снова — перед попрыгушками, вместе со списком продуктов, которые нужно было докупить на «его детишек», так он это назвал. И контактами дяди, благодаря которым устроить Попрыгушки стало куда проще, чем Герка это себе представлял.

Это не была дружба или приятельство; Герка бы назвал Эдде коллегой, если бы организация инициаций хоть где-то считалась бы работой.

Жабы ничего не имели против Песчанок, а Песчанки против Жаб. Они просто… не доставляли друг другу проблем. Нейтральные отношения. Кооперация.

Но теперь Герка не был уверен, что не стал проблемой. Ведь Эдде почему-то с ним говорит, настоятельно что-то советует… почему?

А потом его озарило.

Пиит.

Когда Герка вмешался и согласился помочь Пииту, он стал не просто Жабом, с которым можно обсудить, сколько закупить туалетной бумаги. Гуга бы не позволил такого, если бы Герка вдруг решил с ним посоветоваться; вряд ли кто-нибудь другой решился бы. Да и Герка не согласился бы, не почувствуй он у мальчишки родственный дар. И…

Если бы не вмешалась Лиль.

Когда Герка начал ее слушаться? Почему?

Простой вопрос, да и ответ не сложный. Но для них еще не пришло время.

Эдде не за что на него сердиться. Эдде просто возвращает долг, хоть и не слишком дипломатично при этом выражаясь.

В любом случае, стоит к нему прислушаться и поскорее уйти. Герка понимал, что он сам по себе — эпицентр скандала.

Скандала, который будет стоить Лиль репутации, и еще аукнется Киму.

Он не справился с организацией попрыгушек, он сам по себе проблема и виновник проблем. Эдде из тех, кто проблемы устраняет. Остается только надеяться, что он справится.

Герка склонил голову и позволил помочь себе подняться.

— Лиль, отведи его в дом, — продолжил распоряжаться Эдде, — он может идти сам, не думаю, что понадобится кто-то еще, не правда ли, Гуга?

Ответом был выпущенный Гугой клуб дыма: он не возражал.

— Ким, — попросил Герка, — ты не мог бы забрать Дангу с того острова? Я верю… Я надеюсь… Я рад, что мои извинения приняты, но если Данга захочет принести свои, то не принимай их так же легко.

Ким резко мотнул головой, будто вытряхивая из нее неприятные мысли.

Таков уж Ким, вряд ли он вообще собирался кого-то обвинять. Чудак. Есть же, за что. Все адвокаты такие добрые?

Герка скосил глаза на Лиль. Она злилась так, что казалось, что от ее мокрых волос вот-вот повалит пар.

— Умарс, — резко сказала она, глядя на зареванного котенка, — я надеюсь, что ты что-то получил с этого. Потому что нам всем это дорого обойдется.

— Лиль, не надо, — попытался вмешаться Герка: на Умарса было страшно смотреть, — наверняка это Данга его вынудил, и… Умарс, с тобой все будет в порядке.

— О да, Умарс, — скривилась Лиль, — с тобой все будет в порядке.

И она буквально поволокла Герку к лодкам.

Почти весь путь до дачи они преодолели в тишине. Лиль злилась, Герка опирался на ее плечо. Не то чтобы он не мог идти сам… хоть у него и ныла голень и немного кружилась голова, но он бы смог…

Но ему нравилось опираться на ее плечо.

И это было неправильно.

Он жалел, что всех подвел.

А больше всего — что подвел Лиль. Что ей пришлось протянуть ему руку. Что ей придется расплачиваться — не зря же она так сердилась на Умарса.

Почему на Умарса, а не на Дангу?

Впрочем, это его мало заботило. Как он ни старался переключиться на этот вопрос, куда больше его волновало другое: почему Лиль протянула ему руку?

— Ты… Что произошло? — Забросил он пробный камешек.

— Ты упал с бревна, — сухо ответила Лиль, — ударился головой. Ким бы не смог тебя вытащить.

— Но только он имел право…

— Я сказала, что проиграла тебе в литивоме. Осторожнее, тут корень. Ну я же говорила, осторожнее! Я так без руки останусь.

— Что?!

— Ну, это мелочи. Все иногда проигрывают в литивоме. Когда я готовилась к первенству, я вечно проигрывала. Даже не знаю, почему это сработало, — поспешно ответила Лиль, — а ну руку верни!

Но Герка отшатнулся.

— Почему ты мне врешь? — спросил он тихо.

Пыльная тропинка под ногами, лес вокруг; тихонько шумит листва, где-то поет птица.

Мгновение растянулось, как жевательная резинка: Лиль отвела глаза, сжала губы, подбирая слова.

— С чего ты взял?

— Ты отлично знаешь, что крикнула. Ты — знаешь.

Она пожала плечами.

— Женихом больше, женихом меньше. Какая разница? Если оба — фиктивные. У меня не было выбора, вот и все. Не было.

— Вот как?

— Именно так. А теперь давай, хватит геройствовать. На тебя ж смотреть страшно, синий весь, трясешься…

Она протянула ему руку.

Снова протянула ему руку.

И Герке хотелось, очень хотелось, безумно хотелось за нее уцепиться. То, насколько ему этого хотелось, пугало. Ему хотелось обнять ее. Зарыться лицом в мокрые волосы.

Когда он очнулся, больше всего ему хотелось сказать ей: «спасибо».

И потому так болезненна была мысль, что у него нет на это права.

Он и так доставил слишком много проблем. Он сам — ходячая проблема. Нельзя. Ему нельзя. Он жаба. Она — кошкина невеста.

Нет, не так. Ничья она не невеста. Она — своя собственная. Он не Яйла, чтобы пользоваться моментом и ее плачевным положением.

Мокрая футболка немного просвечивала. Почему так сложно… не смотреть?

Ему даже нечем ее прикрыть. Он ничего не может. Только… отвернуться. Она даже не взяла с собой куртку… забыла? Или нырнула прямо в ней, а потом сняла?

Неважно. Опять он уходит от главного вопроса…

А ответ на него очень простой. Слишком простой. И выход только один.

И он не дурак, чтобы поддаваться самообману.

У Лиль не было выбора, вот и все.

А Герка не имеет права выбирать.

— Я… сам дойду. И тебе лучше… Прикрыться, что ли?..

— Эй! — Лиль вспыхнула до корней волос и тут же скрестила руки на груди, — Я тебя вытащила, а ты… Окос, эти парни… где хотя бы «спасибо»?

— …прости.

И ее слова вонзились ему в спину, как копье.

— Да засунь себе это «прости» знаешь, куда?!

Сложнее всего было не оборачиваться.

Данга был доброжелателен и учтив, насколько может быть учтив одиннадцатилетний пацан. Он улыбался Умарсу, не разжимая губ, но так широко, что его лягушачий рот норовил растянуться до ушей; он не смотрел приятелю в глаза, покорно склоняя голову каждый раз, когда возникала такая необходимость.

Его руки расслабленно мотались по бокам тела, и он не делал ровным счетом никаких попыток сжать кулак.

И это действовало на Умарса куда сильнее, чем десять тысяч пощечин.

Лиль наблюдала за этой маленькой Дангиной победоносной войной, и начинала чуть лучше понимать Герку.

Было у братьев кое-что общее: они очень четко проводили границы. Моментально возводили стены. Хороши в защите, вот как.

Стоило кому-то сделать неверный шаг в их сторону, и они тут же принимали меры.

Лиль знала, что Данга не виноват в том, что затеял Умарс. Он бы просто не мог; он бы вообще не позвал с собой Умарса, если бы не недооценивал его, если бы знал, что тот способен на такое. Он ведь был очень храбрым, очень наглым и неординарным, но все-таки Вааром: парнишкой из рода тех, кому очень дорого давались любые нарушения неписанных законов и правил. Он никогда не нарушал их просто так.

Когда Данга травил Умарса, это ничем не грозило его семье; когда Данга дружил с Умарсом, это было выгодно его роду; но единственным, кто получил хоть что-то от прыжков Умарса, был Умарс. Данге же это сулило только множество проблем.

Лиль же на котенка почти не злилась. Все иногда поступают эгоистично, и разве могла эта мелочь просчитать последствия?

Все те последствия, которые грозят ей, она накликала на себя сама. Как Умарс не мог остаться простым зрителем, так и она не могла не протянуть руки. Нельзя злиться на кого-то лишь за то, что тебе пришлось выбирать.

Но она все равно не могла говорить с ним спокойно. Получалось только шипеть. Она понимала его, она не таила на котенка обиды, но… нет, не получалось у нее скрывать ту капельку иррациональной злости, что жгла ее изнутри.

Все так хорошо начиналось, и тут раз! Испортилось. Из Тьмаверста Лиль уезжала только с одной проблемой, а тут и вторая нарисовалась.

Ким уехал раньше, его вызвонили с работы, так что ехали обратно немного уменьшившейся компанией. Не было еще и Амме — остался нянчиться с Пиитом, наверное.

Герка молчал и смотрел в окно; Умарс пытался было расшевелить Дангу или Бинку, но если Данга еще отвечал иногда, хоть и предельно вежливо и безлико, то Бинка просто молчала, старательно кося куда-то на кончик правого уха Умарса.

В результате бедняга окончательно затих и остаток пути отковыривал когтищами чешуйки краски от сиденья.

Лиль смотрела на Герку. Она могла позволить себе пялиться; то, что она сделала до этого, было куда хуже.

Он так и не отдал ей резинку. Собирались в спешке, в суетливом молчании, и вряд ли он вообще вспомнил про свои дурацкие волосы, они ведь ему больше не мешали. Теперь он напоминал маленькую девочку в детском садике, у которой волосы еще не отросли достаточно, чтобы собрать их все, и которой родители просто делают забавный хвостик, потому что это мило.

Еще и волосы светлые…

Луковка.

Горе… луковое. Что же ей теперь с ним делать?

Лиль никогда не любила обманываться. Есть реальность, и если уж эта реальность и грозит нагнуть тебя рано или поздно, разве не лучше встретить ее во всеоружии?

Но она очень долго обманывала себя. Не следует ли ей поблагодарить Умарса? Ведь благодаря его поступку она это прекратила.

Вчера ты просто играешь с парнем в литивоме, а потом краснеешь только лишь из-за того, что он увидел тебя в мокрой футболке; не раздумывая, вытаскиваешь его из воды, рискуя репутацией, которую так долго создавала, не покладая рук. Лиль мало-помалу к нему привязалась и, что самое страшное, заметила это слишком поздно.

Самым правильным было бы расстаться с ним на вокзале и никогда больше не разговаривать. Влюбленность, как и всякая зависимость, рано или поздно сходит на нет, если отстраниться от источника.

Но…

Лиль была реалисткой.

Герка — друг Кима. Им придется видеться. Попытки все прекратить будут мучительны для нее в первую очередь. Зачем ей это?

Ким слишком нездешний, ему… плевать. Он заботится лишь о людях, но не о приличиях. Так или иначе, но Лиль перестанет быть кошкиной невестой. Гнева Яйлы не избежать; Ким попытается помочь, но лишь наломает еще больше дров.

Герка отлично выстраивает стены.

И когда все это окончательно назреет и взорвется, как огромный гнойный прыщ, Лиль бы хотелось оказаться с Геркой за одной стеной. Вот так.

Не потому даже, что она хочет защиты, а потому, что ее невыразимо бесит то, что какой-то жаб посмел от нее отгораживаться. Она его просила? Вовсе нет. Рыцарь доморощенный, на самом деле — просто трус. Сложил лапки и в кусты: а то она не заметила, как он на нее смотрел, ага.

Ну нет, она не какая-то там зашуганная мышка, чтобы не чуть своей власти над парнем. Если она и переняла что-то кошачье от Мрыклы, так это уверенность в своих чарах.

Раньше она знала лишь, чего не хочет, но не видела выхода и просто ждала неизбежного. Но теперь-то она точно знает, кто ей нужен.

Любая ошибка может обернуться победой: главное придумать, как бы ее так повернуть. Закрыть на минутку глаза, а открыв вновь — посмотреть на ситуацию с другой стороны.

Ваары тоже влиятельная семья. И они смогут помочь забрать Канги. Жабам чистая кровь нужна даже сильнее, чем Кошкам: Лиль видела зеленые мозоли даже не бледных лапках Данги, что уж говорить о неудачниках вроде бородавчатого Гуги.

Лиль поймала себя на том, что снова считает выгоды.

Мечтательно смотрит на Геркин профиль и считает, считает, считает…

Она смотрела много фильмов про любовь и читала много книг. Жертвенность, жертвенность, жертвенность — вот, что там превозносилось. Если ты любишь, девочка, ты должна жертвовать, так говорили книги и этому подпевали фильмы.

Но Лиль всегда была практична.

Она готова была жертвовать лишь зная, что получит что-то в ответ. Герка понравился ей, потому что всегда готов был отдавать: он помогал, даже если не очень хотел; он отвечал добром на добро и вежливостью — на хамство. Он помнил обиды и был осторожен с обидчиками, но не опускался до мести.

Она захотела такого парня себе. Вот и все. Награда за все ее страдания. Что-то хорошее. Кто-то хороший.

Лиль не любила причислять себя к Кошкам: слишком много у них было дурных привычек. Она научилась у Мрыклы только полезным вещам.

Например — ходить сквозь стены.

Когда они вышли из электрички, Лиль потянулась, захрустев запястьями, и театрально схватилась за плечо.

— Ай! Ай-ай-ай! — Пробормотала она.

— Что такое? — Спросил Герка.

— Да ничего, совсем ничего, — растерянно улыбнулась она, будто бы ненароком потирая плечо, — все хорошо. Ой…

Данга склонил голову на бок. Серьезно, долго посмотрел на нее: вот ведь маленький паршивец! В чужой игре он разбирался куда лучше брата.

Лиль даже подумала, что сейчас Данга все испортит. Но он вдруг поддержал ее.

— Ты тяжеленный, а она тебя рывком вытаскивала. Потянула плечо, а ты не заметил, — буркнул он, — мне за такого брата стыдно прям. Кидала-эксплуататор.

— Что?

— Да нет, все нормально! — горячо возразила Лиль, — Я пойду домой, а то темнеет уже, а мне далеко, и там шпана всякая…

— Вот с таки-и-им рюкзачиной на больном плече, — театральным шепотом выдал Данга, старательно сгущая краски.

Умница, какой же умница, и почему она при первой встрече приняла его за чудовище? Лапушка-мальчик!

— Тебя проводить? — обреченно вздохнул Герка.

— У тебя же дети! — всплеснула руками Лиль, — Не надо, вовсе не надо, все нормально, правда-правда.

— За нами машина заедет, — фыркнул Данга, — попрошу водителя, он и Умарса отвезет. Покеда.

И ускакал, прихватив под руку Бинку и за ухо Умарса, прежде, чем Герка успел предложить подвезти и Лиль.

Лиль мысленно пообещала купить Данге когда-нибудь огро-о-омное мороженое. Или что он любит? Спросить, что он любит, и купить.

Заслужил.

И даже то, что Герка всю дорогу до ее дома старательно выдерживал между ними джентельменский метр, ее не сильно расстроило.

Потому что встреченную шпану, которая, заметив так и болтавшуюся в ухе у Лиль сережку и нового хахаля, попыталась проучить загулявшую соседку, он меланхолично послал к Окосу, а потом так же меланхолично драпанул от озверевшей толпы, не забыв прихватить с собой Лиль и рюкзаки.

Слишком глубоко погрузился в свои мысли, чтобы заморачиваться еще и дракой.

Прихватил он ее тоже по-джентельменски, за талию.

И летел не как Жаба, а как какой-то гепард, гигантскими прыжками.

Потому что он так старался к ней не приближаться, что Лиль могла видеть тень от этого усилия на его лице; и несложно было предсказать, что надолго его не хватит.

Может, он бы и справился, но Лиль не собиралась так просто его отпускать. Она терпелива, она подождет. Она спровоцирует, когда надо, и отступит, когда потребуется: древний женский танец, которому она научилась не от Мрыклы, а сама; Мрыкла лишь помогла отточить эти навыки до совершенства.

Семя вырастает в дерево, дерево дает плоды; рано или поздно он созреет и сам шмякнется ей в руки.

У них есть все время мира. Незачем торопиться.