Ненаместные

Глава 13

В больнице ее ждали.

У этой женщины были такие тонкие губы, что, если бы не ее отчаянная попытка подчеркнуть их красной помадой, Жаннэй бы их и не заметила.

Женщина постоянно их облизывала, а потом тянулась рукой к сумочке, наверное, чтобы вернуть съеденную помаду на место. Тянулась — и отдергивала руку.

У нее были длинные ухоженные ногти: надо же, впервые за долгое время Жаннэй увидела такой сложный и дорогой маникюр. Даже Яйла просто красила ногти в золотистый цвет; трансформация не затрагивает ногти — единственный вывод, который тут можно было сделать.

Глаза-щелочки смотрели недобро.

Ресницы тоже были накладные. Но не бесконечно-длинные, какие цепляют девчонки перед дискотеками, а почти как настоящие, Жаннэй бы и не заметила, если бы не слегка отклеившийся уголок.

Женщина выглядела немного уставшей и очень напряженной.

— Я Ассакая из рода Ссок, дочь владельца этой больницы, — сказала она, — я хотела вас кое о чем попросить, мудрая Жаннэй… до того, как вы войдете.

Жаннэй пожала плечами: она уже стояла в холле, так что просьба была как минимум запоздалой.

— Да?

— Мы не участвуем в конфликте. Медики нейтральны. Мы не будем никого задерживать; мы не будем никого предупреждать; не вмешивайте персонал и медсестер.

— Да.

Точно. В Тьмаверсте больницами владеют Змеи. Вот откуда ногти, ресницы и привычка постоянно высовывать язык. Вряд ли Ассакая хотела показаться очень красивой; скорее, хотела бы, чтобы у нее просто росли хоть какие-нибудь волосы.

Теперь Жаннэй была почти уверена, что если еще немного приглядится, то и тяжелый на вид узел волос под шапочкой окажется париком.

В последнее время ей стало сложно сдерживать свое любопытство. Жаннэй заставила себя отвести глаза от ушей Ассакаи: ее бестактность могла все испортить.

К счастью, Ассакая продолжила свою речь.

— Но… Техника безопасности. Двери на пожарную лестницу всегда открыты.

Жаннэй склонила голову.

— Один мой знакомый говорил: медики действуют в интересах пациента, — сказала она осторожно, — если вашим пациентам вдруг понадобится помощь Ярта рода Хин, вы всегда можете к нему обратиться.

— Это не было услугой, но мы примем благодарность. — Ассакая оживилась, она явно не рассчитывала приобрести полезное знакомство.

Просто помогла и предупредила о том, что есть кто-то, о ком стоило бы знать, и кого стоило бы задержать — но, увы, никак. Были ли причиной ее поступка какие-то внутренние межродовые распри или долг роду Вааров, или она просто привязалась к пациенту, которого вряд ли хоть раз видела, — это Жаннэй не интересовало. Главное результат: открытый пожарный выход, который вполне может стать входом, и персонал, который будет старательно смотреть в другую сторону.

Она обрадовалась, когда услышала про Ярта: значит, ее действия вряд ли навредят. У Ярта было громкое имя: он был отличным врачом и замечательным скандалистом.

Жаннэй кивнула Киму. Тот достал телефон.

Жаннэй пошла вперед: ей необходимо было узнать у Лиль ее интерпретацию событий.

Но замерла около двери.

Она слышала два голоса.

Ее дар позволял ей присматривать за людьми, заглянув в стекло или в воду; за очень редкими исключениями она не слышала, что они говорят, только видела изображение. Поэтому она еще в детстве научилась читать по губам.

И у нее был выбор: отойти к окну в конце коридора, и увидеть, кто и как разговаривает в палате, и, возможно, что-то не расслышать, или банально подслушать, как школьница, застукавшая злейших врагинь за разговором в туалете.

А еще она могла просто постучать и войти, но это было бы глупо.

— …себя чувствую, — услышала она женский голос, — в это слишком сложно поверить, но Умарс… Умарсу сказал Данга… невозможно. Но ты… ладно, про случай с лодками Лиль еще могла рассказать своему… ты что, серьезно встречалась с Жабой? Не, ну он ничего, но он же потом…

Жаннэй почти услышала, как девушка со дверью скривилась.

Голос чем-то напоминал голос Яйлы. Такой же мягкий, грудной, не слишком низкий, но и не высокий. Разве что моложе.

Мрыкла.

— Но я не знаю, кем надо быть, чтобы рассказать парню про случай в клубе, так что… допустим, я тебе верю.

— Мрыкла, я не понимаю…

— Прости.

— Ты что?

Судя по шмыганью носом, Мрыкла обронила не одну слезу, а разразилась целым водопадом. Жаннэй воспользовалась этой короткой паузой, и рванула за проходившей мимо медсестрой с тележкой, поскрипывающей под весом грязной посуды.

Как хорошо быть представительницей Ведомства! Махнул удостоверением, сказал пару слов с грозным видом — и вот, чашка с остатками компота вся твоя, можно даже не возвращать, если не хочется.

Ассакая, конечно, просила медсестер не вмешивать, но разве это вмешательство? Можно было бы и обойтись, но для Жаннэй важно было видеть. Она не слишком полагалась на свои уши.

— Прости, что так вышло. Я ведь тоже виновата? Когда мама сказала мне, мне это показалось клевой идеей. Ну, то есть… я не знала Кима, но я была бы рада назвать сестрой тебя, а не какую-нибудь Фаргу, и… возможно, я надавила? Я… могла случайно подать идею, и все кончилось вот так… ты чуть не умерла, и вообще в теле Жабы… Парня-жабы… и это, наверное, так отвратительно.

Мрыклу передернуло.

— Ты же не настаивала.

— Но…

Лиль-в-теле-Герки неуклюже приподнялась на локтях.

— Даже если идея… вдруг… была твоя, вина за ее воплощение — нет.

— Даже если ты так ду…

— Мне все равно, — вдруг жестко перебила Лиль, — будь уверена, свое я с тебя стребую. Ты мне должна, раз уж хочешь быть должной. Так понятнее?

Кажется, Мрыкла слегка оживилась. Склонила голову на бок, спрятала кошачьи уши. Перестала судорожно комкать в руках подол короткой юбки.

— Понятнее.

— И прекрати ныть, тебе это никогда не шло, — продолжила Лиль, — я здесь битая, а значит, поищи себе другую жилетку, будь добра.

Мрыкла встала.

— И найду ведь.

— Я свободна, слава Хайе. Но… было весело. И случай с лодкой, и с клубом… Я не жалею. А еще… да, если я об этом расскажу Герке, он поймет.

— Ври больше, — фыркнула Мрыкла, скептически подняв идеальной формы брови, — лопатки не чешутся?

Лиль хмыкнула и отрицательно покачала головой.

— Ну надо же. А то я уже думала, вдруг у твоего парня крылья режутся. Жаба с крыльями — во был бы номер!

— Поймет, потому что моим парнем не был никогда. Другу можно рассказать.

— Ой, — сморщила носик Мрыкла, — да про вас даже Умарс дразнилки напевал, ну как дети, чесслово. Вот сейчас начнешь заливать, что вы даже за руки не держались?

— Мы…

— Подруга, ты вообще-то в его теле застряла. Ты главное ему не сболтни, что вы дружите — может выйти неприятный сюрприз.

И Мрыкла рассмеялась.

И так же, смеясь, вышла, чуть не пришибив Жаннэй дверью. Оглядела ее с ног до головы, презрительно приподняла губу, явно не одобряя юбку.

Жаннэй прошла в палату мимо нее: ей было как-то плевать. За спиной презрительно фыркнули, похоже, она попала в разряд немодных клуш.

Лиль улыбнулась, пожала худыми мальчишескими плечами:

— Не обращайте внимания. Ей это нужно. Она выбита из колеи, поэтому так делает.

— Я кое-что слышала.

Жаннэй закрыла дверь.

Цокот каблуков удалялся, пока совсем не затих. Жаннэй подумала, что даже если Мрыкла и осталась каким-то волшебным образом у двери, подслушать она все равно ничего не успеет: вот-вот подойдет Ким или Герка, или оба сразу.

— Когда она начала извиняться, я думала, это она тут заболела. Вообще не в ее стиле, — поспешно сказала Лиль, — она не при чем, но за меня испугалась.

Лиль так выгораживала подругу… Жаннэй даже задумалась на секунду, кого именно та хочет убедить — ее или, все-таки, себя.

— Да, — кивнула она, — я верю. Потому что кое-что слышала. А еще, скорее всего, еще полчаса-час, и тут будет очень жарко.

— Что происходит?

— Ну, во-первых, Герка собирался заскочить и вернуть тела на место. Во-вторых… просто поверь моему опыту. Ты сказала, вы не встречались?

— Это так важно?

— Это важно, потому что месть за измену иногда приобретает невообразимые формы, — Жаннэй присела на стул, — и потому что я не могу понять, защищает тебя Яйла или просто не хочет выпускать из зоны влияния. Так что объясни, будь добра.

— Это сложно сформулировать…

— Считай это репетицией: тебе же еще с Геркой объясняться. Судя по всему, ты для него тоже ничего не формулировала…

— Вы стали… злее, — заметила Лиль, — вы нервничаете.

— Это плохо?

Лиль склонила голову на бок и впилась в Жаннэй тяжелым, испытующим взглядом.

— Нет, — наконец покачала головой она, машинально попытавшись накрутить на палец чуть отросшую, но все еще слишком короткую прядь, — теперь я вижу, что вам не все равно.

Лиль не взлетела бы так высоко и не упала бы так больно, если бы не была проницательна. И если бы не умела находить общий язык с теми, кто ей полезен.

Жаннэй только что слышала, как Лиль изящно управляется с Мрыклой — хоть та и позволяла с собой изящно управляться, наверное, из-за чувства вины. И теперь она проворачивала то же самое с ней.

Впервые Жаннэй пытались надавить на эмоции. Она и заметила-то это скорее потому, что для нее такое было в новинку.

Она вдруг осознала, что когда тебя считают небезразличной, хочется быть небезразличной.

Надо же.

А она про это читала в какой-то глупой книжке, которую, кажется, дала ей Ния… Но сомневалась, что это и вправду работает.

— Я теперь знаю, что на меня напала Ылли, — вздохнула Лиль, переводя тему, — она мне рассказала. Когда… когда вы с крючка сорвались, она рядом была. И она намекнула, что… что с родителями все в порядке. Это правда?

Хотела бы Жаннэй знать. Ей-то Ылли не сочла нужным намекнуть. Песчанки такие Песчанки.

В голосе Лиль было столько надежды… но Жаннэй не умела врать из жалости.

К тому же, Лиль могла принять за намек какую-нибудь реплику, совершенно не относящуюся к делу. Разговоры с Ылли напоминали Жаннэй игру в шарики в темной комнате: никогда не знаешь, что твой шарик задел по пути и куда отскочил, в какую дыру в итоге закатится, и что Ылли выдаст в итоге.

— Я не знаю.

— Мне было бы проще, если бы вы сказали «да», — вздохнула Лиль.

— Да?

— Ну нет, теперь не сработает.

— Мне жаль.

— Эта фраза работает еще хуже.

— А кто напал на тебя во второй раз ты тоже знаешь?

— Во-о-от, так ближе к делу, — Лиль потерла виски, а потом растопырила пальцы левой руки и потупила взгляд, дергая себя за перепонки между пальцами, — думаю, Лайек. Кто еще? Такая пошлая глупость в его духе.

— Лайек? — нахмурилась Жаннэй.

Раньше она этого имени, вроде бы, не слышала.

— Он меня бросил где-то за месяц до того, как все началось, — теперь Лиль расчесывала левую ладонь, сама того не замечая, — Лайек из рода Ядей. Ему нашли партию, он меня бросил и все. Но мы мирно разошлись. Но когда пошли слухи, что я встречаюсь с Геркой… После того, как первое нападение объяснилось, у меня других дураков-кандидатов просто нет. Этот мог решить, что это задевает его честь.

— А честь Яйлы не задевало?

— А Яйла не такая дура, чтобы подговаривать гопоту с моего района. И вообще, мы могли и случайно на них наткнуться, у нас на районе зверозыков не слишком любят, а Герка Жаба, с ним тогда не побоялись связываться, — Лиль довольно улыбнулась, но тут же опомнилась, и вернула себе серьезный вид, — зря. Просто если кто-то руки и приложил вдруг, то Лайек, больше некому. Или Фарга, Фарга психанутая. Само по себе нападение было дурацкое: они попетушились, попетушились, ну и отпустили. То есть даже не отпустили — Герка просто рванул прочь и все. Он быстрый.

Жаннэй задумалась.

— Фарга…

— Сестрица Лайека. Всегда меня недолюбливала, я с ним встречалась, она мне в лицо шипела. Но лучше так, чем… — Лиль сглотнула, стиснула ладони, — витаминки для беременных.

Жаннэй покачала головой.

— А ты не объяснишь, что именно случилось на попрыгушках? Только… у нас не очень много времени. Как ты сама думаешь, что важно? Что могло привести к пожару?

Лиль задумалась.

— Ну… Я вытащила Герку из воды, а там была такая нехорошая ситуация… Умарс — младший брат Кима, вы знаете, — он полез прыгать, а Попрыгушки — это для травоядных всяких инициация. Ну там для Песчанок, для Коз, для Жаб… Данга потом его чуть не избил… Поссорились жутко, но вроде помирились? Раз Мрыкла про дразнилку сказала… хорошо бы, вы не знаете? Данга — младший брат Герки, он его и позвал, ему было бы очень полезно продолжить дружбу... И, в общем, дело было так: Умарс начал прыгать, когда Данга заканчивал, Герка же не знал, что Данга не при чем, и снял брата с дистанции, потому что он его старший брат и имел на это право. Ну и за Умарсом проследил. Умарс допрыгал, можно водички? — Лиль перевела дух и с благодарностью приняла у Жаннэй стакан, — Допрыгал, а вот Герка прошел двойную дистанцию, и часть он тащил за собой младшего брата, ну и свалился буквально в паре метров от берега в воду неудачно, головой ударился. Там омуты такие! — Она развела руками, — Ну не позволить же ему потонуть? Ким ломанулся было, но он бы сам утоп, слишком тяжелый. Поэтому пошла я. А так как его мог вытащить только Ким или родственник… Потому что это сложно, но если просто, то…

—…Ваары облажались, и Ким должен был простить, — предположила Жаннэй.

— Ого, а откуда вы…

— Давно служу, лет с пяти. Храмовое воспитание, — пояснила Жаннэй, — ты продолжай.

— Ну я и брякнула, что я его невеста. Я ему в литивоме проиграла. Это…

— Традиционная игра, проигрыш в которой позволяет тебе так говорить. Храмовое воспитание. Не отвлекайся.

— Ну вот, брякнула-то при свидетелях! И с тех пор пошел слух, что мы встречаемся, причем не просто встречаемся, Герка меня у Кима увел. То есть Жаба у Кота увела невесту, да еще и младшего брата чуть не притопила. А Герка с Кимом друзья. Сами понимаете, очень пикантная история. Весь город в курсе.

— То есть на самом деле вы не…

— Знаете, есть такой период, когда вы вроде как оба не против, но ни в чем не уверены. А мне не хотелось все портить, и я события не торопила. Он же парень, а не я, ему и инициатива в руки. Яйла никак не реагировала, а я решила, что до нее слух дойдет примерно тогда же, когда и до Мрыклы, и Ким сможет безболезненно отказаться, и вообще все как-нибудь само обойдется… и когда Мрыкла устроит мне скандал, я подготовлюсь, и что-нибудь придумаю для Яйлы. И все затихло. А потом пожар, а потом я тут очнулась и вот.

Она протянула Жаннэй ладони.

— Похоже, я все испортила, — указала она на отшелушивающуюся лохмотьями человеческую кожу, — у Герки все нормально было, а я… вот. Почему-то вдруг стало облезать. Тело меня отторгает. Я думаю. Ногу еще ломит очень, но я думала, это у него всегда так. А потом ладони начали чесаться. Он скоро придет, да? Он звонил и обещал.

— Вот это он зря, — Жаннэй уцепилась за этот вопрос, как за спасательную соломинку, потому что рассказ Лиль ее скорее запутал, чем что-то прояснил, — так у нас еще меньше времени. Нельзя звонить в таких ситуациях.

— Буду знать, — прозвенел от двери тонкий девичий голос, — а ногу ломит на погоду, давление скачет. Покажи руки.

Ким в дверях поманил Жаннэй рукой и отступил подальше к стене.

Она подошла.

— Не хочешь сделать ставку? — спросил он, глядя, как Герка-в-теле-Лиль раздраженно рассматривает свои собственные ладони.

— И как давно вы подслушивали? — Жаннэй скрестила руки на груди.

— Герка первый это сделает.

— Лиль, — и пояснила, — болею за девчонок. Не хочешь выйти?

— А ты дашь мне подсмотреть в кружку из-под компота? — Ким ухмыльнулся, — Я видел, как ты смотрела в кофе в кафе. И ты оставила ее у двери.

— В таких вещах важна приватность… Он слишком бесится. С литивоме?

— Пару раз упоминалось имя Лайека. Но это не он подслушивал, это я его придержал.

— Хм… это неправильно?

— Но экономит кучу времени, которую они бы иначе потратили на реверансы. Возможно, у них не так много времени, согласна?

Жаннэй кивнула. Лиль-в-теле-Герки была совсем красная, как свекла. До кончиков ушей. Герка ей что-то говорил, очень тихо, и из-за Кима она не могла расслышать…

— Ты должна была рассердиться.

— Нет, ты прав, — отмахнулась Жаннэй.

— Вот теперь мне стыдно, — вздохнул Ким, — ладно, уговорила. Выйдем.

Первым чувством, которое начало пробиваться сквозь треснувшую скорлупу Жаннэй, было любопытство.

Это значило, что пока она стояла за дверью, она думала не о том, что у них мало времени, и что что-то вот-вот случится; не пыталась разобраться в том, что наговорила Лиль… Она мысленно била себя по рукам, чтобы не поднять под насмешливым взглядом Кима кружку с остатками компота, и не узнать, чья же ставка выиграла.

Она даже немного жалела, что так никогда и не узнает, кто же признался первым, Лиль или Герка, и каково это — когда люди меняются телами. Должны же быть какие-нибудь блестки или свет, или еще что-нибудь… Так хотелось увидеть…

Но ее слишком хорошо воспитывали. Она любила наблюдать, но люди частенько истолковывали ее увлечение неверно, поэтому она старалась не делать этого при других.

И… она же сама сказала Киму оставить их наедине. Было бы неловко нарушить свое же слово.

Ким бы ее понял, но…

Именно из-за этого — особенно неловко.

Герка смотрел на руки Лиль, которые казались такими маленькими в его руках.

Ему не слишком-то понравилось быть девушкой. Это тело было слабее его, куда менее пластично. Ноги всегда оставались человеческими, привычка дергать перепонки на пальцах стала немного более болезненна, и он чуть не умер от удушья, когда на даче забился камин. Он очень старался обращаться с телом аккуратно и бережно, но Жаннэй была права: Лиль его убьет.

Убьет за эти заусенцы на ее руках, за обломанные ногти, за прыщики на лбу. За то, что его ногу ломит от перепадов давления. За то, что его ладони, наверное, жутко чешутся… Когда такое начало происходить с Дангой, он жутко чесался, и Герка уже тогда знал, что и до него дойдет черед.

Но вел себя так, как будто у него все время мира.

Как будто можно вечно просто дружить и ничего не решать, никуда не двигаться, игнорировать проблемы.

Она имеет право убить его; ведь это из-за него сожгли ее дом.

Безусловно, поделись он этой мыслью с Кимом… или с Жаннэй, они бы хором сказали ему, что есть уйма других вероятностей. Что он не виноват.

Но он бы все равно не поверил.

— …извини, — сказал Герка-в-теле-Лиль.

Она покраснела — так быстро, вспыхнула до самых кончиков его ушей.

Точно убьет.

— В жопу засунь себе свои извинения, — резко ответила Лиль, — что вылупился? Раз я парень, мне теперь можно и не так ругаться. Скажу тебе, тело у тебя так себе.

— Больно?..

— Да при чем здесь это? — отмахнулась она, — Говорила я тебе, не стригись! В зеркало смотрюсь, а на меня смотрит молодой солдат. Сразу хочется проливать слезы и молоком поить на дорожку болезного…

— Но…

— Ладно, с солдатом я погорячилась. Сиротский приют. Сиротинушка горемычная! — Она погладила себя по голове, — бедняжечка…

— Ты издеваешься?! — не выдержал Герка, — Сколько можно? Третий месяц…

Однажды он вернулся домой со смешной челкой-хвостиком, и вдруг осознал, что проходил так весь день.

Он тогда чуть сквозь землю не провалился, а Данга еще неделю его луковкой дразнил. А когда он на нервах пошел в парикмахерскую и обстриг все лишнее, еще и Лиль начала.

Хотя и не обидно совсем. Так, в шутку…

А он из упрямства все так и оставил. Хоть в чем-то Лиль и была права, все лучше, чем луковка.

Лиль улыбнулась — его губами, но как-то знакомо, такого выражения лица Герка в зеркале никогда не видел. Странное было ощущение.

— Слава Хайе, наконец-то убрал эту кислую страдальческую рожу. Она мне не идет категорически, — фыркнула она, — вот вообще. Спасибо.

— А?

— Спасибо. Ты спас меня, разве нет? Или это у тебя хобби такое, по девичьим телам шастать?

—- Я… рад, — наконец решился Герка, обнаружив, что так и не выпустил собственную левую руку, — что ты жива. Я боялся…

…когда он увидел ее, оплетенную проводами, бледную, осунувшуюся, он больше всего жалел, что это не он на ее месте…

— Что это все.

— Дурак ты. Я не могла умереть. Подумаешь, балка. Не стоило так рисковать…

Он хотел сказать «извини», признать вину. Он же виноват? Но вместо этого ответил почему-то:

— Спасибо. Спасибо, что спасла меня.

— Вот так хорошо. Вот так правильно, — Лиль снова улыбнулась, еще шире, чем прежде — и когда она успела освоить эту по-жабьи широкую улыбку? — Как думаешь… Если я полезу целоваться, это будет актом нарциссизма или проявлением мужества?

— Мне надо подумать… — протянул он, старательно завышая и так звонкий голос.

Она смотрела так, будто ждала, что он сейчас вскочит и убежит из палаты. Но он вовсе не собирался. Просто… не смог удержаться и не отомстить немного за ее вечные подколки.

— Окос, эти парни, — хмыкнул Герка, выдержав значительную паузу, — только одно на уме. Подвинься, что ли.

— Зачем?

— В прошлый раз я упал не очень удачно. Хочу поменяться и не оставить на тебе синяк или вроде того…

— Мда-а-а… поскорее бы стать старой бабкой маразматичкой, — вздохнула она, отодвигаясь, но все никак не отпуская его-ее руку.

— Это еще что за мысли?

— Буду рассказывать внучкам, на какие ухищрения шли парни, чтобы залезть ко мне в постель, стану самой крутой бабкой на свете, можно и блинчики не учиться готовить… Что там еще делают порядочные бабки?

— Во-первых, не рассказывают внучкам о своих юношеских похождениях, чтобы не травмировать детям психику, — вздохнул Герка, поудобнее устраиваясь на собственной груди — чем-то это смахивало на бредовый сон, так и тянуло нервно рассмеяться, — во-вторых — живут долго-долго… Живи долго-долго, Лиль.

— И тебе того же, Герка.

— Сейчас ты заснешь, но… мы проснемся, и все будет хорошо. Веришь?

— Верю…

Герка прищурил глаза и увидел в своем бицепсе ярко сияющую змейку. Он коснулся ее пальцем, и она подалась в его-ее руку, доверчиво, хоть и помедлив самую чуточку.

«Все правильно… возвращайся домой».

Он знал, что все получится.

Он же не мог предать ее доверие.

Не было на свете ничего утомительнее семейных сборищ.

— Куда будешь поступать? — спросила какая-то тетка со стороны отца. В синем платье. Анши? Или нет?

Мрыкла могла бы поднапрячься и вспомнить, кому именно принадлежит родинка на ключице, по которой она и отличала тетю Анши от тети Мрянмы, но после полноценного дежурства на кухне и разборок с горничными у нее уже ни на что не оставалось сил. Да и ключиц тети уже лет десять на людях не показывали.

Мама сослалась на мигрень, и спихнула все на Мрыклины плечи: все равно рано или поздно придется устраивать такое уже в своем доме, так почему бы не начать рано?

Вот и сейчас она с видом бледноватым, но доброжелательным, общается с бабушкой, и не спешит идти на помощь осажденной тетками Мрыкле.

Мама никогда не ладила с золовками и всегда изящнейшим образом переводила стрелки.

— Жениха уже присмотрела? — Улыбнулась вторая тетка, в зеленом.

Мрыкла назначила ее тетей Мрянмой. Сами виноваты: нечего было надевать закрытые платья. Как будто, скрыв морщинистую шею, можно помолодеть лет на пятьдесят.

— Куда-нибудь… — промямлила Мрыкла, — нет, вроде…

По крайней мере мама еще ничего по этому поводу не говорила.

У Мрыклы сейчас даже парня не было. Как-то… не хотелось. Толку-то. Все равно ничего не выйдет. У нее даже домашние дела из рук валятся, вон, сегодня графин с наливкой чуть не разбила. А парень — это сложно, она сейчас с ним не справится.

Ее жизнь дала трещину. Когда мама сказала, что из столицы приедет ее единокровный брат Ким, про которого она столько слышала и даже общалась несколько месяцев, еще в детстве («ты же помнишь, как укусила его за руку, когда он хотел взять у тебя мячик?»), что приедет он насовсем и навсегда, Мрыкла не знала, чего ожидать.

Чего-то хорошего… наверное.

Семья — это же хорошо? Семья — это единственное, о чем стоит беспокоиться.

— Яйле палец в рот не клади, — прогудосила третья и высморкалась в жутко безвкусный клетчатый платок (кажется, вообще мужской — Мрыкла не удивилась бы, если бы узнала, что тетя Нарша взяла его из ящика старшего сына, вот уж кто никогда не заботился о том, чтобы сморкаться элегантно), — подберет еще.

— Тут и думать нечего, Лайека возьмет.

— Не хватало еще с Ядями родниться, — фыркнула тетя Нарша.

— Все равно придется рано или поздно, — пожала плечами Мрянма.

— Умарс на что? Если уж родниться, то брать в наш род. А не им отдавать, — Нарша скривилась, — Да и… Лайек же на голову хвостатый, вы б еще Фаргу помянули, не дай боги в него детки пойдут…

Мрыкла тихонько встала из-за стола.

Она привыкла думать, что эти разговоры ее не касаются. Даже когда говорили о ней.

Она знала, что рано или поздно мама скажет свое слово, но пока еще было «рано». Да и тетки никак не могли на маму повлиять. Когда-то давно маму тоже привезли из Тьена. Тогда у нее не было связей.

Но зато теперь у нее не было долгов.

Она и сама не заметила, как вышла подышать. Ноги сами отвели ее, хотя она и знала, что мама заметит ее долгое отсутствие и обязательно выговорит, когда ужин закончится. Зато и тетки не заметили: слишком увлеклись, рисуя в воображении новые и новые ветви генеалогического древа величайшего рода Пашт.

У Кима была дурацкая привычка: он курил.

Когда он в первый раз вошел в дом, от него пахло заводами и большим городом. А еще поездом. Мрыкла его обняла. Она не знала, почему. Может, шевельнулись в подкорке детские воспоминания: она лет с одиннадцати считала объятия ребячеством и всегда выворачивалась из-под рук очередной тетки.

Но Ким определенно не был теткой. Ким был… Ким.

Одним пасмурным утром в дом вошел чужой усталый мужчина в недорогой подделке под брендовое пальто, паленых часах с блошиного рынка и скрипучих нечищеных ботинках. Папа подарил ему нормальные часы, ботинки почистили, а Мрыкла лично прожгла его пальто его же сигаретой и очень толсто намекнула, где брать новое.

Но это не помогло.

Он не перестал быть чужим.

А еще он закурил, и теперь Тьен прочно ассоциировался у Мрыклы с дешевыми сигаретами. А раньше она слышала в его имени перестук каблучков по подиуму и восторженный рев толпы…

Вышла подышать, как же! Ветер залепил ей порядочную порцию дыма прямо в лицо, и Мрыкла закашлялась.

— Извини, — сказал… да, брат. Когда-нибудь она привыкнет его так называть.

— Я почти привыкла, — вежливо соврала Мрыкла, — но тебе лучше отойти от входа. Тетушки загрызут.

Ким безразлично пожал плечами, и Мрыкла добавила раздраженно:

— Меня.

— Тебя-то почему?

— Потому что ты…— она замешкалась, выбирая синоним помягче — мужчина, старший сын?.. Вот! — Наследник, — но все равно получилось слишком резко, и Мрыкла торопливо добавила, — я в парк. Хочу свежего воздуха. Только не говори никому. Скажи, что я в подвал за вином спустилась или типа того…

— Не поздновато ли?

— Еще солнце не село! — отрезала Мрыкла припустила со всех ног.

И все равно его «хотя бы возьми куртку!» врезалось ей в спину. Хотя она и не подала виду, что услышала.

Да долгий бег ее не хватило. Надо было платформы надевать, а не каблуки, наверное. Она не подумала…

На полпути была детская площадка. Пустая, конечно: никому не хотелось гулять в такие промозглые осенние сумерки, да облака многозначительно клубились над головой, намекая, что вот-вот они устроят как минимум наводнение, а если поднапрягутся — так и второй великий потоп.

Мрыкла села на качели и вытянула гудящие ноги.

По привычке скосила глаза: нет, на соседних качелях Лиль не было.

Подруга стала куда реже ходить в гости. Ей теперь здесь было настолько неловко, что она даже не могла этого толком скрыть — а ведь она всегда была отличной актрисой.

Мрыкла всегда хотела себе сестру.

Возможно, это она заронила в мамину голову эту идею? Слишком часто приглашала, или сморозила что-то не то… Она всегда немного завидовала свободе Лиль, а теперь вроде как нечему завидовать, и вообще жена брата — это же почти сестра… Кошки всегда добиваются того, чего хотят…

Но на душе было тяжело.

Она хотела породниться, а вместо этого сделала двоих человек совсем-совсем чужими. Наверняка они винят и ее тоже. Есть за что.

Все говорят, что она очень похожа на маму.

Семейное сходство.

Мрыкла всегда подчеркивала это сходство. Копировала походку и жесты, потом — макияж, чуть-чуть даже стиль… Все дочери так делают.

Семья — это главное.

— Эй! Кошка драная! — Крикнул ей какой-то пацан. И откуда он тут один? Поздно же.

Бегал он смешно: как-то… вприскочку, что ли. Скорее прыгал, чем бегал. Раз — и пересек площадку.

— Что-о-о?! — для порядка возмутилась Мрыкла.

— Дождь идет, — пояснил он, — ты чего, пьяная, что ли?

Пара первых капель упала ей на плечи. Мрыкла подставила ладонь. У нее не было сил отвечать на хамство — и встать тоже сил почему-то не находилась.

Хотя она терпеть не могла гулять под дождем, а уж тем более под ним сидеть.

— Плохо тебе?

— Вам.

— Значит, не плохо, — развел руками мелкий гаденыш, — ты ж Мрыкла, а там, — он махнул рукой, — твой дом?

— Угу. А что это маленький мальчик делает один на дороге так поздно? — она очень старалась сюсюкать по-тетичьи, чтобы отомстить ему за «ты».

Хотя обычно она до такого не опускалась. Мама бы просто проигнорировала этого чудика и все. Потому что так и делают гордые кошки.

— Записочки носит, — буркнул тот, — надеюсь, эти придурки все-таки вспомнят про телефон. Ладно, мне еще домой ехать… Наказали, что б их. На. А то ливанет ща.

Он достал из рюкзачка зонтик и сунул ей в руки. А потом так же, припрыжку, побежал в сторону дома Пашт.

— А ты?! — Зачем-то крикнула вслед Мрыкла, раскрыв, впрочем, подарок.

— Жабы не тонут! — донеслось откуда-то издалека.

…Когда она вернулась домой, отказалось, что Ким ее ждет. Он ничего не сказал, просто забрал у нее зонт и поставил сушиться, а потом ушел в шумную гостиную.

Он все еще казался чужим, но Мрыкла кое-что поняла, когда сидела на мокрой детской площадке под дурацким детским зонтом в горошек.

Он очень старается заботиться о ней, как о сестре. А об Умарсе — как о младшем брате. Не потому что должен, и не потому, что кого-то копирует, и даже, наверное, не совсем потому, что считает это правильным, — а потому, что иначе не может.

Как она не могла не обнять его, когда он вернулся домой после долгой дороги.

Мрыкла ненавидела больницы. Они воняли. И люди в больницах воняли.

Больницы напоминали ей картинки с Царством Окоса. И там, и там люди ходили в одинаковых белых пижамах.

Она всегда была слишком живая для больниц. Даже когда болела.

Она стояла на остановке, когда поняла, что ей стоит вернуться. Автобус как раз подошел. Нужные раз в полчаса ходят. Дура.

И она вернулась.

Ким и эта, бледная, тоже из столицы, какеетам, сидели на соседних стульях. Бледная почти сливалась с зеленоватой больничной стенкой — и что вообще Ким в ней нашел?

Вряд ли его притянул запах Тьена, он даже консерву открытую не почует, убил себе нюх напрочь своими сигаретами, придурок.

Как смотрит, сожрет же сейчас. Сняли бы уже номер.

— Забыли что-то? — спросила какеетам.

— Что такое? — удивился Ким.

— Хотела сказать, что мама пригласила на ужин братьев Нут, — Мрыкла как можно безразличнее посмотрела на свои ногти, чтобы не смотреть на какеетам, а то еще решит, что ей на нее не плевать, — тебе стоит одеться поприличнее… И тоже поприсутствовать на ужине.

Она вздохнула и обернулась в сторону бледной моли, стараясь не сильно кривиться:

— Мама отличная хозяйка, она умеет поить людей до беспамятства. Однажды я на машине врезалась в витрину — ну так все уже забыто.

И улыбнулась, не разжимая губ.

Мама ей этого не простит. Если узнает. Но она не расскажет. Мало ли почему Ким решил так не вовремя вернуться? Молчание — не вранье.

Семья это главное, но Ким — часть семьи.

В конце концов, кошки — жуткие эгоистки, такова их природа. И Мрыклина тоже. Она же настоящая кошка.

Она вернулась, не потому что жалела жаба Лиль, или саму Лиль, не потому что чувствовала себя виноватой и не потому, что за кого-то там переживала, вовсе нет. И не потому, что хорошо бы было однажды вернуть жабам зонтик, и чтобы ей при этом не плюнули в глаза.

Она вернулась, потому что ей так захотелось.

Потому что не могла иначе.