Неотразимый (ЛП)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Шэйн

— Привет, Швайцбурглар. Как ты, черт возьми? — я приветствую Хиллари с привычным энтузиазмом, но умираю внутри.

И паникую.

Я желала продолжить общение с Джейком вчера ночью, вместо того, чтобы притвориться уставшей. Я могла бы перестать флиртовать с ним до того, как выставить себя полной дурой.

Из всех людей, что застали нас целующимися до того, как мы смогли обсудить детали наших фиктивных отношений, Хиллари была худшей. Она очаровательная, шустрая, любопытная охотница за сплетнями, которая была лучше подругой моей тети. В детстве Хиллари каждую субботу приходила к нам на обед. Она довольно хорошо изучила меня и могла раскусить мою ложь прежде, чем у меня появилась бы возможность даже придумать, что рассказать ей.

Мы с Джейком облажались. Если только…

Кажется, он быстро соображает на ходу. Надеюсь, мужчина последует за мной, и мы сбежим до того, как нас раскроют.

Хиллари была моей семьей. Было время, когда я могла рассказать ей правду и поклясться, что она сохранит все в тайне, но теперь ее разум ей не подвластен. Хиллари перевалило за девяносто, и она запросто могла забыть, какие лакомые кусочки стоит сохранить в тайне, а какими можно поделиться.

И она до сих пор консультирует колонку сплетен, для которой писала пятьдесят лет назад. Если она расскажет ни тем людям о том, что я работаю подставной подружкой известного хоккеиста, мы с Джейком окажемся на «шестой странице». Наша миссия окажется провальной еще до начала, а Джейку будет еще хуже, чем прежде.

Значит, у нас нет выбора, кроме как нанести удар первыми.

— Почему именно сейчас? — с усмешкой наклоняюсь к Джейку. — Я сотню раз говорила тебе, Хиллз, что не позволю написать целую книгу о моей сексуальной жизни.

Джейк поперхнулся напитком, но вовремя прикрыл рот, прежде чем шампанское выплеснулось на голову Хиллари.

— Мы друзья, а ты по возрасту годишься мне в бабушки. Это слишком странно.

— Никогда не знаешь наверняка. Все меняется, дорогая, — сказала Хиллари, поправляя седые волосы, выбивающиеся из-под ее странной шляпы. — Когда мне будет сто сорок, а тебе девяносто разница в возрасте будет не столь значительна.

— Какая же ты извращенка, — я прищелкиваю языком в притворном неодобрении. — А Мария знает о твоих пристрастиях? Полагаю, что нет, иначе не пригласила бы тебя на собрание цивилизованных людей.

— Она понятия не имеет. Шляпа сбивает людей с толку, заставляя думать о том, что я милая старушка, — Хиллари улыбнулась Джейку, явно довольная собой. — А что насчет тебя, красавчик?

— А что насчет меня, мэм? — спросил Джейк с идеальной смесью уважения и веселья в голосе. Я посмотрела на него, с облегчением заметив, что он остался вместо того, чтобы бежать в ванную и скрыться от нашего с Хиллари сумасшествия.

— Ты безопасен? — Хиллари прищурилась. — Будешь хорошим парнем? Или втянешь нашу Шэйн в неприятности?

— Я бы не сказал, что безопасен, но знаю, когда нужно вести себя достойно, — сказал Джейк, добавив отрезвляющим тоном, — и обещаю, что доставлю Шэйн только хорошие неприятности.

— Те, что мне нравятся? — я склоняю голову на бок, заглядывая в его темные глаза.

— Те, что тебе нравятся, — отвечает он, и мне хочется, чтобы Джейк сдержал свое обещание.

Черт возьми, этот мужчина такой сексуальный. И с каждой минутой становится более привлекательным. Я никогда не представляла, что его большое, мускулистое тело обладает острым умом, проницательностью и острым языком, заставляя меня чувствовать себя так, словно он все еще целует меня.

Боже, этот поцелуй…

Я полностью растворилась в диком, безрассудном голоде, который он пробудил во мне. Если бы Хиллари не прервала нас, я бы трахнула ногу Джейка на крыше здания, окруженная толпой толстосумов, которых не могла лишиться. Фонд Уиллоуби зависел от таких людей, которых не интересовали все эти публичные хоккейные разборки.

Я должна была поблагодарить Хиллари, поэтому наклонилась и обняла ее.

— Спасибо, леди.

— За что, подруга?

Она нежно похлопала меня по спине своими костлявыми руками, посылая по моему позвоночнику волны тоски к груди. Хорошее чувство, когда тебя любит кто-то старше и мудрее, а Хиллари была одной из немногих таких людей, оставшихся у меня.

— За то, что не дала мне опозориться с новым красавчиком-бойфрендом, — я отстранилась. — И за то, что снова подшутила надо мной и книгой о сексе. Знаю, что пришло время для нового материала, но мне вполне нравится этот.

— Хорошая шутка, — говорит Хиллари, усмехаясь, — Зачем искать новую шутку, если старая все еще заставляет людей плеваться собственными напитками.

Джейк рассмеялся.

— Этого не было! Я проглотил. Было сложно, но я проглотил.

— Вот и она так говорит, — сказала Хиллари, заставляя Джейка вновь усмехнуться.

— Ох, и за это тоже спасибо, — рассмеялась я, похлопав Джейка по спине. — И за то, что так волнуешься о моем новом мужчине. Ты лучшая, Швайцбурглар. Я тебя люблю.

Хиллари улыбалась, ее глаза сияли.

— Я тоже люблю тебя. Не волнуйся о том, что поставишь себя в неловкое положение. Здесь все рады видеть тебя счастливой с этим парнем, но ты нас даже не представила. У тебя ужасные манеры, знаешь ли.

— Знаю, — я пожимаю плечами. — Можешь звать его красавчиком, — указываю на Джейка рукой и улыбаюсь, удивленная тем, что он смотрит на меня с настоящей любовью. — Или Джейк. — добавляю я, чувствуя, как по-особенному его имя звучит. — Иногда он на него откликается.

— Мне нравится и так, и так, — говорит Джейк, протягивая руку Хиллари. — Джейк Фальконе, мэм. Рад знакомству.

— Хиллари Швайцбургер, — она пожимает его ладонь. — Она зовет меня Швайцбурглар, потому что я отобрала у нее картошку фри, когда она была маленькой, но ты можешь звать меня Хиллари.

— Рад знакомству, Хиллари, — говорит Джейк. — И спасибо за предупреждение. Я буду приглядывать за своей картошкой, когда вы будете рядом.

Хиллари отпускает руку Джейка, сморщив нос и отмахиваясь.

— Не стоит, милый. Я больше не могу есть жареную пищу. От нее у меня каждый раз начинается фокстрот по-мексикански.

Джейк хмурится, желая что-то сказать, но я качаю головой.

— Не спрашивай, — шепчу я. — Тебе это не нужно.

— Когда мы с Шэйн только познакомились, она называла это оргазмической струей, — радостно говорит Хиллари, вызвав у меня стон. — Такой грязный ротик у этой малышки. Я смеялась так, что едва не потребовалось швы накладывать.

— Прекрати, — умоляю я, — Никаких историй о десятилетней Шэйн. Признаю, что я была непослушной. На этом закончим.

— Не знаю. Думаю, мне бы понравилось несколько историй, — говорит Джейк с ехидной усмешкой.

— Нет! — я пронзаю ее тяжелым взглядом, прежде чем продолжить. — Я серьезно, женщина. Хочу сохранить хоть немного загадочности, но этого не случится, если ты станешь рассказывать о том, какой вредной я была.

— Ты вовсе не была вредной, — улыбка Хиллари исчезла. — Всего лишь маленькой девочкой, которая старалась показать себя сильной в ужасное время. Ты была очень храброй. — Она коснулась локтя Джейка. — Шэйн одна из самых храбрых людей, что я знаю. Она сполна хлебнула горя, мальчик. Обращайся с ней достойным образом, иначе мне придется убить тебя во сне.

Джейк серьезно кивнул, пока я боролась с огромным желанием сбежать и спрятаться.

— Обещаю. Так и будет.

— Все хорошо. Довольно об этом, — говорю я, стараясь выдавить улыбку. Разговор напряженный, но этого следовало ожидать. После смерти тети Тэнси Хиллари взяла на себя обязанность моей матери. — Угостить тебя выпивкой, Хиллари? Или поешь что-нибудь?

— Нет, спасибо, куколка. Я собираюсь обойти выставку и найти что-нибудь пикантное, — Хиллари подмигивает. — Бог создал прекрасные вещи, и мне нравится смотреть на них. Даже если обнаженная фигура вырезана из мрамора.

Джейк смеется. Я снова наклоняюсь, чтобы обнять Хиллари, а затем остаюсь наедине с Джейком.

И впервые за сегодняшнюю ночь я не знаю, что сказать. Общение с Джейком было легким, но сейчас, кажется, я потеряла контроль над веселой и игривой Шэйн, которой решила быть с ним.

Прежде чем успела расслабиться и вздохнуть, Джейк нежно похлопал меня по спине теплой рукой.

— Я читал о твоих родителях, об аварии, пока гуглил прошлой ночью. Мне жаль.

Я киваю, не сводя взгляд с полупустого бокала.

— Или он наполовину полон? — бормочу я, борясь с подступающей волной эмоций.

Я не предполагала, что сегодня придется иметь дело с чувствами, не полагала, что прикосновение Джейка может быть успокаивающим и возбуждающим одновременно. Это хорошо, потому что мне хочется помочь ему еще больше, но мне хочется спокойствия.

Утешение связывает намного быстрее секса, но ничего из этого не подходит для наших с Джейком отношений.

— Думаю, наполовину полон, — говорит он, как будто ему не составляет труда проследить цепочку моих мыслей. — И думаю, что ты довольно милая.

Я смотрю вверх, не отводя от него взгляд, хоть и хочу отвернуться.

— Я не удивительная. Обычная.

— Не согласен.

Я снова качаю головой.

— Ты не понимаешь. Все не так. Люди, которым никогда по-настоящему не везло, считают, что нужна нечеловеческая сила, чтобы продолжить жить после того, как все летит под откос, но это не правда.

Я смотрю вниз, проводя пальцем по краю бокала, задаваясь вопросом о том, не будет ли это пошлостью, если допью остатки шампанского.

— Люди запрограммированы на жизнь. Мы продолжаем двигаться вперед, продолжаем жить, даже когда жизнь причиняет боль. Это не сила, не чудо, а всего лишь биологическая необходимость. Равносильно тому, когда ты стараешься вынырнуть, даже если перед этим имел твердое желание навечно уйти на дно.

— Чушь собачья, — говорит он, вынуждая меня удивленно моргнуть.

— Это не чушь, — к черту пошлость. Одним глотком допиваю шампанское и оглядываюсь в поиске официанта с подносом, но конечно, когда мне действительно потребовался второй бокал шампанского, весь персонал столпился на другом конце выставки. — Кроме того, многие дети теряют родителей, но большинство из них не имеет милых, чудесных тетушек, которые купаются в деньгах и могут позаботиться о них. Мне было легче, Джейк. Я оказалась одной из счастливчиков.

— А теперь ты помогаешь собрать деньги для помощи тем, кому не повезло так, как тебе, — говорит он, вынуждая меня заерзать на месте.

— Перестань делать из меня святую. Я не такая, — я ставлю стакан на камень и постукиваю пальцами по перилам. — Боже. Кого бы мне убить, чтобы получить выпивку?

— Я не пытаюсь выставить тебя святой, — он обхватывает мое запястье пальцами, протягивая стакан с шампанским. — Стараюсь дать понять, что считаю тебя классной. Милой. Забавной. Так что перестань убеждать меня в обратном. Не получится. Я хорошо разбираюсь в людях.

— Кроме Кери, — говорю я. Колкость сорвалась с языка прежде, чем я успела остановиться. Вздрагиваю, мысленно сожалея о сказанном. — Прости. Я не то имела в виду. Иногда я говорю не то, что думаю, когда люди заставляют меня чувствовать себя не в своей тарелке.

— И что они делают? — спрашивает он, добродушным, спокойным тоном, от чего я чувствую себя еще хуже.

Я пытаюсь вернуть ему стакан, но он скрещивает руки на груди, отказываясь его забрать.

— Не знаю. Предлагаю не акцентировать внимание на мне.

— Почему если кто-то говорит тебе о своей симпатии, ты чувствуешь себя не в своей тарелке?

— Я не должна тебе нравиться. Наши отношения — фальшивка.

— Но это не значит, что ты не можешь нравиться мне как друг, — говорит он. — Верно? В контракте ничего не сказано о том, что мы не можем стать друзьями.

Я хмурюсь, поскольку мне не нравится мысль о том, что мы будем друзьями.

И по какой же причине? Ха!

Как будто не знаешь, что быть просто «друзьями» не выйдет.

Ты не хочешь быть его другом. Хочешь, чтобы он целовал тебя до тех пор, пока трусики не запылают, а одежда не превратится в пепел. Вы оба разденетесь, и он предложит слизнуть шоколадный крем с его кубиков.

Я закрываю глаза, проклиная себя. Внутренний голос готов прорваться наружу. Нужно признаться.

Если мы продолжим проводить вместе время, то я не смогу скрывать свое влечение к Джейку. Лучше признаться прямо сейчас и дать ему возможность отступить до того, как все пойдет прахом. Продолжать притворяться, пока не потеряю контроль и признаюсь, что у меня стояк на него, что я не могу дождаться, когда проведу эксперименты с его невероятным прессом.

— Но если тебя не интересует дружба, отлично, — говорит он тихо. Я наблюдаю за ним, как он обводит мрачным взглядом лабиринт статуй, и впервые за эту ночь на его лбу пролегает морщинка. — Я не привык к тому, что люди готовы были блевать при одной лишь мысли о том, чтобы пообщаться со мной, но сейчас не так часто выхожу.

— Прости, — я протягиваю ему выпивку. — Вот твое шампанское. Я не хотела тебя огорчать.

— Я не огорчен. Я играю в NHL, — он выпрямляется, расправив плечи и выпятив грудь. — Я злюсь. Я в бешенстве, черт возьми, но не огорчен.

Я улыбаюсь.

— Это чертовски мужественно.

— Знаю, — говорит он, продолжая хмуриться, пока я не перестаю улыбаться.

— Ну, мистер Мужественность, тогда знай… Я тоже считаю тебя классным.

Он, прищурившись, смотрит на меня.

— Да?

— Да. У тебя хорошее чувство юмора. Лучше, чем я думала.

— Потому что ты предвзято относишься к спортсменам.

— Вовсе нет, — говорю я, все еще улыбаясь.

— Конечно же, так и есть. Это называется атлетизм. Не путать с видом спортивной деятельности, обозначающей успешного спортсмена или атлета.

— Тебя так переполняет гордость, что даже глаза стали карими.

— Это передается по наследству. Мужчины в моей семье были наполнены подобным дерьмом.

Я довольно громко смеюсь, потому что некоторые поворачиваются к нам, но тут же отворачиваются с улыбками на лицах.

— Знаешь, — тихо говорю я, — кажется, нам неплохо удается притворяться. Как считаешь?

— Я тоже так думаю. А еще мне кажется, что нам стоит больше целоваться, — он придвинулся ближе. — Просто необходимо, чтобы люди поверили в то, что мы не можем держать себя в руках.

Я собираюсь рассказать ему правду, что мне сложно держать себя в руках рядом с ним и не смогу изменить этого, но в этот момент яркая вспышка ослепляет меня. Я понимаю, что недооценила папарацци.