Неправильный солдат Забабашкин

Глава 2 А выход есть?

Однако рассказывать о своём феномене я лейтенанту не собирался, надеясь разобраться с этим позднее. Пока же поделился своими мыслями о том, что, на мой взгляд, нам необходимо не ждать пока, как говорится, рак на горе свистнет, а предпринимать попытку вырваться прямо сейчас.

Тот внимательно меня выслушал и, похрустев костяшками пальцев, с сожалением в голосе прошептал:

— Ты думаешь, я об этом не думал? Уж поверь, думал. Завтра немцы поутру пойдут в наступление, и мы останемся у них в глубоком тылу. Но что мы можем? Ты фактически слепой. А что я один могу сделать? Ну, застрелю я немца на улице. Если повезёт, то двух или даже трёх. А дальше что? Плен? Ведь на выстрелы обязательно сбегутся, а их там видимо-невидимо. Поэтому либо застрелят, либо пленят. И то и то для нас равнозначно. И чем тогда мы с тобой сможем помочь нашим? Тем, что будем в лагере для военнопленных сидеть? Нет, это не выход. Нам идти в последний бой пока рано. Нужно хорошенько подумать, как нам отсюда выбраться живыми и ещё послужить нашей стране!

То, что мой коллега по несчастью мыслит здраво, меня порадовало, но всё же решил организовать ещё одну импровизированную проверку.

— Так уходите один. Я тут останусь. И будь что будет.

И, сказав это, я увидел, как вздрогнул, словно бы от удара, Воронцов.

Он повернулся ко мне и, поиграв скулами, сжав челюсть, сквозь зубы процедил:

— Это ты брось! Брось! Слышишь?! Я своих не бросаю! Я обещал тебя отправить в тыл, и обещание своё намерен выполнить! Вместе будем выбираться! Понял?! Вместе! Как только сможешь открыть глаза, сразу и пойдём. А пока выкинь всё из головы и отдыхай — набирайся сил. Они тебе ещё понадобятся.

Обычные вроде бы слова, но как же радостно мне было их услышать. Они согрели душу и наполнили энергией всё тело. Да, ситуация была у нас непростая. Да что там говорить — сложная и смертельно опасная была ситуация. Но, зная, что рядом со мной находится верный боевой товарищ, который не дрогнет в сложную минуту, я верил, что мы сможем всё преодолеть и вырваться из этой ловушки.

Полностью удовлетворившись услышанным, проинформировал лейтенанта о том, что повязку я самостоятельно снял и что теперь я вновь имею возможность видеть.

— Правда? А как глаза, болят? — широко открыл глаза тот, пытаясь разглядеть мою голову.

— Терпимо, — ответил я, вновь удивившись тому факту, что прекрасно вижу в темноте.

А ведь я действительно видел. И изумление в глазах лейтенанта, и его двухдневную щетину, и помятую гимнастёрку, и лежащую на полу винтовку-мосинку.

— Это очень хорошо. Теперь у нас появляется шанс, — обрадовался Воронцов. — Так значит, ты действительно видишь и не ослеп?

— Вполне, — пространно ответил я, не став рассказывать о том, что теперь я не просто вижу, а могу по части ночного зрения составить конкуренцию сове или кошке.

— Раз так, то это другое дело. Теперь давай думать, как будем отсюда линять. Впрочем, тут и думать нечего. Нам нужно из подвала незаметно для противника выбраться на сторону, ведущую во двор. Переулками пробираться к краю города, там недалеко лесопосадка, а дальше лес начинается. Если сможем незаметно туда проскользнуть, то, считай, половину дела сделали. Вряд ли немцы в лесу сейчас есть. Впрочем, все, конечно, может быть. Но там уж как повезёт.

— Хороший план, — согласился я и, посмотрев на лежащую рядом с лейтенантом винтовку с примкнутым штыком, и спросил: — Это нашего убитого часового? Сколько патронов есть?

— Пять, — ответил тот и, положив её на колени, добавил: — Я проверил.

— Это хорошо, — кивнул ему в очередной раз, забыв, что он ничего не видит, и стал с критической точки зрения рассуждать о предложении: — Товарищ лейтенант, дело в том, что хотя Ваш план и хорош, в нём есть существенное количество недостатков.

— Каких?

— Ну, например, Вы совершенно упустили из вида тот факт, что городок полон немцев. А это значит, что, пробираясь через улицы и переулки, мы с огромной долей вероятности нарвёмся либо на патруль, либо на обычных солдат, которые вышли на улицу по своим делам, например, в туалет.

— Тогда что ты предлагаешь? Тут сидеть? И ждать, пока они пойдут в наступление? Так это ничего для нас не изменит. Эти уйдут, другие придут. Тем более что эту больницу немцы под своих раненых уже приспосабливают. Дальнее крыло вроде бы не пострадало, я слышал их речь через завал. Они там чего-то суетились. Знамо дело, своих раненых сюда свозить будут, медицинское оборудование-то кое-какое, наверняка, осталось. Вот и устроят в том крыле лечебницу. И обязательно прочешут местность до последнего чулана, немцы — они знаешь, какие дотошные? Так что оставаться тут нельзя.

— Я этого и не предлагаю. Я предлагаю другое — не пробираться пешком, а захватить какой-нибудь транспорт и выбираться из города на нём.

Услышав моё крайне необычное предложение, Воронцов не смог вымолвить ни слова, а лишь открыл от изумления рот.

Я не стал спешить с деталями плана, давая ему время на осознание замысла моего дерзкого предложения.

Через пару секунд лейтенант вышел из ступора и прошептал:

— Ты с ума сошёл? Как мы с тобой вдвоём твой транспорт добудем? Там же немцы!

— Ясно, что не японцы, — хохотнул я и, решив больше не тянуть, рассказал детали плана.

А он, в общем-то, был прост: мы выбираемся из здания, нападаем на стоящую неподалёку машину и уезжаем.

— Да ты сумасшедший! Немцы же нас увидят! — крутя пальцем у виска, обалдевал тот.

— Ну и пусть видят.

— Но, они начнут стрелять! И нас убьют!

— С чего бы это? Я имею в виду — с чего бы им по нам начинать стрелять? Зачем им это? Город их. Любая машина, которая едет, автоматически считается тоже их. Ну, а если уж остановят, то Вы сами сказали, у нас есть пять патронов.

— Ишь, какой боевой! Думаешь так легко в человека стрелять?

— Думаю, что в человека стрелять — тяжело. А вот во врага — легко, — отрезал я.

Тот посопел, а потом раздражённо произнёс:

— Да нечего спорить! Всё равно не подходит твоя идея! Я водить не умею, так что, считай, наше дело — керосин.

— И совсем не керосин. Я умею водить. Я и поведу.

— Это где же ты научился?

— Думаю, что в Осоавиахим.

— Вспомнил?

— Нет, — помотал я головой. — Вспомнил только, что водить я умею. И как скорости переключать, знаю. А где я мог этому научиться? Только в Обществе содействию обороне, авиационному и химическому строительству. Вот и сказал.

— Правильно. И нормы ГТО сдавал.

— Готов к труду и обороне, — тут же расшифровал я и добавил: — Вспоминается наш комсомольский лозунг: «Каждому комсомольцу — военную специальность».

— Так оно и есть, — согласился Воронцов.

Он явно хотел было ещё что-то сказать, но устало опустил руки и надолго замолчал.

Вновь дал ему время подумать, и после минуты тишины произнёс, подведя его к нужной мысли.

— Одним словом, машину я вести могу. Осталось только её добыть, но, как мы видим, с этим нам повезло. Грузовик стоит недалеко. А водитель ушёл. Лучше варианта нам не найти.

— Но почему не пешком-то? Ведь проще же на своих двоих! Зачем связываться с техникой?!

— А затем, что, посуди сам, пробираясь по кустам и дворам, мы с очень большой долей вероятности будем обнаружены и уничтожены. — Как-то незаметно перешёл я на «ты». — Поэтому этот вариант выхода из города отпадает. Остаётся один — выбираться прямо сейчас, причём на виду у немцев. Выход из города с помощью автотранспорта — самый лучший вариант из всех возможных. Повторяю, они никогда и ни за что не подумают, что тут, среди их боевых порядков на их же машине разъезжают красноармейцы.

— Хорошо, пусть так — не подумают. А если в машине ключей нет?

— Заведу, замкнув провода питания. Я, вроде бы видел, что так машину заводили.

— Ты, что, дома машины воровал?

— Да нет, говорю же: на занятиях по ГТО видел. Во всяком случае, мне так кажется.

— Кажется ему, — недовольно пробурчал Воронцов и сделал очередное предположение: — А что, если, когда мы будем угонять грузовик, нас заметят? Что тогда делать будем?

— Кто заметит? Вы же сказали, что водителя там нет.

— А если с улицы заметят?

— Мы аккуратно постараемся. Проберёмся в темноте и всё. Тем более ночь на дворе и дождь. Кому охота на улицу пялиться в такую погоду?

— А если всё же заметят? — продолжил допрашивать тот.

Я вздохнул и, пожав плечами, дал ему не менее логичный и очевидный ответ:

— Тогда мы примем бой. И если судьба от нас отвернётся, то погибнем, забрав с собой как можно больше врагов!

Лейтенант хмыкнул и, покачав головой, прошептал:

— Ишь, какой отважный!

Я не стал вступать в бесполезную полемику, а перевёл разговор в более актуальное русло.

— Так значит, у нас кроме винтовки с примкнутым штыком, ничего нет?

— Почему нет? Есть, — вздохнул лейтенант и достал из кармана брюк револьвер, а из-за пояса нож-финку. — Револьвер и финка, подарок на память. Трофеи, которые мне подарил мой друг, командир, что прошёл всю гражданскую войну и работал в ЧК.

— Ясно, — кивнул я. — Тогда предлагаю револьвер и финку выдать во временное пользование мне.

— С какой целью? — Поинтересовался лейтенант.

— Ну так ведь именно я сяду за руль грузовика. С револьвером мне будет проще принять бой, если в этом возникнет необходимость. С винтовкой-то я точно управиться за баранкой не смогу. Кто её крутить-то будет, если стрелять понадобится? Поэтому пусть винтовка будет у Вас. И Вы прикрывать меня ею будете, в том числе и тогда, когда я в кабину полезу. Вы говорите, водитель ушёл в здание?

— Да, — кивнул лейтенант. — Минут пять назад.

— Вот и славно. Вот и пусть отдыхает. А нам пора.

— Что, сейчас?

— А чего ждать-то? Раньше начнём, раньше кончим, в смысле, выберемся к своим, — сказал я и вопросительно посмотрел на Воронцова, опять забыв, что он ничего не видит в окружающей нас темноте.

Тот чуть помялся, а затем протянул мне револьвер и финку. Я взял в руки оружие, откинул дверцу барабана семизарядного револьвера, убедился, что патроны на месте и положил его в один карман пижамы, а финку устроил в другой.

Воронцов хмыкнул, взял в руки винтовку и прошептал:

— Ну, что, пошли, что ль, посмотрим, что на улице творится? Проведём, так сказать, рекогносцировку. А там видно будет.

Мысль была здравая, я поднялся и последовал за ним. Вскоре мы были в соседней комнате.

Обычное прямоугольное помещение со столом, валяющейся на полу лампой, грубой кушеткой, несколькими шкафами и парой колченогих стульев. Пробежал взглядом по стенам и отметил, что оконный проём одной из стен заложен мешками с песком и кирпичами. Подошёл ближе и убедился, что кладка положена без раствора. Вероятно, когда тут был госпиталь, окно по какой-то причине было разбито, и его просто заложили, чем смогли.

В щель, что была в кладке, посмотрел на улицу. Обзор был небольшим, но наблюдение показало, что на улице гитлеровцев нет. Перед полуподвальным помещением, в котором мы находились, густо росли деревья и кустарник. На дворе был поздний вечер. Луна скрылась за тучами, поэтому шансы выбраться незаметными через это окно на противоположную сторону у нас были достаточно велики. Посмотрев вправо от здания, что было напротив, обнаружил выглядывающий из-за кирпичной стены бампер и тент грузовика.

«Наверное, именно о нём и говорил лейтенант», — резонно предположил я и аккуратно вытащил один из кирпичей кладки.

Тут же раздался зловещий шёпот стоящего рядом и смотрящего на улицу в соседнюю щель Воронцова:

— Забабашкин, ты чего творишь? Немедленно прекрати шуметь!

— Не бойтесь, товарищ лейтенант, я потихоньку, — ответил я, положив кирпич на пол.

— А что ты делаешь-то? — всё ещё не понимал тот, держась за стену как за ориентир.

Пришлось рассказать.

— А как ты их разглядеть-то можешь? Или ты, что, видишь в темноте? — удивился тот.

— Не очень отчётливо, но вижу, — соврал я. — Поэтому кое-что разглядеть могу. Это у меня с детства так зрение работает. Не раз выручало.

— Вот как. А я и смотрю, что по характеристике, что пришла на тебя, что все нормы ГТО сданы на «отлично». Характеризуют тебя именно как отличника боевой подготовки. Тебе что, в этом зрение помогало?

«Ого, прекрасная новость», — узнал я полезную информацию о себе, но решил тему не развивать, лишь добавив:

— В том числе.

— Молодец! — Похвалил меня Воронцов и, тут же опомнившись, спросил: — Что, память вернулась?

— Совсем чуть-чуть — обрывки воспоминаний.

— Ага. Понятно. Ну, глядишь, со временем всё и вспомнишь, — сказал он и предложил: — Давай помогу. Только ты имей в виду, я тут почти как крот, слепой, так что не спеши! Аккуратно передавай мне кирпичи, и я их буду складывать у стенки, — и вновь напомнил: — Только не спеши! А то уроню, и немец, чего доброго, услышит! Где мне встать?

Отказываться от помощи не стал. Отвёл его на «рабочее место» и стал вытаскивать кирпичи, передавая ему, а тот аккуратно складывал их на пол в углу.

Через пару минут мы смогли разобрать приличную часть кладки, дойдя до мешков с песком, которые лежали в самом низу на подоконнике.

Мешки убирать мы не стали. Для того чтобы вылезти на улицу, проёма было вполне достаточно.

Я не спеша залез на подоконник и достал из кармана пижамы револьвер.

— Пошли?

— Забабашкин, если всё получится, и мы угоним грузовик, ты помнишь, в какую сторону ехать? — спросил Воронцов.

— Вы же сами сказали, что туда, — показал направление. — Ориентир Луна.

— Да, вроде бы там выезд из города, лес и река. А за рекой наши должны быть.

— Помню, — прошептал я, вылезая в проём. — Погнали наши городских.

Аккуратно высунулся из-за стенки ограждения полуподвала, замер и ещё раз, но уже более пристально, осмотрел улицу. На ней по-прежнему никого видно не было, из окон зданий напротив тоже никто не торчал. Грузовая машина, которая была намечена целью, продолжала стоять на своём месте.

— Дождь пошёл опять, — констатировал я и, посмотрев на чёрное плачущее небо, добавил: — И я пошёл. Прикрывай.

Глубоко вдохнул и, увидев, что Воронцов приготовился к стрельбе, чуть пригнувшись, быстро перебежал дорогу. Прижимаясь к стене здания, что стояло напротив больницы, направился к грузовику. Не дойдя до цели метров трёх, присел на корточки и, стараясь слиться со стеной, прислушался. Вокруг стояла глубокая тишина, и лишь откуда-то издали доносился собачий лай. Луна к этому времени окончательно скрылась за тучами, поэтому заметить меня в темноте без освещения было практически невозможно.

Убедившись, что никого рядом нет, поднялся и быстрым шагом приблизился к заднему борту грузовика. Вновь прислушался и, стараясь не обращать внимания на звук дождя, к своему облегчению отметил, что внутри, скорее всего, никого нет. Оттопырил уголок тента и понял, что не ошибся. Две лавочки у боковых бортов говорили, что грузовик предназначен для перевозки личного состава. Больше в кузове ничего не было, не считая привязанных верёвками к полу стоящих в углу канистр для бензина.

«Вот и славненько, — отметил про себя я. — Не хотелось бы открыть тент и увидеть тут целое отделение вооружённых солдат».

Однако радость моя была преждевременной. Если в кузове никого не было, то вот в кабине, судя по доносившемуся оттуда громовому храпу, который было несложно расслышать даже за шумом дождя, кто-то явно был. И, скорее всего, это был шофёр транспортного средства.

«Ну не офицер же спит в машине?! В захваченном городке офицер себе бы мягкую койку уж точно нашёл. Значит, водила храпит. Тогда почему лейтенант был уверен, что водила вышел? — Задался я вопросом и тут же выкинул его из головы. — Да какая разница. Не заметил, вот и всё. Главное, что есть препятствие и мне его надо с дороги убрать. Сейчас нет времени для размышлений. Сейчас дело надо делать!»

В кабине был враг, который мешал нам осуществить задуманное. А, значит, он должен быть уничтожен!

Убрал револьвер в карман и, достав из другого кармана финку, что дал мне лейтенант, стараясь не шуметь, подкрался к водительской двери.

Водитель грузовика, очевидно, видел десятый сон, поэтому, когда я открыл дверь, вскочил на подножку и воткнул ему холодную сталь прямо в область сердца, он и пикнуть не успел. Просто обмяк, выдохнув в последний раз.

Негромким свистом позвал Воронцова, а сам, подвинув тело вперёд, втиснулся внутрь и захлопнул за собой дверь.

В этот момент в кабину на пассажирское сиденье стал влезать Воронцов. Увидев, что я не один, он обомлел и тут же принялся перезаряжать винтовку.

— Отставить, лейтенант. Этот немчура уже нам не опасен. Выкидывать его здесь не будем. Его найти могут и тогда обязательно тревогу поднимут. Так что пусть с нами немного посидит, — проговорил я и, увидев, наконец, замок зажигания, повернул ключ.

К счастью, ещё не остывший двигатель завёлся сразу, и я, положив руку на рычаг коробки передач, выжал до упора педаль сцепления, после чего врубил передачу. Должно быть, эта…

Лейтенант захлопнул за собой дверь и, вероятно, всё ещё не придя в себя от присутствия с нами третьего пассажира, прошептал:

— Откуда он взялся?

Я не ответил, потому что сейчас его вопрос меня особо не волновал. В эти конкретные мгновения меня волновало совершенно другое — поедет машина назад или вперёд?

«Если вперед, то мы в стену дома врежемся. Уж больно близко к зданию грузовик припарковали. Надеюсь, этого не будет», — подумал я и, мысленно перекрестясь, аккуратно стал отпускать педаль сцепления.

К счастью, с передачей я угадал, автомобиль не подвёл и, зарычав, двинулся назад.

Не подвёл он, и когда я врубил первую передачу. Потом на автомате щёлкнул переключателем, зажигая фары. В кабине сразу стало чуточку светлее, и лейтенант пришёл к очередному умозаключению.

— Он же мёртвый!

— Есть немного, — согласился я, поворачивая на соседнюю улицу.

— Но как такое могло произойти? Я же видел, как водитель ушёл в дом!

— Не знаю. Ты, наверное, его пассажира видел. Он-то и ушёл в дом. А этот остался спать, очевидно, его ожидая. Впрочем, неважно это. Важно, что мы едем. И это главное.

Однако по этой улочке проехали мы недолго, потому что вдалеке я заметил перекрывшие дорогу танки. Было их штук десять, и они полностью блокировали своими серыми тушами возможность беспрепятственного проезда.

Свернул в переулок. Затем в другой, стараясь объехать эту неожиданную «пробку».

— Забабашкин, я не вижу ни хрена, но мне кажется, мы едем в совершенно противоположную сторону города! — держа труп немца, чтобы тот не мешал мне рулить, произнёс лейтенант.

— Знаю, но нам надо обогнуть танки, — пояснил я.

— Танки? Какие танки? Где они?

— Да были там штук десять… Неважно уже, объехали.

Я продолжал движение по узким улицам, стараясь держать Луну за ориентир.

Дождь заметно разошёлся, и мне пришлось искать рычаг, включающий дворники. В конечном итоге рычаг был найден и нажат, а вот фары, что тусклым светом старались разогнать темноту, я решил выключить. Мне и так было всё видно, а лишняя светомаскировка не помешает.

Минут через десять блужданий по улочкам и переулкам Троекуровска мы, наконец, выехали из захваченного немцами города.

К счастью, по дороге врагов мы не встретили, из чего я сделал вывод, что противник ушел вперёд, оставив, к нашему великому счастью, тылы без охранения, или комендантские взвода ещё банально не успели развернуться.

— Забабашкин, лично я не вижу вообще ничего, а ты ещё и фары погасил. Куда мы едем? — прильнув к лобовому стеклу, спросил лейтенант.

— Я вижу куда, и это главное, — ответил я и тут же добавил: — Кстати, ещё вижу, как нам навстречу едет легковая машина, а перед ней мотоцикл с коляской. И там, и там сидят немцы.

— Где?

— Сейчас они ещё далеко, но скоро обязательно появятся.

И действительно, через несколько минут и я и Воронцов увидели свет фар автомобиля и мотоцикла, которые показались из-за небольшого поворота.

Этот небольшой кортеж заметил давно, и был удивлен тому факту, что оказывается, если я напрягаю зрение, то способен видеть не только в темноте, но и на очень большое расстояние. Более того, я не просто видел, а видел тот предмет, на котором фокусировал внимание, даже в мельчайших деталях.

Например, та машина, что ехала к нам, была чёрного цвета. Я прекрасно видел когда-то хромированный, а сейчас закрашенный чёрной краской передний бампер. Поцарапанное правое крыло и пустоту на том месте, где должен быть номерной знак. Внутри автомобиля через лобовое стекло я мог разглядеть худого ефрейтора с двухдневной щетиной на лице, что сидел за рулём, расположившегося на заднем сидении одетого в полевую форму майора и тускло поблёскивающие стёкла его очков в тонкой металлической оправе.

В мотоцикле, очевидно, сопровождающем офицера, сидели двое солдат в касках: один за рулём, а другой в коляске с пулемётом.

Такое отчетливое, нереальное для глаз обычного человека зрение меня буквально ошеломило.

В голове возникло множество вопросов, ответов на которые у меня сейчас попросту не было. Как не было и времени на поиск этих ответов. Сейчас, глядя на приближающихся немцев, я пришёл к выводу, что ориентир по Луне, нас, мягко говоря, немного подвёл.

Было очевидно, что раз Троекуровск находится на линии соприкосновения, то едущие нам навстречу транспортные средства не могли ехать с той стороны, а, значит, и мы движемся в противоположном направлении от фронта — в тыл к немцам.

Своим наблюдением решил поделиться с Воронцовым.

— Ты прав. Мы явно заблудились, — забеспокоился тот. — Что будем делать?

— Посмотри в бардачке, — сказал я и сам стал осматривать водительское место.

Ни на торпеде, ни у двери, ни где-либо поблизости карты не оказалось. Также её не оказалось и в небольшой нише в торпеде, которая служила бардачком.

— Без карты нам не разобраться, — констатировал я очевидное, и тут же предложил очередной план, который, как и прежде, вновь поверг моего спутника в глубокий шок.

Да, план был дерзкий. Да, план был безрассудный. И да, план был очень опасный. Но другого выхода я не видел, ибо только так у нас появлялся шанс стать обладателями карты и выбраться из этой мышеловки.

Когда до немецкого миникортежа оставалось порядка пятнадцати метров, я прибавил скорость и, вылетев на полосу встречного движения, смял грузовиком мотоцикл и ударил в левое крыло легковушку. Удар был страшный. Конечно, легковые автомобили этих времён весили намного больше, нежели их потомки в будущем, но грузовик есть грузовик — легковушка, словно получив великанского пинка, вылетела в кювет, после чего, перевернувшись три раза, вновь стала на колёса. Покореженный капот пострадавшего автомобиля частично оторвало, и из пробитого радиатора белыми клубами повалил пар.

Мы при таране не пострадали, а лишь немного ударились головами — я об руль, Воронцов о торпеду, а труп о стекло.

Я остановил наш грузовик, прижавшись к обочине, выхватил из кармана пиджака пижамы револьвер, и, крикнув: «Прикрой!», бросился к раздавленному мотоциклу. Воронцов выскочил из кабины и, примкнув штык к винтовке, побежал за мной.

Беглый осмотр искорёженного мотоцикла и солдат показал, что мотоциклисты мертвы. Как и водитель автомобиля. А вот пассажир, ранее сидевший на заднем сидении, оказался жив. Он лежал на полу и, хрипя, пытался встать.

Сбоку раздался приглушённый грохот — я, было, дёрнулся в сторону возможной угрозы, но сообразил, что это просто отвалилась смятая ударом решётка радиатора.

Через оторванную при аварии заднюю пассажирскую дверь вытащил немецкого офицера за шкирку из салона и подтащил к передку машины, чтобы в свете удачно непогасших фар он был виден моему напарнику. Воронцов отошёл на метр назад и навёл на него винтовку. Майор поднял трясущиеся руки вверх, и я его обыскал. Забрал личные документы, парабеллум с кобурой и, посмотрев на командира, спросил:

— Что с ним будем делать? Пристрелим или с собой возьмём?

— А в каком он звании? — спросил лейтенант. — Как бы у него узнать, ценный он фрукт или нет?

Майор, очевидно, шестым чувством почуяв, что сейчас речь идёт о нём, и что решается его судьба, тут же что-то быстро затараторил на немецком.

— О чём он? Ты знаешь их язык? — посмотрел на меня командир.

— Немного знаю. В школе учил, — ответил я. — Но сейчас это неважно. Захваченный нами клиент — офицер. У него погоны есть. Да и не будут обычных солдат в таких вот шикарных машинах катать. Так что этот крендель относительно большая шишка. Почему относительно? Потому что это, опять же, явно не генерал и не фельдмаршал. Ведь будь он кем-то из вышеназванных, охрана и сопровождение были бы у него куда солиднее и многочисленней.

— Согласен. Ну, тогда всё равно давай возьмём его с собой. Раз офицер, то, скорее всего, он что-нибудь знает и будет для нашего штаба полезен.

Как ни хотелось мне возразить на слова лейтенанта и пристрелить фашиста, ибо пленник на плечах — это явная обуза, но всё же Воронцов был прав. Этот вояка отступающим войскам мог быть действительно полезен. Ведь он мог знать, куда, как и какими силами противник нанесёт свой следующий удар. А ведь сейчас, в августе 1941 года, когда наши войска отступают, подобная информация могла быть на вес золота.

Поэтому не стал настаивать на немедленной ликвидации гитлеровца, а, в очередной раз забыв про субординацию и приказав командиру сторожить пленника, нырнул в машину.

Воронцов от такой фамильярности поморщился, но не возразил.

Быстрый, но тщательный осмотр салона легковушки дал свой результат. Под водительским сиденьем был найден коричневый кожаный портфель. Заглянул внутрь. Оказалось, что он забит бумагами и картами. Осмотр бардачка автомобиля позволил мне разжиться карманным фонариком.

«Ценное приобретение. Не для меня, конечно. Мне не надо. Я и так хорошо вижу в темноте», — сказал себе я.

Вылез из машины, отнёс портфель и фонарик к лейтенанту, и, положив вещи у его ног, направился к убитым немцам. Забрал и положил в портфель две найденные в коляске мотоцикла гранаты, подобрал себе сапоги, надел на себя, на пленника и на Воронцова немецкие каски, снял со всех немцев ремни, а также конфисковал на вид исправный пистолет-пулемёт МP 40, который в нашем будущем времени по простоте многие будут называть «шмайссером».

После того, как с трофеями было покончено, выключил у легковушки фары, чтобы та не показывала всем желающим место разыгравшейся тут драмы и вернулся к грузовику.

— А что в портфеле? — поинтересовался Воронцов, кивнув на лежащие у ног предметы.

— Карты какие-то. Сядем в кабину, посмотрим. А сейчас давай пленника свяжем и в кузов, а нашего пассажира, который не совсем в живом положении сидит у нас в кабине, тут оставим, — предложил я и, не дожидаясь реакции напарника, приступил к делу.

Одним ремнём связал ему ноги, другим сзади руки, а третьим привязал к железной ножке одной из лавок.

Спрыгнул на землю, и мы закрыли борт. А затем, подойдя к кабине, вместе с Воронцовым выкинули труп немца, оттащив его к легковушке.

— Забабашкин, смотри, как дождь разошёлся. Сейчас дороги намочит, и мы застрянем, — закидывая портфель с документами на сиденье грузовика, пробурчал лейтенант.

— Вижу, что застрянем. Но хотелось бы карту посмотреть. Куда нам ехать-то? — сказал я, залез в кабину и, открыв портфель, начал в нём рыться.

Карты там были, и были они военными. На них сокращениями и цифрами было отмечено расположение частей и соединений, как нашей армии, так и вражеской. Стрелками разных цветов были показаны направления ударов, а над стрелками были написаны какие-то пояснения. Информация была явно ценной и Воронцов, сразу же это поняв, радостно хмыкнул.

Впрочем, именно для нас, в данный момент времени, были важны не направления ударов, а маршрут, по которому мы можем проехать. И через минуту я нашёл на карте объездную дорогу, которая шла вдоль леса и огибала город справа.

Выбрал путь, выключил фонарь, который я включал для алиби, и, мысленно пожелав нам удачи, попробовал завести мотор.

К счастью, тот послушно затарахтел ровно и бесперебойно, как будто никакого тарана в железный лоб грузовика только что и не случалось.