Несчастные

II.

Думал я отступиться, хоть и понимал, что не будет мне уже жизни без Любови Ивановны. Пришел я раз к ним в дом вечером. В доме огней еще не зажигали, сумерки были, и в комнатах стояла такая тишина, точно там где-то покойник лежал.

Прошел я одну комнату, другую -- никого! Не видать ни папаши, ни мамаши, видно, их дома не было. А в гостиной сидели Любовь Ивановна, да так тихо, что я сначала их и не заметил. Закутавшись в темную шаль, прижались в уголок дивана, и лицо у них белое-белое, точно из бумаги, а большие глаза смотрят куда-то прямо, застыли от муки и ничего не видят, кроме этой своей муки...

И как увидел я эти глаза -- так весь и задрожал. Страшно мне стало, точно заглянул я в самую глубь страдания человеческого. И тогда же мне пришло в голову: "Если это страдание из-за меня -- пусть я лучше умру, чем заставлять так мучиться Любовь Ивановну!..".

Сел я поодаль и завел речь издалека, о том, что, вот, бывает -- люди ошибаются и сходятся на муку один другому и потом всю жизнь маются: что лучше, мол, разобраться раньше, и если что покажется не так -- сказать адью и с тем до свидания...

Любовь Ивановна как будто и не слушали меня, все смотрели куда-то перед собой и молчали, точно меня тут вовсе и не было. А когда я замолчал -- они вдруг повернули ко мне лицо и долго смотрели на меня, -- жуть меня взяла от этого их тяжелого, горького взгляда. Потом они покачали головой и тихо сказали, отвернувшись:

-- Вы, Кирилла Иваныч, не обижайтесь; уж такая я, и со мной ничего не поделаете. Я сказала, что выйду за вас -- и свое слово сдержу. Так и будет. А вы можете отказаться, если я вам не нравлюсь...

В гостиной было уже совсем темно, и не видно было мне их лица, -- только голос их звенел и дрожал, и по этому я узнал, что они -- плачут. И жалость схватила меня за сердце. Ударил я себя в грудь, так, что косточки хрустнули.

-- Никогда, говорю, Любовь Ивановна, не откажусь от вас, если вы сами меня не прогоните от себя. Потому что не могу жить без вас!.. А если сказал что неладно --простите, Христа ради!.. Не могу видеть вашей муки, и разные мысли приходят в голову. Вижу, что не мил я вам, знаю, что не такой, как я, человек вам нужен, и непонятно мне -- зачем вы себя принуждаете к браку со мной. Оттого и начал я сей разговор. Ах, Любовь Ивановна, если бы вы сказали мне, о чем ваше горе! Может, я мог бы помочь вам?..

И опять они тихонько покачали головкой и так тяжко-тяжко вздохнули. Потом сказали:

-- Нет, Кирилла Иваныч, не принуждаю я себя к этому за-мужеству, потому что мне все равно, за кого бы ни выйти, Мамаша хочет, чтобы я вышла замуж -- и я не противлюсь ее воле. Может быть, так и надо, как она решила. А в моей муке не виноваты ни вы, ни кто другой, и в чем она -- я не могу вам сказать. И не можете вы мне ни в чем помочь. Только об одном прошу вас -- не спрашивайте меня больше об этом. Вижу, что вы любите меня -- и жалко мне вас, потому что наперед знаю, что вы будете несчастны со мной. И я должна вам сказать об этом, чтобы вы знали, на что идете. У вас еще есть время -- вы можете уйти и оставить меня...

И горько мне стало от этих жалостных слов.

-- Куда, говорю, уйду я от вас?.. Привязался я к вам, Любовь Ивановна, душой и сердцем, и если оторвать меня от вас -- тут мне и конец! Пропащий я человек!.. Вам-то я не нужен, для вас я -- все равно, что ничто, а у меня к вам -- любовь и жалость, великие, безмерные, и если я уйду от вас -- они задавят меня... Уж не гоните вы меня, Любовь Ивановна! Уж пожалейте меня, вашего раба низкого. Пропадаю по вас -- и на все согласен. Чем прикажете -- тем и буду!..

И стал я перед ними на колени и ударил земной поклон. И великой милостью подарили они меня: положили ручку на мою недостойную голову и ласково погладили мои волосы. Только за одно это можно было на все решиться, жизнь положить!..

Такой был про меж нас разговор. И все пошло так, как и должно было пойти. Знал я, что беру горе на свои плечи на всю жизнь -- и все-таки, нет-нет, и зашевелится в сердце надежда: ну, как совершится в роде чуда -- и Любовь Ивановна полюбят меня, если ни за что другое, так хоть за любовь мою безмерную, за мучение мое и деликатное с ними обращение!.. Разве же так не бывает?..