Несмотря ни на что

Глава VIII

Мчась в Броксборо, навстречу резкому ветру, под бледно-голубым зимним небом, Джон чувствовал себя ужасно счастливым и освобожденным от всех неприятностей и забот.

Кэро была сегодня так мила с ним, лорд Кэрлью так ласково ободрял его. А впереди — открытая дорога к будущему, о котором он мечтал.

В Эндовере он нашел Чипа и Туанету, закусывающих в «Лебеде».

Туанета, похожая на миниатюрную французскую маркизу, переодетую эскимосом, увидев его, вскочила и закричала:

— Джон! Джон! Мы здесь! Скорее! Этот тушеный кролик — просто объяденье, не так ли, Чип, миленький?

Джон вошел и уселся, придвинув стул ближе к пылающему огню. Он тоже нашел, что кролик — «объяденье»; похвалил новое пальто Туанеты.

— Я говорила Чипу, что оно должно иметь «богатый вид», — объяснила серьезно Туанета. — Это — ради выборов. Мы все должны выглядеть хорошо, Джон, это ужасно важно! Я заставила Чипа купить себе новую шляпу, знаете, такую мягкую и с перышком сойки, воткнутым за ленту.

— Это, должно быть, нечто умопомрачительное, — заметил Джон с приличной случаю серьезностью. — Чип, ты, вероятно, выглядишь в ней божественно!

Чип сказал ворчливо:

— Это какая-то идиотская плюшевая штука, цвета морской травы приблизительно. Ничуть не буду удивлен, если распугаю всех избирателей!

— Не верьте ему, он в ней очень хорош, — вступилась с негодованием Туанета. — Чип, как ты можешь так… так хитрить?! Ведь когда примерял, сам сказал «отлично» — и был так доволен, так доволен! Ты отлично знаешь, что это правда!

Чип, отмалчиваясь, налег на сыр. Туанета, бросив ему еще один взгляд упрека, снова повернулась к Джону:

— Я купила у Хэтчерда биографию разных политических деятелей: Питта, и Мельбурна, и Диззи. Я о всех них слышала, конечно, но решила, что теперь должна вникнуть в политику, раз мне предстоит принимать в ней участие.

— Это добросовестно с вашей стороны! — похвалил Джон.

Она слегка пожала ему руку.

— О, Джон, я так хочу, чтобы вы добились успеха! А кто такие ваши враги?

— То есть другие кандидаты? Их два, — сказал, невольно расхохотавшись, Джон.

— Я их возненавижу, — заявила с убеждением Туанета; затем она взяла на руки гревшегося у камина котенка, подобранного где-то в дороге, и понесла его к автомобилю. Мужчины пошли за ней.

— Да она уже совсем большая, честное слово! — изумился Джон, словно в первый раз увидел ее.

— Порядком выросла, — с гордостью согласился Чип. — Через год или около того она вернется домой совсем, да будет тебе известно!

Туанета, прижимая котенка к щеке, нежно разговаривала с ним. Джон, занятый мыслью о предстоящем состязании, рассматривал ее несколько рассеянно, но все же отметил про себя, какая она рослая для своих пятнадцати лет, и вместе с тем по-детски стройная и тонкая. У нее был тот цвет лица, который иногда встречается в соединении с темными волосами и глазами, — чудесный оттенок бледного коралла.

Если Чип был некрасив, то о сестре этого никак нельзя было сказать. Но в характере у них было много общего. Оба отличались большой внутренней скромностью.

За исключением нового автомобильного пальто, которое Чип купил ей сегодня утром, да такой же коричневой кожаной, обшитой мехом, шапочки (которую она собиралась украсить розеткой цветов Джона), на Туанете было все «казенное». Монастырское форменное платьице из синей саржи. Волосы заплетены в косу. Она выглядела удивительно опрятной, свежей и милой. Все в ней было так четко и изящно, словно ее всю, от узеньких ножек до темных дуг бровей, вырезали превосходными острыми ножницами, не сделав ни одного промаха.

Она простилась с котенком поцелуем, и Чип, подсадив ее в автомобиль, сел с другой стороны. Джон подошел к дверцам, чтобы проститься с Туанетой.

— Как все это чудесно и весело, правда? — спросила она, хватая его за рукав. — То, что мы здесь с вами, и что впереди — борьба и… и что такая славная погода! Посмотрите, какое сегодня голубое небо! А изгороди — все в серебре, и на этом серебре ягоды, как кровь! Ах, Джон, ну разве не великолепно — жить и что-то делать?

— Еще бы! — откликнулся он, отходя, чтобы не мешать Чипу пустить в ход автомобиль.

Он поехал вслед за ними. Дорога блестела, как полированный металл, ни пылинки не поднималось из-под колес. Впереди золотилась на солнце меховая шапочка Туанеты.

Джон думал о последних словах девочки, выражавших не только ее, но и его настроение. Острое ощущение жизни, радостное возбуждение еще усиливались в нем по мере того, как день угасал. Солнечный свет сменился прозрачной синевой ранних сумерек, небо стало как будто чище и глубже и кое-где засветились на нем звезды. Узенький серп месяца, похожий на серебряный вопросительный знак, показался среди сапфировых облаков.

В окнах коттеджей зажигались огни. По дороге скользили, как тени, одинокие фигуры мужчин, возвращающихся после трудового дня. Раскрывались двери, пропуская струю света, и захлопывались за вошедшими, как бы торопливо отгораживаясь от холодного одиночества дорог.

Вот в долине у ног Джона показалось Броксборо. Автомобиль понесся быстрее. Красный фонарь Чипа мелькал, как блуждающий огонек, плясал как бы в упоении победы.

— Вот мы и приехали! — прокричал Чип. — Озябла, Туанета?

Нет, Туанета, по-видимому, не озябла. Она спустилась вниз к чаю такая сияющая, словно деревенский трактир был самым роскошным отелем в мире, а выборы — самым веселым праздником, какой можно придумать.

После чая явился агент их партии, Уайльдной, одетый кое-как, говорливый, язвительно-остроумный; очень полезный человек. Карманы у него были битком набиты газетами, за каждым ухом торчало по «вечному перу». Он изложил Джону план кампании, разработанный до мелочей.

Мужчины отправились в помещение комитета, где некогда был женский клуб. Там было неуютно. Дымившая печка плохо обогревала комнату. Уайльдной представил гостям своих помощников — шепелявого юнца и спортсмена, похожего на фермера и оказавшегося в действительности местным викарием.

Комната клуба завалена газетами, бумагами, плакатами. Викарий вгляделся в Джона и сказал, пожимая ему руку:

— Здорово, товарищ депутат!

— Чип, да это — Корнли! — воскликнул Джон, узнав его, и все трое стали вспоминать крокетный матч, на котором встретились десять лет назад и где Джон получил свое прозвище.

— Я так и знал, что это — вы, — гремел Корнли своим добродушным басом, — сразу догадался. Надеюсь, что смогу быть полезным, Теннент.

— Еще бы, еще бы, — вмешался агент. — Человека более подходящего для этого дела трудно найти!

Джон расспрашивал Корнли, каковы шансы его конкурентов, пользуются ли они популярностью.

— Видите ли, Дерэм — уроженец Броксборо. Это, конечно, дает ему большое преимущество. А насчет шансов Мэйнса вы, верно, осведомлены не хуже меня.

— Только насчет шансов в Лондоне, — отвечал Джон. — А здесь, на месте, его влияние каково?

— О, это трудно сказать наперед, — промолвил беспечно Корнли. — Конечно, его родня живет здесь давно, это тоже кое-что значит. Тетки и кузины Мэйнса из кожи лезут, хлопоча за него. А кто из женщин будет помогать вам?

— Мисс Тревор, сестра Чипа, — отвечал Джон. — Так, значит, Мэйнс решил сражаться вовсю? Жаркая же будет у меня работа! А интересно, кто агитирует за Мэйнса, есть кто-нибудь мне знакомый?

— Да вот Кейс, его кузен. Он бывал здесь у нас. И Винтоны. Вы, верно, встретитесь с кем-нибудь из них, их здесь целая куча. Их лагерь — аббатство.

После того, как Уайльдной надавал своим помощникам множество указаний и инструкций на завтрашний день, Чип, Джон и Корнли вышли вместе. Вокруг было тихо и темно. На дороге стоял чей-то автомобиль. Шофер, согнувшись, возился у колеса.

— Знакомое что-то, — заметил Корнли. — Это как будто одна из машин аббатства. Они все типа Дэмлеровских «Ландо».

Шофер, услышав его голос, поднял глаза и прикоснулся к шляпе.

— Хэлло, Франк! Что, поломка?..

— Шина лопнула, сэр. А у меня нет запасной.

В эту минуту раздался противный вой одного из этих новомодных рожков, способных вогнать в раннюю могилу ни в чем не повинного прохожего.

Еще один автомобиль, фыркая, подлетел к первому.

— Хэлло, миссис Сэвернейк! — крикнул мужской голос. Мэйнс выскочил из автомобиля и, открыв дверцу «Ландо» раньше, чем шофер успел это сделать, помог выйти закутанной по самые брови в меха даме.

— Какая неприятность! Я помчался сюда, как только до меня дошла ваша записка. Вы не озябли?

Он заботливо подвел и усадил даму в свой автомобиль.

— Привет, Мэйнс, — окликнул громко Корнли. — Не хотите ли увидеться со своим главным противником, Теннентом? Вот он, здесь.

Мэйнс стремительно обернулся.

— А, Теннент! Когда вы приехали? И Тревор здесь! Вот так съезд кланов! Миссис Сэвернейк, разрешите вам представить Джона Теннента и мистера Фолькнера Тревора. Теннент в школе был когда-то у меня под началом, как младший ученик, а теперь выступает против меня. Мщение угнетателям, а?!

Миссис Сэвернейк расхохоталась.

— А может быть, месть не постигнет вас. Может быть, наказан будет мистер Теннент за дерзкий мятеж!

Мэйнс успел укрыть ее всю меховой полстью, и лицо ее едва можно было разглядеть при тусклом свете луны. Голос был удивительно приятный.

— Я вас домчу домой в пять минут, — сказал Мэйнс своей спутнице. И прибавил, прощаясь с остальной компанией: — Надеюсь, вы все отобедаете у меня как-нибудь?

— Очень благодарны, — отозвался Джон за всех.

Мэйнс ему всегда нравился. Приличный человек. Да, это соперник серьезный.

Корнли проводил их в гостиницу. Сообщил о себе некоторые сведения: он друг Мэйнса, но совершенно не разделяет его политических взглядов. В Броксборо поселился недавно.

Все это он сообщил, сидя в глубоком кресле у камина в общем зале гостиницы.

— А миссис Сэвернейк — кто она такая? — спросил вдруг Джон. — То есть, мне это имя знакомо, но я хотел спросить, что она делает здесь.

— Гостит у родных Мэйнса, вероятно, — предположил Корнли. — Мэйнс очень влюбчив… Но она, я думаю, старовата для него… А какая красавица!.. Вчера вечером слышал ее игру…

Он имел привычку ронять отрывистые фразы, как будто без всякой связи между собой. Но, в конце концов, все они сводились к одному и производили на слушателя должный эффект.

— Я так и думал, что это Мэйнс катит в двухместном… на выручку… Вчера он не отходил от рояля… Однако миссис Сэвернейк не из его сторонниц. Она по своим взглядам ближе к вам, Теннент.

— Помнится, как будто я слыхал о ней… Она — друг Райвингтона Мэннерса, и лорд Кэрлью упоминал о ней. Странно, что я ее до сих пор не встречал!

— Она обычно зиму проводит за границей, — пояснил Корнли. — У нее, я думаю, уйма денег… и досуга… Этим летом она сюда приезжала, и я с нею познакомился… У нее дом где-то на Мэйфер… По-моему, ее совершенно справедливо называют красавицей.

— Что же, Мэйнс хочет жениться на ней? — спросил отрывисто Джон.

Веселое красное лицо Корнли сморщилось в улыбку.

— Он-то, видимо, очень хотел бы! Да миссис Сэвернейк, кажется, вообще не стремится выйти замуж. Муж ее давно умер. Он, насколько знаю, был военный. Умер в Африке или Австралии — что-то в этом роде. Во всяком случае, в каком-то месте, начинающемся на букву «А». Да, она, кажется, не думает о втором браке, а между тем вокруг нее увивается много разных молодцов. И влюблены не на шутку, знаете ли, — вот вроде бедняги Мэйнса.

— Мне Мэйнс всегда был симпатичен, — заметил лениво Чип. — Он малый честный и положительный, и, вместе с тем, не мелочный. Славный малый! И замечательно играет в гольф.

— У них там отлично все приспособлено, — сказал Корнли, указав подбородком в том направлении, где, по его мнению, находилось «аббатство». — Мы могли бы сыграть хорошую партийку.

— Нет, это уже после выборов, — возразил Джон. — До тех пор даже воскресенья нельзя терять. У меня в распоряжении не много времени. Надо будет подтянуться…

Он поздно ушел к себе. Корнли сидел и болтал, пока Джон не начал клевать носом. Он думал, что уснет в ту же минуту, как ляжет в постель, но, вытянувшись на холодных простынях, вдруг почувствовал, что голова у него совсем свежая и какое-то нервное беспокойство не дает уснуть.

Мысли в беспорядке толпились в его уме. Кэро, прощание с нею, поездка, его шансы на успех, встреча с Мэйнсом, откровенные рассказы Корнли, его характеристики Мэйнса, и миссис Сэвернейк, и Дерэма, и целой кучи других старых общих знакомых. Тишина вокруг, тишина спящей провинции казалась ему полной шумов и голосов, обостряла его возбуждение. Стукнул уголек, упавший сквозь решетку; скрипнула где-то внизу дверь. Далеко на дороге проходил кто-то.

Джон встал и высунулся в окно. Ночь стояла белая и тихая, скованная железным объятием мороза.

Маленькие темные домики жались друг к другу. Высокие деревья и посеребренные луной решетки как будто пытались защитить их от холода. Джон подумал обо всех людях, что спали за этими закрытыми ставнями. Как много сейчас зависело от них! Ведь они могли либо создать, либо разрушить счастье всей его жизни. Они сливались в его воображении в один голос, который нельзя было заставить замолчать. Джон сердился на себя за эти мысли, которые называл «идиотскими», но не мог отогнать их. Какое-то сознание своего ничтожества охватило его. Это было мучительно и сильно — и еще сильнее и мучительнее было чувство одиночества. Джон в эти минуты словно смутно предчувствовал поражение.

Если бы он победил, Кэро была бы довольна… Странное стеснение вкралось с некоторых пор в его мысли о ней. Словно беспокоило что-то, еще не совсем им осознанное. Он подумал о матери: как живо бы она была заинтересована в исходе кампании… Как бы волновалась вместе с ним! Но ее он вычеркнул из своей жизни.

Он вернулся в постель с решительным намерением уснуть. И действительно, сон скоро победил его. Но после четырех часов Джон часто просыпался, и сны его были так же хаотичны и мучительны, как мысли.

Когда он появился внизу, Туанета уже кончала завтрак, хотя еще не было и восьми часов.

— Кто рано встает, тому Бог дает, — сказала она с важностью. — Джон, только что проехал автомобиль, и на флажке цвета не ваши… совсем другие, Джон, подумайте!

— Опустите занавеску, — сказал Джон. — Испытания посланы нам свыше для того, чтобы преодолевать их, Антуанета!

— И там сидел довольно милый на вид человек, — продолжала уже спокойнее Туанета. — Довольно пожилой уже, и с ним дама. Чип тоже высунулся из окошка, чтобы их разглядеть. Кто бы это мог быть, как вы думаете?

— Это была миссис Сэвернейк, — ответил вместо Джона вошедший в эту минуту Чип. — Мэйнс вез ее куда-то и ужасно спешил.

— Ах, так это наш главный враг! — ахнула Туанета. — А я-то его еще нашла «милым»! Как жаль! Но зато миссис Сэвернейк — на нашей стороне.

Чип захохотал.

— Устами младенца глаголет истина, — сказал он. — Однако, черт возьми, откуда ты это узнала, девчушка?

— Мне сказала об этом Денди. А она слышала это от девушки, которая убирала мою комнату. Денди говорит, что Анна сказала ей, будто лорд Мэйнс хочет жениться на миссис Сэвернейк, но она не хочет. И вовсе она не живет в «аббатстве», а имеет где-то свой собственный дом и только приезжала к ним обедать вчера вечером… Так что мистер Корнли, как видите, не такой уж всезнайка, каким себя выставляет. Я всегда терпеть не могла викариев!

— Если Корнли не все знает, то зато ты, по-видимому, знаешь все, — смиренно вздохнул Чип.

— Я вчера вечером хотела позвать тебя и Джона играть на биллиарде, — без всякого смущения объяснила Туанета, — и дошла до двери, думая, что викарий уже ушел. А он так громко гудел, что я не могла не слышать за дверью всех его сообщений. Мне было скучно, все это ничуть меня не интересовало, но не затыкать же было уши!

— Корнли тоже наш. Так ради пользы дела будьте к нему милостивее, Туанета, — сказал Джон.

— Вы все время внутренне подсмеиваетесь надо мной, — укорила его Туанета. — Знаете, Джон, ужасно неприятная у вас манера все держать про себя!

— Альтруист, что и говорить, — ввернул Чип.

— Ну, так постарайтесь оба исправить мой проклятый характер ради народного блага, — засмеялся Джон.

Днем они объезжали окрестные деревни.

— Я беру на себя вербовку малышей, — вызвалась Туанета. — Я их обожаю.

И она добросовестно выполняла принятую на себя «обязанность». И каждого малыша подымала на руки, требуя, чтобы Джон полюбовался, «какой он прелестный».

В одну из таких минут, когда Джон и Туанета любовались каким-то младенцем, а Чип терпеливо дожидался их на дороге, миссис Сэвернейк, выйдя из своего автомобиля, направилась к коттеджу.

— Да, он — премилый, — говорил Джон Туанете, восторженно подбрасывающей на руках малыша и требовавшей, чтобы Джон и сияющая от гордости мамаша обратили внимание, какие у него «голубые-голубые глаза».

Туанета первая увидела миссис Сэвернейк и выпалила:

— Вы ведь из наших? А я вот веду агитацию среди ребятишек!

Джон торопливо обернулся.

— Я был вчера представлен вам, — сказал он с поклоном. — Но не думаю, чтобы вы меня запомнили. Мое имя — Джон Теннент. Я — соперник Мэйнса.

— Помню, конечно, — уверила его миссис Сэвернейк. — И вы непременно должны одержать победу.

Тем временем мать малютки и Туанета вступили между собой в оживленный и конфиденциальный разговор. Миссис Сэвернейк, улыбаясь, смотрела на Туанету.

— Туанета — мой генералиссимус, — объяснил Джон. — А брат ее, Тревор, который тоже был вам представлен вчера, приехал помогать мне. Втроем будем сражаться против целого света!

— Будем надеяться, что триумвират победит, — любезно заметила миссис Сэвернейк и заговорила с подошедшим хозяином коттеджа. Джон воспользовался этим, чтобы рассмотреть ее.

Так вот какова эта красавица, о которой говорил Корнли и в которую влюблен Мэйнс. Последнее придало ей в глазах Джона некоторый романтический ореол. Он с интересом поглядывал на нее, насколько позволяло приличие. Заметил, что миссис Сэвернейк была невысока, но и не мала ростом, что у нее была привлекательная и, вместе с тем, гордая посадка головы, очень маленькие руки и самые длинные ресницы, какие он когда-либо видывал.

Она стояла к нему в профиль. Солнце освещало маленькое ушко и темную массу волос, а ресницы отбрасывали тень на щеки.

Миссис Сэвернейк снова обернулась.

— Итак, до свидания, — сказала она Джону и Туанете. — И желаю вам удачи!

Джон придержал калитку, пока она проходила, и вернулся к Туанете, уже мчавшейся ему навстречу.

— Просто милочка! — объявила она, продевая свою руку под локоть Джона. — Я говорю о миссис Сэвернейк. Джон, заметили вы, какие у нее духи? Чудо что такое! Похоже и на жасмин, и на розу. Обязательно добуду себе такие, когда выйду из монастыря и вернусь домой хозяйничать к Чипу. А как она улыбается — заметили, Джон? Хотелось бы еще разок увидеть эту улыбку!

— Увидишь, сестренка, — обнадежил ее подошедший Чип. — Миссис Сэвернейк остановилась поговорить со мной и пригласила всех нас к себе пить чай в ближайшее воскресенье.

— Ура! — возликовала Туанета и вдруг, спохватясь, степенно поправилась: — То есть я хотела сказать «Что за радость!» Если бы почтенная мать игуменья услышала мои вульгарные выкрики, то, наверно, упала бы в обморок. Когда она читает мне наставления, я всегда говорю, что все эти гадкие слова переняла у тебя, Чип, и тогда она смягчается. Потому что ты такой замечательный брат!..

Вечером Джон выступал в помещении школы. Митинг вышел очень бурный. Джон наслаждался им безмерно, но имел случай убедиться, что Мэйнс очень популярен в этом районе. Дерэм же, которого выставляли социалисты, опирался, главным образом, на окрестные поселки, что поближе к фабрикам и заводам.

После собрания Джон написал длинный отчет лорду Кэрлью, другой — покороче — Леопольду Марксу и неутомимо занимался с Уайльдноем до поздней ночи.

Туанета и Чип не сидели сложа руки. Вставали рано, ложились поздно. Туанета даже немного похудела. Она очень быстро завоевала себе широкую популярность и была ужасно горда, что может быть полезна.

По вечерам, когда Джон возвращался, устраивались торжественные совещания в тесном кругу, обсуждались все события и шансы за и против. Туанета непременно присутствовала на этих совещаниях, сидя на ручке кресла Чипа или Джона.

В глубине души Джон верил, что победит. Но с Чипом и Туанетой говорил так, словно очень в этом сомневался. Туанета как-то сказала ему:

— Вы боитесь сказать вслух, чтобы не спугнуть удачи! Вот как бывает, когда болят зубы: боль пройдет, а все еще говоришь другим, что болит, потому что боишься, как бы снова не началось… Джон, вы просто суеверны, ей-Богу!

Это мнение она изложила и миссис Сэвернейк, когда они пили чай у нее в «Гейдоне». Но миссис Сэвернейк выступила в защиту Джона.

— У кого из нас нет этих маленьких тайных суеверий? — сказала она. — Только разве у очень «передовых» людей, которым все — нипочем, или у людей без капли воображения. А вы бы не хотели, я думаю, чтобы мистер Теннент был тем или другим? Что касается меня, то должна сознаться, что я большая трусиха и заражена целой кучей суеверий: тут и соль, и лестница, и новый месяц, и падающие звезды, и разные другие, всех сразу не вспомнишь.

Они сидели у камина, вокруг чайного столика. Комната освещалась только пляшущими отблесками огня — голубыми, изумрудными, золотыми. За окнами трещал и пел мороз.

К чаю пришли еще гости — Мэйнс, какая-то барышня, негодовавшая на то, что сезон охоты так рано кончился, потом другая, говорившая все время о собаках, двое мужчин, оба — полковники, оба — галантные, стереотипные и приятные.

Туанета, пристроившись на большой оттоманке рядом с хозяйкой, говорила Чипу и Джону:

— Останемся здесь подольше, хорошо? Здесь все так по-домашнему, а в гостинице — неуютно. И как здесь все красиво!

И они остались, пересидели всех гостей и болтали о тысяче вещей.

На миссис Сэвернейк было платье из какой-то блестящей и мягкой темно-синей материи, с опушкой из меха. На шее — жемчуга.

«Гейдон» (так называлась усадьба миссис Сэвернейк) очень понравился ее молодым гостям. Здесь было неподражаемое очарование старины. Прелесть одичалого сада у озера, напоминавшего об эльфах, уединенные уголки, крохотные беседки, витые ступени. В высоких стенах и открытых лестницах дома была та же величавость и вместе с тем непринужденная грация, что и в кедрах в парке. В убранстве дома сказывался простой и изысканный вкус хозяйки.

Джону вдруг вспомнился дом на Одли-стрит: египетские фризы, футуристические, алые с золотом, комнаты. Он невесело усмехнулся.

Вилла в Женеве, где они жили с матерью, походила на «Гейдон», если не размерами, то этой милой простотой. Тут и там царила одинаковая атмосфера.

Джон смотрел на миссис Сэвернейк и думал: выйдет она замуж за Мэйнса или не выйдет? И чувствовал, что его прежняя симпатия к Мэйнсу почему-то пропала.

— Я приеду послушать вас в среду вечером в Чэсльбери, — сказала ему миссис Сэвернейк. — Будет и лорд Кэрлью, не так ли?

— Да, он хочет выступать в защиту моей кандидатуры, — отвечал Джон. — Очень любезно будет с вашей стороны приехать. Но боюсь, что тогда мне захочется говорить особенно хорошо — и я непременно провалюсь с позором.

Пора было уезжать. Автомобиль уже ожидал. Даже любовь Туанеты к уюту и красоте не могла дольше удержать их. Всем троим одинаково не хотелось расставаться с обаятельной хозяйкой. Впрочем, Туанету пригласили вернуться завтра вместе с Денди и остаться жить в «Гейдоне» до отъезда в Лондон.

— Этот трактир, право же, не совсем подходящий приют для вашей сестренки, — сказала миссис Сэвернейк Чипу. — А я буду так рада, если она поживет у меня.

Чип всю неделю мучился тем, что Туанета не имеет необходимых удобств, но он не мог отослать ее обратно в Лондон и, кроме того, ему хотелось провести с нею вместе короткие каникулы. Поэтому любезность миссис Сэвернейк очень тронула его.

Ночью, когда они сидели вдвоем и курили, он сказал Джону:

— Великолепная женщина — миссис Сэвернейк, не правда ли?

Джон тоже думал о ней. Он спросил отрывисто:

— Как тебе кажется, выйдет она за Мэйнса?

— Мэйнс — первого сорта парень, — начал было Чип, но в эту минуту ввалился Корнли в очень веселом настроении.

— Здорово! Знаю, где вы были сегодня! Встретил Мэйнса и от него узнал. Ну-с, каково же ваше мнение о хозяйке «Гейдона»?

— А ваше каково? — спросил быстро Джон.

— Что ж, красива, слов нет. Впрочем, не в моем вкусе. Денег — куча. Слишком умна для меня. Одна из тех женщин, которых никогда не поймешь и не узнаешь до конца. Со всеми мила, все ею восхищаются — а предпочтения никому никакого. Женщина-загадка. А я ленив, не люблю разгадывать.

Он похлопал Джона по плечу.

— Что это наш воитель так бледен и томен? Слышал, что вы здорово пошумели в пятницу на собрании!

Он нерешительно помолчал, громко кашлянул и спросил с искусственной небрежностью:

— А где же мисс Туанета?

— В постели, — отвечал Чип.

— Вот как!

Пауза.

«Корнли — верный товарищ и очень полезен нам с Джоном, — рассуждал про себя Чип. — Неуклюж, грубоват, это правда, но что же поделаешь? Но он не виноват в этом, как не виноват и в том, что ему нравится Туанета. И напрасно Туанета так его ненавидит».

В результате этих рассуждений Чип счел нужным пояснить:

— Туанета с завтрашнего дня будет жить в «Гейдоне» до самого нашего отъезда. Миссис Сэвернейк была так любезна, что согласилась приютить ее.

У Корнли был такой вид, словно он хотел что-то сказать. Но не сказал ничего.

Джон поднялся, чтобы идти звонить Кэролайн, и оставил молчавшую пару у камина.

Телефонный аппарат находился в задней комнатке, где пахло плесенью и пылью и валялся всякий хлам. При слабом свете свечки впечатление грязи и запустения было еще сильнее. Джон, которому пришлось дожидаться, пока его соединят с Лондоном, почувствовал себя подавленным этой обстановкой. Наконец раздался звонок. Отвечал дворецкий Кэрлью. Джон попросил соединить с комнатой Кэро.

— Джон? А ты ведь писал, что позвонишь в шесть часов!

Такое приветствие было плохим вступлением к разговору двух влюбленных.

Джон сделал все, что мог: осведомился о ее здоровье, сообщил все новости, какие мог вспомнить. Реплики Кэролайн доходили как-то глухо, едва слышно.

— Когда произойдет славное сражение? — спросила она.

— Баллотировка через неделю, — отвечал Джон.

Наступило молчание.

— Ну, спокойной ночи, дорогая, — сказал он.

Щелкнул аппарат. Кэро повесила трубку. У Джона осталось неприятное ощущение, что он сделал какой-то промах.

Ему в последнее время хотелось поскорее обвенчаться, чтобы их отношения вошли в колею. Но будет ли эта успокоительная рутина — мирной и не скучной, наступит ли между ним и Кэро та прочная, ничем не нарушаемая близость, которой он ждал от брака?

Джон вдруг почувствовал, что ему непременно надо увидеть Кэро.

В его жизни какая-то пустота, которую только она может заполнить… Он торопливо соображал: к десяти он поспеет в Лондон, проведет с Кэро час-другой и ночью поедет обратно. Он оделся и через несколько минут уже мчался в автомобиле. И чем ближе он подъезжал к Лондону, тем острее становилась тоска по Кэро, тем нетерпеливее хотелось увидеть ее. Вставали в памяти разные моменты их близости. Любовь оттеснила на задний план все честолюбивые интересы. И скажи ему кто-нибудь тогда, что это — только временное душевное смятение, Джон бы ужасно рассердился.

Пробило десять часов, когда он свернул на Пикадилли.

Почувствовал себя разбитым, когда выскочил, наконец, из автомобиля, и с минуту стоял неподвижно на тротуаре. Затем почти бегом поднялся по ступенькам.

Дерри, услышав голос Джона, появился в передней.

— Джон, вы? Какой приятный сюрприз! Я умираю от скуки. Сыграем партийку? Кэро нет дома.

— Кэро нет дома?! — повторил Джон.

— Отправилась куда-то с Реном. А что? Вы специально ради нее приехали? Но вы, верно, будете ночевать в Лондоне? Так увидитесь, она скоро, должно быть, приплетется домой.

— А вам неизвестно, куда именно она отправилась?

— Милый мой, кто же это может знать? Рен обедал у нас и они куда-то укатили вместе.

Джон подумал, что Рендльшэм, вероятно, был здесь, в доме, когда они говорили по телефону с Кэро.

— Я подожду часок, — сказал он вслух. — А отец дома? Это была бы удача!

— Неужто вы собираетесь запереться с ним в кабинете?! — воскликнул Дерри разочарованно. — Ради Бога, Джон, плюньте вы сегодня на политику — и сыграем партию!

Но Джон пошел в кабинет к лорду Кэрлью.

Лорд Кэрлью был воплощенная доброжелательность и участие. Он надавал Джону много ценных советов и указаний, но Джон все время не переставал прислушиваться, не идет ли Кэро.

В двенадцать он поднялся и стал прощаться.

В странном состоянии возвращался он в Броксборо. Пытался рассуждать справедливо и хладнокровно. Но какое-то смутное разочарование и раздражение заглушали голос рассудка.

Он мчался в Лондон, как школьник, которому неожиданно дали день отдыха. Но некому было разделить его радость, превратить этот день в праздник. Кэро явилась домой через пять минут после его отъезда. Рендльшэм простился с нею у дверей, а в передней Дерри встретил ее сообщением о визите и отъезде Джона.

«Зачем он приезжал? — спрашивала она про себя. — Что могло побудить его к этому?»

Она злилась на Джона: зачем он опять будит в ней боль? Его выходка расшевелила прежние печальные мысли, разбередила душу…

«Как это похоже на него — теперь вдруг выказать любовь!» — негодовала Кэро.

На другой день, когда они разговаривали по телефону, она осведомилась, зачем Джон приезжал.

Было это вечером после собрания, на котором Джон имел огромный успех. В этот день все ему благоприятствовало и он был в прекрасном настроении.

На брошенный как будто вскользь вопрос Кэро он отвечал весело:

— Так, прихоть… — И прибавил: — Я виделся с вашим отцом.

— Ага, значит, все вышло хорошо. Как идет кампания?

— Да как будто хорошо.

— Джон, приезжай сегодня вечером в Лондон, я буду дома.

— К сожалению, никак не могу. Вечером назначен большой митинг.

— Поручи кому-нибудь другому выступать вместо себя. Джон, приезжай, я прошу!

— Кэро, пойми же, я не могу. Будь рассудительна, дорогая.

Кэрро рассмеялась: Джон сам возвращал ей решимость идти по пути, который она избрала.

— А тебе не приходило никогда в голову, что я могу наказать тебя за такую невнимательность ко мне?

— Я наказан уже тем, что не вижу тебя, — возразил Джон галантно. — Но ты ведь приедешь к выборам, не правда ли?

— Может быть.

Джон сказал смеясь:

— Ты непременно должна быть здесь, чтобы либо увенчать мою голову победными лаврами, либо перевязать мои раны.

Эти последние дни были для Джона днями напряженной деятельности и сильного нервного возбуждения, он не мог спать и почти ничего не ел. Они с Мэйнсом сталкивались повсюду по десяти раз на день; Мэйнс действовал весьма энергично.

Миссис Сэвернейк посылала Туанету на митинги в своем автомобиле, сама же она посетила только один.

В тот вечер Джон увидел ее, как только вошел в зал. Рядом с ней сидела и Туанета.

На один миг перед тем как начать свою речь он успел подумать, что у миссис Сэвернейк — изумительные глаза. Часто бывает, что в минуту сильного волнения какая-нибудь подробность особенно врезается в память. И весь тот вечер Джон бессознательно, но до странности четко вспоминал взгляд миссис Сэвернейк, встретившийся с его взглядом, когда он поднимался на трибуну.

Это было самое бурное из всех собраний, проведенных до тех пор, так как пришло много сторонников Дерэма. Джона атаковали вовсю. Но он уже успел привыкнуть к этому и спокойно отражал удары, не теряя ни веселости, ни остроумия.

Речь лорда Кэрлью была коротка. Его не прерывали и проводили довольно сдержанными аплодисментами.

Когда собрание кончилось и зал опустел, лорд Кэрлью спустился вниз, чтобы поздороваться с миссис Сэвернейк. Джон и Чип последовали за ним и все вместе медленно выбрались на улицу, все еще запруженную группами громко споривших людей.

Джон пошел разыскивать автомобиль миссис Сэвернейк. Кое-кто окликал его. Один обыватель, сладко дремавший весь вечер и проснувшийся к концу митинга в сварливом настроении, громко бросил какое-то грубое замечание. Товарищи его захохотали, сгрудившись вокруг. Миссис Сэвернейк с Туанетой были уже совсем близко.

В двух шагах от Джона стоял брэк и какие-то люди собирались усесться в него. Вмиг Джон обхватил руками оскорбившего его пьяницу и одним толчком ввалил его в экипаж. Остальные, ошеломленные, отступили с молчанием. Брэк отъехал.

Все это продолжалось не больше секунды. Миссис Сэвернейк дошла до автомобиля, когда пьяный был свален в брэк.

Джон усадил дам и укрыл меховой полстью.

— Ну, что, понравился вам митинг? — спросил он у миссис Сэвернейк.

— Вы мне понравились, — отвечала она.

Джон был ужасно польщен и на миг обычная сдержанность изменила ему.

— Как это… как я… рад, — сказал он, запинаясь. — Мне только этого и хотелось.

Она засмеялась. Смех у нее был очень приятный — тихий и грудной.

— Не забудьте, что вы обедаете у меня в вечер после выборов, каков бы ни был результат.

— Я не забыл, благодарю вас.

— И мистер Чип, разумеется.

— Я ему скажу, спасибо.

Начал падать снег. Автомобиль долго еще был виден среди пляшущих белых хлопьев.

Джон пошел в гостиницу. Лорд Кэрлью и Чип были уже там. Среди привезенной ему корреспонденции оказалось много счетов. Надо было оплачивать устройство дома на Одли-стрит. До свадьбы оставалось только две недели.

Лорд Кэрлью, говоря об этом с Джоном, заметил:

— Ваш путь устлан розами, мой мальчик. На этой неделе, если судить по всему, что я слышал, — победа здесь, на следующей — свадьба!

— Вы привезете Кэро в пятницу, сэр? — спросил Джон. — Я ей сказал, что (если только она вполне здорова уже) ей следует быть здесь, чтобы увенчать меня, или, если счастье изменит, перевязать мне раны.

Лорд Кэрлью круто повернулся на стуле, чтобы взглянуть в лицо Джону.

— Признаюсь, я буду доволен, если вы увезете ее куда-нибудь отдыхать, — промолвил он отрывисто. — Она последнее время кажется такой усталой и неспокойной и носится по целым дням. Поверите ли, я ее почти не вижу с тех пор, как вы здесь. Никогда ее нет дома.

Он испытующе смотрел на Джона.

— Вы… я… хотел бы знать… ваш внезапный визит вчера вечером не был вызван какой-нибудь особой причиной… чем-нибудь неприятным, дорогой мой?

— Ничуть, сэр, уверяю вас. Просто мне пришла в голову фантазия… Я уже объяснял это Кэро по телефону.

— Ну, слава Богу, — сказал с облегчением лорд Кэрлью. — Конечно, для вас было разочарованием не застать ее дома… Кэролайн — капризное создание. Но, по-видимому, между вами полное согласие.

Он посидел еще немного, уставясь в гаснущий за решеткой огонь. Упал со стуком уголек и словно пробудил его. Он торопливо поднялся. Джон зажег свечу и проводил его наверх в его комнату.

— Маркс приедет сюда в четверг, — сказал лорд Кэрлью, возвращаясь к первоначальной теме. — Если вас не изберут, вы, конечно, останетесь у него на службе?

— Я думаю, да, — отвечал Джон, — пока не откроется новая вакансия.

— Будем надеяться, что она не заставит себя ждать, — сказал лорд Кэрлью. — Доброй ночи, мой мальчик!