Эти словопрения между супругами начинали действовать мне на нервы. Я попросил Себастьяна показать шкаф, где хранилось ружье. Он провел меня в небольшую комнату, отчасти библиотеку, отчасти оружейную. В застекленном шкафу красного дерева стояли тяжелые и легкие ружья. Одна выемка для двустволки пустовала. На книжных полках располагались тщательно подобранные бестселлеры, книги клубных изданий, а также унылый ряд пособий по экономике и психологии рекламного дела.
— Занимаетесь рекламой?
— Связями с общественностью. Я старший сотрудник отдела по связям с общественностью в компании по сбережению и выдаче ссуд. Сегодня утром мне необходимо быть на службе. Будем обсуждать план на следующий финансовый год.
— Ну, на денек заседание можно и отложить, не так ли?
— Не знаю.
Он повернулся к ружейному шкафу, отпер сначала его, потом выдвижной ящик внизу. Все отпиралось одним ключом.
— Где лежал ключ?
— В верхнем ящике моего письменного стола. — Выдвинув этот ящик, он показал его мне. — Сэнди, разумеется, знала, где он хранится.
— Но его легко мог найти кто угодно.
— Да, правда. Но я думаю, что ключ наверняка взяла она.
— Почему?
— Просто у меня такое чувство.
— Она очень любит возиться с ружьями?
— Нет, конечно. Когда вы обучены правильно обращаться с ружьями, то возиться с ними особой радости вам как-то не доставляет.
— А кто ее обучил?
— Я, разумеется. Я — ее отец. — Себастьян подошел к шкафу и бережно тронул ствол тяжелого ружья. Осторожно закрыв стеклянную дверцу, он запер ее на ключ. Заметив, очевидно, в стекле свое отражение, он отпрянул назад и с отвращением потер ладонью заросший подбородок. — Выгляжу ужасно. Не удивительно, что Бернис подкалывала меня. Ну и рожа, смотреть неприятно.
Извинившись передо мной, он ушел придавать своему лицу приятный вид. Я тоже мельком взглянул на свое отражение в стекле. Особо радостной моя физиономия не выглядела. Раннее утро у меня не лучшее время для мыслительной деятельности, и все-таки одну, пока не вполне отчетливую и совсем не радостную мысль сформулировать я сумел: девочка по имени Сэнди была лишь промежуточным звеном в напряженных отношениях между супругами, сейчас же этим звеном становился я.
Неслышным шагом в комнату вошла миссис Себастьян и встала рядом со мною перед ружейным шкафом.
— Я вышла замуж за вечного мальчишку, за бойскаута.
— Бывают и куда более худшие браки.
— Разве? Меня мать предостерегала, чтобы я не увлекалась красивой внешностью мужчины. «Выходи за умного», — говорила она. А я ее не слушала. Не надо было мне бросать место манекенщицы. По крайней мере, зависела бы в жизни только от своей собственной фигуры. — Она провела рукой по бедру.
— Фигура у вас что надо. Кроме того, вы довольно откровенны со мной.
— После этой ужасной ночи я решила ничего не утаивать.
— Покажите мне дневник вашей дочери.
— Не покажу.
— Вам стыдно за нее?
— За себя, — ответила она. — Что вы можете там найти такого, чего я вам не расскажу?
— Ну, к примеру, спала она с этим парнем или нет.
— Разумеется, нет, — отрезала она, слегка порозовев от гнева.
— Или еще с кем?
— Это абсурд! — Но лицо ее приобрело желтовато-бледный оттенок.
— Значит, ни с кем?
— Нет, конечно. Для своего возраста Сэнди на удивление невинна.
— Или была невинна. Что ж, будем надеяться, что таковою она является и до сих пор.
Бернис Себастьян заговорила со мной надменным тоном:
— Я... мы наняли вас не для того, чтобы вы выпытывали, каков моральный облик нашей дочери.
— Ну, во-первых, вы меня еще не наняли. Прежде чем браться за дело, которое может по-всякому повернуться, я должен получить предварительный гонорар, миссис Себастьян.
— Как понимать «по-всякому повернуться»?
— Например, ваша дочь в любое время может сама явиться домой. Или вы возьмете и передумаете...
Она оборвала меня нетерпеливым взмахом руки.
— Ладно. Сколько вы хотите?
— Оплата за два дня плюс текущие расходы. Скажем, двести пятьдесят.
Она села за письменный стол, достала из второго ящика чековую книжку и выписала чек.
— Что еще?
— Несколько ее последних фотографий.
— Садитесь, сейчас принесу.
Когда миссис Себастьян вышла, я внимательно изучил корешки в чековой книжке. После выплаты моего предварительного гонорара на счету Себастьянов осталось меньше двухсот долларов. В общем, их милый ухоженный новый дом, нависший над крутым склоном, почти идеально символизировал собой всю их жизнь.
Миссис Себастьян вернулась с пачкой фотографий. Сэнди была девушкой с серьезным взглядом, такая же смуглая, как ее мать. На большинстве карточек она что-то делала — ехала верхом, каталась на велосипеде, стояла на вышке, готовая прыгнуть в воду, целилась из ружья. Похоже, это было точно такое же ружье двадцать второго калибра, которое я видел в шкафу. По тому, как она держала его, было видно, что стрелять она умеет.
— Что вы скажете насчет увлечения ружьями, миссис Себастьян? Это идея самой Сэнди?
— Нет, Кита. Еще его отец привил ему любовь к охоте. Ну, а Кит передал эту великую семейную традицию своей дочери, — голос ее звучал язвительно.
— У вас она единственный ребенок?
— Совершенно верно. Сына у нас нет.
— Можно мне обыскать ее комнату?
Миссис Себастьян явно колебалась.
— А что вы думаете там найти? Свидетельства трансвестизма[1]? Наркотики? — Она все еще пыталась сохранить язвительно-насмешливую интонацию, однако я воспринимал ее вопросы вполне буквально. В комнатах молодых людей мне доводилось обнаруживать и гораздо более неожиданные предметы.
Комната Сэнди была залита солнечным светом и напоена свежим сладким ароматом. Я обнаружил в ней многое из того, что и должно находиться в спальне невинной серьезной старшеклассницы. Множество свитеров, юбок, книг, как учебников, так и несколько хороших романов, например, «Ураган над Ямайкой». Целый набор мягких игрушек — плюшевых животных. Памятные вымпелы колледжей, в основном университетов Новой Англии. Гофрированная розовая косметичка, содержимое которой было вынуто и разложено на ней правильными геометрическими фигурами. На стене в серебряной рамке висела фотография какой-то улыбающейся девушки.
— Кто это?
— Лучшая подруга Сэнди, Хэйди Генслер.
— Мне бы хотелось поговорить с нею.
Миссис Себастьян опять как-то нерешительно задумалась. Эти ее состояния нерешительности были кратковременными, но напряженными и, пожалуй, чересчур серьезными, словно она наперед рассчитывала ходы в крупной игре.
— Генслеры ничего не знают об этом, — сказала она.
— Вы не можете вести поиски дочери и одновременно держать это в тайне. Генслеры ваши друзья?
— Просто соседи. Вот девочки, те дружат по-настоящему. — Внезапно она приняла решение. — Я попрошу Хэйди зайти к нам перед школой.
— А почему не сейчас?
Она вышла из комнаты. Я быстро просмотрел возможные потайные места — под розоватым овальным ковриком из овчины, под матрацем, на верхней полке в нише и под стопками белья в шкафу. Протряхнул несколько книг. Из «Португальских сонетов» вылетел листок. Я поднял его с коврика. Это была половина тетрадного листа в линейку, на котором черными чернилами было каллиграфически выведено:
"Слушай, птица, ты сердце мое
Своим пеньем лишила покоя.
Может, лучше острым ножом
Я мгновенно его успокою?"
Стоя в дверях, миссис Себастьян пристально наблюдала за мной.
— Как я погляжу, вы стараетесь вовсю, мистер Арчер. Что там такое?
— Стишок. По-моему, его сочинил Дэви.
Она выхватила у меня листок и пробежала его глазами.
— По-моему, полная бессмыслица.
— А по-моему — нет. — Я в свою очередь выхватил листок у нее и спрятал его в бумажник. — Хэйди придет?
— Да, немного погодя. Она завтракает.
— Хорошо. Какие-нибудь письма от Дэви у вас есть?
— Нет, разумеется.
— Мне пришло в голову, что он, возможно, писал Сэнди. Хотел бы я знать, не его ли рукой написано стихотворение.
— Не имею ни малейшего представления.
— Готов спорить, что — его. У вас есть фото Дэви?
— Откуда у меня может быть его фото?
— Из того же самого места, откуда вы извлекли дневник дочери.
— Вряд ли вам нужно постоянно попрекать меня этим.
— И не думаю попрекать. Просто хочется почитать его. Это могло бы здорово помочь.
Она в очередной раз погрузилась в состояние нерешительной задумчивости, вперив взор в невидимую точку у меня над головой.
— Где находится дневник, миссис Себастьян?
— Его больше не существует, — размеренно проговорила она, тщательно подбирая слова. — Я уничтожила его.
Что она лжет, я понял сразу и даже не попытался скрыть этого.
— И как же именно?
— Сжевала и проглотила, если вас так интересует. А сейчас прошу меня извинить. Ужасно разболелась голова.
Она подождала, пока я выйду из комнаты, после чего закрыла дверь и заперла ее. Накладной замок был новым.
— Чья мысль поставить замок?
— Вообще-то самой Сэнди. В последние месяцы она стремилась к большей уединенности. К большей, чем ей предоставлялась.
Она прошла в другую спальню, затворив за собой дверь. Себастьяна я обнаружил в кухне, где он пил кофе. Он уже побрился, умылся, причесал свои вьющиеся каштановые волосы, повязал галстук, надел пиджак, а в глазах у него засветился проблеск надежды.
— Хотите еще кофе?
— Нет, спасибо, — я сел рядом, достав из кармана черную записную книжечку. — Вы можете описать, как выглядит Дави?
— По-моему, как самый отъявленный молодой негодяй.
— Негодяи тоже бывают всевозможных очертаний и форм. Какого он роста, примерно?
— Приблизительно — моего. В обуви я шести футов[2].
— Вес?
— На вид крупный, может, фунтов двести[3].
— Атлетического сложения?
— Пожалуй, да. — В голосе его послышались вызывающие нотки. — Но я бы с ним справился.
— Ничуть не сомневаюсь. Опишите его внешность.
— На вид не особенно отталкивающий. И еще такой характерный угрюмый взгляд, как у всех у них.
— До или после того, как вы пригрозили застрелить его?
Себастьян привстал.
— Послушайте, если вы настроены против меня, за что тогда мы вам платим?
— За это, — ответил я, — и еще за массу таких же утомительных вопросов. Разве это моя мысль — проводить время в столь приятной обстановке?
— И не моя тоже.
— Нет, но исходит она от вас. Какого цвета у него волосы?
— Он блондин.
— Длинные?
— Короткие. В тюрьме, наверное, остригли.
— Глаза голубые?
— Кажется, да.
— На лице есть какая-нибудь растительность?
— Нет.
— Как он был одет?
— Обыкновенно. Джинсы в обтяжку низко на бедрах, линялая голубая рубашка, ботинки.
— Как он говорит?
— Открывая рот. — Неприязнь Себастьяна ко мне проявлялась все ярче.
— Грамотная или безграмотная речь? Уверен в себе или нет?
— Я слишком мало его слышал, чтобы определить. Он был сумасшедший. И я тоже.
— Ваше впечатление о нем в целом?
— Подонок. Опасный подонок. — Он сделал быстрое движение, как-то странно повернувшись ко мне, и уставился на меня широко раскрытыми глазами, словно это я обозвал его такими словами. — Послушайте, мне нужно на службу. У нас важное заседание: обсуждение плана работы на будущий финансовый год. А затем я обедаю с мистером Хэккетом.
Прежде чем он ушел, я попросил его описать машину дочери. Это была двухдверная «дарт» модели прошлого года, светло-зеленого цвета, зарегистрированная на его имя. Он был против того, чтобы я подавал официальную заявку в отделение по розыску угнанных машин. Я также ничего не должен был сообщать в полицию.
— Вы даже не представляете себе, как это связано с моей профессией, — пояснил он. — Мне приходится делать вид, что решительно ничего не произошло. Если хоть что-нибудь всплывет, я автоматически пойду на дно. Когда имеешь дело с выдачей ссуд, надежность — это краеугольный камень, как и вообще в финансовых делах.
За ворота он выехал в новеньком «олдсмобиле», который, согласно корешкам в его чековой книжке, обходился ему в сто двадцать долларов ежемесячно.