Поздно вечером Стрылько позвонил моей жене и сказал по секрету, что я не «у директора на совещании», а у Верочки Целовальниковой дома.
Жена ахнула и дала мне пощечину, хотя я был при ней. Потом успокоилась и сказала:
— Позвони старому лгуну и скажи… — Она подумала секунду. — Скажи — его племянница рожает!
— Но у него нет племянницы!
— Звони!
Я набрал номер. Стрылько долго не подходил, чуя неладное. Потом осторожно спросил:
— Алё?
— У тебя племянница того, — заорал я, как на пожаре, — рожает!
— Какая племянница?! — рявкнул Стрылько. — Рехнулся?
«Узнал!» — понял я и бросил трубку.
— Спокойно! — сказала жена. — Без паники.
Ночью не спалось. Мерещились чьи-то племянницы и выговор с занесением. Среди ночи позвонил Стрылько. Трубку взяла жена.
— Чего ему? — шептал я, отодвигаясь подальше.
— Спрашивает, где рожает…
Жена сунула мне трубку и шепнула:
— Скажи, в Петровске.
— В Петровске! — повторил я и добавил: — Двойню! — и швырнул трубку. Сидел на кухне и слушал сердцебиение. Оно усиливалось час от часу.
Утром Стрылько попросил у директора три дня без содержания и улетел в Петровск.
Не помню, что я делал эти три дня, как выжил. Предместкома собрала по рублю на пеленки. Я дал три рубля. Трошкин сочинил поздравление в стихах и собирал подписи. Я расписался в уголке.
Вернулся Стрылько с отмороженными ушами. Пеленок не взял, стихи порвал. Подал на меня в суд.
Там я с ней и встретился. С «племянницей»! Молоденькая, с ребеночком, даже как будто двумя. Суд признал отцовство Стрылько и определил с него алименты. Меня оправдали.
— Стрылько туда ездил в прошлом году в командировку! — объяснила мне жена. — Я вычислила.
— Если позвонит еще, скажи…
Я выскочил, не дослушав. В Опочинск Стрылько тоже ездил. Я стал считать… В Иваново, Кострому…
«Только бы позвонил! Только бы…» — мне не терпелось.
Но Стрылько больше не звонил.