Неземля

Он позабыл семью и школу,

забыл о славе и мундире,

когда, потупив очи долу,

она бесчинствует в надире.

Когда бы сжалилась кретинка,

когда б она не устояла,

какая б дивная тропинка

меж сфер небесных просияла!

Покуда куролесит пекарь,

покуда стрелочник гуляет,

в пузатой баночке аптекарь

навеску соли растворяет.

Какие грустные науки

написаны о человеке,

и ясень за окном аптеки

стоит, протягивая руки.

Поэзия всегда убога —

лежит себе, изнемогает...

И даже не выходит боком

тому, кто ей пренебрегает...

Но нет! Она парит в просторе,

равно своим дыханьем грея

тех, кто поет в церковном хоре,

и кто болтается на рее.

И стая ангелов печальных

летит сквозь понт континентальный,

предпочитая горним сводам

пространство, пахнущее йодом.

Один барак, один забег,

на всех одна и та же мука,

и некий грек, придя на брег,

сидит, протягивая руку.

И, уведя глаза в затылок,

лежат во тьме зеленоватой

меж водорослей и бутылок

бычки, тугие, как маслята.

Кто нас пустил в сыром просторе

искать собрата в каждой глыбе?

Так нелюдимо наше море,

что мы залетной рады рыбе.

Но на заре проснулись дети,

и увидали — мир прекрасен,

рыбак свои поставил сети

и удалился восвояси.

И полоса литого зноя

дрожит меж севером и югом...

Не уходи, побудь со мною,

нам больше не с кем, как друг с другом.

Там старый дом не существует,

но вне кладбищенской ограды

в тугой ночи скрипят цикады

про жизнь, пока еще живую.

Там во дворе плывет квартира,

и лишь замрут дневные звуки,

там тетя Лиза с тетей Фирой

встают, протягивая руки.

И в железнодорожном мраке

ломая черные суставы,

порожняком летя в овраги,

сады грохочут, как составы.

Гудит железо листовое,

на пир привольный созывая,

и свет последнего трамвая

бредет чертой береговою...

В ночи дегтярной, безвоздушной,

барахтаясь в морях полночных,

еще не выбрался на сушу

печальный предок позвоночный —

туда, где в блеске ртутной славы

сидят под сенью винограда

и хлещут пиво эмигранты

несуществующей державы.

Плывут во мраке пятна света,

их летний ветер всюду носит...

Но некто на исходе лета

пощады более не просит.

Он променял свою свободу

и каждодневную личину

на госпитальный запах йода

и безымянную пучину.

Но, оказавшись вне закона,

где звездный мед течет сквозь соты,

он видел рыбу-скорпиона

и встретил рыбу-звездочета.

Пока не съели греку раки

во дни торжеств и бед народных,

так сладко плыть в кромешном мраке

в объятьях вод околоплодных.

Чей плач блуждает в чистом поле,

в суглинках нищенской отчизны?

А все ж нам выпало на долю

фосфоресцировать при жизни,

под этим небом безымянным,

что мечет огненные стрелы,

что рыб тоскливых караваны

уводит прочь за Дарданеллы.

И там, в пространствах беспилотных

клин серафимов перелетных

летит, тяжелый строй ломая,

туда, где ты, душа немая,

над этим безымянным брегом,

утоптанным безвестным греком,

в преддверье муки и разлуки,

стоишь, заламывая руки.