Незримые твари

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Переключимся на Брэнди, укрывающую меня одеялом в Сиэтле. Та самая ночь Космической Иглы, ночь будущего, которого не случилось. На Брэнди многие ярды черного тюля, который оборачивает ей ноги, опутывает пояс в форме горлышка песочных часов. Черная вуаль пересекает торпедовидную грудь и закручивается, теряясь в золотисто-каштановой прическе. Вся мириада искорок, склонившаяся над кроватью, кажется пробной поделкой, моделью для которой служило настоящее летнее небо.

Крошечные искусственные бриллианты, - не те, которые гонят на калькуттской фабрике, а из австрийских кристаллов, ограненных эльфами в Темном лесу, - маленькие бриллианты в форме звездочек повсюду усыпают черный тюль. Лицо первой королевы - это луна в ночном небе, которая склоняется и целует меня, желая доброй ночи. Гостиничный номер погружен во тьму, а телевизор в футе от постели включен, поэтому рукотворные звездочки мерцают всеми цветами, которые он пытается нам показать.

Сэт прав, телевизор и впрямь делает меня Богом. Я могу наблюдать за кем угодно, и каждый час жизни меняются. А здесь, в реальном мире, далеко не всегда так.

- Я всегда буду любить тебя, - говорит королева ночных небес, и я понимаю, какую именно открытку она нашла.

Простыни в отеле - в точности как в больнице. С момента нашей встречи прошли сотни миль, а большие пальцы Брэнди по-прежнему поправляют одеяло в том месте, где у меня был подбородок. Мое лицо - это последнее, что парни и девчонки из движения захотят увидеть, когда придут покупать наркотики на темной аллее.

Брэнди говорит:

- Мы вернемся, как только все распродадим.

Силуэт Сэта очерчен на фоне открытой двери, ведущей в холл. Сейчас с моей кровати он выглядит как контур потрясного супермена на фоне зеленого, серого и розового неона пальмовых листьев на коридорных обоях. Его куртка, длинная черная кожаная куртка, в которую одет Сэт, плотно облегает его до талии, а потом расширяется книзу, поэтому кажется в контуре накидкой-плащом.

И может быть, целуя Брэнди Элекзендер в королевский зад, он не просто притворяется. Может, они занимаются любовью, когда меня нет рядом. Это будет уже не первый раз, когда я его теряю.

Склонившееся надо мной лицо, обрамленное черной вуалью, поражает расцветкой. Слишком розовая кожа вокруг рта в стиле "Незабудка", а глаза излишне темно-синие. Даже эти цвета кажутся сейчас чересчур кричащими, слишком насыщенными, слишком интенсивными. Мрачно. Сразу представляешь персонажей мультфильмов. Такая розовая кожа бывает у манекенов: тело словно обтянуто пластиком. Телесного цвета. Чересчур темно-синие глаза, скулы излишне подведены румянами "Дикая Роза". Ничто не оставлено для воображения.

Может быть, такое нужно парням. А мне нужно лишь одно - чтобы Брэнди ушла.

Хочу, чтобы ремень Сэта обвил мою шею. Хочу, чтобы пальцы Сэта очутились у меня во рту, его руки раздвинули мне колени, а потом его влажные пальцы вскрыли меня.

- Если хочешь чего-нибудь почитать, - говорит Брэнди. - У меня в номере лежит та книжка Роны Бэррет. Могу сбегать принести.

Хочу, чтобы щетина Сэта ободрала меня настолько, чтобы потом было больно мочиться.

Сэт спрашивает:

- Ты идешь?

Унизанная кольцами рука бросает мне в кровать пульт от телевизора.

- Пошли, принцесса Принцесса, - зовет Сэт. - Ночь все темнее.

И я хочу, чтобы Сэт подох. Даже хуже, чем подох: хочу, чтоб он был жирный, раздутый от воды, неуравновешенный и эмоциональный.

Если Сэт меня не хочет - тогда я тоже хочу не желать его.

- На случай полиции или чего-то такого, - говорит мне луна. - Все деньги у меня в косметичке.

Тот, кого я люблю, уже ушел, чтобы прогреть машину. Та, кто будет любить меня вечно, говорит:

- Крепких снов, - и закрывает за собой дверь.

Перенесемся в один миг в далеком прошлом, когда Манус, жених, который меня бросил, наш Манус Келли, полицейский детектив, рассказал мне, что предки для тебя как Бог, потому что тебе всегда нужно, чтобы они были на месте, и ты хочешь, чтобы они одобряли твою жизнь, чтобы ты мог позвонить им, когда у тебя беда и что-то требуется.

Переключимся на меня в постели в Сиэтле, наедине с пультом от телевизора, на котором я жму кнопку и отключаю звук.

В передаче показывают трех или четырех человек, сидящих на стульях на низком подиуме перед телеаудиторией. Передача похожа на рекламный марафон, только когда камера делает наезд и показывает каждого из них крупным планом, поперек груди у каждого появляется маленькая надпись. В надписи на крупном плане высвечивается имя, а за ним следуют три-четыре похожих на фамилию слова, вроде дословного "кто-они-есть-на-самом-деле", которым звали друг друга индейцы; только вместо Хитер Бегущий-С-Бизоном, там, Триша Охотится-При-Луне, здесь имена:

Кристи Пила Человеческую Кровь

Роджер Жил С Мертвой Матерью

Бренда Съела Своего Ребенка

Переключаю канал.

Переключаю канал.

Переключаю канал, и здесь три новых человека:

Гвен Работает Уличной Шлюхой

Нэвилль Был Изнасилован В Тюрьме

Брент Спал Со Своим Отцом

Люди вещают на весь мир, рассказывая свою единственную интригующую историю, и теперь их жизни превратились в преодоление только этого одного события. Теперь их жизни больше связаны с прошлым, чем с будущим. Жму кнопку и возвращаю Гвен Работает-Уличной-Шлюхой голос, до уровня легких отзвуков проститутских читок.

Гвен сопровождает свою историю жестами. Склоняется вперед на сиденье стула. Ее глаза рассматривают что-то у левого верхнего угла экрана, за кадром. Мне известно, что там монитор. Гвен наблюдает за собой, рассказывающей историю.

Гвен сжимает пальцы, выставив лишь указательный на левой руке, и медленно поворачивает руку, демонстрируя ноготь с двух сторон и рассказывая:

- ...Чтобы защитить себя, большая часть девочек с улицы отламывает небольшой кусочек бритвенного лезвия и приклеивает его под ноготь. Девочки красят ноготь с лезвием, чтобы получился обычный с виду, - ага, вот Гвен заметила что-то на мониторе. Она хмурится и отбрасывает рыжие волосы назад, обнажая нечто, напоминающее жемчужные серьги.

- Попадая в тюрьму, - рассказывает Гвен себе в мониторе. - Или теряя привлекательность, некоторые девочки используют бритвенный ноготь, чтобы порезать вены.

Снова лишаю Гвен Работает-Уличной-Шлюхой голоса.

Переключаю канал.

Переключаю канал.

Переключаю канал.

Шестнадцать каналов спустя, с экрана улыбается прекрасная юная особа в платье с блестками, бросающая останки животных в кухонный комбайн "Ням-ням".

Это рекламный марафон, который делали мы с Эви. Одна из телереклам, которые принимаешь за настоящую передачу, только на самом деле это тридцатиминутный рекламный ролик. Телекамера переключается на другую девушку в платье с блестками, она пробирается через аудиторию, состоящую из туристов со среднего Запада и других перелетных птичек. Девушка предлагает золотосвадебной пожилой паре в одинаковых гавайских рубашках подборку канапе на серебряном подносе, но эта пара и все остальные с их вязанием двойным узелком и фотоаппаратами на шее вместо бус, все они смотрят вверх и вправо на что-то за кадром.

Само собой ясно, что там монитор.

Жутковато себе представить, но получается, что ребята пялятся в монитор на себя, пялящихся в монитор на себя, пялящихся в монитор на себя, и так далее, полностью застряв в бесконечной петле зацикленной реальности.

Девчонка с подносом; ее глаза, полные отчаяния, слишком зелены от контактных линз, губы сильно намазаны красным, который далеко выходит за край естественного контура рта. Белокурые волосы густы и зачесаны кверху, чтобы плечи девчонки не казались чересчур широкими в кости. Канапе, которыми она продолжает размахивать под каждым пожилым носом, - содовые крекеры, обгаженные побочными мясными продуктами. Размахивая подносом, девушка со слишком зелеными глазами и ширококостной прической пробирается дальше, в открытую часть зрительного зала. Это моя лучшая подруга, Эви Коттрелл.

Это точно Эви, потому что тут же объявляется Манус, поднимается к ней, чтобы выручить ее хорошей внешностью. Манус, особый уполномоченный полиции нравов во всей красе, берет один из этих обгаженных содовых крекеров и кладет между коронок зубов. И жует. И откидывает назад потряснейшее лицо с квадратной челюстью, и закрывает глаза: Манус закрывает мощно-голубые глаза, немного покачивает туда-сюда головой, и глотает.

Такие густые черные волосы, как у Мануса, напоминают о том, что они у людей - всего лишь рудиментарный мех, который те укладывают гелем. Наш Манус, наш сексуальный мохнатый пес.

Лицо с квадратной челюстью склоняется, чтобы показать камере искреннее, открытое выражение полной и абсолютной любви и удовольствия. Такое дежа вю. Точно с тем же выражением Манус смотрел на меня, когда спрашивал, получила ли я оргазм.

Потом Манус оборачивается, чтобы показать это же выражение Эви, а вся публика в зале смотрит в противоположном направлении, глядя на себя, смотрящих на себя, смотрящих на себя, смотрящих на Мануса, который улыбается Эви с абсолютной любовью и удовольствием.

Эви улыбается Манусу в ответ, красным контуром вокруг естественной линии растянутых в улыбке губ, а я - лишь маленькая искрящаяся фигурка на фоне. Вон она я, прямо над Манусовым плечом, крошечная я, улыбаюсь вдали как обогреватель воздуха и бросаю животную массу в воронку из плексигласа наверху кухонного комбайна "Ням-ням".

Как же я могла быть настолько тупой.

"Пойдем кататься на лодке".

"Конечно".

Я должна была догадаться, что между Манусом и Эви все это время что-то было.

Даже здесь, лежа в постели в гостиничном номере год спустя после конца истории, я сжимаю кулаки. Я же могла просто посмотреть кретинский рекламный марафон и понять, что у Эви с Манусом были какие-то извращенные, больные отношения, которые им хотелось считать истинной любовью.

Ну, допустим, я смотрела его. Допустим, смотрела сотню раз, но ведь разглядывала только себя. Все та же история с петлей зацикленной реальности.

Камера возвращается к первой девчонке, той, что на сцене, и она я. И как же я красива. Демонстрирую с экрана удобство чистки и мойки кухонного комбайна, и как же я красива. Отщелкиваю лезвия из плексигласового корпуса и под проточной водой счищаю жеваные останки животных. И, Господи-Боже, как же я красива.

Бесплотный голос за кадром рассказывает, что кухонный комбайн "Ням-ням" берет мясные побочные продукты, любые, какие вы сможете раздобыть, - хоть ваши собственные языки, сердца, губы или гениталии, - прожевывает их, готовит, и выплевывает в форме пики, бубны или трефы на избранный вами крекер, чтобы накормить этим вас.

Здесь, в постели, я плачу.

Бубба-Джоан У-Которой-Отстрелена-Челюсть.

Все тысячи миль спустя, после самых разных людей, в чьих шкурах я побывала, история все та же. Вот почему, когда смеешься наедине, то чувствуешь себя дурочкой, - но зато обычно именно так остаешься плакать? Каким таким образом удается постоянно мутировать и мутировать, оставаясь все тем же смертоносным вирусом?