Незримые твари

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Перенесемся назад, в последний День Благодарения перед происшествием, когда я иду домой поужинать с предками. Лицо у меня пока что на месте, поэтому я еще не была в такой конфронтации с твердой пищей. Обеденный стол полностью покрывает скатерть, которой я не припоминаю: по-настоящему хорошее синее камчатное полотно с тесьмой по краю. Я не ожидала, что моя мама способна купить такое, поэтому спросила: это кто-то ей подарил?

Мама как раз подтянулась к столу, развязывая синий камчатный фартук, и все блюда дышат паром между нами: ею, мной и папой. Батат под слоем зефира. Большая румяная индейка. Булки под стеганым чехлом, сшитым под курочку. Чтобы достать булочку, нужно поднять крыло. И хрустальная вазочка со сладкими пикулями и сельдереем, приправленными арахисовым маслом.

- Что подарил? - спрашивает мама.

"Новую скатерть. Она очень милая".

Отец вздыхает и погружает нож в индейку.

- Сначала это была не скатерть, - говорит мама. - Нам с твоим отцом пришлось довольно серьезно отступиться от изначальной затеи.

Нож погружается снова и снова, и отец берется расчленять наш ужин.

Мама спрашивает:

- Слышала что-нибудь о покрывале для памятника жертвам СПИДа?

Переключимся на то, насколько я ненавижу моего братца в этот момент.

- Эту ткань я купила, потому что думала, что из нее выйдет хорошая полоса для Шейна, - рассказывает мама. - Но вот возникла у нас трудность с тем, что на ней вышить.

Дайте мне амнезию.

Вспышка!

Дайте мне новых родителей.

Вспышка!

- Твоя мать не хотела никому наступать на мозоль, - рассказывает папа. Он откручивает индюшачью ножку и начинает скоблить мясо на тарелку. - В голубых делах надо быть очень осторожным, потому что все у них чего-нибудь да значит на секретном коде. Ну, то есть нам не хотелось, чтобы люди не то подумали.

Мама наклоняется, чтобы зачерпнуть сладкого картофеля и положить мне в тарелку, со словами:

- Твой отец хотел черную кайму, но черный на фоне синего значил бы, что Шейна возбуждал секс в коже, ну, ты знаешь: рабство и дисциплина, садомазохизм, - рассказывает. - Эти полосы на самом деле как бы помогают ориентироваться оставшимся в живых.

- Чужие люди увидят нас и имя Шейна, - говорит папа. - Не хотелось бы, чтобы они не то подумали.

Все блюда начинают медленный обход по часовой стрелке вокруг стола. Фаршированное. Маслины. Клюквенный соус.

- Я хотела розовые уголки, но розовые уголки и так на всех полосах, - говорит мама. - Это нацистское обозначение гомосексуализма, - поясняет она. - Твой отец предложил черные уголки, но это означало бы, что Шейн был лесбиянкой. Напоминает женские лобковые волосы. Черный треугольник напоминает.

Отец говорит:

- Потом я захотел сделать зеленую кайму, но это, оказывается, значило бы, что Шейн был мужчиной-проституткой.

Мама говорит:

- Мы почти остановились на красной кайме, но это значило бы фистинг. Коричневая - значила бы скэт либо римминг, мы точно не выяснили.

- Желтый, - продолжает отец. - Значит водные забавы.

- Светлые оттенки синего, - говорит мама. - Значат только постоянный оральный секс.

- Однотонный белый цвет, - продолжает отец. - Значит анальный. Еще белый мог означать, что Шейна возбуждали мужчины в нижнем белье, - говорит. - Не помню, в каком именно.

Мать передает мне стеганый чехол с еще теплыми булочками внутри.

Похоже, всем придется сидеть и есть вокруг стола, по которому перед нами расстелен мертвый Шейн.

- В итоге мы просто сдались, - говорит мама. - А из материала я сделала хорошую скатерть.

Между сладким картофелем и фаршированным папа спрашивает, глядя в тарелку:

- Знаешь что-нибудь про римминг?

Знаю, что за едой об этом не говорят.

- А про фистинг? - спрашивает мама.

Говорю - "знаю". Не поминая Мануса и его служебные порножурналы.

Мы все сидим у синего погребального савана, вокруг индейки, более чем когда-либо напоминающей большой запеченный труп животного; в фаршированных блюдах полно по-прежнему узнаваемых органов: сердце, пупок и печенка, в густой от жареного жира и крови подливке. Ваза с цветами по центру стола - как букет на крышке гроба.

- Передай мне, пожалуйста, масло, - просит меня мама. И спрашивает отца:

- Не знаешь, что такое "фельшинг"?

Так, это уже слишком. Шейн мертв, но он больше чем когда-либо в центре внимания. Предкам интересно, почему я никогда не прихожу домой - вот именно поэтому. Все их больные, жуткие беседы на темы секса за ужином в День Благодарения - мне такого не вынести. Все время: Шейн то, да Шейн это. Зря, конечно, но то, что случилось с Шейном, сделала не я. Знаю, все считают, будто я виновата в произошедшем. А правда в том, что Шейн разрушил эту семью. Шейн был плохой и мерзкий, и он умер. Я хорошая и послушная, и меня забыли.

Тишина.

Все это случилось, когда мне было четырнадцать лет. Кто-то по ошибке бросил в ведро полный баллон лака для волос. Мусор сжигал Шейн. Ему было пятнадцать. Он высыпал кухонное ведро в горящую бочку, а там горел мусор из туалетного ведра, и баллон с лаком взорвался. Это был несчастный случай.

Тишина.

А о чем я бы сейчас поговорила с родителями - так это о себе. Рассказала бы, как мы с Эви снимаемся в новом рекламном марафоне. Моя карьера модели брала взлет. Я хотела рассказать им про своего нового парня, Мануса - но нет же. Будь он хороший или плохой, живой или мертвый, Шейн все равно полностью занимает их внимание. А мне всегда остается только злиться.

- Слушайте, - говорю. Слова просто рвутся с языка.

- Я, - говорю. - Я последний ребенок, который у вас, ребята, остался, поэтому вы начали бы, пожалуй, уделять мне хоть немного внимания.

Тишина.

- Фельшинг, - понижаю голос. Уже успокоилась. - Фельшинг - это когда мужик дерет тебя в жопу без резинки. Выпускает заряд, потом лезет ртом тебе в анус и высасывает собственную теплую сперму, плюс всякую смазку и фекалии, которые там могут быть. Вот что такое фельшинг. Туда же может относиться, а может и нет, - продолжаю. - Потом поцеловать тебя и передать сперму с фекальной массой тебе в рот.

Тишина.

Дайте мне контроль. Дайте мне спокойствие. Дайте мне сдержанность.

Вспышка!

Клубни батата как раз такие, как я люблю: сахарно-сладкие, но в хрустящей корочке. Фарш чуть суховат; передаю маме масло.

Отец прочищает глотку.

- Шишечка, - произносит он. - По-моему твоя мама имела в виду слово "флетчинг", - говорит. - Это значит нарезать индейку тоненькими полосочками.

Тишина.

Говорю: "А", - говорю. - "Ну, извините".

Мы едим.