Ничего кроме правды

НОВОГОДНЯЯ ИСТОРИЯ

Решил я эту историю написать, потому что считаю, что она очень хорошая, праздничная. И на Хануку подходит; и на Рамадан, и на Рождество, и на Новый год. История, можно сказать, интернациональная, и в ней многому можно поучиться, если, конечно, правильно понимать. Только хочу заранее предупредить особо чувствительных читателей, чтобы побольше носовых платочков запасли, потому что здесь никак без слез не обойтись. Но не думайте, это хорошие будут слезы. По-древнегречески это катарсис называется. Это когда душа очищается слезами, отмывается от всего плохого.

Ну так вот. Началась эта история очень давно в моем городе Гомеле. Мой Гомель остался далеко-далеко, где-то в другом измерении. Все поразъехались. Кто в Америку, кто в Канаду, а кто в Израиль.

А раньше там очень весело было. Много молодежи, хорошие все ребята, в кино ходили, в парк на танцы, на пляж. Те, кто в центре жил, помнит Яшку Кацапа. Это кличка у него такая была, а фамилия у него по-настоящему Семенец. Красивый молодой парнишка, на год меня старше, в 24-й школе учился.

Отец–украинец, в Белице на мясокомбинате работал, а мама – еврейка Фира Григорьевна, добрейшая женщина, в артели глухонемых на Кирова бухгалтером была. А Яшку они в паспорте русским записали, чтобы ему легче было жить. Закончил Яшка школу и пошел к отцу на мясокомбинат убойщиком скота. Работа не подарок, нервная, по колено в крови. Уставал он с непривычки. С работы придет, помоется во дворе у колонки, сядет на скамейку, баян возьмет и начинает пиликать. Ему Ленька Поздняк покойный, любимец всеобщий, уроки давал. Да жалко, у Яшки слуха не было. А то иногда полочки из фанеры лобзиком по трафарету выпиливал, красивые такие, фигуристые, на них еще слоников ставили для домашнего уюта. Соседи его любили, улыбка открытая, глаза голубые, честные.

Конечно, приворовывали они с отцом, не без греха, но бескорыстные люди были, делились с соседями. Недаром, конечно, отдавали, но по-божески. Ножки говяжие на холодец или почки для рассольника. Сегодня попросите – завтра получите. Яшка, или сам отец занесет, принимайте Сара Борисовна, как заказывали. Уважали их за это соседи, но, конечно, немного завидовали. Гомельчане народ добрый, добрый, а за троячку зарежут. Ну, это я шучу, конечно.

Так жили мы – не тужили, а потом судьба нас разбросала. Я в Ленинград учиться уехал, а Яшку на флот забрали. Всего один раз еще встретились. Я на каникулы приезжал, а он как раз на побывку из Северодвинска прилетел. Крепко мы тоща выпили, за жизнь поговорили. Так я и запомнил его, на кухне у нас сидел, здоровый такой красавец в тельнике, румянец во все лицо, улыбка счастливая, глаза голубые-голубые, добрые такие и наколка на руке – якорек с ленточкой.

А потом все закрутилось, завертелось. Женился я в Ленинграде, дочка родилась, а потом перестройка, иммиграция...

Поселились мы с женой в Нью-Джерси, в маленьком городке на берегу океана. Прошло семь лет, все как-то постепенно у нас образовалось. Поехал я однажды в Бруклин по делам, а вообще ребят наших повидать, по рюмке выпить – соскучился по своим.

Водитель я, надо признаться, не особенный, трудно мне было в Бруклине ориентироваться. Где-то не там повернул, сбился с пути, не пойму, где нахожусь. Заблудился, одним словом. Запарковал я машину на Флатбуш-авеню. Дай, думаю, спрошу дорогу. Вижу – навстречу женщина идет молодая, смугловатая такая, очень симпатичная. Правда странно одета: в шароварах, халат восточного типа, косыночка газовая, и перед собой коляску инвалидную везет. В коляске мужчина сидит, без рук, без ног, в тельняшке, а рукава впереди узлом завязаны. Думаю – этот точно наш, жду, пока поближе подойдут.

Приближаются. И что-то мне начинает казаться, что лицо у этого инвалида знакомое «Экскьюз ми, – говорю, – вы, случайно, по-русски не говорите?» А он так странно улыбнулся: «Стыдно, – говорит, – Боря, своих не узнавать, я-то тебя сразу узнал, хоть и усы у тебя, как у Берии».

Я смотрю и глазам не верю: «Господи, – говорю, – Кацап, что это такое с тобой случилось? В Афганистане, что ли, побывал?»

Обнял я его, а сам не могу поверить, что от парня осталось, улыбка одна только, да глаза голубые. «Познакомься, – говорит, – Борька, это жена моя Зура. Пакистанка она, по-русски понимает неплохо. А это мой друг детства. Боря Жердин».

Пожал я ей руку, рука теплая, большая, глаза добрые. «Ладно, Борян, нечего нам здесь на улице толкаться. У нас дом за углом, «Абсолют» в холодильнике и закуска имеется. Там и поговорим».

Повернули мы за угол, вижу дом красивый, большой. Коляску по специальной дорожке закатили. Зура дверь открыла, а я Яшу на руки взял, как ребенка. «Заноси, – говорит, – прямо в гостиную». Посадил я его в кресло специальное у стола, оглядываюсь по сторонам: уютно, чистенько, телевизор на полстенки, стерео, мебель итальянская, чеканка на стене восточная.

Зура закуску собрала: рыбка, балычок, разносолы разные. Я водку разлил, а Зура села рядом с Яшей, подержала ему рюмочку, грибок наколола, подала. Так мы выпивали и закусывали.

«Вот, – говорит Яша, – моя правая и левая рука в прямом и переносном смысле». После еды Зура кальян принесла, как у наших узбеков. «Не могу, – говорит Яша, – сигареты больше курить, неудобно». Зажал он мундштучок в зубах и начал свою историю. Я постараюсь ее полностью передать, потому что здесь главная разгадка всего дела и заключается.

Яша приехал в Америку со стариками в 89-м году (руки, ноги еще целы были). Родители сразу пособие получили по старости, а Яшка мыкался-пыкался, туда-сюда... Наконец пошел в такси работать. Трудно было сначала, а потом ничего, стал зарабатывать неплохо, а через пару лет на лимузин пересел. Хорошая компания в Манхэттене, банкиров возил. С девушкой русской встречался. Одесситка, красавица, ноги от подбородка растут, по ресторанам водил, уже собирался предложение сделать. А она, стерва, за богатого замуж вышла и в Калифорнию уехала.

Яша долго горевал, весь в работу ушел. И тут второе несчастье. Вез он одну шишку важную в Рамсон и на Тюрнпайке трак огромный с прицепом так его и подмял. Водитель пьяный был. Авария страшная, восемь машин, четыре трупа.

Очнулся через неделю в больнице в Нью-Джерси, пошевелиться не может. Но руки и ноги еще на месте были. Месяц провалялся без движения, голова крючками к кровати пристегнута, чтобы не вертелся. А потом врачи ему приговорчик и выносят: не будешь, говорят, больше двигаться никогда – позвоночник в трех местах поврежден. Но внутренние органы, говорят, все нормально функционируют. Жить будешь, но ниже шеи ничего не действует – живой труп.

У как Яшка кричал, убивался... Две недели буйствовал. «Убейте меня, – кричал, – сволочи!» Есть отказывался, умереть хотел, но его уколами поддерживали, витамины разные вводили.

Как-то, дело под Рождество было, приставили к Яше психотерапевта, чтобы с ним разговаривала. Русская женщина Валя Рогуль, давно в Америке. Принесла она как-то Яшке заметку из «Нью-Йорк тайме» почитать. Не думай, говорит, что ты самый несчастный человек на земле, не жалей себя. В мире несчастье сплошь и рядом.

Открывает она статью, а там фотография девушки неописуемой красоты, но без рук и без ног. Такой вот уродилась. Эмигрантка из Пакистана, отец бедный человек, таксист. Всю жизнь мечтал в Америку приехать, думал заработать, чтобы дочке операцию сделали. Но операция такая полмиллиона стоит, никогда таких денег не заработать.

Задела эта статья Яшку за живое. Стыдно ему стало. Притих он и долго лежал потом, в потолок смотрел. А ночью ему приснился ангел с золотыми крыльями. На каком-то странном инструменте играл типа гитары, только не совсем, гриф длинный такой и звуки другие. Очень красиво ангел играл, а потом подошел к Яше и приложил ему руку к сердцу, да так нежно, что у Яши, как волна теплая по всему телу прошла. Проснулся он другим человеком.

Позавтракал с аппетитом и говорит: «Зовите главного врача, я буду официальное заявление делать». А тут как раз старики пришли горем убитые, отец маму под руку поддерживает. И здесь же главврач со свитой.

У Яшки глаза сияют, румянец выступил от возбуждения. «Слушайте, – говорит, – что я придумал, и не вздумайте меня отговаривать. Руки и ноги мои прошу пересадить этой девочке-пакистанке, что в «Нью-Йорк тайме». Там газета на тумбочке лежит». Родители – в слезы, мать чуть не упала. А главврач говорит: «Дорогая это очень операция получается, плюс еще проверил, надо вашу группу крови – подходите ли вы друг другу. Но решение твое, Яша, я ободряю».

Яша в то время как раз страховку получил 12 миллионов. Лойер, конечно, отстриг себе треть, но все равно четыре миллиона – деньги невиданные, поэтому врачи перед ним так и лебезили.

А Яшка и говорит: «Нечего здесь в палате толкаться, воздух портить, а идите лучше к операции готовьтесь, я все оплачиваю».

Врачи как про деньги услышали, обрадовались, побежали операционный стол накрывать. Медсестры пошли в газету звонить – ту девушку разыскивать. И дня не прошло, все было у них готово. Яшка зубами ручку взял и чек выписал врачу на полмиллиона за операцию.

Операция была очень тяжелая, 18 часов продолжалась, только крови 25 литров перелили.

Не шутка – руки, ноги по одной отрезать и другому человеку пришить, каждую косточку, каждую жилку присоединить. Полная больница тогда репортеров набилась, радио, телевидение.

В три часа вышел хирург весь потный и сказал, что все прошло успешно. Оба пациента в удовлетворительном состоянии. Все обрадовались: ура кричали, за здравствует американская медицина! Потом про них в газетах писали, приглашали на разные шоу. Ларри Кинг миллион предлагал Яшке.

Донахью – два с половиной. Но Яша ни за что: не жадный я, говорит, у меня свои миллионы девать некуда, солить их, что ли? Сказал – как отрезал.

Очнулся Яша на второй день. Скосил глаза, видит – девушка лежит рядом, на него смотрит, красавица. Как они взглядами встретились так и полюбили друг друга мгновенно. Познакомились, потом долго разговаривали. Девушка умная оказалась, начитанная. Глаза особенные, как у лани дымчатые, загадочные и добрая, добрая. Она ему про детство свое в Пакистане рассказывала, про обычаи их странные, истории всякие смешные. А он ей – про Гомель, город сердцу дорогой, про парк замечательный, про пляж, про двор наш на улице Кирова, про соседей.

Постепенно дело пошло на поправку. Ее родня приходила, папа, мама, брат старший. Чеканку восточную подарили Яше. Отец веселый такой, небольшого роста, на Микояна похож. Шакур зовут.

Яшины старики часто навещали, посидят, помолчат, головами покачают и уходят.

А потом Зура сама ему предложение сделала: понимала, что он никогда не решится. Яшка даже заплакал от счастья.

Но когда дело до свадьбы дошло, ее родители – ни в какую. Нет, говорят, и все тут. Тогда Яшка схитрил. «Я, – говорит, – Шакур Шакурыч, – когда мы поженимся, тебе “гросери” куплю. Будет у тебя бизнес семейный, всей родне дело найдется». Тут родители устоять не смогли, дали свое благословение.

Весь обряд они дома сделали. Яшка к тому времени уже дом купил на Флатбуш-авеню. Два священника были, мулла ихний весь в белом и наш раввин Якубовский. Все по всем законам справили. Никого не звали: родня, да пару друзей.

Отгуляли свадьбу и зажили потихоньку, собаку завели. Зура на сиртане выучилась играть, это их национальный инструмент с одной струной, с детства у нее эта мечта была.

Сидят они вечерами у камина, Зура струну перебирает, песни поет заунывные, на цыганские похожи. Ребята наши, гомельские, иногда навещают.

Здесь Яша и закончил рассказ.

Потом мы еще долго сидели, старые годы вспоминали, ребят наших. Зура пока со стола убирала, а я смотрел на руки ее большие с наколкой – голубым якорьком с ленточкой.

Тут бы любой писатель поставил точку, только это еще не все. После того раза я у них часто бываю. Они все отмечают: и Хануку, и Рамадан, и Рождество, и Новый год, и так круглый год.

И тут я еще одно дополнение сделать должен. Когда в прошлом году Кашпировский приезжал, Зура Яшу на сеанс возила. Кашпировский дал Яше установку на выздоровление позвоночника, и чудо такое случилось: зажил у него позвоночник, упражнения даже стал делать. Недавно лойера нанял, будет тех врачей судить, что его в заблуждение ввели.

Лойер-американец, сволочь порядочная, но дело, говорит, выигрышное: я здесь явные 10 миллионов вижу. На эти деньги Яша решил себе руки-ноги склонировать. Уже на очередь записался в Голландию куда-то, в клинику подпольную.

Мы в этот Новый год к Яше с женой были приглашены. У них большая радость намечается: прибавление семейства, девочку ждут.

И я там, конечно, поднял бокал за всех людей, у кого судьба нелегко сложилась и кто выстоял несмотря на все невзгоды и трудности, с Божьей помощью, конечно.