В этой книге Александра Письменного, скончавшегося четыре года назад, собраны произведения самые разнохарактерные и разновременные по срокам их создания. Однако книга производит удивительно цельное впечатление, ибо в каждом рассказе открыто, художественно мощно выражена индивидуальность писателя, его нравственная убежденность.
Книга читается с увлечением, но современному читателю, особенно молодому, для наиболее глубокого и верного понимания авторской концепции необходимы, на мой взгляд, некоторые историко-биографические пояснения. И я, давний друг Александра Григорьевича, а говоря душевнее, Саши Письменного, эти пояснения обязан сделать.
А. М. Горький при своем журнале «Наши достижения» собрал группу молодых, а точнее сказать, начинающих писателей, — в нее входили: Н. Атаров, А. Письменный, В. Козин, А. Бек, М. Лоскутов, Е. Босняцкий, В. Канторович, Ф. Пудалов, Н. Старов и я, многих из них теперь нет с нами.
Алексей Максимович был редактором-наставником и воспитывал нас умно, доброжелательно, строго. Горький знал, что молодым без жизненного опыта пробиться в литературу невозможно, что лишь жизненный опыт является надежной идеологической опорой художественного мастерства, а люди, не ведающие жизни своего народа, либо становятся неудачниками, либо мыкают свой век окололитературными ремесленниками, И с благословения Алексея Максимовича мы поехали в «университеты» новостроек первых пятилеток: на Магнитку, на Днепрострой, в Кузнецк, на Урал; так я подружился о Сашей Письменным в Донбассе, в Горловке, куда мы приехали, я — из Ленинграда, Саша из Москвы, — с редакционными удостоверениями, подписанными Горьким.
Молодое героическое время первых пятилеток! Вся страна была строительным фронтом, и мы жили, именно жили на новостройках. И рабочие, инженеры считали нас, питомцев Горького, не гостями, а сотоварищами по труду. Оттуда, с передового края пятилетки, каждый из нас привез свою первую книгу рассказов и очерков.
Сейчас я отчетливо вижу, что если бы Алексей Максимович не заставил нас эти годы пробыть, пусть новобранцами, на передовых рубежах пятилетки, то мы политически бы не закалились столь быстро, нравственно бы не возмужали, да и технологией писательского дела, вероятно, не научились бы владеть уверенно.
Горький постоянно напоминал нам о творческом смысле социалистического труда. Труд — это творчество. В труде советский человек плодотворно выражает силу разума и чистоту чувств. И потому труд — святыня.
Это общественно-нравственное учение А. М. Горького поможет читателю понять, почему самые значительные произведения А. Письменного посвящены именно трудовому творчеству советского рабочего класса. Думаю, что «рабочая тема», как теперь говорят, пришлась по душе писателю и потому, что детство Саши прошло на заводе в Бахмуте (ныне Артемовск), где его отец работал инженером. Не будем преувеличивать значение биографического фактора в литературе, но признаем, что детские впечатления незабываемо живописны и душевно благотворны.
Книгу открывает своеобразное лирическое стихотворение в прозе «Большой мир». Пусть вхождение маленькой мордовской девушки Маринки «в большой мир своей Родины» показано условно, но читатель, конечно, почувствует поэтичность рабочей судьбы молоденькой крановщицы мартеновского цеха. Здесь, в этом вдохновенном прологе книги, уже поставлена серьезная мысль, волнующая долгие годы писателя: труд нравственно выпрямляет, просветляет человека. Люди на белом свете живут разные: и покладистые, и строптивые, и капризные, и упрямые… Гурий Чикин, мастер цветного литья (рассказ «Речные просторы»), отличается самодовольством и блажью. А буровой мастер Кузнецов («Буровая на море») чувствует себя обиженным, допустим, обоснованно, а может быть, и чуть-чуть капризничая. Но перед возвышенными целями созидательного труда рабочего коллектива эти житейские огорчения становятся пустяковыми.
«Он (Чикин) не мог жить без своего дела, без зеленеющего, как в преисподней, огня над тиглями с расплавленной медью, без людей, толкущихся рядом со своими формами, своим литьем…»
И бурильщик Кузнецов, преодолев свои обиды, по нашему разумению — мнимые, но его-то самого терзающие, работает с азартом, с душевным упоением: об этом писатель нам рассказал психологически достоверно, художественно выразительно.
Александр Письменный живописал небольшие рабочие поселки, жители которых любили свой завод, гордились им, прославляли самоотверженным трудом родной завод.
«Солнце еще не взошло. В тишине утра отчетливо слышался топот прокатных станов на заводе… В этот ранний час маленький захолустный городишко выглядел торжественно и незнакомо. Непрестанный шум завода, зарево над его мартеновскими печами, лязг железа на погрузочной площадке, свистки паровозов говорили о вечной жизни на земле, о труде, о счастье».
Это сказано проникновенно, правдиво. И рабочий человек обрадуется такому зоркому наблюдению писателя, почувствует действительную торжественность, не формальную, а внутреннюю, каждодневного ожидания начала первой смены на своем заводе.
Писатель ценил в людях верность их профессии, их жизненному и трудовому долгу… Давыду Савельевичу Мозгову семьдесят четыре года.
«Из них сорок два он управлял этим заводиком. Был он сыном заводского рабочего, начал свою карьеру с рассыльного мальчика — «значка», как говорилось здесь, и дошел до управляющего. Управлял заводиком он и после революции и удалился на пенсию по старости всего несколько лет назад»
Справедливо сказано, что не может сердце жить покоем… Не от хворостей, а от безделья дряхлеет и тоскует Давыд Савельевич. И едва зять Петя Турнаев предложил ему вести в школе стахановцев занятия по прокатному делу, как старик подтянулся, если не помолодел, то явно приободрился, и оказалось, что он имеет сравнительно богатые душевные резервы… Как же это важно — внушить человеку, пусть пенсионеру, что и он нужен его рабочему коллективу, да и вообще людям!
Эта же гуманистическая тема художественно удачно решена в рассказе «Жена». Зинаида Сергеевна, бывшая актриса, не намерена принимать материальное благополучие за счастье, она тянется из домашнего захолустья к людям, она завидует мужу, работающему инженером в далекой Косьве.
«В каждый свой приезд он приносил с собой ветер из другого, полного деятельности, незнакомого мира, и это ее тревожило, причиняло страдания…»
В образе Зинаиды Сергеевны частично отразилась судьба матери писателя Веры Самойловны, которая до резолюции была, действительно, как и Зинаида Сергеевна, актрисой известного тогда театра Синельникова в Харькове, но в молодые годы лишилась слуха и была вынуждена покинуть сцену.
Писатель еще мальчиком, вместе с отцом-инженером, естественно вошел в кипучий, по-своему романтический, мир завода, полный деятельности, но от матери-актрисы не перенял театральности, зрелищности, всегда стремился в стиле своих произведений к благородной простоте.
Конечно, многие остро современные в годы довоенных пятилеток рассказы А. Г. Письменного теперь превратились в страницы истории нашего народа, страницы славные, героические, но все-таки принадлежащие ныне былому. Это заметно и в рассказах «Буровая на море», «На старом заводе» и особенно в «Повести о медной руде»: там изображен, к слову, чрезвычайно конкретно лишь первый этап преобразования старого демидовского Урала в цитадель социалистической индустрии. Однако нравственная проблема этого исторического повествования и сейчас политически актуальна: труд, рабочий коллектив сформировали характер, душевный облик Ваньки Коровина, сына стяжателя, мелкого хозяйчика, превратили его в кадрового шахтера.
Вот в чем сила правдивой художественной литературы: бытовой материал произведения уходит в историю, а нравственные проблемы его для каждого нового поколения читателей остаются злободневными, как бы обновляясь, а зачастую и умножая воспитательное воздействие!..
В книге представлен цикл военных рассказов Александра Письменного. Читателя обязательно заинтересует, почему в ни нет открытых картин битвы, непосредственных боевых эпизодов? Этому есть свои причины, и достаточно мучительные… С юношеских лет Саша Письменный был серьезно болен и встретил Отечественную войну белобилетником.
В автобиографическом рассказе «А какая была корова» (ж. «Наш современник», № 2, 1968) он написал:
«Мир, сотрясаемый войной, был для меня ограничен стенами квартиры. Даже до станции метро во время воздушной тревоги я не мог дотащиться. Я только учился ходить, вернее, переступать, как паралитик, бессильными зачахшими ногами».
Это абсолютно достоверное признание.
Едва Саша в эвакуации слегка поправился, как при помощи А. А. Фадеева вернулся в Москву, поехал на фронт военным корреспондентом, правда, вольнонаемным, — в кадры врачебная комиссия его все-таки не пустила.
Теперь читатель понял, почему сравнительно ограничен масштаб изображения войны в рассказах Письменного.
Писатель счел бы кощунством заниматься отвлеченным сочинительством и рассказал лишь о том, что сам видел, сам узнал, сам пережил, перечувствовал на фронте. Так совершенно фантастический по сюжету рассказ «Была война…» — протокольно-документальный, и авторский вымысел проявился лишь в художественной штриховке. И надо признать, что полон трагической силы этот невыдуманный рассказ о горе, которое принесла детям война.
Так что не будем упрекать писателя за то, что он оставил нам не батальные сцены, а отдельные картины фронтовой и прифронтовой жизни. Они — правдивые. И общий смысл фронтовых рассказов, соседних рассказов о любви, о мирных послевоенных днях заключен именно в том, что личная судьба каждого из персонажей взаимосвязана с исторической судьбою всего народа, и там, где достигнута безраздельная гармония индивидуального со всенародным, человеческая жизнь становится возвышенной.
С этой этической позиции писатель гневно осудил эгоизм Марочкина («Ничего особенного не случилось»), трусость, тоже эгоистическую, Флегонтова («Мед и деготь»), душевную апатию Лизы («Самая простая история»). Они и подобные им не живут, а существуют робко, вяло, их жизненный жребий жалок, они — на обочине исторического пути народа. Все симпатии писателя отданы людям принципиальным, настойчивым, рискованным, душевно щедрым.
Фадеев уважал в ценил талант Письменного. Он прочитал и быстро напечатал его роман «В маленьком городе» в своем журнале «Красная новь». Когда Сашу принимали в Союз писателей, то на заседании приемной комиссии один критик выразил «недоверие» рассказу «На рассвете». Председательствующий А. А. Фадеев сказал веско:
— Это хороший рассказ по деликатному и уважительному отношению автора к подросткам!
Верю, что и читатель внимательно прочтет и, возможно, перечтет «На рассвете», и согласится с авторитетным суждением Фадеева…
Должен добавить, что деликатное и уважительное отношение не только к подросткам, но и вообще ко всем людям — заветная тема многих произведений Александра Григорьевича.
Читатель, бесспорно, почувствует добротность художественной фактуры даже ранних рассказов А. Г. Письменного, их стилистическую, как говорят живописцы, «разработанность». И действительно, Саша никогда не удовлетворялся черновыми набросками, торопливой скорописью. Он был неистовым тружеником. Он уходил в работу, как в затвор, исчезая от нас — друзей — не на недели, а на месяцы. Саша законно гордился добросовестностью своего литературного труда, и я это одобряю. Он относился к письменному столу, к пишущей машинке с таким же уважением, с каким относится к своему станку потомственный рабочий.
Творческая самодисциплина Александра Письменного — это же центральная черта коммунистического труда!..
Хотя Александр Григорьевич написал три романа: «В маленьком городе», «Приговор», «Большие мосты», и на мой взгляд, их общественно-художественное значение не миновало, я считаю, что свое призвание писатель нашел в рассказе. Саша был убежден, и я с ним согласен, что жанр рассказа подвластен самому серьезному идеологическому замыслу и способен вместить в себе значительные социальные события, конечно, в лаконичных формах.
Не сомневаюсь, что читатель этой книги достойно оценит прелесть и художественную самостоятельность лучших рассказов Письменного. Напомню давним его читателям, что в других книгах Александра Григорьевича неоднократно публиковались такие удачи, как «Мальчик у Тетнульда», «Через три года», «Кочевник», «Васька и Василий Васильевич». Эти рассказы давно заняли свое законное место в «Библиотеке русского советского рассказа», еще, к сожалению, не изданной, но в истории нашей литературы реально существующей.
Мы видим, что посмертная книга Александра Письменного познавательно глубокая, что история нашего народа в ней показана с незаурядной художественной силой и счастливо сочетается с современными насущными проблемами нравственного самовоспитания общества.
На этом я заканчиваю пояснения к талантливой книге друга, скончавшегося от тяжкой болезни всего лишь на шестьдесят втором году жизни.
Виталий Василевский
Москва