Ничейная земля

10

— Добрый вечер, товарищи, — поприветствовал Хемингуэй обоих часовых. — Как там наши заключенные?

Те, не заметившие его появления, резко обернулись, вскинув оружие.

— Спокойно, спокойно, — заговорил писатель, поднимая руки. — Спокойно, друзья мои. Я пришел лишь вас проведать. Вам известно, кто я такой?

— Журналист, — ответил один из солдат с сильным немецким акцентом. — Чего вам надо?

— Ничего такого... Просто поговорить с заключёнными.

— Нельзя. Валите отсюда.

— Только одну минутку...

— Никто не имеет права приближаться к заключенным, — пояснил другой солдат. Этот, напротив, говорил со славянским акцентом, и голос его звучал более дружелюбно.

— Но ведь я же не кто-нибудь, — настаивал журналист. — Я — Эрнест Хемингуэй, близкий друг генерала Висенте Рохо, и у меня есть право говорить, с кем захочу, и ходить везде, где пожелаю. Или вы считаете, что приказ комиссара Марти может отменить решение генерал-майора Республиканской армии?

Часовые не на шутку засомневались, прежде чем ответить. Хемингуэй, воспользовавшись заминкой, сунул руку в карман, извлёк оттуда маленькую фляжку и протянул ее обоим караульным.

— Не желаете хлебнуть? — предложил он. — Виски — что надо!

— Мы не имеем права пить на посту, — ответил тот, что говорил со славянским акцентом.

— И кто же об этом расскажет? Эти двое? — указал он кивком на Джека и Алекса.

— Мы не имеем права пить, — повторил немец. — Так что уберите.

— Я всего лишь предложил, — вежливо извинился журналист, убирая фляжку в потайной карман брюк. — Ну, а как насчёт сигареты? Курить-то вам можно?

— У нас есть свой табак, — заявил славянин, запуская руку в карман.

— Вы имеете в виду ту дрянь, которую курят русские? Это же не сигареты, а чистый яд. Хотите попробовать настоящие американские сигареты?

Караульные опасливо переглянулись, но в конце концов все же протянули руки.

Хемингуэй извлёк из нагрудного кармана початую пачку «Кэмела» и протянул каждому по сигарете.

Оба солдата тут же сунули их в рот.

— Постойте-ка, — произнёс Хемингуэй, засовывая руку в задний карман брюк. — Кажется, где-то у меня была зажигалка.

Привычным жестом они потянулись к зажигалке, но вместо нее перед ними вдруг оказалось дуло кольта сорок пятого калибра, а слух безошибочно различил щелчок затвора.

— Бросай оружие! — рявкнул Хемингуэй, тут же позабыв о своём прежнем любезном тоне. — Очень, очень медленно.

Только сейчас оба караульных начали понимать, что происходит.

— Ну, а если не бросим? — с вызовом ответил немец. — Что вы тогда сделаете? Пристрелите нас?

— Надеюсь, до этого не дойдёт, но, если у меня не останется другого выхода, то да.

— Тогда вас расстреляют.

— Ну что вы! — почти беззаботно ответил журналист. — Самое большее — вышлют из страны. Одно из преимуществ известных людей — то, что никто не может тебя пальцем тронуть. Так что бросай свою пукалку, если не хочешь неприятностей, — добавил он почти приветливо. — Брось оружие, и все будут живы-здоровы.

— Если мы это сделаем, — ответил славянин, — комиссар прикажет нас расстрелять.

— Возможно. Но вы обвините во всем меня, и тогда вас освободят. В противном случае я пристрелю вас обоих раньше, чем вы успеете спустить курок, и тогда не курить вам больше сигарет. Ну, что скажете? Стоит ли рисковать?

— Вы не сможете нас хладнокровно застрелить, — ответил немец.

— Вы уверены? — спросил Хемингуэй.

Прошло несколько бесконечных секунд напряженного ожидания, прежде чем послышался приглушенный стук падающего на землю оружия, а за ним еще один.

Спустя три минуты часовые сидели на месте Алекса и Джека, привязанные к стволу и с кляпами во рту. Друзья в последний раз проверили узлы и на всякий случай отодвинули оружие подальше.

В тусклом свете звезд Хемингуэй и Райли смотрели друг на друга.

— Спасибо, — произнес Алекс, протягивая руку. — Не знаю, почему вы это сделали, но все равно — спасибо.

Писатель крепко пожал ему руку.

— Просто не люблю хамов — вот и все.

— А я думал, журналисты ограничиваются тем, что смотрят и описывают, как другие проливают кровь.

— Не все журналисты одинаковы. Как и не все солдаты.

— Простите, что перебиваю, — вмешался Джек, который как раз заканчивал привязывать часовых. — Но я не уверен, что после вашего вмешательства наше положение улучшилось. Скорее наоборот.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Алекс.

— Все очень просто. До сих пор мы спокойно сидели под арестом, ждали трибунала, который вряд ли приговорил бы нас к расстрелу. Зато после этого, — он указал кивком на связанных солдат с кляпами во рту, — едва ли что-то может нас от него спасти.

Хемингуэй снял берет и почесал затылок.

— Я это сделал, чтобы вы смогли бежать, — ответил писатель. — Отсюда недалеко до французской границы. Кроме того, вы можете сесть на корабль в Барселоне или Валенсии, и он увезет вас из страны.

Алекс Райли покачал головой.

— Я не собираюсь бежать, — твёрдо сказал он. — После всего, что мы пережили на этой войне... Нет, я не намерен дезертировать.

— В таком случае... Что вы собираетесь делать?

Райли глубоко вздохнул и ответил:

— Я собираюсь помочь крестьянской семье пересечь линию фронта, как обещал.

— Вы серьезно? — недоверчиво посмотрел на него журналист. — Вы действительно все еще собираетесь им помочь — после всего, что здесь произошло?

— Разумеется, и теперь у меня для этого больше оснований, чем когда-либо. Уж если меня все равно собираются расстрелять, так пусть хотя бы будет за что.

— А не лучше ли, — снова вмешался галисиец с задумчивым видом, — не лучше ли пойти по третьему пути? Тогда мы сможем избежать и дезертирства, и расстрела.

Моряк и журналист повернулись к Джеку, который задумчиво почесывал подбородок с недельной щетиной.

— Что, если мы все же поможем этим крестьянам, но вернёмся до рассвета и притворимся, будто ничего и не было?

Алекс смерил его недоуменным взглядом.

— Будто бы ничего не было? — Он указал на обоих часовых, глядевших на них вытаращенными глазами. — Боюсь, что притворяться уже поздно, Джек.

— Не беспокойся, — улыбнулся тот. — Этим двоим так же ни к чему поднимать шум, как нам — пытаться бежать. В их интересах, чтобы Марти ничего не узнал о случившемся сегодня ночью. Так что... если мы благополучно вернемся к рассвету, то развяжем наших друзей и вновь сядем на их места, никто не узнает, где мы были ночью.

Хемингуэй восхищенно кивнул.

— Вы очень умны, сержант Алькантара. В любом случае, мы должны быть уверены, что они готовы сотрудничать.

— Это нетрудно проверить, — сказал Райли.

Он присел на корточки перед связанными солдатами и спросил:

— Итак, вы все слышали, так что нет необходимости спрашивать. Так что скажете, согласны или нет?

Писатель предложил покараулить связанных часовых с кляпами во рту — на случай, если они посреди ночи решат передумать. Тем временем Алекс и Джек бесшумно обогнули лагерь, где еще почти никто не спал, и добрались до канавы, по дну которой ползли прошлой ночью. На этот раз они двигались быстрее, но все равно старались не высовываться, пока не показалась ферма.

— Что-нибудь видишь? — спросил Джек у Райли, когда тот выглянул из канавы.

— То же, что и вчера. Темно, как у негра в заднице.

— Это хороший знак.

— Надеюсь.

— Ты же не всерьез говорил, что националисты могут устроить ловушку?

Алекс немного помедлил перед ответом.

— Нет, — убежденно сказал он. — Конечно же, нет. — И прежде чем продолжить движение, добавил: — Но все же не стоит забывать об осторожности.

Спустя две минуты они, как и накануне, добрались до задней стены дома, выбрались из канавы и тем же путем медленно приблизились к дому и прижались к стене.

В спину Райли уперся пистолет, заткнутый за пояс. Тот самый пистолет, которым журналист пугал караульных, старый кольт. Райли так и не спросил у Хемингуэя, как писатель сумел раздобыть его у Мерримана — Марти передал тому их оружие после ареста.

Затаив дыхание, они замерли и прислушались, но из дома не доносилось ни звука.

Как и накануне, они обошли дом с северной стороны, однако сейчас все окна оказались заперты изнутри, так что у них не осталось другого выхода, как войти через дверь — низенькую и грубо сколоченную.

— Сеньор Лопес... — приглушенным голосом окликнул хозяина Алекс. — Сеньор Лопес...

Молчание.

— Они ведь должны нас ждать, или нет? — обеспокоенно спросил Джек.

— Эустакио! — вновь позвал Райли. — Вы здесь? Это мы, Хоакин и Алекс.

И вновь ни слова в ответ.

— Странное дело, — заметил галисиец. — Думаю, нам лучше...

С этими словами он толкнул тяжелую дверь, которая тут же подалась с надрывным скрипом.

В доме было темно, как в могиле; невозможно разглядеть, что происходит внутри.

— Эй! — позвал Райли, просовывая внутрь голову. — Есть кто-нибудь?

И вновь никакого ответа.

— Вот дерьмо! — выругался Джек. — Здесь никого нет. Нас обвели вокруг пальца, как последних идиотов...

— Тс-с-с! Молчи! — прошептал Алекс, прижимая руку к груди.

— Что там?

— Кажется, я что-то слышал.

— Это у меня в животе урчит, — ответил Джек. — Я сегодня почти не ужинал.

Алекс посмотрел на него с упреком.

— Ты же сожрал половину моей порции, — напомнил он и вновь прислушался. — Я слышал какие-то звуки — там, в доме.

— Не иначе крысы. Ясно же, что в доме никого нет.

Лейтенант Райли пристально вглядывался в темноту.

— Конечно. Но раз уж мы здесь, то должны все проверить.

Осторожно переступив через порог, они вошли в дом и закрыли за собой дверь. Алекс вынул зажигалку Хемингуэя и, держа ее перед собой, осветил комнату.

Теплый оранжевый огонек позволял разглядеть лишь самое ближайшее пространство, однако и этого вполне хватило, чтобы понять: что-то случилось. Что-то очень скверное...

Вся мебель, даже тяжёлый стол, была сдвинута с места, пол засыпан черепками разбитой посуды и осколками стекла, при каждом шаге хрустящими под ногами.

— Черт! — выругался Джек, мгновенно оценив ситуацию.

Приметив на столе чудом уцелевшую керосиновую лампу, Алекс тут же ее зажег, осветив разгромленную комнату.

— Ни крови, ни мертвых тел, — облегченно вздохнул он. — Видимо, их забрали.

— Националисты? — спросил Джек, хотя это и так было ясно.

— Они самые, — мрачно ответил Райли. — Наверняка пронюхали, что они собираются бежать, и увели в город.

— Вот козлы!.. — выругался Джек. — Но зачем? Почему их задержали?

— Если их командиры такие же параноики, как наши, — ответил Райли, — то вполне могли объявить их шпионами коммунистов или чем-нибудь в этом роде.

На лице Джека проступило внезапное беспокойство.

— А если они рассказали, что... мы сюда приходили? — спросил он, уже зная ответ.

Алекс явно занервничал, тут же поняв, что тот имеет в виду.

— Надо делать ноги, — сказал он, гася лампу и направляясь к выходу.

Он уже коснулся рукой щеколды, как вдруг остановился, чутко прислушиваясь, словно борзая.

— Нет, это не крысы, — произнёс он, решительно возвращаясь.

Достав зажигалку, он высек огонь и двинулся в сторону одной из дверей в глубине гостиной. Открыв ее, он понял, что это, по всей видимости, спальня Эустакио и его жены.

У одной стены стоял старый шкаф с распахнутыми настежь дверцами, у подножия которого валялись груды одежды, как если бы кто-то его выпотрошил. В глубине комнаты, на беленой стене, висело деревянное распятие, а под ним стояла кровать с распоротым тюфяком, откуда выбивались пучки соломы.

Райли остановился посреди комнаты, посмотрел налево и медленно опустился на колени. Затем лёг на пол, прижавшись щекой к холодным каменным плитам пола, и заглянул под кровать.

Из темноты на него смотрела пара испуганных глаз.