Нигилист-невидимка

34. КОМУ ГРОЗИТ НЕВИДИМАЯ РУКА

«В ПЕТЕРБУРГЕ ШАЛИТ НЕЧИСТАЯ СИЛА», — гласил заголовок.

Анненский скомкал газету и швырнул её через всю спальню в угол. Поганец Ежов изловчился обрыскать всю округу и расспросить дворников и жильцов окрестных домов, которые много чего видели. Если не из первых уст, то со слов других очевидцев они пересказывали слухи и домыслы. Ежов прошёл по указанному ими пути, на ходу расспрашивая новых встречных, часто оказывающихся свидетелями, и накопал столько всего, не известного полиции, что знаменитый сыщик пришёл в бешенство. Пронырливый стрюцкий опубликовал всё в газете! Теперь грабитель мог прочесть в подробностях о своих просчётах и взять их на заметку, чтобы потом сделать выводы и избежать преследования полиции. Анненский дал себе слово при первой же встрече задать изрядную трёпку подлому щелкопёру.

— Валериан, ещё газет! — воскликнул Александр Павлович. — Да пошевеливайся, скотина!

Прекрасное субботнее утро омрачилось. Александр Павлович намеревался отоспаться, откушать в большом количестве миног и водочки, а потом направиться в бани. Репортаж проклятого стрюцкого послужил недобрым предзнаменованием по-настоящему плохих новостей, и они не заставили себя ждать.

Вместо газет на серебряном подносе Валериан, осторожно вбежав в спаленку и со всей почтительностью склонившись к уху ротмистра, деликатно поднёс лопату назёма:

— Посыльный из Департамента. Срочно-с.

— Что ему?

— Письмо. Только в руки.

Когда Александр Павлович в лазоревом шлафроке, крепко затянутом поясом, вдел ноги в шлёпанцы, сбросил вязаный ночной колпак и вышел в гостиную, Валериан препроводил ему навстречу полицейского унтера, смиренно ожидавшего в прихожей.

Простой белый конверт. Знакомый росчерк Лопухина: «Анненскому».

Собственноручное послание директора Департамента полиции в выходной день.

У знаменитого сыщика сразу испортилось настроение.

Полицейские любили Филиппова, хотя и едва успели узнать за те полгода, что он пробыл в должности. Лишённый чванства по природным свойствам, Владимир Гаврилович обладал ясным аналитическим умом и рассудительностью потомственного чиновника, а после университета сразу впрягся в лямку судебного следователя и на этом поприще зарекомендовал себя наилучшим образом. До назначения на должность руководителя столичного сыска Филиппов три года прослужил в Петербургском градоначальстве и никому не причинил такого зла, чтобы сводить счёты выстрелом в лоб. Он серьёзно подходил к делу, со всеми был в хороших, ровных отношениях, обдумывал поступки заранее, дабы не навлечь на себя козни и не преткнуться на карьерной лестнице. Департамент полиции он рассматривал как широкое поле для деятельности, которая будет способствовать переводу из пятого класса в четвёртый, в действительные статские советники, а оттуда — на новую должность. Открывающую превосходную площадку для прыжка в третий чиновный класс. Новый чин и новый награды без потребности шагать по головам.

И такого человека застрелили?!

Анненский искал мотивы и не мог их найти. Он мог понять, если бы покушались на него, но на Филиппова? Подобных людей не убивают даже случайные террористы. Даже по ошибке. В собственном доме, ночью, с объявленным приговором — ошибка была исключена.

Обнаруженный на письменном столе приговор представлял собой не слишком затёртый на сгибах и замятый по углам лист почтовой бумаги, пожелтевший по контуру. Что указывало на продолжительное пребывание его вверху стопы, но не на первом месте, а возле. Вероятно, он был вторым или третьим, а верхние использовали для черновика. Анненский наклонил бумагу, чтобы свет косо падал на лист. Он искал вдавленности, которые могли быть нанесены автором предыдущего письма. Если разобрать буквы посредством сильного бокового света — а во время обучения в Париже Анненский узнал, что такое возможно, — тиснение могло помочь выйти на след писавшего, а от него — к убийце.

Увы, лист был гладок. Автор приговора брал бумагу из дести поштучно.

Сыщик поднёс листок к органу обоняния. Крылья носа высоко поднялись, ноздри широко раздулись, Александр Павлович полной грудью втянул воздух. Запах гуммиарабика и галловой кислоты. Ализариновыми чернилами мог писать человек едва ли бедный, привыкший, чтобы его эпистолы красиво выглядели, а старую бумагу использовал, чтобы не привела к нему. Ещё был запах. Запах тела. Запах пальцев, державших бумагу, и кармана, в котором она лежала. Анненский запомнил его.

Почерк. Он был неровный, но крупный и разборчивый. Возможно, автор притворялся или поручил написать кому-то менее привыкшему к упражнению с пером.

«Сравнить с почерками из архива наших инсургентов», — отметил жандарм. Он ещё раз пожалел, что не находится в парижской префектуре, где письмо показали бы специалисту, а эксперт-графолог выдал на его основе точную характеристику психотических особенностей, а то и внешности писавшего.

Но и без экспертизы Александр Павлович сделал вывод, что сочинитель приговора душевно болен. Такой вывод сыщик сделал из его терминологии: «Пёс», «Вампир», «Тайный Суд» и «Невидимая Рука», выглядели нарочито опереточными, а исполнение их с прописной буквы указывало на манию величия автора. Да почти весь приговор был сложен из слов с большой буквы!

Нормальные люди так не пишут.

Нормальные люди не убивают других людей.

Без веской причины, разумеется.

В особняке было не протолкнуться от съехавшихся на место преступления высоких чинов, однако Анненский сумел осмотреть кабинет, в котором был застрелен Филиппов, и даже труп, перенесённый в одну из дальних комнат.

«Почему Владимир Гаврилович?» — задался вопросом Анненский. Жандарм чуял, что именно в личности Филиппова кроется отгадка. Апелляция к преступлениям против борцов за народное счастье и к «Народной воле» была сделана для отвода глаз. Новоиспечённого начальника сыскной полиции не за что было привлекать к ответственности неведомому суду. Однако он был застрелен при загадочных обстоятельствах из таинственного оружия, и само это оружие наводило на серьёзные размышления.

Директор Департамента полиции Алексей Александрович Лопухин показал пулю, извлечённую из простенка между окнами позади кресла. Филиппов ночью сидел за письменным столом. Убийца вошёл в кабинет и выстрелил ему в голову. Стрелял с близкого расстояния — на лице трупа темнели крупицы сгоревшего пороха. Пуля попала в левую сторону лба, прошла навылет и застряла в штукатурке. На полу обнаружили гильзу, откинутую выбрасывателем за тумбу стола. Таким образом было установлено, что убийца приблизился к жертве почти вплотную и держал оружие над столом, а Филиппов не пикнул!

— Ему была положена квартира в Департаменте полиции, — сдержанно кипятился Лопухин. — Но нет, у него же семья, здесь же родовое гнездо! Вот результат — лежит с простреленной главой и несть более ни горестей, ни забот служебных.

Вальяжный Филиппов не думал переезжать, и Анненский понимал его решение. Александр Павлович тоже не рассматривал бы всерьёз вариант бросить собственный особняк, чтобы поселиться в служебной квартире, сколь бы она ни была комфортной. В родительском доме он не селился только потому, что предпочитал ощущать себя в отрыве от милых, согревающих душу привязанностей. Также и перебраться из холостяцкой норы в Департамент было равносильно тому, чтобы надеть на себя ошейник и пристегнуть поводок.

Сыщик, привыкший ловить и сажать лиходеев, превыше всего ценил свободу.

— Вот-с, — Лопухин достал из кармана конверт, раскрыл и вытряс на ладонь Анненскому комочек грязного тяжёлого вещества. — Можете сказать, что это такое?

— Смятая пуля.

— Приглядитесь получше.

Александр Павлович подошёл к окну, рассмотрел при солнечном свете измазанный кровью и мелом, сплющенный с переднего конца цилиндрик.

— Восьмимиллиметровая пуля… — начал он и умолк. — Хм, интересно.

— Более чем интересно.

Анненский поднёс пулю к свету. На заднем конце металл блестел как стеклянный и просвечивал на солнце.

— Теперь взгляните на гильзу.

Директор Департамента вытряхнул из конверта странной формы тёмно-серый бочоночек. Анненский повертел его в пальцах и поднёс к окну. Пальцами он чувствовал, что держит гильзу, глаза же видели пороховой нагар, затемнивший изнутри её стеклянные стенки.

— Что скажете?

— У нас такие нечасто встретишь. Возможно, пистолет Крынка. Я держал похожие пару дней назад, с бойни у Вальцмана в Кокушкином переулке. Но те были медные, а эта Бог знает из чего. Вы хотите сказать?..

Лопухин медленно кивнул.

— Связь еззь, — свистящим шёпотом произнёс он.

Проницательности директора Департамента полиции мог позавидовать любой Пинкертон.

— Произошло нечто в высшей степени странное, чему объяснения пока нет. Но мы его найдём, — заверил Александр Павлович.

— Связь между погромщиками в Кокушкином и убийством Филиппова говорит нам о том, что действуют политические преступники, — мягко, но непреклонно произнёс директор Департамента. — Вчера была экспроприация, сегодня — террор против власти.

— Репрессии против представителей власти ужесточат нашу месть, — стиснул зубы жандарм.

— Вы понимаете, — продолжал Лопухин, — что оба уголовных дела могут быть объединены в одно, которое носит характер преступления политического.

Ротмистр кивнул, и тогда директор Департамента полиции подсёк удочку.

— Я хочу, чтобы вы допросили прислугу. Мы задержали швейцара, дежурившего ночью, и дворника. Остальным предписано находиться здесь до особого распоряжения. Я предполагаю, что кто-то из слуг мог оказаться пособником, впустившим убийцу, а то и самим стрелком. Мы помним Халтурина и то, как он месяцами таскал в императорский дворец динамит, пока не накопил два пуда. Здесь может притаиться такая же змея. Я могу попросить об этом через вашего непосредственного начальника Якова Григорьевича, но предпочитаю лично. Поработайте с ними. Методы и средства по вашему усмотрению.

Анненскому ещё не приходилось допрашивать полицейских, а швейцар Филиппова и дворник состояли на службе и носили оружие.

— Понимаю, — вкрадчиво сказал директор Департамента и настоял: — Руку вам после этого подавать многие не станут, потому что будут примерять полицейских в комнате сто один на себя, но вы давно уже не полицейский сыщик, вы — жандарм. Да и лучшего специалиста у меня, увы, нет. С прислугой так или иначе всё кончено. После случившегося её придётся рассчитать. Нам же важно не упустить людей, замешанных в убийстве, и все они под подозрением. Прислуга может быть подкуплена или ненавидеть господина по личным причинам. Вам требуется установить, имелся ли факт соучастия в преступлении, а если был — в чём он заключался.

— Есть, — лаконично ответил ротмистр.

Лопухин протянул конверт, Анненский переложил в него пулю и гильзу.

— Мы отправим их в химическую лабораторию Университета, — мягко, но уже отстранённо произнёс Лопухин, показывая, что аудиенция окончена. — Там установят, что это за диковинный материал.

— Они как-то научились делать прозрачные вещи и прозрачных людей, — неожиданно для себя самого произнёс Анненский.

Директор Департамента полиции выжидательно посмотрел на него.

— Вчерашнее ограбление ювелирного салона на Большой Садовой.

Лопухин понял и утвердительно наклонил голову.

— Действительно, — сказал он. — Непонятный нам пока способ. Это что-то, чего в России нет.

«Плешнеры», — подумал Анненский.