Нити Жизни

4 Мертвый сон в пустыне

Одиночество. Все люди, так или иначе — одиноки. И пустота в сердце может быть, даже когда тебя держат за руку и говорят «люблю». И порой, сотни, даже тысячи слов не способны заполнить пустоту души, сердца и мыслей.

Пустота. Вновь и вновь. Вот оно, то самое одиночество.

А что оно для вас?

Для меня одиночество — это когда ты говоришь с человеком и замечаешь, что он не слышит тебя.

— Мама?! — удивленно воскликнула я. Когда следующим утром в дверном проеме нарисовалась вся моя семья под её предводительством. Я точно знала, что она пришла полюбоваться на устроенные ею пакости.

— Ну и как дела? — спросила она, переступая порог и так настойчиво вторгаясь в клетку, куда сама меня и заточила.

— Великолепно. Пришла полюбоваться на дела свои «черные»? — укорила я её. — А это… — указываю на остальных членов семьи, — свидетели? Чтоб я ничего не смогла сделать?! Ловко придумано.

Мне сейчас только семейной конференции и не хватало.

Её губы слегка вытянулись, на лице проскользнула легкая тень раздражения. Я знала, что это выводило её из себя, но ничего не могла с собой поделать. Это была моя маленькая, но месть. Я всегда была еще тем чертёнком.

— Я рада, что ты в настроении, сестренка! — раздался голос Алины и тихий смешок от папы. Да, у нас существовал негласный заговор против мамы.

— Ну как малые дети, ей богу, — возразила моя матушка, стараясь приструнить нас.

Я встаю с постели, пока папа учтиво помогает ей снять пиджак и повесить на спинку стула. Как попало набрасываю покрывало и, устремившись к окну — поднимаю жалюзи. Яркий солнечный свет заливает комнату и жжёт мне глаза, щурюсь, стараясь поскорее привыкнуть.

Закончив, я отхожу и тут же обнимаю устремившуюся в мои объятия сестру, а затем папу и маму.

Первая официальная часть приветствия — окончена. Вновь пришедшие занимают удобные места. Дамы и господа, представление начинается…

— Мы тут принесли кое-что, — говорит моя мать, ставя несколько пакетов на стол. «Ну, точно, будут пытать» — думаю я. — Вот это тебе, — она протягивает мне букет цветов.

— Прелесть! — восклицаю и тяну ручонки к заветному подарку. — Спасибо огромное.

Нежный и сладкий аромат сразу же заполняет помещение. Моя мама в своей манере спешно начинает искать подходящий сосуд. Обнаружив желаемое, удаляется в ванную комнату, из которой тут же исходит звук вырывающейся из крана воды. И вот она уже возвращается, добившись своей цели, и демонстрируя непревзойденную улыбку, словно одержав победу на олимпийских играх или получив «Оскар».

— А теперь, — продолжаю я, — давайте-ка сбежим отсюда, поедем в итальянский ресторанчик, закажем все виды пиццы и будем лопать, пока все не съедим. А после пойдем в тот магазинчик с мороженым, что внизу по улице и будем гулять всю ночь напролет!

— Ну и дикая же идея у тебя, но мне нравится! — воскликнула моя сестра.

Лица моих родителей исказились. Они не оценили шутку. Хотя я была серьезна, как никогда. Сидим и молчим. Чувствую себя чужой на этом празднике жизни.

Непростительная тишина повисла в воздухе, угнетая сложившуюся здесь и без того, далекую от совершенства атмосферу. Цепляюсь за возможность очистить её, пока тучки не сгустились, и не хлынул затяжной дождь. Спрашиваю:

— Может, послушаем музыку?

Лезу в тумбочку за мр3-плеером и замечаю, что глаза мамы приобретают довольно округлую форму, её личико так и отражает недопонимание. «Да, что с ней не так?!» — задаюсь вопросом я. Бесит.

Прекращаю все действия, возвращаясь в исходное положение и тупо на неё пялюсь.

Заполучив инициативу в свои руки, она начинает:

— Может, хочешь о чем-нибудь поговорить или узнать? Я могу многое рассказать…

Моя мать — прирожденный психиатр. Только она может отбить любое желание что-либо делать. И как ей это только удается. Каждый раз удивляюсь.

— Что хочешь, то и расскажи, — отчужденно произношу и тут же понимаю, что лучше бы я прикусила себе язык. И что мне только в голову стукнуло?!

Немножко подумав, папа решает вступить в диалог. Он вспомнил историю — очередную байку из своего прошлого, которую мы слышали уже не один десяток раз.

Всё опять сначала. И почему в этом мире всё повторяется? Это что, своего рода некий второй шанс? Но тогда, где инструкция к правильному пользованию? Не предусмотрена? Кто-то там, наверху, допустил оплошность. Надеюсь, он получит свое взыскание! Теперь немножечко понятно, почему все несовершенно.

Устала, но совесть не позволяет в этом признаться. Пустая болтовня так утомляет. Наверно я просто невозможный человек. Впервые так сильно хочу напиться. Даже странно слышать от себя подобное заявление. Мысленно потешаясь над собой, я отправляюсь в прошлое, путешествую по слайдам памяти, снова возвращаюсь к самой себе — вспоминаю.

Мое первое знакомство со спиртным состоялось где-то в лет пятнадцать, может чуть раньше. Подруга стащила из запасов родителей две бутылки шампанского, которые мы опустошили буквально за несколько часов. На десерт была клубника со сливками и целая тонна шоколада. Как я провела оставшуюся ночь и что было потом, я совершенно не помню. Зато утро я встретила в самом экзотичном месте — туалете, около унитаза, а точнее над ним. Зрелище было не для слабонервных. Меня рвало. Интервал составлял от 8 до 20 минут. Было совсем не весело. Я проклинала все вокруг: начиная с себя любимой и заканчивая чем-то не угодившим мне ковриком, лежавшим возле двери в ванной комнате. Это было выше моего даже сегодняшнего понимания, так что, объяснить этого я не могу до сих пор. Но зато свои острые ощущения мы получили в полном объеме со всеми вытекающими из этого последствиями. После такого ночного рандеву я была похожа на выжатый лимон, а моя юная черепная коробочка болела так, как будто в моей голове давали концерт, где исполняли национальный гимн и все певцы отбивали чечетку под звуки оркестровых барабанов. Оттянулись мы на славу. Больше я не пила никогда. Но сейчас я готова повторно рискнуть. Мне это просто необходимо.

Закончив очередную «городскую легенду», отец выглядел счастливым — самовыраженным.

Смотрю на часы, уже наступило время обеда. Мы собираемся в кафетерий. Идем по длинному коридору, как по жизненному пути. Столько дверей, за каждой разная судьба и ты должна угадать, к кому же сегодня постучится госпожа смерть.

Спускаемся на лифте, заходим в огромное помещение, если приглядеться, оно не такое и страшное, вполне так уютное — достаточное количество столиков, хорошее освещение, милый обслуживающий персонал. Ну чем не дом отдыха.

— Добро пожаловать, в местный ресторан с ограниченным набором блюд, — весело заявляю я.

Встаю в очередь, беру рис и какой-то низкокалорийный салат, своим предлагаю сок. Можно считать, вылазка удалась. Вскоре мы возвращаемся обратно.

Я продолжаю говорить — и сама понимаю, что зря трачу время. Наше общение напоминает одностороннюю партию в теннис: я бью об стенку мячик и он, ударяясь по инерции о бетонное строение, возвращается ко мне. Туда — сюда, туда — сюда. В данном случае — «да» или «нет». А иногда говорят что-то типа: «Правда?», или: «Да, понимаем», или: «А это действительно так?». Просто бессмысленно.

Вынести не могу людей с врожденным комплексом вины, постоянно заботящихся о чувствах других, и страхом задеть их ранимость — и так все время, без конца… Сколько же можно? Изводящее ощущение доброты, вид нелепого страдания на лицах и всякие истории со счастливыми концовками на устах. И так было всегда, я могу заранее определить, что они мне сейчас скажут. Я чувствую, что они любят меня и желают только добра. Однако, они, как большинство родителей думают, что знают — как сделать детей счастливыми и из благих побуждений совершают ошибки.

— Ты не слушаешь?! — замечает мать.

— Прости. Мы говорили о погоде, так? — Я расплылась в широкой улыбке. На какой-то миг мне показалось, я в кабинете стоматолога.

Она покачала головой. Посмотрела мне прямо в глаза и, понизив голос, сказала:

— Нет же! Неужели так трудно отнестись к этому серьезно?! Мы ведь обсуждаем не поездку на отдых, а говорим о твоем здоровье!

«И когда только мы успели докатиться до подобной темы?» — думаю.

— Тебе что, абсолютно все равно?

Закончив фразу, её губы уже были нервно сжаты в тонкую черту. Я смотрела на неё в упор и понятия не имела, что ей ответить.

В голове лежал совершенно чистый, белый лист и я, как обычно, не могла найти ручку, чтоб хоть что-то на нем начеркать. Время бесповоротно уходило, а я продолжала молчать. Никак не могла взять в толк, что она хочет от меня? Лист в голове к тому моменту был уже помят и изрядно изорван.

В одно мгновение все рухнуло… Я просто не могу держать это в голове. Поэтому я говорю то, что хочу сказать:

— Мам, скажи, сколько мне осталось жить?

Сначала на ее лице возникает выражение полнейшего изумления, быстро сменяющегося тяжелым, болезненным, умоляющим о чем-то взглядом. Ответа не последовало. Сейчас по идеи случится одно из двух — либо она сорвется на мне, либо зарыдает.

Чувства, заставляющие меня страдать и те, что заставляют улыбаться, все они сливаются воедино и заполняют мое сердце. Мысли черными нитями опутывают моё подсознание. Жалкие обрывки памяти восстают, как мумии и душат меня своими когтями. И я иду… куда, откуда и зачем? Просто бесцельно бреду. Весь город тонет в лучах солнца. То, от чего я так пытаюсь скрыться, настигает меня в один момент. Нельзя убежать от самой себя.

Не знаю почему, но мне хочется плакать. Поджимаю губы, а сама уже чуть ли не сглатываю слезинки. Помню, что нельзя давать волю своим эмоциям. Стараюсь пересилить нахлынувшее чувство, но понимаю — это необратимо. Человеческое тело, словно контейнер для эмоций. Он наполняется и наполняется, но достигнув предела, все летит в неизбежность.

Я закрываю глаза, хочу исчезнуть. В голове появляются необъяснимые видения. Призраки прошлого, вперемешку с демонами в масках, созданными воображением, танцуют у меня в голове. Умопомрачительный карнавал в самом разгаре. Я — главный гость.

Меня тошнит. Одновременно сдавливает в горле. Пытаюсь расслабиться, прийти в себя, но снова теряюсь — не могу терпеть и ждать. Удар за ударом. Моё сердце колотится в бешеном ритме, спешит вырваться из груди. Оставить меня опустошенной и холодной. Я замираю, не различая окружающее пространство — рыдаю. Захлебываюсь в огромных, быстро сбегающих по щекам ручьях, и пытаюсь что-то вымолвить, но никак не могу понять что! Постепенно, сквозь всхлипы, я различаю отдельные слова.

— Убирайся демон! Убирайся! — кричу я.

Не помня себя, что-то хватаю и запускаю через всю комнату. Да, швыряться вещами ни с того ни с сего — мое любимое занятие. Удар приходится точно о дверь. Осколки разлетаются по всей палате, разрезая пространство, с треском падают на пол. Брызги воды, подобно лепнине, украшают соседние стенки. Ощущается запах влаги. Догадаться не трудно — утренним цветам пришел конец. Можно считать, вечеринка имеет колоссальный успех.

Меня силком затаскивают в постель, буквально толкают в нее. Где-то отдаленно я слышу крики:

— Скорее! Помогите! Врача. Врача.

Моя матушка в ударе — уже подняла панику.

Я сопротивляюсь. Истерю. Защищаюсь. Но чьи-то сильные руки удерживают меня.

— Остановись. Перестань, пожалуйста, — кто-то меня уговаривает.

Замечаю — меня трясет. Контролировать себя я неспособна. У меня сердце разрывается на куски. Смотрю в пустоту, пытаясь увидеть этого монстра. Сквозь мглу и полумрак в тёмном пятне вырисовывается знакомый силуэт. Это — отец. Его лицо красное, распухшее, со лба струится пот. Он смотрит на меня бешенными, полными слез глазами.

Осторожно тянусь к нему, кончиками пальцев притрагиваясь к его воспаленным векам.

— Ухожу… — шепчу.

Вдруг рядом возникает еще одно темное пятно, и поспешно нависает надо мной. Разглядеть кто — уже не получается — сил не осталось. Где-то на клеточном уровне я чувствую, что мне приоткрывают веки, осматривают зрачки. Я не реагирую.

— Все будет хорошо, — говорит пятно и сжимает моё запястье. — Пульс нитевидный — «оно» делает вывод.

Я хочу сказать ему: «Оставьте, зря время теряете. Мне все равно», — но не могу издать ни единого звука. Я так слаба. Жизненные силы покидают меня. Я отдаляюсь от этого мира.

Вокруг нас собираются люди. Очередные зрители. Я слышу их голоса.

— Готовьте реанимацию! Срочно носилки сюда! У нее сердечный приступ, — констатирует пятно.

Вокруг столько шума и возни. Но мне уже совершенно все равно, что со мной происходит. Я давно сдалась.

В конце концов, меня кладут на носилки, и мы с грохотом трогаемся. Мчимся по коридору, меня овевает свежий ветер. Там наверно, где-то — открытое окно. Меня настигают совершенно необычные ощущения. Такие, в которых нет ничего, кроме умиротворения, облегчения и покоя.

Забываю о чем-то важном и устремляюсь куда-то. Больше меня ничего не держит. Я отключаюсь.

— Остановка сердца. Дефибрилляция. Всем отойти. Разряд.

Где-то за невидимой завесой слышатся обрывки слов, но это уже меня не касается — я, лишь сторонний наблюдатель.

— Биоэлектрическая активность отсутствует. Еще раз. Разряд.

Кто-то ещё борется за мою жизнь? Почему меня не хотят отпустить? И почему это меня волнует? Стоп. Кто я? И как сюда попала? Я не могу вспомнить.

Парю в воздухе, в залитом светом пространстве. Вокруг меня простирается бескрайняя заснеженная долина и в ней я совсем одна.

— Странно. Зачем я здесь? — задаю вопрос. Он эхом отражается и возвращается ко мне. Повторяю тоже ещё раз.

Внезапно чувствую — за мной наблюдают. Поворачиваюсь. Вижу — передо мной тень, которая быстро приобретает человеческие черты. Приглядевшись, понимаю — это девушка. На ней черный плащ времен викторианской Англии с огромным круглым капюшоном, который умело, скрывает ее лицо. Но даже так, я примечаю ее белые, аккуратно струящиеся волосы, мраморную, почти прозрачную кожу и немного пухлые, но не менее изящные губы насыщенного вишневого цвета. В руках у нее мастерски изогнутая, сверкающая коса. Несомненно. Она — госпожа смерть.

Мгновенье. И мы стоим на Земле совсем рядом друг от друга, мои босые ноги касаются снежного покрывала. Но я не испытываю абсолютно ничего. Никаких ощущений. Даже вес собственного тела, который согласно физическим законам, должна была бы.

Незнакомка подходит ближе. От неё веет неестественным холодом. Дрожь, которую я вдруг испытываю, подтверждение тому. Но меня это вовсе не пугает, скорее даже наоборот, меня влечет в эти холодные объятия. Странно было ощущать себя так уютно и легко рядом с женщиной, которую вижу впервые в жизни.

— Так уютно и легко?! — неосознанно произношу.

В ответ она протянула ко мне руку. В небе собиралась стая воронов. Я безмолвно стала наблюдать за этой сценой. Казалось, они готовились окружить меня и на своих крыльях унести куда-то далеко, далеко. Насмотревшись, перевожу взгляд на молчаливую собеседницу. Странно, но ни секунды не сомневаясь, я непроизвольно вытягиваю руку, касаясь кончиками пальцев бездны. Что-то во мне обрывается и исчезает.

На какое-то время чувство реальности оставляет меня, я перестаю понимать, кто я такая — расплываюсь, утрачиваю форму. Я полностью опустошена. И с этой мыслью сознательно погружаюсь во тьму…

Но тут меня словно обжигает. Моему недопониманию нет предела. Взявшиеся откуда-то огненные кольца окутывают меня, защищая и вырывая у загребущих лап смерти. Проводница в забвение отстраняется и отступает.

Я чувствую, как моё тело наполняет тепло — жизненная энергия.

Странница откидывает капюшон, и я вижу ее безликое лицо — не выражающее ничего. Ни малейшего признака того, что мы называем выражением. В ее изумрудных глазах застыло небытие, без начала и конца.

И тут мне подумалось, как жаль, что я всегда считала, якобы смерть — это дряхлый скелет, облаченный в балахон, таскающий за собой косу для устрашения.

Она улыбнулась. Или мне так показалось. По крайне мере, взгляд ее был устремлен прямо на меня. Она смотрела, не отрываясь, а затем поднесла указательный палец к губам. И я все поняла. Это встреча станет нашим секретом. Сегодня у нас было лишь знакомство. А теперь настало время прощаться.

Взмахнув косой, она с легкостью рассекает воздушное поприще. Призрачный мир начинает таять, а вместе с ним и я растворяюсь в пелене незнакомого света, который, поглощая меня, тащит куда-то за собой. В голове начинают крутиться чьи-то образы. Я перебираю в памяти недавние моменты, всё то, что было перед глазами. Нахлынувшие видения доводят меня до одурения. Все выглядит ненастоящим — пустым и однообразным. Я что-то бормочу. Губы послушно вспоминают движения. Но все мои слова бессильно скатываются за грань реального, словно дождевые капли, дребезжащие по стеклу.

Искривляется реальность и время. Как будто поднимаясь с глубины морской, я снова начинаю дышать. Я возвращаюсь.

— Разряд! Отлично! — глухо слышится знакомый голос.

Это сон… Это должно быть сон. Просто сон.

— Пульс есть — она с нами, — все ближе и ближе.

— Лидокаин — 1,5 мг/кг, затем капельно в течение 5 мин до общей дозы 3 мг/кг, — совсем отчетливо.

— Всем спасибо. Хорошая работа, коллеги.

— Молодец, девочка! — голос обращается ко мне, и я точно знаю, кому он принадлежит.

Мир состоит из энергии, жизнь из череды воспоминаний, нарисованная художником картина складывается из отдельных штрихов, которые он вносит по своему виденью. Поэтому-то в этом мире у всего есть свой кодовый замок. Если научиться распознавать зашифрованные послания, можно многое узнать. Например, о сути вещей, о круговороте жизни или хотя бы о самом себе.

Однако, даже стремясь, желая и пытаясь достичь чего-то, мы часто ничего не получаем. Ибо, если высший разум желает иного, будет так, как решает он. Но у нас еще остаются случайности, которые приводят нас к определенным «дверям» нашей жизни, и тут всё зависит от нас, а точнее от желания выбора, который определит дальнейшие варианты развития событий. И может, наши желания всё равно не имеют значения, хотя иногда всё дело в них. И даже чужая вера в тебя может вернуть обратно к жизни.

Я лежу под кислородной маской. Несколько часов я не могла прийти в себя. Из меня будто высосали все содержимое, оставив одну только оболочку, и та успела ссохнуться. Наверно, из меня бы получилась миленькая икебана. Тело гудит, как пустая бочка. Тяжело дышать и острая боль терзает мою грудь. Как будто кто-то проник в меня, пока я спала и была беспомощна, и теперь жадно поглощает всю меня без остатка. Отчаянно стараясь выдавить меня из собственного сосуда — моего хилого, болезненного тельца. Но что-то внутри меня подсказывает, что пусть это и неравное сражение, но без боя я уж точно не сдамся. Вероятно, что-то во мне изменилось. Должно было измениться.

Подсознательно ощущаю чье-то присутствие. Чуть приоткрываю глаза — посмотреть, кто же это. Знакомая фигура медленно, почти на цыпочках подходит к кушетке. Краешком глаза я замечаю, как он склоняется надо мной и серьезно рассматривает. Его дыхание касается моей кожи. Приятное тепло разливается по телу. Оно просачивается в меня откуда-то, опутывает изнутри и согревает. Я расслабляюсь, закрываю глаза, напрягаю все свои чувства и пытаюсь ощутить происходящее всем своим естеством. Сама не понимая, то ли я сплю, то ли дремлю, какой-то бодрствующей частичкой сознания улавливаю, как его взгляд ползет по моему лицу и плавно упирается куда-то влево. Да, я сейчас — зрелище еще то. Перед ним я открыта, словно настольная книга. Меня это начинает раздражать. И в подтверждение этому, раздается противный писк аппарата, показывающего моё сердцебиение. Я вздрагиваю.

«Вот тебе и детектор лжи!» — отразилось в моей голове.

Что делать — не знаю. Теперь, думаю — он понял, я не сплю. Но я по-прежнему продолжаю притворяться спящей.

А он не собирается уходить. Кончиками пальцев он касается моих волос, убирая прилипшие пряди к моему лбу. Странное чувство — головокружения захватывает меня, и я тону в этом нескончаемом, парализующем потоке ощущений. Его губы касаются моей макушки. Электрический разряд пробегает по моим венам, и сердце ускоряет свой ритм.

Я слышу звуки. Он начинает говорить — говорит, говорит, но так тихо, что я никак не могу разобрать слова. Я словно заперта в звуконепроницаемой комнате, и не в состоянии избавиться от этого заточения.

Вот сейчас, не задумываясь, я бы отдала все лишь за то, чтоб хотя бы на миг он обнял меня, коснулся своими губами моих губ.

Меня пугают собственные мысли. Мне казалось, я всегда буду непоколебимой, но что-то случилось… начала мечтать о вещах, которые мне никогда не будут принадлежать, и решила искать свое счастье в том, чем никогда не смогу обладать.

Как хорошо, что он понятия не имел, что творилось в моей голове. Так же, как я не могла догадаться, о чем в этот момент думает он. Мы находились на разных полюсах, и было бы неправильно переступать разделяющую нас границу. Я это понимала, но в тоже время мне этого отчаянно хотелось.

Наверно, со мной действительно что-то не то. Терпеть больше было невозможно, я робко высвобождаю из-под простыни свою еще дрожащую руку. На секунду он замирает, а потом, взяв мою руку, вкладывает её в свою.

У него большая, теплая, немного влажная ладонь. Улыбка украшает его лицо. Я чувствую, что в этой вселенной я не одна. И сейчас у моей планеты появился спутник. Больше я не потеряюсь в этой бескрайней галактической системе. Мне спокойно и уютно. Я засыпаю.

Отправляясь в страну грез, я надеялась, что со временем эти непонятно откуда возникшие чувства поблекнут, но ничего подобного не случилось. В моей памяти все чаще и чаще всплывал тот день. Все отчетливее и ярче вырисовывалась незатейливая картина будущего, создаваемая воображением.

Моя жизнь катилась вперед, неотвратимо приближаясь к своему порогу, за которым меня ждал коридор с множеством дверей, и я никак не могла решиться, чтобы какую-то одну из них открыть.

В ту ночь я так и не призналась ему, что видела смерть, а лицо у нее было — моё.

Время тянулось долго. Это был не мой выбор. Передо мной лежала вечность, соединяющая ночь и рассвет. Я проспала почти сутки. Поэтому, открыв глаза, сегодня утром я чувствовала себя довольно бодро. И даже солнце, коварно подкрадывающееся ко мне из окна, так и норовящее ослепить меня, не заставило хмуриться. Голова немного болела, но в груди, там, где сердце — все было спокойно. Эти часы тикали, как положено. Чётко. В такт времени. Вот только я немного потеряла ориентир. Попробовала заставить себя не думать, но ничего не вышло. То, что вчера произошло, само собой всплыло в памяти.

«Завтра» все-таки наступило, — подумала я.

Попыталась приподняться и, оглядевшись, обнаружила, что рядом никого нет. Знакомый интерьер вызвал острый приступ клаустрофобии. Равномерно пикающий возле кровати механический прибор гордо высвечивал на экране монитора мое сердцебиение. «Семьдесят пять ударов в минуту. Норма», — заметила я. На медицинском кронштейне висел пакетик с лекарством, от него по трубкам, воткнутым в мою руку, струилась прозрачная жидкость. Во мне загорелось любопытство, и я старалась разглядеть название препарата, но буквы были слишком мелкие. В моем полулежащем положении это было довольно таки затруднительно. Но, если я чего-то пожелаю, моему упорству не будет предела. Я ворочаюсь, направляя все движения на то, чтобы принять вертикальное положение и воцариться, наконец, на кровати, приняв удобную позу. Но моему замыслу мешают все эти присоски и трубки, прицепленные к моему телу. Недолго думая, одним рывком высвобождаюсь из этих цепей. Оковы спадают. Я одерживаю победу. Но не успеваю сполна насладиться своим успехом, тут же в палату залетает медсестра, поражая меня своим напуганным видом.

«Я что, так ужасно выгляжу?!» — крутится мысль у меня в голове. И я начинаю спешно ощупывать свое лицо. Глаза. Нос. Рот. Волосы. Вроде все на месте. Те же пропорции. Не удерживаюсь и издаю сухой смешок.

Сложившаяся картина, так сказать, с нотками авангарда вышла. Итог — девушка в белой, накрахмаленной форме медсестрички стоит в полуобморочном состоянии и издает странные звуки. Зрелище и впрямь стоящее!

Лично я из всего монолога услышала лишь шипение и отдельную букву — «А…». Дальше — гораздо веселее. Ее мозг все же начинает функционировать и она, собравшись с духом, говорит:

— Я сейчас, подождите немножко. Главное — не двигайтесь.

— «Ок.», — говорю. Складываю большой палец с указательным, тем самым демонстрируя ей общепринятый знак того, что все будет непременно хорошо. А сама тихо, без злого умысла потешаюсь над ее действиями — смеюсь.

Через десять мимолетных секунд на горизонте появился он. Я сразу уловила запах его парфюма. Хоть и слабый. Но у меня на это просто невероятное чутье. Как говорится, не заметить было просто нельзя.

Подходит. Молча, смотрит на меня с все той же легкой, спокойной улыбкой, на которую казалось, не могло повлиять ничего. Говорит:

— С возвращением!

Мои брови «взлетают» вверх. Закрадывается чувство подойти и пнуть. Так хочется наорать на него и без остановки кричать: «Лгун! Обманщик! Подлец!». Но что-то внутри удерживает меня. Перемешивает сформировавшиеся слова, уже выстроенные в подсознании — на буквы, хватает и запихивает их в бутылку, тут же вышвыривает в морскую пучину. Океан быстротечно уносит все мои мысли на своих волнах. Я ничего не успеваю сделать.

Одна ли истина, или у каждого своя — правда? И какая из них тогда правдивей? Что делать, если правда оборачивается ложью?

— Лгун! — выпаливаю на одном дыхании.

— Не спорю, — тихо проговорил он. — Мы это еще обсудим.

И начинает проводить осмотр. Я послушно передвигаю зрачки за указательным пальцем, который подозрительно перемещается из стороны в сторону. Вверх и вниз. Терплю луч, исходящий из крохотного фонарика в его руке и бьющий мне прямо в глаза. Отвечаю на череду тупых вопросов:

— Сколько пальцев ты видишь?

— Два.

— А так?

— Пять.

— А сейчас сколько?

— Два…, - чуть медлю, — в кубе, — произношу с выражением «дауна» на лице. Чувствую себя одноклеточной бактерией и только.

— Сколько получится, если из 468 вычесть 268?

— 200 — небрежно отвечаю. Надеюсь, ему весело, потому, что мне — нет. Внутри себя я просто рычу ему в лицо.

— А если из 4260 отнять 8500?

Я задумываюсь. В голове вырисовывается столбик с цифрами, и я быстро вычисляю верный ответ, говорю:

— Минус 4300.

— Так, а теперь…

— Стоп. С меня хватит! — я резко повышаю голос и перебиваю его на полуслове. Все, больше я не вынесу. — Ты что, проверяешь мои вычислительные навыки? Я похожа на калькулятор? — У меня бешенство к горлу подступило.

— На что ты злишься? — спрашивает он.

Вот она, та сама укоренившаяся врачебная логика. Все они полагают, что для всего на свете нужна причина.

— Вот… вот из-за этого! Дальше-то что? Может, возьмемся за биологию. Рассказать вам про пестики и тычинки? — чуть ли не кусаюсь я.

В довершение глухой смешок и тоже продолжение, начатое со слов:

— Вижу ты прежняя. Это радует. Твое имя?

Услышав это, просто давлюсь смехом. Моему возмущению нет предела. Но, решив все же следовать его правилам, отвечаю:

— Полина.

— Сколько лет?

— Уже можно!

— Что можно? — переспрашивает он.

— Как что? Приставать к тебе, — с серьезным видом, без капли стыда, заявляю я. Да, наглости мне не занимать.

В его глазах появляется огонек. Голос слегка меняет тоновую настройку. Но мимика лица по-прежнему остается неподвижной. Про себя думаю: «непрошибаемый».

— Как зовут твоих родителей? Их группа крови? Какой сейчас месяц? Сколько этажей в этой больнице? Номер твоей палаты? — он заваливает меня кучей несвязных между собой вопросов. И это еще меньшая часть из того, что мой мозг успевает запомнить. После мы переходим к проверке координации. Вся пытка продолжается приблизительно минут десять. Естественно, на всё я дала правильный ответ и проделала тоже. Иначе и быть не может.

— Отлично, — говорит он. — Все рецепторы в норме. Прости, конечно, но это обязательная процедура, после… — вдруг он замолкает, словно школьник, ляпнувший что-то, не подумав, и страшившийся ожидаемых за это последствий.

— Все в порядке, — говорю я. — Зато теперь я уверенна, что мои мозги еще на месте и как показывает тестирование — вполне себе работающие.

Мы молчим. Я медленно подбираю нужные слова.

— Знаешь, а я видела тебя там. В операционной. Так что же это было, абстрактная иллюзия? Реальность или обычная ложь? Кто же вы, мистер Итан? — Сама не знаю, как эти слова пришли мне на язык.

Не отводя взгляда, он смотрит на меня. Что-то странное происходит. Меня затягивает куда-то в глубину его темно-синих глаз, во что-то неизвестное и потаенное. Моё смущение настораживает меня, но бороться с ним я не могу. Не выдержав напора, я сдаю позиции и спешно спасаюсь бегством — отвожу взгляд.

— Это не ложь, в том понимании, в котором я её нахожу, — вдруг говорит он. — Я действительно психоаналитик и хирург. Мне это очень помогает в общении с пациентами. В эту больницу я перевелся две недели назад и стал работать в паре с доктором Такаги. — пояснил он. — Тогда я и увидел тебя, в тот день, когда ты… — он остановился, и уголки его губ дрогнули. — Когда ты хотела сбежать из больницы, — продолжил. А потом оказался тем, кто вел беседу с твоей матушкой. Она очень волновалась и настаивала, чтоб ты была под наблюдением опытного специалиста — психотерапевта.

— И тут вы решили, а почему бы не поработать на два «фронта!?» — съязвила я.

Но он и бровью не повел, продолжил:

— Главный врач отделения решил, что это будет полезно для тебя. А так как все в курсе моих специальностей и у меня есть неплохая практика за плечами, решили, что я подхожу, как нельзя лучше. А на следующий день нас официально представили друг другу. Я не жалею, — улыбнулся он.

— Ум… так это спланированный заговор, — я демонстративно закатила глаза. — А главный подстрекатель — моя мать. Блеск! Вот это действительно — подстава, так подстава.

На мое обвинение он хмыкнул.

— Не строй из себя жертву, — заявил он. — Здесь у тебя нет врагов, — щелкнул пальцами.

У меня глаза на лоб полезли. Опять жизнеутверждающие фразочки? Как же бесит!

— Вы, в самом деле, эгоистичный, вздорный, самовлюбленный и просто невыносимый тип, — выпаливаю. — И где ваша — врачебная хвалёная этика? Говорить пациенту только правду и ничего кроме правды? Это что, новый психологический подход к лечению — врать заранее!? Тогда я требую предоставить сертификат соответствия и разрешение на его применение!

— У всех свои подходы. И в разных ситуациях требуются определенные методы.

Я уже собиралась сказать что-нибудь, но он меня опередил, сказав с улыбкой:

— Попробуем начать сначала?

«Так не честно» — отпечатывается в моей голове. Я киваю. Но, это — притворство. Я знаю, что слова бывают фальшивыми, любовь — неискренней, мир далеко не идеальным, а мраморность шоколада — только видимость. И каждому из нас решать — верить ли в поразительную гладкость мраморной поверхности, в любовь без изъянов и в сладкие грёзы или разнести одним ударом всю фальшь в крошки и ощутить горький, но настоящий вкус окружающей реальности.