Ночной гонец

Девица идет к ручью

В начале нового года самое время играть свадьбу, — и эту пору все приметы сулят счастье жениху и невесте. Но даже в первый месяц нового года не годится человеку лежать в брачной постели с перебитыми ногами, даже при ясном свете новогодней луны не годится новобрачной лежать в постели с калекой. Еще много дней пройдет, покуда Матс Эллинг встанет на ноги. Не бывать свадьбе в первое новолуние нового года.

Но Ботилла Йонсдоттер не печалится в ожидании жениха, который лежит в постели изувеченный, с перебитыми ногами. Она ходит по тропинке в лес и встречает там другого, того, с кем она уже давно обручена навек. Она отыскала в лесу заветную луговинку, где кусты зеленеют и цветы распускаются еще в день праздника всех святых, где пахнет пряными луговыми травами и даже в ноябре кукует кукушка на макушке ели, где сенокосные травы цветут еще в сочельник. Там встречает она своего суженого. У него тело без изъяна и ноги не перебиты. Она опускается с ним на цветочный ковер, ложится на постель из листьев и зеленых стеблей, кладет голову ему на руку, ей так сладко и покойно в его объятиях.

Ботилла встречает в лесу своего суженого, и никто про то не ведает.

Пошла однажды девица на луг колотить белье у ручья под ивняком. Пришла к ручью и вдова Анника Персдоттер с бельем. Ботилла услужливо отодвинула свой валек, чтобы дать место соседке, но та не торопилась приниматься за работу. Она следила за Ботиллой, не спуская с нее глаз.

Вдруг Анника схватила девицу за руку:

— Ты к кому это в лес ходишь?

Ботилла онемела от страха. Стало быть, кто-то проведал об этом.

— Знаю, с кем ты встречаешься в лесу.

— Ничего вы не знаете, — Ботилла крепко сжала рукой валек — подарок жениха.

— Я шла за тобой следом. Ты встречаешься с мужчиной!

— Ни с кем я не встречалась.

— Ты водишься с нечистым.

— С нечистым?

Ботилла с криком попятилась:

— Да простит вам господь эти слова, Анника!

— Ты ходишь к лукавому, — зашипела Анника. — Он принимает обличье красивого парня.

— Оговорить меня хотите?

— Нечего мне тебя оговаривать. Сама свою вину знаешь.

— Да простит господь мою обидчицу!

— Отпираешься. Когда он отметил тебя своим знаком?

— Нет у меня никакого знака.

— У тебя его красная метка!

— Врете вы все!

— Глянь-ка! — Анника одной рукой крепче сжала руку Ботиллы, а другой рванула ворот ее платья. — Глянь-ка на свою левую грудь! Вот он, знак-то! Я его видела. Вот где нечистый сосал.

— Никакой это не знак!

— Отпираешься, ведьма! Гляди! Показать тебе?

Но Ботилла в страхе вырвалась и побежала прочь от ручья.

Анника осталась стоять, не выпуская валек из рук:

— Видно, нечистый окрестил тебя! Окропил водой твою задницу!

Оставив белье на берегу, девица убежала и скрылась в дальних кустах. Тело билось в ознобе, в огне полыхала душа.

— Хоронись в кустах! — крикнула Анника ей вслед. — Все бесовки в ивняке прячутся.

Ботилла бежала, пока не очутилась в самой гуще кустарника. Потом она оглянулась и, убедившись, что ее никто не видит, начала дрожащими пальцами расстегивать корсаж. Смутное воспоминание промелькнуло у нее в голове. Пятнышко, красное пятнышко. Она совсем забыла про него.

Девица расстегнула платье, обнажила левую грудь и увидела красное пятнышко. Оно было на том самом месте, на которое указала Анника, — волдырек, маленький, но красный, как кровь.

Откуда у нее это пятно на теле? Это всего лишь метка от ожога; она появилась у нее той ночью, когда Ботилла, сидя у очага, ждала своего суженого и заснула. Она думала, что это уголек выскочил из огня и обжег ей голую грудь. Обожженное место поболело день-другой, а потом она и забыла про него. Метка была не больше ногтя на ее мизинце.

«У тебя его красная метка!» В чем винила ее Анника? До сих пор ей казалось, что красную метку на ее груди выжег уголек. Что же на самом деле случилось с ней, когда она заснула у очага? Во сне ей явился Сведье. Она почувствовала плотское желание, а потом ей стало сладостно и покойно, будто все ее желания исполнились. Душа ее наполнилась радостью; ей было с ним так же хорошо, как при встречах на лесной луговинке, где они виделись после того. И вдруг она почувствовала жгучую боль на левой груди и проснулась. Но ведь до этого к ней ночью подходил палач, он коснулся ее тела, отчего она в страхе закричала. Может, это вовсе не уголек из очага обжег ей грудь? Она и сама толком не знала. Видела ли она этот уголек? Брала ли его в руки? Этого она не помнила.

Дрожа от страха, она застегнула платье на груди. А что, если то был не уголек? Что, если кто-то неведомый коснулся ее груди и оставил на ней метку? Ей приснился во сне суженый, но вдруг это кто-то другой явился к ней и коснулся ее груди? Может, не горячий уголек обжег ей грудь, а губы мужчины? Может, это был нечистый в облике заплечных дел мастера? Может, это сатана коснулся ее груди своими жгучими губами? Может, это он заклеймил ее своею меткой? Может, он сосал ее кровь, прокусив кожу?

Хоронясь за густыми кустами, опустилась девица на землю. Тело билось в ознобе, в огне полыхала душа. Земля была мокрой от дождя, и юбка ее намокла.

С кем она повстречалась в лесу?

«Не бойся! Я твой суженый!» А что, если это был кто-то другой? Что, если это был вовсе не ее нареченный? Что, если ее обманули? Что, если это был враг рода человеческого?

Говорил он с ней мало, но ведь Сведье и всегда-то больше молчал, когда они были вместе. Она почти вовсе не смотрела, а, закрыв глаза, наслаждалась его близостью. В глазах у нее все меркло, она видела его как бы сквозь пелену. Ей не удавалось разглядеть его глаза, хотя она не раз пыталась встретиться с ним взглядом. Но она прижималась к нему, она касалась его тела, его рук, она сердцем чуяла, что это был Сведье. «Не бойся! Я твой суженый!»

Но ведь лукавый может принять обличье любого человека. Он может обернуться ее суженым, а она не сумеет отличить его от Сведье. Она не смела назвать его по имени. Даже про себя не смела она назвать его по имени. Ее дрожащие от страха губы прошептали:

— Нечистый…

Неужто он явился в образе Сведье и обманул ее? Неужто это с ним она встречалась в лесу? Его родовой знак горит красным огнем. Он отметил своим знаком ее левую грудь. Он метит всех, кого опоганил. Ботилла тоненько застонала и принялась снова расстегивать платье. Метка на груди была ярко-красная, горела огнем.

Ботилла зачерпнула воды из лужи и стала тереть красное пятнышко. Но оно не сходило. Она поливала его водой, скоблила и терла. Пятнышко никак не стиралось и белее не становилось. Оно алело, будто кожица перезрелой вишни. Она терла его так сильно, что ей стало больно, терла и заливалась слезами, но ничто не помогало. Пятно ей было никак не стереть. Долго сидела она в лозняке, укоряла себя и плакала. Ей не хотелось возвращаться к Чистому ручью, где Анника колотила белье. Она воротилась домой и сказала матушке, что занемогла и не станет нынче стирать. «Любезные мои матушка и батюшка, — думала она, — вы и знать не знаете, что дочь ваша может лишиться жизни вечной».

Когда стемнело, она прокралась в чулан, отыскала под половицей железный гвоздь и отправилась к озеру Ростокшён. Она подошла к берегу, выбрала место поглубже, где вода покрывает взрослого человека с головой, и опустила гвоздь в воду. Она увидела, как он в один миг погрузился в воду и канул в глубине. Затем она пошла прочь. На сердце у нее полегчало.

С тех пор она больше не ходила в лес, не молилась там об исполнении желаний. Кто мог услышать ее, когда она молилась, сжимая в руке гвоздь палача? Она не называла по имени того, кому молилась, но в мыслях у нее был господь всемогущий. Неужто молитву ее услышала нечистая сила, хоть она ее и не призывала?

По вечерам, лежа в постели, она истово молила господа всемогущего спасти ее грешную душу.

Просыпаясь утром, она сразу же смотрела на свою левую грудь. Красное пятнышко не сходило; ей казалось, что оно стало больше и краснее, чем вчера. Она мыла его горячей водой, молоком, терла снадобьями из трав, мазями. Клеймо не сходило, точно было выжжено навек.

Она думала, что очистится, как только выбросит гвоздь. Но красная метка не сходила, стало быть нечистая сила все еще не отставала от нее.

Анника Персдоттер выследила Ботиллу и проведала про все ее тайные дела. А сама девица только теперь узнала про свою тайну — страшную тайну колдуньи.

Пока Ботилла сама не узнала о своей беде, ей неведомо было, что про нее уже давно ходит худая слава. О ней судачили втихомолку во всех домах, а она не замечала косых взглядов, которые на нее бросали украдкой, не слышала, как шептались за ее спиной, как умолкали соседки у колодца, когда она подходила к ним. Анника разглядела красную метку у нее на груди, выследила ее, когда она ходила одна в лес, и рассказала женщинам про все, что увидела и узнала. Ботиллу Йонсдоттер винили в колдовстве.

Все женщины, не имевшие за собой вины, знали, что говорит господь в Пятикнижии Моисеевом о тех, кто занимается волшебством. А те из них, кто умел грамоте, знали твердо: страшная кара положена по Пятикнижию Ветхого завета за сне злодейское деяние. Грех этот так велик, что у честных людей язык не поворачивается назвать его.

Многие колебались и еще не знали, верить ли слухам про тайные дела Ботиллы в лесу. Но Анника говорила, что ее надо испытать, что испытывают всех, кто на подозрении. Тут-то уж ее вина всем откроется. Если среди них в деревне живет ведьма, все должны знать о том, дабы лишить ее силы и не давать ей насылать порчу на невинных людей.

Ибо что речет господь в Пятикнижии? Он речет:

«Колдунью должно лишить жизни».

Дни становились короче. Приближался рождественский пост. Ботилла начала сторониться людей. Она поняла, что о ней идет худая слава. Теперь она увидела, как люди переменились к ней.

И все же она не переставала думать о том, что она невиновна. Ей только хотелось снова быть вместе со своим суженым, она вовсе не просила помощи у того, кого не называют по имени. Она была крещеная, ее крестил пастор, как крестят всех детей, — окропил водой ее темя.

Она лежала со своим женихом по чести и уговору и осталась честной девушкой, у нее и в мыслях не было призывать кого-нибудь другого. Да и никаких примет не било к тому, чтобы не считать ее за честную девицу.

Кровь в молоке у черной коровы пропала в начале лета. Как только коров стали выгонять на пастбище, крови в молоке сразу не стало. Теперь, когда она доила корову, из вымени бежало чистое, бело-золотистое молоко. Ее руки не причиняли вреда скотине — значит, она была честная девица и не могла насылать порчу. Стало быть, она не опоганилась с нечистым и он не имел над ней власти.

Но метка на груди никак не сходила. Что, если лукавый принял образ Сведье и она опоганилась с ним, сама того не ведая?

Стало быть, тогда он обманул ее, и она все равно невиновна. Никакого колдовства за ней не водилось, ничего худого она не делала по своей воле и разумению.

От соседки ей было не укрыться — их дома стояли рядом. Соседка все время караулила ее, и, как только они снова повстречались, Анника сказала:

— Тебя будут испытывать водой! Тогда-то уж правда откроется!

Она поспешила прочь, а соседка крикнула ей вслед:

— Тебя бросят в озеро! Не потонешь, гусем поплывешь, чертовка!

Кто-то шепнул ее отцу обиняком про тайные прогулки дочери в лесу. Односельчане не доверяли больше старосте: никто не пришел к нему как к другу; никто не сказал про худую славу его дочери. Только намекали ему кое на что: дескать, Ботиллу видели в лесу с каким-то человеком. Отец тут же догадался, что это был за человек, и спросил дочь с глазу на глаз:

— Ты с кем это видалась в лесу?

— Ни с кем, батюшка.

— Говорят, что ты видаешься с каким-то человеком.

— Ни с кем я не видаюсь, батюшка.

— А Сведье тебе не встречался?

— Нет, батюшка, не встречался.

— Ты ему больше не невеста. И нечего тебе с ним больше знаться.

— Как прикажете, батюшка.

— Ты с ним ничего не натворила?

— Я себя соблюла, батюшка.

— Правду говоришь?

— Всевышний на небе знает, что я невинна.

— Поостерегись, однако! В лес больше не ходи!

— Веля ваша, батюшка, больше не пойду.

Отец поверил ей и успокоился, — Ботилла была разумная и набожная девица и не смела ослушаться отца с матерью, не станет она против воли отца тайно встречаться со Сведье.

Ботилла не солгала отцу, когда говорила, что не видела Сведье. Вспоминая про все, что было с нею в лесу, она решила теперь, что все это ей только почудилось, — не было Сведье рядом с ней, то не его дыхание она слышала, то ветер касался ее щеки. Ведь в глаза ему она так ни разу и не заглянула.

Близился сочельник, на берегу ручья лежали груды белья — стирали к рождеству. Наводненный осенними дождями ручей вышел из берегов. Глубина в нем стала около сажени, а вода все прибывала; она хлынула на увядший осенний луг, растеклась мелкими ручейками, пенясь, смывая блестящие камни, звеня серебряными колокольчиками. Не слышно было птичьих голосов в лозняке, зато в Чистом ручье звенели голоса воды. Этот ручей никогда не иссякал — это был вечный источник с чистой и прозрачной водой. Такой воды не найдешь ни в одном ручье на свете. Ничто не могло замутить ее струи, она была чиста, как серебро, как упавшая с неба роса.

Ботилла колотила белье на берегу ручья, рука ее крепко сжимала валек, на котором было вырезано сердце. Собравшись полоскать, она нагнулась к воде и увидела свое лицо. Ручей показывал, какая она есть, без лжи, без обмана.

«Тебя станут испытывать водой! Не потонешь, гусем поплывешь!»

Не судья ей Анника Персдоттер, и никто другой в деревне ей не судья. Рассудит их только вода. Вода укажет и посрамит виноватую, а невиновную защитит. Вода разберет, колдунья она или честная девушка. Колдунья плавает по воде, как сухая щепка, — чистая, прозрачная, невинная вода отталкивает поганую ведьму, меченую дьявольской меткой, продавшую нечистому душу и тело. А невиновной вода раскрывает свои объятия.

Ручей знал, что Ботилла невиновна. Вода знала, что она не призывала нечистого, не давала ему обета отдать свою душу и тело. Она знала, что человек из леса был ее нареченный, с которым она встречалась по чести и уговору. Вода знала, что она послушна воле господа всемогущего и заповедям его. Вода свершит свой суд и обелит ее.

Девица хотела снять с себя тяжкий навет.

— Ручей, помоги мне! Прими меня! Ты ведь знаешь, что я невиновна! Защити же меня!

Ботилла глянула в ручей. Она хотела сама тайно испытать себя водой.

Пусть это будет в тайности. Придется ей раздеться донага — она не может воротиться домой в мокрой одежде. Вода в ручье студеная, она будет колоть ей кожу ледяными иголками, но ведь терпеть-то придется недолго. Она не станет опускаться глубоко в объятия ручья. Ручей неглубок, вот оно, дно, совсем близко; над водой склонились толстые ветки ивы; можно ухватиться за них и выбраться на берег. Ей лишь бы коснуться поды. Как только она станет тонуть, она тут же схватится за ветку. Надо лечь на спину, поднять колени и протянуть руку к веткам. Бояться тут нечего. Вода сразу же примет ее и отмоет всю грязь, прилипшую к ней: «Ты невиновна!»

Она сняла передник и корсаж, села на камень у воды. День был серый и пасмурный, точно нахохлившаяся ворона, что сидела на макушке ели. Ботилла съежилась, она дрожала от холода, сидя в одной юбке и сорочке. Она уже продрогла до костей, хотя еще не коснулась воды.

— Ручей, ты знаешь, что я невиновна, помоги мне!

День был холодный и ветреный. В такую стужу не мудрено схватить ломоту, а то и чахотку, если остыть в студеной воде. Она оробела. Для тайного испытания лучше дождаться солнечного дня.

Она оделась и пошла прочь от ручья.

А языки все судачили про Ботиллу Йонсдоттер. Парии больше не улыбались при встрече с нею, а, не сказав ни слова, отводили глаза, будто им становилось неловко. Женщины у колодца замолкали, когда она проходила с ведрами. Дети, завидев ее, разбегались по сторонам, а потом выглядывали из-за углов и кричали, указывая на нее пальцами:

— Берегитесь колдуньи! Бегите от нее, бегите!

Худая слава шла о ней.

Никто не хотел доносить на нее, но и заступиться — никто не заступался. Односельчане не знали, верить ли молве, однако все ее сторонились. Никто не подошел к ней и не сказал: «Ты вовсе не колдунья! Ты по-честному видалась в лесу со своим суженым! Нечистый не сосал твою грудь, это просто-напросто метка от ожога».

Что сказали бы батюшка с матушкой, если б проведали про красную метку? Ведь они еще про это не знали. Не знали они ничего и о худой славе. Если б они знали, как их дочь боится погубить свою грешную душу!

Однажды, когда она проходила мимо усадьбы Боккагорд, Ботилле показалось, будто ей что-то бросили в спину. Она оглянулась. На земле лежал раскаленный уголек, шипевший, как змей. Этим угольком кинули в нее.

Куда бежать? Ее сторонятся, как прокаженной, почитают за колдунью. Где ей укрыться? Все вытерпела бы, лишь бы освободиться от нечистого. Ему она не давала обещания. Она давала клятву только одному человеку из леса.

«Обрученные! Неразлучные! На веки вечные!»

Пускай ее сторонятся, пускай бросают ей вслед раскаленные уголья — это все она стерпит. Ибо суд людской над ней не властен. Один господь бог волен судить ее, и суд божий свершится в Чистом ручье. Вода открывает свои объятия невиновной, а виноватую не принимает, виноватая очистится лишь в огне костра. Когда в прошлом году в Конге жгли на костре колдунью, дымом опалило урожай во всем уезде. Вода божья на земле не примет колдунью. А Чистому ручью ведома ее тайна. Колдунью он не примет, а ей раскроет свои объятия.

Девица знала, где ей укрыться. Она пошла к ручью.

Был ясный, солнечный день. Рождественский пост миновал, снег выпал и стаял, от талой воды ручей переполнился и затопил луг. Нигде нет такой воды, как в Чистом ручье, текущем на север. Она исцеляет людей, от нее пропадает парша, сходят струпья и болячки. От этой воды холсты становятся ослепительно белыми, будто их вымыли в потоке, текущем от престола царя небесного. Эта вода чиста и прозрачна, словно капли утренней росы. Эта вода откроет волю божью всему миру.

Водою крестился Христос; она коснулась чела его, и с той поры она таит в себе святую истину, от которой содрогается земля и небеса разверзаются для людей.

Девица спустилась к ручью. Солнечные блики лежали золотыми нитями на голых ивовых ветвях, на мокром лугу, на воде, текущей с тихим звоном в тени ветвистых ивовых кустов. Девица нагнулась и погладила воду руками. Вода была мягкая и ласковая, как бархат в церковном алтаре, как святой покров на престоле господнем. Вода была прозрачная до самого дна. Она не таила в себе ни грязи, ни лжи, ни лукавых наветов. Она не сделает ей худого, она откроет ей правду, успокоит ее невинную душу.

Она огляделась вокруг, на лугу не было видно ни души. Тогда она сняла одежду и повесила ее на ветвях ивы. Она скинула башмаки и встала босыми ногами на холодные скользкие камни у края воды. Ступни у нее заныли от холода. Потом она расстегнула корсаж и сняла сорочку.

Девица стояла нагая, какой она некогда явилась на свет божий. Солнце мягко освещало ее молочно-белое тело. Маленькая красная метка на левой груди алела, будто вишня на ветке в разгар лета. Ока склонилась над ручьем:

— Ручей, прими меня! Открой мне правду! Помоги мне!

Она взглянула на красную метку. Тело билось в ознобе, в огне полыхала душа.

«Гусем поплывешь, чертовка!» Но ручей журчал успокоительно и мирно; она прислушалась к нему, и на душе у нее стало так легко и спокойно, как в те тихие ночи, когда ее голова покоилась на руке суженого. Она смотрела на чистую божью воду, прозрачную до дна, слушала ее журчание, и страх у нее пропал.

Она стояла, склонившись над ручьем, до тех пор, пока ноги сами не начали скользить на мокрых илистых камнях. Ей не надо было даже приседать, чтобы погрузиться в воду. В тот миг она даже не знала, упала ли она по доброй воле в объятия воды, или это вода сама поднялась и обняла ее тело большой спокойной волной. Она обхватила грудь руками, и тело ее встретилось с водой.

Ботилла упала навзничь. Ручей принял ее, и она погрузилась в него. Что-то забилось в глубине, по воде пошли пузыри. Но это длилось недолго — пузыри пропали, и вода успокоилась. И вскоре снова наступила тишина.

Ручей бежал, как прежде, затопляя луг. Переполненный талой водой, он катился спокойно, тихонько звеня, будто серебряный колокольчик. Птичьи голоса не раздавались в лозняке, но воздух был наполнен голосами воды.

Пошла девица к ручью и не воротилась.