Глава 25 ЕГО ЛЮБОВНИЦА И ЕГО ДОЧЬ

Г-жа де Бремонваль в этот вечер была еще очаровательнее, чем обычно: изящное платье голубого шелка, усыпанное блестками, эффектное, как театральный костюм, подчеркивало ее красоту, которая свела бы с ума даже святого.

Эта знатная дама стояла сейчас перед высоким зеркалом, занимавшим весь угол ее туалетной комнаты, и внимательно следила за тем, как умелые руки горничной завершали ее прическу.

— Нет, цветов в волосы не надо, — сказала она, — простота — вот что красивее всего и я всегда останусь верна ей.

И г-жа де Бремонваль была совершенно права, предпочитая любому украшению привычную гладкую прическу, подчеркивающую блеск ее изумительных золотых волос, тонких, как шелковые нити, и сияющих, как солнечные лучи.

— Вот и все! — заявила она, ловким щелчком пальцев поправив непослушную волну. — На этот раз я довольна своим видом — могу спокойно ждать гостей.

В этот вечер у г-жи де Бремонваль был большой прием.

Красавица Матильда, как всегда, готовилась принять гостей в своем особняке, украшенном цветами, ярко освещенном искусно выделанными электрическими светильниками, продушенном легким, нежным и пьянящим ароматом.

Г-жа де Бремонваль отошла от зеркала и дала горничной последние наставления:

— Постарайтесь, Адель, чтобы в прихожей не перемешались верхние вещи моих гостей, как это было на днях. Это всегда производит смешное впечатление, а мне такие глупости ни к чему…

Г-жа де Бремонваль была превосходной хозяйкой дома. Приемы ее всегда были безупречными, но зато она была чрезвычайно требовательна к слугам, не терпела ни малейшей оплошности, умела приказывать и это властным голосом, что, впрочем, очень ей шло.

— Пойду взгляну, хорошо ли накрыт стол, — проговорила она.

Выйдя из туалетной комнаты, она прошла по длинному коридору, разделявшему апартаменты надвое, и оказалась в пышной столовой, стены которой до половины были отделаны панелями из дуба, а выше затянуты старинными гобеленами, обрамленными резным деревом; она наклонилась над великолепно убранным столом, усыпанным цветами, сверкающим хрусталем, тончайшим фарфором, изысканными серебряными приборами.

Но стоило ей бросить взгляд на этот стол, который любого привел бы в восхищение своим совершенным убранством, как она обнаружила вопиющие недостатки.

— Это невыносимо! — воскликнула он. — Видимо, все надо делать самой, иначе жди любых нелепостей.

Она раздраженно нажала на кнопку звонка, скрытого под столом, и тотчас же явился лакей.

— Альфред! Кто накрывал на стол? Вы или дворецкий?

— Мы вместе накрывали, сударыня.

— Поздравить вас не с чем, эти россыпи цветов крайне неуклюже выглядят… переделайте все это!

Г-жа де Бремонваль потратила немного времени на то, чтобы с помощью лакея уложить в другом порядке дорожку живых цветов, усыпавших середину стола, затем перешла в гостиную.

Это была самая красивая комната в доме, которую г-жа де Бремонваль обставила и украсила с удивительным чувством меры и безупречным вкусом. Это была просторная, удобная, мягко освещенная комната, стены которой были сплошь увешаны коллекцией редчайших, исключительно ценных старинных гравюр. Г-жа де Бремонваль со страстью предавалась коллекционированию, и ее хорошо знали в тех кругах, где иногда, во имя Красоты, беспощадно используют наивность, всегда живущую на дне души дилетантов.

Г-жа де Бремонваль постояла на пороге, охватила взглядом гостиную в целом и не смогла сдержать улыбку:

— Неплохо, — прошептала она, — право же, обстановка гостиной мне удалась…

Однако в этот вечер молодая женщина все же была чем-то раздражена, чуть ли не казалась угрюмой. Несмотря на естественное чувство удовлетворения, свойственного хорошей хозяйке дома, убедившейся, что созданная ею обстановка удовлетворит самый требовательный вкус, тонкие брови хмурились, не предвещая ничего хорошего.

Дело было в том, что она взглянула на старинные часы, величественно отбивавшие минуты искусно выточенным маятником.

— Без двадцати восемь! — прошептала она. — Быть не может! Он должен уже был прийти… Что же это значит? Чем это грозит? Ах, это не жизнь — вечно мучить душу страхом, вечно дрожать, вечно ждать страшнейших катастроф!

Г-жа де Бремонваль присела на маленький диванчик, взяла попавшееся ей под руку редкое иллюстрированное издание каталога произведений искусства, перелистала его. Но, видимо, мысли ее витали где-то далеко и чтение не захватывало ее, как прежде. А если уж г-жа де Бремонваль, с ее страстью к коллекционированию, рассеянно просматривала список гравюр, можно было ясно представить себе, что ее гнетут тяжелые заботы. Вскоре красавица бросила чтение, закрыла глаза и погрузилась в задумчивость.

— Без четверти восемь! Ах, я с ума сойду! с ума сойду!.. Ведь он должен был прийти непременно… Я была в этом уверена после его письма… Ему нужны деньги, я бы ему заплатила… Боже мой… Боже мой…

Она ходила по гостиной, прежняя ее легкая изящная походка сменилась нервными неуверенными шагами.

Она резко нажала кнопку звонка:

— В конце концов, чем я рискую? Сейчас спрошу…

Звонок еще раздавался, а дверь гостиной уже распахнулась, и почтительный голос вымолвил:

— Мадам что-нибудь угодно?

Г-жа де Бремонваль, даже головы не повернув, резко спросила:

— Ко мне никто не приходил?

— Нет, мадам, никто.

— Хорошо. Мне должны принести кое-какие покупки, как только придут, дайте мне знать… даже если уже соберутся гости.

— Хорошо, мадам.

— Можете идти.

Дверь бесшумно закрылась и г-жа де Бремонваль вновь погрузилась в раздумье, еще более печальное, еще более горькое!..

Но правду ли сказал своей хозяйке дворецкий? Верно ли, что его никто не просил оказать любезность и провести к г-же де Бремонваль? Если бы красавица Матильда могла увидеть лицо своего дворецкого после того как он закрыл за собой дверь гостиной, она бы несомненно вздрогнула! Она бы, несомненно, что-то заподозрила… Дело в том, что г-жа де Бремонваль, хоть и жила в ошеломляющей роскоши, никогда не интересовалась теми, кто ее обслуживают. Управляющему, человеку, заслуживающему всяческого доверия, были поручены все хозяйственные заботы как в парижском особняке, так и в поместье г-жи де Бремонваль в Бретани. Она же своих слуг почти не знала в лицо. Накануне она едва обратила внимание на то, что дворецкого заменили, и его место занял другой.

— Мадам, — сообщил ей управляющий, — мне пришлось взять другого дворецкого, так как наш заболел.

Г-жа де Бремонваль в знак согласия кивнула с равнодушным видом, заранее зная, что ее прием от этой замены не пострадает, так как Париж располагает большим числом хороших слуг. И впрямь, дворецкий, которого нанял управляющий, отлично разбирался в своем деле. Более того, его внешний вид сразу же располагал в его пользу. Гладко выбритое лицо со строгим выражением, слегка лысеющее темя человека, которому уже под шестьдесят, — как говорится, внешность была под стать роду занятий.

В то время как г-жа Бремонваль волновалась из-за того, что тот, кого она с такой тревогой ждала, все еще не приходил, дворецкий шел по коридору и улыбался, а дойдя до буфетной, тихо произнес:

— А как же, черт возьми, приходили! Да, красавица моя, приходили к вам, но, похоже, я не был бы самим собой, если бы не сумел разгадать ваши хитрости, помешать вашим коварным замыслам… Да, черт возьми! Спрашивали вас, но дело-то имели со мной…

Что же хотел сказать этот странный слуга?

Двадцатью минутами раньше, когда г-жа де Бремон еще занималась последними деталями своего вечернего туалета, Октав, главный камердинер, обратился к дворецкому:

— Взгляните-ка… там, у входа для слуг, какой-то человек спрашивает госпожу…

Дворецкий, умело раскладывавший в это время фрукты в большой чаше, прервал свое занятие и с величавым достоинством направился к служебному входу. Там стоял долговязый парень, невероятно тощий, державшийся робко и даже боязливо и говоривший отвратительным языком жителя парижского предместья.

— Что вам угодно? — спросил дворецкий.

— Мне вот что надобно, — ответил парень, — с хозяйкой три минутки потолковать…

— Вы хотите повидать мадам? По какому поводу?

— Еще чего! У меня к хозяйке разговор, не к тебе.

Этот краткий и не очень-то вежливый ответ парня величественному дворецкому вызвал у остальных присутствующих тут слуг легкую улыбку. Сейчас этот достойный человек обернется и с возмущением прикажет одному из лакеев вышвырнуть за дверь нахала, который позволяет себе так выражаться.

Но ничего подобного не произошло. Напротив, дворецкий тихим голосом спросил, весьма любезно ул ыбнувшись:

— Ваше имя Фонарь, не так ли?

Эгот короткий вопрос вызвал отчаянное смятение у того, кто и впрямь носил это прозвище.

— А? Чего? — сказал он, отступая на шаг, будто собираясь бежать отсюда. — Во-первых, не ваше дело это… идите, идите… скажите про меня хозяйке… и не лезьте в мою тарелку… каждому свое жаркое дорого…

Дворецкий стал еще любезней:

— Напрасно сердитесь, сударь, — сказал он. — Мне сообщили, что вы придете.

— Сообщили? Кто?

— Госпожа де Бремонваль.

Фонарь, видимо, колебался.

— Да, да, сказать-то все можно. Ну ладно, если хозяйка вам сказала, что я приду, она, верно, велела меня сразу впустить, так что…

Слуги застыли в изумлении. Какого черта дворецкий так вел себя? Что за этим последует?

— Госпожа безусловно все мне сообщила, — все с тем же достоинством продолжал дворецкий, — и к тому же дала мне для вас поручение… Не пойдете ли вы со мной? О, это недалеко, совсем рядом. Мне надо передать вам два письма.


Часы в гостиной пробили восемь, и г-жа де Бремонваль, предельно взволнованная, не пробуя даже бороться с охватившей ее тревогой, силилась догадаться, что именно могло задержать человека, которого она ждала.

«С минуты на минуту, — думала она, — начнут собираться гости, ужин назначен на половину девятого… Боже мой! Боже мой!»

Г-жа де Бремонваль опять поднялась и снова позвонила. И снова, прежде чем лакеи отозвались на звонок, в гостиную направился дворецкий:

— Мадам звонила?

— Меня никто не спрашивал?

Ответом было молчание. Молчание это так удивило г-жу де Бремонваль, что она, недоумевая, почему дворецкий не отвечает, повернулась к двери. И тут ее охватило удивление, даже изумление. Дворецкий перешагнул порог, затворил за собой дверь и вошел в гостиную.

— Итак, что же? — спросила г-жа де Бремонваль, внезапно побледнев.

Ей ответил низкий, насмешливый, иронический голос:

— Итак, леди Бельтам, да, вас спрашивали! Никто иной, как Фонарь, которому я заплатил вместо вас за все преступления, которые вы заставили его совершить, заплатил и выгнал… Теперь у меня нет оснований скрывать это… Поговорим! Поговорим? Леди Бельтам?!

Г-жа де Бремонваль, услышав это обращение, смертельно побледнела, и ее с ног до головы охватила дрожь; она стиснула руки и как в бреду бросилась к дворецкому, сверкая глазами:

— Вы!.. Вы!..

Дворецкий небрежно раскинулся на диване.

— Да, сударыня, я! Фантомас!

Наступило долгое, тягостное молчание: молчали оба героя этой трагедии, те, кто столько лет любили и ненавидели друг друга, — мнимый слуга, он же Фантомас, неуловимый король преступников, палач, чье имя внушало ужас, и Матильда де Бремонваль, его бывшая сообщница и бывшая любовница, леди Бельтам. Он, человек, никогда ни перед чем не отступавший, и она, молодая красавица, пошедшая на все из любви к нему.

Но в то время как леди Бельтам была на грани обморока и прижимала обе руки к лихорадочно бьющемуся сердцу, на лице мнимого дворецкого, Фантомаса, появилась улыбка.

— Сударыня, — заговорил он через несколько минут, — я приношу вам глубочайшие извинения за то, что я так неожиданно явился к вам и в особенности за то, что я только что посмел вести себя у вас, как хозяин, как в те времена, когда мы с вами были любовниками, и выгнал отсюда этого Фонаря, этого апаша, эту гадину! Что делать, придется вам простить меня, ведь прошли только сутки с тех пор, как я узнал, что госпожа де Бремонваль — это леди Бельтам!

Фантомас умолк на несколько минут и, так как любовница его все еще молчала, продолжал:

— Впрочем, чрезвычайно жаль, мадам, что я не узнал значительно раньше, кто вы такая. Вот уже полгода, как я вернулся из Наталя, и все это время искал вас… Вы исчезли, вас невозможно было найти. Не знаю, какое чувству управляло вами, но вы скрылись, вы, леди Бельтам, которую я так любил!

Но на этот раз Фантомас зашел слишком далеко. Он довел иронию до такого предела, которого уже не могла стерпеть его любовница, как ни владела она собой.

Она вышла из себя:

— Негодяй! — вскричала она. В гневе она была поразительно хороша. — Негодяй! Вы смеете говорить, что любите меня? Нет! Нет! Довольно лжи! Довольно обманов! Я слишком долго прощала вас, теперь я вас ненавижу! Теперь я вам не верю! Да, теперь я вас ненавижу!

Очень спокойно Фантомас прервал ее:

— Нет, леди Бельтам! Нет! Не клевещите на любовь… на… нашу любовь!

Фантомас встал и говорил так властно, что г-жа де Бремонваль… леди Бельтам… не решалась перебить его. Вся дрожа, она в изумлении слушала его.

— Сударыня, — продолжал Фантомас, — если бы я по возвращении из Африки нашел вас там, где я велел вам ждать, не случилось бы того, что вам известно.

— Но ваши злодеяния! Ваши преступные злодеяния!

— Вы тому причиной!

Услышав это чудовищное обвинение, громко произнесенное бандитом, которого она все еще любила несмотря ни на что, леди Бельтам сказала, дрожа, готовая, казалось, наброситься на это чудовище:

— Как! Вы смеете! Когда вы и Раймонда…

Казалось, Фантомас только и ждал, когда она произнесла это имя. Резким голосом он крикнул ей:

— Молчите, сударыня! Позже, через несколько часов после этого ужина, за которым вы будете принимать, а я обслуживать ваших высокопоставленных друзей, мы с вами окончательно объяснимся. Сейчас это было бы неуместно.

У леди Бельтам вырвалось глухое рыданье, а Фантомас добавил:

— Довольно! Без истерики! Вам известно, что я этого не терплю… Я вам сказал, что мы с вами объяснимся… Вы ведь решили, что у меня с Раймондой… то, чего нет и в помине.

— Ложь!

— Нет, правда! Я и не подозревал — это я-то, сознаюсь! — что во всем случившемся с Раймондой виноваты вы. Я винил Шаплара, винил Жюва, винил Фандора. А мне следовало проклинать вас!

— Меня? Меня проклинать?

— Да, вас.

Фантомас снова развалился в кресле и шутливым тоном продолжал:

— Но разве можно проклинать женщину? Да что вы! Вчера еще я ничего не понимал в этой неразберихе. Теперь я знаю все — и улыбаюсь!

— Негодяй!

— Вовсе нет. Я смеюсь потому, что вас подвела ревность… и прощаю вам эту ошибку, оттого что я сам также ошибался!

— Но наконец… эта Раймонда?..

Загадочная улыбка мелькнула на губах Фантомаса.

— Эта Раймонда, мадам, к которой вы так меня приревновали, никогда не была моей любовницей, как вам это пришло в голову в тот день, когда вы узнали меня, игравшего в течение часа роль Шаплара! Эта Раймонда, которую я считал жертвой Шаплара, тогда как она была вашей жертвой, — она не должна вас тревожить…

— Меня? И вы думаете, я не отомщу вашей любовнице?

Когда леди Бельтам произнесла эти слова, дверь гостиной медленно раскрылась, лакей просунул голову. Фантомас только-только успел принять почтительную позу слуги, выслушивающего распоряжение, как лакей спросил:

— Разрешит ли госпожа привести к ней молодую цветочницу, которая настоятельно просит о свидании с мадам?

Фантомас тихо подсказал:

— Скажите — да.

Машинально леди Бельтам ответила лакею:

— Да, впустите ее.

Когда дверь закрылась, она спросила:

— Кто она такая?

Неожиданный ответ Фантомаса ошеломил светскую красавицу, эту трагическую героиню, леди Бельтам, которой вот уже год поклонялся весь Париж, называя ее Матильдой де Бремонваль.

— Эта цветочница, мадам, — Раймонда, и вы непременно должны ее принять! Нет, не возражайте, время не терпит… Примите ее, леди Бельтам, побеседуйте с ней полчасика… и не бойтесь ничего. Думайте обо мне, Фантомасе, вашем любовнике, и знайте, что меня никогда нельзя застать врасплох, а я могу подчинить своей воле любое событие!

Он поклонился и вышел из гостиной, повторяя:

— Улыбайтесь, мадам! Держитесь повеселей! Сегодня я распутываю фантастическую неразбериху!

Г-жа де Бремонваль все еще неподвижно стояла посредине гостиной, когда лакей, отправившийся за цветочницей, о которой он доложил, появился снова.

— Входите, барышня, — сказал он, вводя в гостиную скромно одетую девушку с великолепным букетом, — вот, мадам…

Г-жа де Бремонваль еще не сумела справиться с собой и поэтому стояла, отвернувшись, и ждала, пока закроется дверь, чтобы наконец стать лицом к вошедшей девушке. Несчастная женщина, побледнев еще больше, сделал тщетную попытку улыбнуться и дрожащими губами произнесла:

— Что вам угодно, барышня?

С трудом сказав эти несколько слов, она окинула взглядом Раймонду, а та, тоже сильно побледнев, сделала несколько шагов вперед и словно оцепенела. Однако дочери Фантомаса все же пришлось ответить элегантной женщине, разговора с которой она добивалась.

— Сударыня, — начала она, — я обманом проникла сюда! Я выдала себя за цветочницу, но вовсе не цветочница говорит сейчас с вами…

Раймонда, сперва растерявшаяся в присутствии г-жи де Бремонваль, снова обрела все свое хладнокровие. Это была уже не робкая девушка, трепещущая под надменным взглядом прекрасной Матильды, — нет, это была отважная Элен, та, что жила когда-то в Натале под именем Тэдди и явилась теперь, чтобы предъявить счет леди Бельтам!

Властным движением руки и таким же повелительным тоном, которым перед этим говорил Фантомас, Раймонда не дала заговорить светской красавице.

— Говорить буду я, — сказала она, — и вы услышите страшные слова, мадам…

— Барышня! — Матильда де Бремонваль — бледная, дрожащая — не посмела продолжать.

— Сударыня, — снова заговорила девушка, смерив ее взглядом, — вам незачем играть комедию, в которой обмануть друг друга мы не можем.

— Но что же вы хотите, наконец, сказать?

— А вот что! Я знаю, кто вы такая, Матильда де Бремонваль: вы — леди Бельтам, любовница Фантомаса, роковая женщина, принесшая несчастье тому, кого когда-то звали Гюрн, тому, кто теперь, благодаря вам, ради вас, совершил столько злодеяний, не чурался никаких преступлений, погрузился на дно бесчестья, стал неуловимым Повелителем ужасов, словом, Фантомасом!

Раймонда была удивительно хороша, произнося эти слова с отчаянным вызовом, ненавистью, страстью. Г-жа де Бремонваль, леди Бельтам, не могла сдержать охватившую ее дрожь.

— Бросьте! — сказала она, тоже придя в неистовство и сразу позабыв советы своего любовника, — бросьте! Если вы не хотите, чтобы мы притворялись друг перед другом, будь по-вашему! Довольно лгать, мадемуазель: вы меня не за то ненавидите, что Фантомас стал из-за меня бандитом, вы ненавидите меня за то, что я его любовница, за то, что он любит меня!

По мере того, как г-жа де Бремонваль, или леди Бельтам, произносила эти страстные речи, стараясь уязвить Раймонду, считая ее любовницей своего возлюбленного, Раймонда внезапно совершенно переменилась. Ее лицо уже не выражало ни гнева, и ярости, — оно дышало холодной, презрительной насмешкой.

— Сударыня, — заговорила она снова, — вы ошибаетесь; вы дошли до таких глубин падения, что вам стали свойственны только самые дурные и ошибочные мысли. Вы принимаете меня за любовницу Фантомаса?

— А вы отрицаете это?

— Вы считаете, что имеете право говорить со мной как с соперницей?

— Опять же — вы отрицаете?

— Мадам, я никогда не была той, кем вы меня считаете.

— Ну да! Вы, может быть, вовсе не Раймонда?

— Нет, мадам, действительно Раймонда — ваша жертва, та самая Раймонда, которую по вашему требованию похитил Фонарь, апаш, вами оплаченный. Да, я Раймонда! Но знаете ли вы, кто такая Раймонда?

Леди Бельтам снова пришла в неистовство.

— Та, которую думал полюбить Фантомас! — сказала она. — Чтобы добиться вас, он пошел на эту хитрость — выдать себя за Шаплара, одного из моих приятелей. Да, вы упрекаете меня за то, что я велела вас похитить, за то, что я платила Фонарю? Тем хуже для вас! Мой гнев настигнет любую, кто станет у меня на пути, любую, кто вздумает отнять у меня любовника… а гнев мой страшен, мадемуазель, и я вас ненавижу! О, не смейтесь, вы еще не победили, ведь Фантомас…

Что хотела сказать леди Бельтам? Чем собиралась она пригрозить прелестной Раймонде, когда речь ее внезапно прервалась?

Раймонда промолвила спокойным глубоким голосом с металлическим призвуком, чем-то напоминавшим голос Фантомаса.

— Сударыня, вы опять ошиблись, я никогда не была любовницей Фантомаса… я его дочь, меня зовут Элен, Элен Гюрн… Фантомас — мой отец…

Услышав это неожиданное откровение, как бы пронзившее ей сердце, леди Бельтам, любовница Фантомаса, полумертвой рухнула на колени:

— Его дочь? Его дочь! Вы — его дочь?

Шло время, леди Бельтам тяжело дышала, а Раймонда стояла, полная презрения, скрестив руки на груди, и смотрела на ненавистную ей женщину, но ни та, ни другая не решались прервать молчания.

— Черт возьми! — сказала, наконец, мнимая цветочница полным презрения голосом, — черт возьми, сударыня, вы получили сегодня суровый урок, вы только начинаете чувствовать, сколь тяжело искупать свою вину. К тому же вы слишком мало платите вашим сообщникам, чтобы быть уверенной, будто держите их в руках, они чересчур трусливы! Никогда бы я не догадалась, кто вы такая, что именно по вашей вине меня похитили, что именно вы причина всех случившихся бед, если бы я не заставила Фонаря все мне рассказать под дулом револьвера! А узнав, что мой враг — это Матильда де Бремонваль, зная, что Фантомас — мой отец, догадавшись, что он однажды занял место господина Шаплара, а вы неожиданно оказались там же и решили, что я любовница мнимого господина Шаплара, — мне нетрудно было сообразить, что Матильда де Бремонваль никто иной, как леди Бельтам. И если уж я пришла сюда, мадам, — я пришла, чтобы отомстить!

Но тут Раймонда внезапно умолкла. Дверь гостиной с грохотом распахнулась и дворецкий в сопровождении всех слуг ворвался в гостиную. Фантомас закричал:

— Мадам, оставайтесь на месте! Мы с вами, ничего не бойтесь! Мы все узнали!.. Никого не выпускать! Эта девица — воровка!.. Сударыня, пропали все ваши драгоценности!

Загрузка...