Ночь с красавицей

Глава третья

Горячая вода ударила по ноющим мышцам. Она закрыла глаза и откинула голову, чтобы струя промыла тело и душу. Пахнущий свежим лимоном шампунь потек с волос на спину, грудь, мыльная пена ласкала бедра.

Все тревоги уходили с клубами пены и дневной грязью.

— Как вы там?

Пульс у нее забился при этом грубоватом оклике.

Только расслабилась…

Дэн стоит там на страже, его безупречная фигура всего в каких-нибудь дюймах от ее обнаженного тела. Она едва узнала это тело и это лицо, когда взглянула на себя в зеркало. Странность ее положения лишала ее равновесия, а где-то в глубине опустевшего сознания маячило ощущение, что ее спаситель рядом.

Но ничего не поделаешь, ей предстоит остаться на ночь в его лесной хижине, наедине с неодолимым стремлением и необходимостью дойти хоть до самого ада, лишь бы сохранить холодный рассудок.

В сущности, первый шаг сделан, и пока все прошло без сучка, без задоринки. Прежде чем избавиться от одежды и ступить под душ, она избавилась от Дэна. Оказавшись в безопасности за синей занавеской, она сказала ему, что он может возвратиться — согласно договору.

Да, им пришлось заключить договор. Этот человек оказался предельно упрямым, заботливым, наглым, красивым…

— Ангел!

Имя скользнуло по ее разгоряченной коже, словно мягкая мочалка, которую она держала в руке.

— Что?

— Я спросил: как у вас дела?

— Все хорошо, просто отлично, спасибо. Никаких проблем, не беспокойтесь.

Одного только она не сказала: что она, как слабоумная, не в состоянии мыслить связно.

— Вам точно не нужно чем-нибудь помочь?

— Безусловно. Вот только…

— Что такое?

— Да вот одна вещь… Мыло.

— Вам не нравится?

— Его нет.

— О, прошу прощения, наверное, я все извел утром.

— Ладно, я попробую шампунь…

— Нет-нет, я принесу новый кусок.

Сквозь плеск воды она расслышала, как открывается дверца шкафа, потом треск разрываемой бумаги. Не успела она опомниться, вздохнуть или моргнуть, как сбоку за занавеску просунулась рука — рука Дэна.

— Вот, пожалуйста.

— Спасибо, — торопливо пробормотала она.

Но мыла не взяла. Она вообще не шелохнулась.

Увидев эту руку, эти длинные, тонкие пальцы, сжимавшие голубой брусок, она почувствовала себя удивительно беззащитной. Электрический разряд парализовал ее, проникая все ниже, пока перед мысленным взором вставали эти же пальцы, сжимающие нечто другое… Ее лицо, ее бедро, ее грудь.

— У него мужской аромат, но свое дело оно сделает.

Кашлянув, она выговорила:

— Да-да, конечно.

Остается только взять проклятый брусок. Да что с ней? Может быть, ушиб при падении раскрыл какие-то до того неведомые ей способности? Боже правый, никогда прежде не приходили ей в голову такие мысли.

— Ангел, берете вы его или нет?

Она протянула дрожащую руку и взяла мыло. Их пальцы соприкоснулись.

Мягкая, влажная кожа дотронулась до сухой и шершавой.

Она выдохнула, и пальцы у нее сжались.

У него тоже.

— Ангел.

Она отдернула руку, мыло выскользнуло и со стуком упало в ванну. Она смотрела на него, не в силах потянуться за ним.

— Я почти закончила, — проговорила она, — осталось совсем чуть-чуть. Идите. Правда. Я оденусь сама.

Он помолчал.

— Вы уверены?

— Пожалуйста, идите. Я хорошо себя чувствую. Оденусь и сразу выйду к вам.

— Хорошо. Только выходите осторожно, там скользко.

Едва он вышел, она подхватила пресловутый кусок мыла, прислонилась к стене и постаралась вернуть себе самообладание. Клубы пара, словно живые, поднимались к потолку.

Внезапно она вспомнила: она уже была здесь, или в каком-то похожем месте, и ее так же окутывал белый туман. И было это не однажды.

Она попыталась полнее воспроизвести ощущения из прошлого, но видение испарилось, остались лишь самые последние воспоминания, от которых тело напряглось и появилось пугающее и все-таки влекущее возбуждение.

Она выпрямилась под горячей струей, надеясь, что вода унесет непрошеные чувства, но когда она поднесла к коже благоухающий кусок мыла, то окончательно потеряла себя: всего несколько мгновений назад этот брусок держала его рука.

Дэн разложил подогретые консервированные спагетти в две миски, положил на тарелку несколько намазанных маслом кусков хлеба и отнес все это на стол. Повар из него никакой. Слишком много дел, слишком мало времени для чего-то другого.

— Можно вам помочь?

Дэн повернулся на звук шелкового голоса. Женщина, раскрасневшаяся, с распущенными влажными волосами, выходила из ванной комнаты.

— Нет, все уже готово.

На ней его вещи. Все чересчур большое, висит мешком, но головокружение его не оставляет. Не лучше, чем в ванной.

Он стоял возле душевой занавески, приказывая себе не думать о том, чтобы расстегнуть молнию на брюках, откинуть занавеску и прыгнуть туда, к ней. И вот она перед ним, в его сером балахоне. И вот… Бедра, колени, груди — ничего не скрывает прилипшая к телу ткань.

Усилием воли Дэн взял себя в руки и вновь стал тем здравомыслящим сыщиком, которым до сих пор был. Может, ребята из участка решили сыграть с ним шутку? Или это сексуальное создание подослали к нему вышестоящие чины, рассчитывая свести его с ума, окунуть в пучину и заставить рвануться навстречу миру. А для этого он должен признать, что был не прав, когда испортил все дело с той тварью, которая убила его невесту.

— Как все красиво, — заметила она, осматривая стол.

И не покривила душой…

— Вам удобно в этом?

Она приподняла рубаху (будь она неладна) настолько, что он увидел сколько-то дюймов плоского живота.

— Резинка чересчур свободная, приходится придерживать брюки рукой. Но ничего страшного.

Он почувствовал, что внизу у него горячо. Это уже слишком. Дэн пробрался в кухню, залез в шкаф, добыл кусок веревки и возвратился.

— Еще раз поднимите рубаху.

— Зачем?

— Поднимите.

Она повиновалась — чтобы посмотреть, что будет дальше. В долю секунды Дэн обвил веревку вокруг ее талии и затянул узел.

— Ну вот.

Она подняла на него глаза, и у нее на губах появилась неуверенная улыбка.

— Так куда лучше, спасибо вам.

Вот сейчас бы ему отшатнуться и выбежать из дома к чертовой матери. Но именно этого он и не сделал. Он стоял, глядел ей в глаза и думал о том, чтобы притянуть ее к себе, покрыть ее губы своими, почувствовать ее язык…

Тыльной стороной ладони он провел по подбородку.

Очень давно он не стоял так близко к женщине и испытывал такое сильное влечение, что с трудом держался на ногах.

Контакт с женщинами, в том числе и сексуальный, даже в последние четыре года представлялся ему делом слишком простым — и недостойным. Пусть его сочтут мазохистом, но он искал себе наказания — отречься от самого себя раз и навсегда. Еще немного, и он забудет о своих поисках.

Его заставит забыть о них эта искусительница с фиалковыми глазами, оказавшаяся на его пути, упавшая и забравшаяся к нему в кровать, под его простыни. Хвала Создателю — ей предстоит пробыть здесь всего одну ночь.

Он придвинул стул.

— Присядьте.

Она села, повернувшись спиной к камину, и волосы у нее заблестели.

— Я, кажется, еще не говорила вам… я очень вам благодарна за все, что вы сделали. Я понимаю, что помешала, и как только вы сочтете, что я в состоянии уехать, вы меня уже не увидите.

— Нет, ничего.

Какая беспардонная ложь!

— Но я вам действительно помешала! Вы в отпуске? Вы здесь отдыхаете?

— Нет.

— А-а… Значит, вы круглый год здесь живете?

— Нет.

— Так чем же вы здесь занимаетесь?

Он поднял глаза, глядя, как она наматывает спагетти на ложку.

— А вы, однако, задаете многовато вопросов, особенно если учесть, что вы потеряли память.

Спагетти замерли в воздухе, на лбу возникла складка.

— Скажите, Дэн, вы служите в полиции?

Он прищурился.

— Откуда такой вопрос?

— Вы очень подозрительно на меня смотрите. А я не верю, что я преступница.

Сам он в это тоже не верил, но пять лет службы в полиции и десять лет — в должности помощника шерифа кого угодно приучат подозревать всех и каждого. А особенно того, к кому тебя с такой силой тянет. Иначе могут возникнуть неприятности.

Возвращаясь к своему ужину, она решила объясниться:

— Я, наверное, потому задаю вопросы, что не знаю, что мне делать. Я лишилась памяти, никого не узнаю, у меня нет личных реакций. Я спрашиваю, потому что надеюсь: вдруг ко мне придет мое прошлое, если я буду знать что-нибудь о прошлом кого-то другого.

— Вы имели в виду именно это?

— Да.

Внезапно макароны, которые Дэн еще не успел проглотить, показались ему червями. Он бросил вилку на тарелку и откинулся назад.

— У меня нет прошлого.

Подняв взгляд, она изучала его.

— Что вы хотите сказать?

— Ангел, я хочу сказать только то, что не желаю говорить на эту тему, — прорычал он, не скрывая растерянности.

— Страшновато как-то звучит. Может, вам будет легче, если расскажете?

— Не думаю.

— А если попытаться, и тогда…

— Знаете, что я сейчас чувствую? — прервал ее Дэн.

— Что?

— Усталость.

Резко оттолкнувшись от стола, он встал, подхватил миску с макаронами, отнес в кухню и опрокинул в раковину, явно получая удовольствие от последовавшего шлепка.

Он еще готов допустить, что обязан предоставить этой женщине заботу, покровительство. Но его личная жизнь ее не касается. И никого не касается.

— Сегодня устроитесь на моей кровати. Не допущу, чтобы вам было здесь неудобно.

И опять быстрый укус вожделения. Эти ее вопросы, эти ее аристократические манеры… сводят его с ума. Он повернулся.

— Мы можем с вами разделить кровать.

На долю секунды их взгляды встретились, и она тут же опустила глаза к тарелке.

— Нет… Нет… — Щеки порозовели. — Нет, я не о том… Вы очень любезно предложили мне вашу кровать…

Дэн вздохнул.

— Завтра поедем в город. К врачу.

— Хорошо.

И она принялась жевать спагетти.

Вот доктор и освободит его от этой женщины навсегда. А потом все вернется на круги своя. Рыбалка. Проклятия. Забвение прошлого. Он будет ужинать в покое и не станет думать о красавице с фиалковыми глазами и о том, кому пригодилось его мыло.

В эту минуту красавица с фиалковыми глазами поднялась из-за стола и стала собирать посуду.

— Знаете, Дэн, а вы очень здорово готовите. Они с тимьяном или с томатным соусом?

Он пожал плечами. Может, она из дипломатических кругов?

— Спросите у шеф-повара.

— У вас есть шеф-повар?

Дэн растерялся и почти тут же издал легкий смешок — видит Бог, совершенно искренний. Опершись на раковину, он тряхнул головой.

— Да, пожалуй, у вас вправду отшибло память. Это же макароны из банки.

— Значит, повар в банке?

Он кивнул.

Она расплылась в широкой улыбке. Он тоже.

Дэн забрал тарелки и поставил их в раковину. На этот раз они даже не звякнули. Она обезоруживает его своей улыбкой и простодушием. Поразительно.

Но и тревожно. Если она заставила его улыбнуться (и засмеяться!) раз десять за один-единственный день, значит, в ней кроется такая серьезная опасность, о существовании которой он не мог и думать.

— Вам бы лучше лечь, — предложил он. — Мой конь тоже пострадал, так что я должен взглянуть на него.

Она кивнула.

— Может, я все-таки могу вам чем-нибудь помочь?

— Нет, ничем.

— Ну что ж, еще раз спасибо за ужин.

— Не за что.

— Как же я надеюсь, что утром ко мне вернется память.

— Я тоже надеюсь.

Самые правдивые слова за всю историю человечества.

— Да-да. Доброй ночи.

Очередная улыбка, противостоять которой невозможно.

— Спокойной ночи, Ангел.

Дэн достал из холодильника бутылку пива и прошел к дивану, на котором ему предстояло провести ночь. Последние языки пламени все еще трещали в камине, разбрасывали искры, боролись за жизнь.

Четыре года он ползает на брюхе, не желая встать и распрямиться. До сих пор он не думал, что ему достанет мужества для этого.

До него донесся звук расстилаемого в спальне ватного одеяла, затем — легкий скрип кровати.

А вот ее присутствие придает ему кураж, ему хочется расправить плечи.

Допив пиво, он пошел к выходу.

Рядом с ней он чувствует новый голод — грозный и неотвратимый.