Нож сновидений

Глава 24 Мед к чаю

Еще до своего странного плена Эгвейн знала, что будет нелегко, но все же полагала, что постичь айильское умение принимать боль будет совсем несложно. В конце концов, ее нещадно отлупили Хранительницы Мудрости, когда она выплачивала тох по поводу лжи. В тот раз они секли ее посменно, так что некоторый опыт у нее есть. Но принять боль – не значит сдаться и перестать бороться с нею. Нужно впитать боль в себя, сделать ее своей частью. Авиенда утверждала, что так даже во время самой нестерпимой боли можно улыбаться, радостно смеяться и распевать песни. На деле все оказалось не так уж и просто.

В то первое утро в кабинете Сильвианы она старалась изо всех сил, пока Наставница Послушниц прохаживалась твердой подошвой своей туфли по ее обнаженным ягодицам. Эгвейн не пыталась сдержать рыдания, которые позже перешли в нечленораздельный вой. Когда ей хотелось брыкаться, она, не задумываясь, позволяла ногам молотить по воздуху, до тех пор, пока Наставница Послушниц не зажала их между коленок, – что вышло у нее довольно неуклюже, потому как мешали юбки. Тем не менее, Эгвейн продолжала дергать пятками и неистово мотать головой. Она пыталась вдохнуть боль, словно глоток воздуха. Боль – это такая же неотъемлемая часть жизни, как и дыхание. По крайней мере, так видят жизнь Аийл. Но, Свет, как же больно!

Когда Сильвиана, наконец, отпустила ее, – такое ощущение, что прошла целая вечность, – Эгвейн выпрямилась, одернула сорочку и водворила юбки на место. И вздрогнула. Белое шерстяное платье казалось тяжелым, словно свинец. Она попыталась приветствовать этот обжигающий жар. Это оказалось делом непростым. Очень непростым. Однако слезы высохли сами и достаточно быстро. Она не всхлипывала и не корчилась от боли. Девушка оглядела свое отражение в зеркале на стене, – позолота на нем истерлась от времени. Сколько тысяч женщин за все эти годы смотрелось в него? Все, кого секли в этом кабинете, после осуществления наказания должны были созерцать себя в этом зеркале и размышлять о проступке, из-за которого они оказались здесь. Однако Эгвейн рассматривала свое отражение вовсе не за этим. Ее лицо по-прежнему оставалось красным, но выглядело… спокойным. Вопреки тому, что внизу спины невыносимо жгло, она ощущала какое-то спокойствие. Быть может, попробовать спеть? Нет, все-таки не стоит. Выдернув белый льняной носовой платок из рукава, девушка старательно утерла слезы со щек.

Сильвиана окинула ее внимательным взглядом и, удовлетворившись увиденным, убрала туфлю в шкафчик напротив зеркала.

– Думаю, на первое время я смогла привлечь твое внимание, иначе в следующий раз я отнесусь к наказанию гораздо серьезнее, – заметила она сухо и поправила собранные в пучок волосы на затылке. – Во всяком случае, сомневаюсь, что в скором времени увижу тебя снова. Возможно, ты будешь довольна, узнав, что я задала те вопросы, которые ты просила. Меларе уже начала спрашивать. Та женщина действительно оказалась Лиане Шариф, хотя только Свету известно, каким образом… – она замолчала и покачала головой, после чего отодвинула от стола стул и села. – Она очень беспокоилась о тебе, куда больше, чем о себе самой. Если у тебя выдастся свободная минутка, ты можешь ее навестить. Я распоряжусь об этом. Она сейчас в открытой камере. А теперь тебе нужно бежать, если хочешь успеть съесть что-нибудь перед твоим первым уроком.

– Спасибо, – промолвила Эгвейн и развернулась к двери.

Сильвиана вздохнула:

– И никаких реверансов, дитя? – обмакнув перо в серебряную чернильницу, Наставница Послушниц принялась писать в книге наказаний мелким аккуратным почерком. – Придется нам с тобой встретиться еще и в полдень. Видимо, два первых приема пищи после возвращения в Башню тебе придется провести стоя.

Быть может Эгвейн и позволила бы всему идти своим чередом, но этой ночью в Тел’аран’риод, поджидая, пока Восседающие соберутся на Совет, она избрала себе линию поведения, которой теперь была намерена придерживаться. Она должна бороться, но нужно делать это, будто бы смиряясь с происходящим. В некоторой степени. В разумных пределах, само собой. Если она откажется исполнять все приказы без исключения, то ее просто сочтут упрямой и отправят в камеру, где она будет абсолютно бесполезна. Но некоторыми приказами имеет смысл пренебречь, особенно, если она намеревается отстаивать осколки гордости. И не просто осколки. Она не должна позволить им отрицать ее статус, как бы они ни старались это сделать.

– Престол Амерлин не кланяется никому, – ответила Эгвейн спокойно, отлично понимая, какова будет реакция на такое заявление.

Лицо Сильвианы приняло жесткое выражение, и Наставница снова взялась за перо:

– И после обеда ты снова зайдешь ко мне. И на будущее я советую тебе уходить молча, если только не хочешь не слезать у меня с колена целый день.

Эгвейн вышла молча. Но без реверанса. Все это очень напоминает тонкую проволоку, натянутую над глубокой пропастью. И она должна по ней пройти.

Как ни удивительно, за дверью Наставницы Послушниц ожидала Алвиарин, которая нетерпеливо расхаживала взад-вперед. Она куталась в свою шаль с белой бахромой, обхватывала себя руками и всматривалась куда-то вдаль. Эгвейн уже выяснила, что эта женщина больше не была Хранительницей Летописей Элайды, но почему ее так быстро сместили, она пока не понимала. Тел’аран’риод воспроизводил только кусочки и обрывки реальности. Он являлся лишь неточным отражением бодрствующего мира. Алвиарин, должно быть, слышала ее стоны, но как ни странно, Эгвейн не чувствовала никакого стыда. Она ведет пусть странное, но все же сражение, а сражений без ран не бывает. От обычной невозмутимости Белой сегодня не осталось и следа. Женщина была заметно взволнована, глаза горели, рот приоткрыт. Эгвейн не удостоила реверанса и ее, но Алвиарин только мрачно посмотрела на нее, после чего проследовала в кабинет Сильвианы.

Немного дальше по коридору стояли двое Красных и смотрели в ее сторону. Одна из Сестер была круглолицей, а другая – стройной, обеих отличал холодный взгляд; шали они носили так, чтобы длинная красная бахрома была видна полностью. Это уже не те сестры, что оказались возле нее поутру, однако их присутствие здесь сложно назвать случайным. Они были не то, чтобы охраной, но и совсем не охраной тоже не являлись. Им Эгвейн тоже не стала кланяться. Обе взирали на нее без всякого выражения.

Не успела она сделать по коридору, выложенному красно-зелеными плитками, и дюжины шагов, как услышала душераздирающий женский вопль, лишь слегка приглушенный массивной дверью кабинета Сильвианы. Значит, Алвиарин тоже отбывает наказание, причем справляется с этим не слишком успешно, раз так быстро раскричалась во всю мощь своих легких. Если только она тоже не задалась целью сделать боль частью себя. Но это вряд ли. Эгвейн не помешало бы выяснить, за что наказывают Алвиарин, раз уж женщине предписано посещать эти процедуры. У генералов всегда есть в распоряжении разведчики и глаза-и-уши, которые постоянно докладывают ему о планах врага. Ей же остается полагаться только на собственные глаза и собственные уши, ну и на то, что удастся выведать в Невидимом Мире. Но любая крупица знания может оказаться полезной, поэтому нужно копать все, что только подвернется под руку.

Завтрак завтраком, но она сначала отправилась в свою крохотную комнатку в крыле Послушниц, чтобы умыться холодной водой и расчесать спутавшиеся волосы. Расческа, лежавшая в кошеле у Эгвейн на поясе, оказалась одной из немногих вещей, которые были великодушно оставлены ей. Ночью все ее вещи и та одежда, что была на ней в момент пленения, исчезли, а на их месте появились белые платья послушницы. Однако и платья, и сорочки, развешенные вдол белой стены, принадлежали именно ей. Их хранили с тех самых пор, как ей был присвоен статус Принятой, и с изнанки подолов можно было обнаружить небольшие ярлычки с ее именем. Башня всегда отличалась бережливостью. Никогда не знаешь, когда женщине пригодится то или иное ее платье. Но белая одежда вовсе не делала Эгвейн послушницей, что бы там ни думали себе Элайда и остальные.

Только удостоверившись, что ее лицо утратило нездоровый красный цвет, а сама она выглядит столь же спокойной, как ощущает себя внутренне, девушка покинула комнату. Когда оружия совсем немного, даже внешний вид может стать таковым. У перил галереи ее поджидала все та же пара Красных, чтобы продолжить следовать за ней по пятам.

Обеденный Зал для Послушниц располагался на самом нижнем уровне Башни, примыкая одной стороной к главной кухне. Он представлял собой просторное помещение с ровными белеными стенами, и только плитки пола были окрашены в цвета всех Айя. В зале стояли столики, вокруг которых на маленьких табуретках могли рассесться от шести до восьми послушниц. За столами сидело около сотни девушек в белом, которые весело болтали за едой. Их количество, судя по всему, было предметом гордости Элайды. Такого числа послушниц в Башне не было уже долгие годы. По всей видимости, известие о расколе внутри Башни только подогрело интерес девушек к Тар Валону. Однако на Эгвейн все это не произвело особого впечатления. Девушки едва заполняли половину зала, тем более, что этажом выше находился еще один точно такой же, однако его двери были заперты на протяжении многих столетий. Когда Эгвейн завладеет Башней, этот зал будет снова открыт, но даже так послушницам придется есть сменами, что казалось невообразимым со времен Троллоковых Войн.

Едва Эгвейн вошла, ее тут же заметила Николь и ткнула локтями своих соседок. По залу волной прокатилась тишина. Все головы были теперь обращены в сторону Эгвейн, которая шла по центральному проходу. Она не смотрела ни налево, ни направо.

На полпути к кухне одна невысокая и худенькая послушница с длинными темными волосами выставила ногу в подножке. Сумев удержать равновесие и не упасть плашмя на пол, Эгвейн спокойно повернулась к обидчице. Очередной бой. Внешне девочка походила на кайриэнку. Подойдя к ней поближе, Эгвейн точно могла сказать, что в скором времени ее отправят проходить испытание на Принятую, если только девчонка не наделает каких-нибудь ошибок. Но Башня имела обыкновение с корнем вырывать такие недостатки.

– Как тебя зовут? – спросила Эгвейн.

– Алвистере, – ответила девушка с акцентом, который подтвердил догадку о происхождении. – Зачем тебе знать? Пойдешь жаловаться Сильвиане? Это тебе не поможет. Все скажут, что ничего не видели.

– Очень жаль, Алвистере. Ты желаешь стать Айз Седай и поклясться больше никогда не лгать, но при этом хочешь, чтобы другие солгали ради тебя. Ты не видишь в этом некоторого противоречия?

Лицо Алвистере побагровело:

– Кто ты такая, чтобы читать мне нотации?

– Я – Престол Амерлин. Пусть я в плену, но я все еще Престол Амерлин.

Большие глаза Алвистере расширились. Послушницы принялись озадаченно перешептываться, а Эгвейн возобновила свой путь на кухню. Они не думали, что она продолжит заявлять о себе подобным образом, даже нося простое белое платье и засыпая среди них. Что ж, это заблуждение быстро улетучится из их юных голов.

Кухня была просторной, с высоким потолком и выложенным серыми плитками полом. Широкий очаг с вертелами для жарки мяса разожжен не был, но от железных печей и духовок шел такой жар, что Эгвейн в миг вспотела бы, не знай она способа, как с этим бороться. Раньше ей частенько приходилось работать на кухне, и теперь явно предстоит еще. К кухне примыкали три обеденных зала – помимо зала для послушниц, еще для Принятых и для Айз Седай. Взмыленная Госпожа Кухонь Ларас в безукоризненно чистом белоснежном переднике, из которого без труда можно сшить три платья для послушниц, сновала по кухне и помахивала, словно скипетром, длинной деревянной ложкой, раздавая указания поварам, их помощникам и поварятам, которые тут же бросались со всех ног их исполнять, словно по мановению королевы. А то и быстрее, чем для королевы. Вряд ли монаршая особа станет колошматить кого-нибудь скипетром за нерасторопность.

В основном, готовые блюда расставляли по подносам, – когда серебряным, когда деревянным, а иногда даже и позолоченным, – которые женщины уносили в сторону зала для Сестер. Причем уносили их не просто служанки в форменных платьях с Белым Пламенем Тар Валона на груди, а величавые матроны в отлично скроенных шерстяных нарядах, порой украшенных несложной вышивкой, – личные горничные Сестер, которым предстоял долгий путь наверх, туда, где располагались Айя.

Любая Айз Седай имеет право принимать пищу у себя в покоях, хотя, чаще всего, это подразумевало, что придется направлять, чтобы подогреть еду. Однако многие предпочитали обедать в компании. По крайней мере, так было раньше. И эта длинная вереница женщин с подносами, накрытыми салфеткой, – очередное доказательство того, что Белую Башню покрыла сеть трещин. Казалось, Эгвейн должна радоваться этому. Элайда стоит на поверхности, которая вот-вот рассыплется в прах. Но Башня – это дом. Так что все происходящее приносило только печаль. И гнев на Элайду. Ее стоит свергнуть только за то, что Красная натворила в Башне с тех пор, как получила посох и палантин!

Ларас встретила ее долгим взглядом, опустив подбородок вниз, от чего создавалось впечатление, что он у нее не один, а целых четыре, а затем продолжила орудовать ложкой, заглядывая поварам через плечо. Однажды эта женщина помогла бежать Суан и Лиане, так что ее привязанность Элайде едва ли можно назвать крепкой. Станет ли она помогать снова? Женщина изо всех сил старалась не смотреть в сторону Эгвейн. Одна из ее помощниц, улыбчивая женщина, только-только закончившая отращивать второй подбородок, по всей вероятности, не отличила Эгвейн от остальных послушниц и выдала ей поднос, на котором стояла большая кружка чая и тарелка с толстым ломтем хлеба, маслинами и рассыпчатым сыром. Взяв его, Эгвейн вернулась в обеденный зал.

Опять воцарилась тишина. Взоры девушек снова оказались устремлены на нее. Ну конечно. Все знали, что она была у Наставницы Послушниц. И поэтому хотели посмотреть, станет ли она есть стоя. Эгвейн очень хотелось сесть поаккуратнее, но она заставила себя опуститься на жесткую табуретку как обычно. От этого внизу спины начался новый приступ жжения. Не такой сильный, как раньше, но все же ощутимый, от чего Эгвейн поерзала, не успев ничего с собой поделать. Странно, но желания поморщиться или поежиться не было. Встать – другое дело, но не более того. Боль стала частью нее. Она приняла ее без борьбы. Она пыталась радостно приветствовать ее, но пока это выходило за пределы понимания.

Эгвейн отломила кусочек хлеба – значит, здесь в муке тоже есть долгоносики. Разговоры постепенно возобновлялись. Негромкие, потому что шуметь послушницам не разрешалось. Девушки, сидящие за тем же столом, что и она, тоже вернулись к беседе, но никто не приглашал ее присоединиться. Что ж, это очень хорошо. Она здесь не для того, чтобы заводить подруг среди послушниц. И не для того, чтобы ее считали одной из них. Нет. У нее совсем другая цель.

Вернув поднос на кухню, Эгвейн направилась к выходу, где ее поджидала новая пара Красных. Одной из Сестер оказалась Кэтрин Алруддин, казавшаяся хищной в своем сером платье с широкими красными вставками. Лавина ее черных, словно вороново крыло, волос скрывала спину до самой талии, а шаль свисала с локтей.

– Пей, – властно проговорила она, протягивая изящной рукой оловянную кружку Эгвейн. – Учти, до последней капли.

Вторая сестра со смуглым, немного квадратным лицом нетерпеливо поправила шаль и поморщилась. Видимо, ей претило даже самое незначительное сходство со служанкой. Или ей просто не нравилось содержимое кружки.

Подавив вздох, Эгвейн выпила. Слабый отвар корня вилочника внешне напоминал слегка подкрашенную коричневым воду и оставлял на небе едва различимый привкус мяты. Даже не привкус мяты, а лишь воспоминание о нем. Первую порцию сразу после сна в нее влили Красные, дежурившие у комнаты и поддерживающие щит, после чего тут же убежали по своим делам. Кэтрин немного затянула паузу между приемами снадобья, но и так Эгвейн сильно сомневалась, что сможет приемлемо направлять. И, конечно, не настолько, чтобы быть полезной.

– Не хочу опоздать на свой первый урок, – заявила она, возвращая кружку. Кэтрин приняла ее, хотя, судя по виду, сама удивилась, что сделала это. Эгвейн присоединилась к остальным послушницам и заскользила прочь прежде, чем сестра успела что-то возразить. Или возмутиться по поводу отсутствия реверанса.

Первый же урок в простой лишенной окон комнате, заставленной скамьями на тридцать, а то и больше послушниц, из которых было занято только десять, завершился катастрофой. Как, впрочем, Эгвейн и ожидала. Однако, катастрофой отнюдь не для нее, каким бы ни оказался результат. Урок вела Идрелле Менфорд, худая молодая женщина с тяжелым взглядом, которая уже была Принятой, когда Эгвейн только-только прибыла в Башню. Она по-прежнему носила белое платье с полосами семи цветов на манжетах и подоле. Эгвейн села с краю, снова не особо заботясь о чувствительности некоторых частей тела. Боль понемногу проходила, однако не торопилась исчезать. Нужно впитать ее в себя.

Стоя на небольшом возвышении в передней части комнаты Идрелле посмотрела на нее поверх своего длинного носа, и на ее лице отразилось явное удовлетворение при виде Эгвейн, снова одетой в белое платье. Даже обычно хмурый взгляд немного потеплел.

– Ну что ж, вы все уже неплохо справляетесь с созданием огненных шариков, – обратилась она к классу, – но давайте посмотрим, на что способна новенькая. Она, как вам известно, любит задирать нос. – Несколько послушниц хихикнули. – Сделай огненный шарик, Эгвейн. Давай же, дитя!

Огненный шар? Да это же самое простое упражнение, которым только учат послушниц. Что это она?

Открывшись Источнику, Эгвейн обняла саидар, позволив Силе хлынуть в нее. Корень вилочника давал просочиться лишь тоненькой струйке, ниточке, хотя сама Эгвейн привыкла к мощным потокам. И все-таки Сила остается Силой, и, несмотря на малое количество, она принесла с собой жизнь и радость саидар, и обострила ощущение себя и окружающего пространства. То есть, отбитый зад заныл, будто порка туфлей только что закончилась, но девушка даже не дернулась. Вдохнуть боль. Она ощущала даже неуловимый аромат мыла, которым умывались послушницы утром, видела даже самые незаметные жилки на лбу Идрелле.

У Эгвейн проснулось желание оттаскать женщину за ухо потоком Воздуха, но при том мизерном количестве Силы, которым она располагала в данный момент, Идрелле вряд ли что-нибудь почувствует. Поэтому девушка покорно направила Огонь и Воздух, – и тотчас перед ней появился маленький огненный шарик зеленого цвета. Бледный, жалкий, почти прозрачный.

– Очень хорошо, – ехидно прокомментировала Идрелле. Конечно. Ей не терпелось показать всем, как слаба Эгвейн. – Теперь отпусти саидар. Итак, класс…

Эгвейн запустила вокруг зеленого голубой шарик, затем коричневый, серый, так что в результате все они хитроумно вращались друг вокруг друга.

– Отпусти Источник! – приказала Идрелле.

Желтый шарик присоединился к остальным, за ним белый и, наконец, красный. Быстро она добавила к ним еще огненные кольца, которые по очереди опоясали крутящиеся шарики. Теперь первым шло красное, потому что Эгвейн хотела, чтобы оно получилось меньше остальных. Зеленое кольцо она создала последним, так что оно вышло самым большим. Если бы у нее была возможность выбирать Айя, Эгвейн выбрала бы Зеленую. Теперь перед ней вращались семь огненных колец, причем каждое в собственном направлении, а внутри исполняли замысловатый танец семь огненных шариков. Пусть они бледные и тщедушные, но это, все же, достаточное доказательство ее способностей, ведь не каждый сможет направить потоки четырнадцатью способами одновременно. Жонглировать Силой не проще, чем жонглировать обычными предметами.

– Прекрати это! – крикнула Идрелле. – Перестань! – Преподавательницу окружило сияние саидар, и Эгвейн почувствовала, как хлыст, свитый из Воздуха, ударил ее по спине. – Я сказала, прекрати! – Хлыст опускался снова и снова.

Эгвейн спокойно контролировала танец шариков и вращение колец. После жесткой подошвы туфли Сильвианы впитывать в себя боль от ударов Идрелле было совсем несложно. Но приветствовать пока никак не удавалось. Интересно, когда-нибудь она сможет улыбаться во время побоев?

В дверях возникли Кэтрин и вторая Красная.

– Что здесь происходит? – строго осведомилась черноволосая сестра. Глаза второй расширились, когда та увидела, что вытворяет Эгвейн. Вряд ли кто-то из них может справиться с таким количеством потоков.

При появлении Айз Седай послушницы вскочили и присели в реверансе. Эгвейн осталась сидеть.

Идрелле тоже склонилась, раскинув отделанную полосатой каймой юбку. Она казалась очень взволнованной:

– Она не останавливается, – пожаловалась она. – Я говорила ей остановиться, а она не стала!

– Остановись, Эгвейн, – приказала Кэтрин.

Эгвейн подержала плетение, пока женщина не открыла рот снова, и только после этого отпустила саидар и встала.

Кэтрин закрыла рот и глубоко вздохнула. Лицо ее хранило спокойствие Айз Седай, а глаза недобро блестели.

– Ты сейчас бегом отправишься в кабинет Сильвианы и скажешь ей, что не повиновалась своему преподавателю и мешала классу. Ступай!

Немного замешкавшись, чтобы поправить юбку, – подчиняясь, вовсе не обязательно проявлять рвение и расторопность, – Эгвейн прошестововала мимо Айз Седай в коридор.

– Я же сказала – бегом! – резко бросила Кэтрин ей вслед.

Поток Воздуха хлестнул ее чуть ниже поясницы, как раз там, где так славно потрудилась Сильвиана. Принять боль. Второй удар. Выпить боль, вдохнуть ее, словно воздух. Под третьим ударом Эгвейн чуть не споткнулась. Приветствовать боль.

– Отпусти меня, Джизрейл! – прорычала Кэтрин.

– Я бы не стала так поступать, – вступилась вторая сестра с сильным тайренским акцентом. – Это уже слишком, Кэтрин. Пара ударов еще простительно, но наказывать ее будет все-таки Наставница Послушниц. Свет, так она свалится еще до того, как она доберется до Сильвианы.

Кэтрин тяжело выдохнула:

– Ладно, – произнесла она, наконец. – Но в таком случае она может добавить к своему списку провинностей неповиновение сестре. Я проверю, Эгвейн, поэтому даже не думай делать вид, что ты вдруг случайно забыла об этом.

Когда Эгвейн снова появилась в кабинете Наставницы Послушниц, Сильвиана удивленно выгнула брови:

– Так скоро? Принеси туфлю из шкафа, дитя, и поведай, в чем же ты провинилась на сей раз.

Два последующих урока тоже закончились в кабинете Сильвианы, поскольку Эгвейн ни в какую не хотела быть объектом насмешек. Если заведомо понятно, что она сделает то или иное упражнение лучше Принятой, так зачем нужно просить ее это демонстрировать? Затем необходимо было отбыть наказание, назначенное самой Сильвианой на полдень, и суровая женщина решила, что такой непокорной послушнице каждое утро будет требоваться Исцеление.

– В противном случае твой зад превратиться в сплошной синяк, который от порки начнет лопаться в кровь. Это вовсе не значит, что я вдруг решила тебя пожалеть. Если понадобиться Исцелять тебя по три раза на дню, я просто стану пороть сильнее, чтобы наверстать упущенное. Если потребуется, я возьму ремень или розгу. Я заставлю тебя вести себя подобающим образом, дитя. Поверь уж.

Эти три урока и три опозоренных Принятых принесли долгожданные плоды. Айз Седай стали проводить с ней занятия отдельно, словно с Принятой. То есть теперь Эгвейн приходилось подниматься по длинным коридорам, вдоль которых были развешены гобелены, в помещения Айя. На входе в каждую стояли, словно часовые, сестры. Они и в самом деле являлись чем-то вроде охраны. Посетителям из других Айя здесь рады не были. За последнее время она ни разу не встречала Айз Седай из одной Айя возле покоев другой.

Если не считать Восседающих, Эгвейн редко встречала Сестер в коридорах Башни. Обычно они перемещались группами и в сопровождении Стражей, однако тут все же не ощущалось того страха, который охватил лагерь за городской стеной. Здесь сестры одной Айя держались вместе и если встречались две группы, то они просто игнорировали присутствие друг друга. Даже в самое жаркое лето коридоры Башни хранили прохладу, но теперь, когда сестры оказывались слишком быстро друг от друга, воздух начинал буквально искриться, или же наоборот – источать леденящий холод. Даже Восседающие, те, что были Эгвейн знакомы, тоже чуть ли не бегали по переходам. Некоторые, кто узнавал ее, бросали ей вслед долгий, изучающий взгляд, но большинство пребывало в какой-то рассеянности. Пухленькая хорошенькая Восседающая Красных Певара Тазановни вообще чуть не сбила ее с ног. Эгвейн не собиралась отпрыгивать в сторону даже ради Восседающих, но Певара так спешила, что вообще не видела ничего перед собой. Дозин Алвайн, по-мальчишески сложенная, но всегда элегантно одетая, едва не повторила то же самое, поскольку была полностью поглощена беседой с другой Желтой сестрой. Ни та, ни другая даже не подумали обернуться. Интересно, кто же эта вторая Желтая.

Эгвейн знала имена десяти «хорьков», которых Шириам и остальные заслали в Башню, чтобы рыть подкоп под Элайду, и ей очень хотелось установить с ними связь, но она не знала их в лицо, а если начать спрашивать, то это привлечет к ним ненужное внимание. Поэтому Эгвейн ждала, что кто-нибудь из них отведет ее в сторонку или сунет в руку записку, но пока ничего такого не случалось. Ей только и оставалось сражаться в одиночку, если не считать Лиане, пока где-нибудь не удастся услышать или приметить что-нибудь, что поможет привязать этот список имен к конкретным лицам.

Кончено, бросать Лиане Эгвейн не стала. На вторую ночь своего пребывания в Башне она спустилась к тюремным камерам сразу после ужина, несмотря на пробирающую до костей усталость. Здесь, на первом уровне подвала, располагалось полдюжины открытых камер, в которых можно было хоть как-то удерживать женщин, способных направлять. Каждая камера представляла собой помещение четыре шага в длину и четыре в ширину, часть которого была отгорожена массивной металлической решеткой от пола до потолка. Вне решетки оставалось некоторое пространство для посетителей и стражников, где стояли железные светильники, обеспечивающие освещение. Подле камеры Лиане у стены сидели две Коричневых сестры и Страж – широкоплечий мужчина с красивым лицом и импозантной сединой на висках. Когда Эгвейн вошла, он как раз точил о камень свой кинжал. Он поднял на нее глаза, и сразу вернулся к прежнему занятию.

Одна из Коричневых сестер, Фелана Бевайн – стройная женщина с длинными светлыми волосами, которые блестели так, словно она расчесывала их по десять раз на дню – оторвалась от записной книжки в кожаном переплете, в которой что-то писала, только чтобы сказать скрипучим голосом:

– А, это ты? Что ж, Сильвиана сказала, что ты можешь приходить, дитя. Только не передавай заключенной ничего, не показав предварительно Даливьен или мне. И не шумите, – и она без дальнейших промедлений вернулась к своим записям.

Даливьен, крепкая сестра с короткими темными волосами, приправленными сединой, не стала даже отвлекаться от сравнений двух книг, лежавших у нее на коленях. Она поддерживала щит вокруг Лиане. Ее окутывал саидар, но, создав плетение один раз, совсем необязательно следить за ним неотрывно.

Эгвейн, не теряя времени даром, бросилась к решетке и просунула руки внутрь, чтобы сжать ладони Лиане:

– Сильвиана сообщила мне, что они наконец поверили, что ты – это ты, – смеясь сказала она. – Ты тут, я смотрю, роскошно устроилась.

По сравнению с крохотной темной камерой, в которую обычно помещали Сестер в ожидании суда, где матрасом им служил тростник, а наличие одеяла определялось везением. Лиане же устроилась с комфортом. У нее была небольшая кровать, которая выглядела куда мягче, чем кровати послушниц, стул с решетчатой спинкой, на котором лежала подушечка с кистями. На столе лежали три книги, и стоял поднос с остатками ужина. В камере был даже умывальник, пусть кувшин и тазик кое-где обились, а зеркало испещрили пузырьки. В углу располагалась ширма, причем достаточно плотная, так что при необходимости она скроет заключенную и ночной горшок от чужих глаз.

Лиане тоже засмеялась:

– О! Я очень популярная особа, – весело ответила она. Даже в ее позе было что-то томное. Несмотря на простое платье из темной шерсти, она являла собой эталон соблазнительной доманийки. Но голос остался прежним с тех самых пор, как она решила изменить себя так, как ей того хотелось. – Ко мне сегодня целый день идут посетители от каждой Айя кроме Красных. Даже Зеленые пытались убедить меня научить их плести Перемещение и собирались заполучить меня в свое распоряжение под предлогом того, что я «утверждаю», что я теперь Зеленая. – Она демонстративно поежилась. – Это все равно, что снова оказаться в руках Десалы с Мелари. Жуткая женщина эта Десала, – ее улыбка растаяла, словно туман на полуденном солнце. – Мне сказали, что тебя снова облачили в белое. Что ж, не самый худший вариант. Они поят тебя корнем вилочника? Меня тоже.

Эгвейн удивленно оглянулась на сестру, поддерживающую щит, и Лиане фыркнула.

– Это все традиция. Даже без щита я бы и муху прихлопнуть не смогла, но по традиции женщина, находящаяся в открытой камере, должна быть ограждена щитом. А что, они позволяют тебе вот так разгуливать?

– Не совсем, – сухо ответила Эгвейн. – За дверью ждут две Красные, чтобы препроводить меня в мою комнату и тоже оградить щитом на время сна.

Лиане вздохнула:

– Значит так. Я сижу в камере, за тобой следят, и обеих напоили отваром вилочника по самые уши, – она искоса взглянула на Коричневых. Фелана продолжала писать, а Даливьен перевернула страницы книг, лежавших у нее на коленях, и забормотала что-то себе под нос. Страж, судя по всему, вознамерился бриться своим кинжалом, раз так старательно его точит. Его внимание было обращено на входную дверь. Лиане понизила голос. – Так когда мы бежим?

– Мы не бежим, – ответила Эгвейн и, осторожно поглядывая в сторону Сестер, почти шепотом объяснила, что к чему и в чем состоит ее план. Она поведала Лиане все, что успела увидеть. И сделать. Было непросто рассказывать, сколько раз за сегодня ее успели выпороть, и как она вела себя в это время, но это было необходимо, чтобы убедить подругу, что сломить ее волю не удастся.

– Я понимаю, почему идея набега с целью вытащить нас отсюда даже не обсуждалась, но я надеялась… – Страж зашевелился, и Лиане замолчала. Однако тот просто убрал кинжал в ножны. Сложив руки на груди, он прислонился спиной к стене и снова уставился на дверной проем. По его позе было понятно, что он готов в любой момент вскочить на ноги. – Ларас как-то раз помогла мне сбежать, – тихо продолжила она. – Только не знаю, станет ли она это делать снова. – Она опять поежилась, и теперь в этом не было и намека на притворство. Она была усмирена в тот раз, когда Ларас помогла им с Суан. – Тем более что она сделала это скорее ради Мин, чем ради нас с Суан. Ты уверена в своих силах? Сильвиане Брегон упрямства не занимать. Она честна, насколько мне известно, но такая упрямая, что может согнуть сталь. Вы абсолютно уверены, Мать? – Когда Эгвейн подтвердила это, Лиане снова вздохнула. – Ладно. Значит, мы – два червя, точащие корень…

В последней фразе не слышалось вопросительных ноток.

Она навещала Лиане каждую ночь, не позволяя усталости уложить себя в кровать сразу после ужина, и каждый раз находила ее удивительно жизнерадостной для заключенной, проводящей целые дни в камере. Поток посетительниц не иссякал, и она вставляла в каждую беседу те доводы, которые предлагала ей Эгвейн. Посетительницы не могли назначить наказание Айз Седай, пусть даже ее держат под замком. Однако некоторые так злились, что даже жалели об этом. Кроме того, из уст сестры все это звучало куда убедительнее, чем от той, кого они видели послушницей. Лиане могла даже открыто спорить с ними, по крайней мере, пока посетительницы гордо не удалялись. Лиане утверждала, некоторые не уходили. А некоторые даже соглашались с ней. Да, с опаской, нерешительно, не по всем пунктам, но все же соглашались. Что немаловажно для самой Лиане, некоторые из Зеленых считали, что после усмирения она какое-то время не была Айз Седай и теперь, снова став сестрой, имела право заявить о вступлении в любую Айя. Такого мнения придерживались не все, но все же «некоторые» лучше, чем «никто». Эгвейн даже стало казаться, что сидящая в камере Лиане гораздо лучше действует на благо плана, чем она сама, имеющая возможность свободно передвигаться по Башне. Ну, не совсем свободно. О зависти тут не могло быть и речи. Обе они занимались осуществлением очень важного пункта, и не важно, кто справляется лучше, а кто хуже. Главное – чтобы все получилось. Но бывали моменты, когда такие раздумья превращали путь в кабинет Сильвианы в настоящую пытку. Но ведь и у Эгвейн тоже есть успехи. Своего рода.

Вторую половину первого дня она провела в заваленной разнообразными предметами гостиной Бенней Налсад. Повсюду, даже на полу, высились стопки книг, полки ломились под черепами, костями и шкурами разных животных, птиц и змей, которые перемежались чучелами всевозможных видов и размеров. На огромном медвежьем черепе сидела коричневая ящерица внушительных размеров, причем так неподвижно, что Эгвейн думала, что это чучело, пока ящерица не моргнула. Так вот в тот день Коричневая сестра из Шайнара попросила ее выполнить целую серию утомительных плетений. Бенней сидела на стуле с высокой спинкой возле камина из коричневого мрамора, а Эгвейн расположилась напротив. Только вот ноющий зад несколько портил картину. Никто не предлагал ей сесть, но Бенней не возражала.

Эгвейн старательно выполняла все требуемые плетения, пока Бенней совершенно будничным тоном не попросила исполнить плетение Перемещения. Эгвейн только улыбнулась и сложила руки на подоле. Сестра откинулась на спинку стула и слегка поправила свою темно-коричневую шелковую юбку. Взгляд голубых глаз Бенней был проницательным, в темных волосах, стянутых серебряной сеткой, поблескивала седина. На среднем и указательном пальцах виднелись чернильные пятна, еще одно маленькое красовалось на носу. В руке женщина держала фарфоровую чашку с чаем, однако угощать Эгвейн она не стала.

– Что касается Силы, думаю, тебе осталось изучить совсем немного, особенно учитывая все твои чудесные открытия, дитя. – Эгвейн слегка наклонила голову, принимая комплимент. Некоторые из этих плетений действительно были ее открытиями, но сейчас это уже не важно. – Но это не означает, что тебе вообще не нужно учиться. У тебя было слишком мало уроков для послушниц до того как тебя… – Коричневая хмуро оглядела белое платье Эгвейн и откашлялась. – И еще меньше уроков в качестве… что ж, об этом позже. Расскажи мне, если знаешь, что за ошибку совершила Шейн Чунла, вследствие чего началась Третья Война у Гареновой Стены? Каковы причины Великой Зимней Войны между Андором и Кайриэном? Что послужило причиной Восстания Вейкина, и чем оно закончилось? Большая часть истории – это изучение войн, и самым важным моментом является то, как и почему они начались, а также как и почему они закончились. Многие войны так и не разразились бы, если бы люди обращали внимание на чужие ошибки. Итак?

– Шейн не совершала ошибок, – медленно произнесла Эгвейн, – но вы правы. Мне предстоит еще многому учиться. Я не знаю даже названий всех этих войн.

Девушка поднялась и налила себе чая из серебряного кувшина, стоявшего на столе. Рядом с серебряным же подносом, украшенным витым узором, стояло чучело рыси, и лежал змеиный череп. Причем размером он не уступал человеческому!

Бенней нахмурилась, но вовсе не из-за чая. Этого она, кажется, и вовсе не заметила.

– Что ты хочешь этим сказать? Разве Шейн не совершала ошибок, дитя? Почему же она тогда так плохо справлялась с ситуацией, хуже, чем кто-либо еще?

– Дело в том, что еще до Третей Войны у Гареновой Стены, – начала Эгвейн, возвращаясь на свое место, – Шейн следовала всем предписаниям Совета Башни и не делала ничего, против чего он выступал. – Быть может, она и впрямь не очень разбирается в истории, но Суан потрудилась, чтобы она изучила все ошибки, совершенные другими Амерлин. Здесь она чувствовала себя, как рыба в воде. Опуститься обратно на стул оказалось труднее, чем она предполагала.

– О чем ты говоришь?

– Она старалась править Башней твердой рукой, не признавала никаких компромиссов, сметая на своем пути любую оппозицию. Совету это надоело, но они не могли настоять на замене, поэтому вместо того, чтобы просто сместить ее, они поступили хуже. Они оставили ее на прежнем посту, но накладывали на нее наказание всякий раз, когда она издавала любой приказ. Любой. – Эгвейн отдавала себе отчет, что в ее голосе уже слышаться лекторские нотки, но нужно было высказаться. Сиденье было таким твердым, что спокойно сидеть на нем не представлялось возможным. Приветствовать боль. – Итак, Совет управлял и Шейн и Башней. Но они не могли толком договориться друг с другом, потому как перед каждой Айя лежали свои собственные цели, а того, кто направил бы их усилия на благо Башни, не было. Правление Шейн было отмечено войнами по всей карте мира. В конце концов, уже сами сестры устали от беспорядочного правления Совета Башни. После одного из шести известных в истории Башни мятежей Шейн и весь Совет были низложены. Я знаю, что она предположительно умерла в Башне естественной смертью, но, на самом деле, она была отправлена в изгнание, где ее и удушили прямо в постели, спустя пятьдесят один год после раскрытия заговора о ее повторном водворении на Престол Амерлин.

– Шесть мятежей? – недоверчиво повторила Бенней. – Шесть? Ее изгнали и задушили?

– Все эти сведения являются частью секретной истории и хранятся в Тринадцатом Книгохранилище. Хотя, полагаю, мне не стоило рассказывать вам это.

Эгвейн сделала глоток из чашки и поморщилась. У напитка был прокисший вкус. Ничего удивительного, что Бенней к нему даже не притронулась.

– Секретная история? Тринадцатое Книгохранилище? Если бы все это существовало, я думаю, мне было бы известно о нем. А почему ты не должна была о нем рассказывать?

– Потому что таков закон. О существовании секретной истории и о ее содержании может быть известно только Амерлин, Хранительнице Летописей и Восседающим. И еще библиотекарям, которые заведуют всеми этими записями. Этот закон сам по себе является частью Тринадцатого Книгохранилища, так что мне не следовало вам рассказывать и об этом тоже. Но если вы каким-то образом сможете получить доступ или спросите у кого-то, кто знает и согласится рассказать, то убедитесь, что я была права. Шесть раз в истории Башни, когда Амерлин сеяла раздор или оказывалась опасно несведущей, а Совет, в свою очередь, бездействовал, сестры устраивали мятеж и смещали и тех и других.

Вот так. И лопатой не удалось бы посадить семя глубже. Лучше молотом водворить его на надлежащее место.

Бенней долго смотрела на нее, затем поднесла чашку к губам. Она выплюнула ее содержимое обратно, едва оно попало на язык, и принялась промокать пятна на платье тонким кружевным платком.

– Великая Зимняя Война, – начала она хриплым голосом, поставив чашку на пол возле стула, – началась в конце шестьсот семьдесят первого года…

Эгвейн больше не упоминала о секретной истории и мятежах, но в этом не было никакой нужды. Несколько раз на протяжении урока Бенней замолкала и, нахмурившись, смотрела куда-то за спину девушки, и у той не возникало никаких сомнений по поводу того, о чем размышлала Коричневая.

Еще ближе к вечеру Лирен Дойреллин, расхаживая взад-вперед перед камином в гостиной, говорила:

– Да, тут Элайда совершила фатальную ошибку. – Кайриэнка совсем немного уступала ростом Эгвейн, однако ее взгляд нервно метался с предмета на предмет, из-за чего она напоминала воробья, до ужаса боящегося котов и убежденного в том, что эти самые коты поджидают его на каждом углу. Ее темно-зеленую юбку пересекали лишь четыре узкие красные вставки, хотя некогда Лирен была Восседающей. – И это ее заявление, и что гораздо хуже, попытка похитить его, все это привело к тому, что мальчик ал’Тор держится как можно дальше от Башни. Да уж, эта Элайда нагородила ошибок.

Эгвейн хотелось расспросить поподробнее про Ранда и про похищение, – похищение? – но Лирен не давала вставить ни слова, продолжая твердить об ошибках Элайды, беспрестанно расхаживая по комнате, нервно закатывая глаза и бессознательно заламывая руки. Эгвейн не была уверена, можно ли подобное счесть успехом, но и неудачей это назвать было сложно. Тем более что удалось кое-что узнать.

Не все атаки должны увенчиваться полнейшим успехом.

– Это не дискуссия, – отрезала Приталле Нербайджан. Она говорила нарочито спокойным тоном, но раскосые зеленые глаза сверкали. Ее покои больше походили на комнаты Зеленой сестры, чем Желтой, – по стенам были развешаны обнаженные мечи и гобелены с изображением битв людей и троллоков. И сейчас она сжимала рукоять кинжала, висевшего на поясе, сотканном из серебряных нитей. Причем это был не просто какой-нибудь небольшой кинжал, а полноценный клинок длиной в фут с изумрудом на рукояти. Почему она согласилась учить Эгвейн, оставалось загадкой, если учесть, что особой склонности к обучению она не имела. Видимо, дело было в самой Эгвейн.

– Ты здесь для изучения пределов власти. Это входит в основной курс, положенный каждой послушнице.

Эгвейн хотелось поерзать на трехногой табуретке, на которую ее усадила Приталле, но вместо этого постаралась сконцентрироваться на собственных мучениях, стремясь выпить боль. И приветствовать ее. В течение этого дня она уже три раза побывала у Сильвианы и предчувствовала, что ей придется отправиться туда в четвертый перед обедом, до которого остался всего час.

– Я всего лишь сказала, что если Шимерин можно было понизить с Айз Седай до Принятой, значит власть Элайды беспредельна. Или, по крайней мере, она сама полагает, что беспредельна. Но, если вы принимаете это, значит так и есть.

Костяшки пальцев Приталле побелели на рукояти кинжала, но та словно бы не замечала этого.

– Раз ты считаешь, что знаешь лучше меня, – холодно ответила она, – значит, по окончанию урока отправишься к Сильвиане.

Что ж, это можно считать частичной победой. Эгвейн была уверена, что причиной гнева Приталле является отнюдь не она.

– Я жду от тебя достойного поведения, – твердо объявила на следующий день Серанха Кольвин. Для описания Серой сестры лучше всего подходило слово «недовольная». Недовольно поджатые губы, недовольно наморщенный нос, словно ей постоянно чудился неприятный запах. Даже в ее водянистых голубых глазах читалось недовольство. Если бы не это, ее вполне можно было бы назвать хорошенькой. – Понимаешь?

– Понимаю, – ответила Эгвейн, усаживаясь на табурет, стоявший напротив стула с высокой спинкой, на котором сидела сама Серанха. Утро выдалось довольно прохладным, и в камине горел небольшой огонь. Выпить боль. Приветствовать боль.

– Неверный ответ, – отозвалась Серанха. – Правильным ответом был бы реверанс и слова «Понимаю, Серанха Седай». Я собираюсь записывать все твои проступки, чтобы после урока предоставить Сильвиане полный список. Начнем заново. Ты понимаешь, дитя?

– Понимаю, – невозмутимо ответствовала Эгвейн, даже не думая вставать. Несмотря на годами выдрессированное спокойствие Айз Седай, лицо Серанхи приобрело фиолетовый оттенок. К концу урока ее список занимал четыре страницы, исписанные убористым почерком. Большую часть времени она писала, а не вела урок! Это сложно назвать успехом.

Следующим номером шла Аделорна Бастин. Зеленая сестра из Салдэйи каким-то образом казалась статной, несмотря на худобу и рост не выше Эгвейн. У нее был настолько величественный, отметающий любые попытки спорить вид, что сестра внушала бы ей благоговейный ужас, если бы Эгвейн могла себе это позволить.

– Я слышала, ты доставляешь всем неприятности, – сказала она, беря костяную расческу с маленького мозаичного столика возле стула. – Если ты вдруг начнешь выкаблучиваться, то узнаешь, как я умею обращаться вот с этим.

Эгвейн, конечно же, узнала, причем даже не прилагая к этому особых усилиий. Три раза она оказывалась поперек колена Аделорны, и женщина весьма убедительно доказывала, что этой щеткой можно не только расчесывать волосы. Так что лекция растянулась на два часа.

– Теперь я могу идти? – наконец спросила Эгвейн, спокойно промокая щеки платком, который уже окончательно промок. Вдохнуть боль. Впитать жар. – Я должна носить воду Красной Айя, и мне не хочется опаздывать.

Аделорна хмуро осмотрела свою щетку и положила ее на столик, который Эгвейн дважды переворачивала ударом ноги. Затем она все так же хмуро посмотрела на девушку, словно пытаясь взглядом проникнуть внутрь ее черепа.

– Мне бы очень хотелось, чтобы Кадсуане была сейчас в Башне, – проговорила она. – Думаю, она нашла бы на тебя управу. – В ее голосе сквозило уважение.

Этот день, в каком-то смысле, можно было назвать поворотным. Например, Сильвиана решила, что Эгвейн придется теперь Исцелять два раза в день.

– Такое ощущение, дитя, ты просто напрашиваешься на наказания. Это чистой воды упрямство, и я этого не потерплю. Ты должна взглянуть в глаза действительности. В следующий раз, когда ты попадешь ко мне, я пущу в ход уже ремень. – Наставница Послушниц задрала сорочку Эгвейн и вдруг застыла. – Ты улыбаешься? Я сказала что-нибудь смешное?

– Нет, просто мне в голову пришла забавная мысль, – ответила Эгвейн. – Вовсе не про вас.

Точно не про Сильвиану. Дело в том, что Эгвейн, наконец, поняла, как приветствовать боль. Она ведет войну, а не просто участвует в одной битве, и каждый раз, когда ее порют или отправляют к Сильвиане, она выигрывает битвы и отказывается отступать. Боль – это своеобразная почесть. Девушка брыкалась и выла как обычно, но уже после, вытирая слезы, она принялась тихонько напевать. Ведь принимать заслуженные почести приятно.

На второй день после пленения послушницы стали менять свое отношение к Эгвейн. Николь и Арейна, которую часто отправляли работать в конюшню, где ее и навещала Николь, – девушки были очень близкими подругами, что Эгвейн даже подозревала, что они делят одну постель, потому что всякий раз, когда они появлялись вместе, их головы едва не соприкасались, все это сопровождалось перешептыванием и таинственными улыбками, – так вот они распустили об Эгвейн массу былей и небылиц среди послушниц. Правды в этих историях было мало. В них Эгвейн представала некой смесью сразу всех легендарных Сестер, Бергитте Серебряный Лук и самой Амарезу, летящей на битву, вздымая над головой Меч Солнца. После этого половина послушниц начала испытывать перед ней благоговение, еще часть почему-то рассердились на нее, а еще часть просто стала презирать. Причем, что самое глупое, некоторые стали подражать ее поведению на занятиях, и только сеансы у Сильвианы положили этому конец. На третий день во время обеда почти две дюжины послушниц ели стоя, их лица буквально пылали от стыда. Среди них оказались Николь и, что еще удивительнее, Алвистере. К ужину их число уменьшилось до семи, а на четвертый день стояли только Николь и кайриэнка. После этого геройства сошли на нет.

Сначала Эгвейн думала, что девушек разозлит тот факт, что она не сдается, а их самих смогли сломить так быстро, но эффект оказался обратным. Число тех, кто злился или испытывал к ней презрение, сократилось, а уважение возросло. Однако никто не предпринимал попыток с ней подружиться. И это к лучшему. Пусть на ней сейчас надето белое платье, но она – Айз Седай, а сестре не пристало заводить дружбу с послушницами. Девочка может начать задирать нос, что повлечет за собой массу неприятностей для нее. Однако послушницы стали приходить к Эгвейн за советом, стали просить помочь с уроками. Первое время это были единицы, но их число росло день ото дня. Эгвейн всегда была готова помочь им учиться, придать девушкам уверенности в своих силах, или же наоборот – напомнить, что осторожность превыше всего, или просто терпеливо провести их шаг за шагом через сложное плетение, которое представлялось им трудным. Послушницам запрещалось направлять без присмотра со стороны Айз Седай или Принятой, однако все, конечно же, тайно пытались что-то изобразить. Эгвейн же уже была сестрой. Она соглашалась помогать им только поодиночке. Слухи о том, что послушницы собираются у нее группами, наверняка дойдут до вышестоящих инстанций, и в кабинете Сильвианы окажется не только она. Эгвейн была готова посещать Наставницу Послушниц столько раз, сколько потребуется, но не желала втягивать в это других. А что же до советов… Послушниц держали вдали от мужчин, так что советы были просты. Хотя отношения между близкими подругами зачастую не уступают по накалу страстей тем, что завязываются между мужчинами и женщинами.

Однажды, возвращаясь после очередного визита к Сильвиане, Эгвейн случайно услышала, как Николь разговаривает с двумя послушницами, которым было лет по пятнадцать-шестнадцать.

Эгвейн уже позабыла те времена, когда была столь юной. Такое ощущение, что с тех пор прошла целая жизнь. Мара была уроженкой Муранди, невысокой, с озорными голубыми глазами, а Намене – стройной доманийкой, которая постоянно хихикала.

– А вы спросите у Матери, – говорила Николь. Некоторые послушницы обращались к ней таким образом, но так, чтобы никто из тех, кто не носит белое, не мог услышать. Пусть они порой совершают глупости, но тут им хватило сообразительности. – Она всегда готова дать совет.

Намене нервно захихикала и покачала головой:

– Мне не хочется ее беспокоить.

– А кроме того, – живо заметила Мара, – поговаривают, что она всем дает один и тот же совет.

– Но это хороший совет, – Николь подняла руку и принялась загибать пальцы. – Слушайтесь Айз Седай. Слушайтесь Принятых. Упорно трудитесь. Трудитесь еще упорнее.

Заскользив по коридору в свою комнату, Эгвейн улыбнулась. Будучи Амирлин, ей не удалось заставить Николь вести себя как следует, но теперь, когда на ней платье послушницы, все сложилось иначе. Занятно.

И еще кое-что Эгвейн могла сделать для них. Успокоить. Пусть это и кажется невероятным, но Башня менялась. Люди не могли отыскать те комнаты, в которых бывали десятки раз. В коридорах видели женщин, которые выходили из стен, или наоборот входили в них, причем часто на этих фигурах были старомодные платья, или же вообще странные наряды – например, просто яркий кусок ткани, обернутый вокруг тела, или длинный плащ с вышивкой, надетый поверх штанов, а то и что похуже. Свет, как можно надеть в платье, оставляющее открытой всю грудь? Эгвейн имела возможность обсудить эти события с Суан в Тел’аран’риод, и поэтому знала, что все это свидетельствует о наступлении Тармон Гай’дон. Малоприятная новость, но что поделаешь. Что есть, то есть, и будто бы само появление Ранда не стало предвестником Последней Битвы. Некоторым сестрам в Башне это наверняка было известно, но полностью поглощенные своими делами, они не потрудились успокоить послушниц, плачущих от ужаса. Это делала Эгвейн.

– Мир полон странных чудес, – говорила она Кориде, светловолосой девушке, которая лежала на кровати и рыдала в подушку. Кориде была лишь на год младше ее самой, но все равно оставалась ребенком, даже проведя полтора года в Башне. – Так почему ты удивляешься, что некоторые из этих чудес случаются в Башне? Где же еще им случаться? – Эгвейн никогда не упоминала при послушницах о Последней Битве. Это известие едва ли назовешь успокаивающим.

– Но она же вошла прямо в стену! – всхлипывала Корайде, подняв зареванное личико. Оно все было в красных пятнах, щеки блестели от слез. – Прямо в стену! А еще мы никак не могли найти класс, и Педра тоже. И она рассердилась на нас. А Педра никогда не сердится. Она тоже испугалась!

– Готова поспорить, что Педра не плакала из-за этого, – Эгвейн присела на краешек кровати и внутренне порадовалась, что ей удалось не вздрогнуть. Матрасы послушниц не отличались мягкостью. – Мертвые не могут причинить вреда живым, Кориде. Они не могут даже коснуться нас. Они нас не видят. К тому же все эти призраки некогда были обитателями Башни или служанками. Это их дом, также как и наш с тобой. Ну а раз комнаты и коридоры теперь меняются, просто запомни, что Башня – место, где случаются чудеса. Запомни, и ты перестанешь пугаться.

На вкус самой Эгвейн это утешение было весьма сомнительным, однако Кориде вытерла глаза и поклялась, что больше бояться не будет. К сожалению, впереди еще сотня, а то и больше, послушниц, которых не всегда так же легко успокоить, как эту девушку. Все это заставляло Эгвейн злиться на Сестер еще больше, чем раньше.

Однако ее дни состояли не только из уроков, наказаний и успокоительных разговоров с послушницами, хотя наказания и вправду занимали значительную часть дня. Сильвиана не зря сомневалась, что у нее будет много свободного времени. Послушниц всегда отправляли на хозяйственные работы. Необходимости в этом не было, потому как Башню обслуживали тысячи слуг и служанок, не считая чернорабочих, однако сестры пребывали в полной уверенности, что физический труд воспитывает характер. Среди всего прочего послушниц нагружали работой, чтобы от усталости они и думать не могли о мужчинах. Однако Эгвейн доставалось куда больше работы, чем обычным послушницам. Частично ей добавляли заданий сестры, которые считали ее беглянкой, а частично Сильвиана, которая надеялась, что от утомления упрямая девица оставит мысли о «бунте».

Каждый день после еды Эгвейн отправлялась на кухню чистить крупной солью и жесткой щеткой грязные котлы. Время от времени к ней заглядывала Ларас, однако уходила, так и не сказав ни слова. Госпожа Кухонь ни разу не пускала в ход свою длинную ложку, даже когда вместо того, чтобы скрести котел, Эгвейн выпрямлялась и массировала спину, которая ныла от долгого сидения с опущенной головой. Зато Ларас щедро лупила помощников поваров и поварят, которые пытались проказничать с Эгвейн также, как и с обычными послушницами, отправленными работать на кухню. Может быть, все обстояло именно так, как приговаривала эта женщина, отвешивая очередной шлепок, «Будет у вас время наиграться, когда закончите работать!», однако Эгвейн приметила, что Ларас не так ревностно охраняет других послушниц, которым доставались от поварят игривые щипки и кружки ледяной воды за шиворот. Значит, у нее все-таки есть какой-никакой союзник. Осталось понять, как это использовать.

Водрузив на плечи коромысло, Эгвейн таскала ведра с водой на кухню к послушницам, к Принятым, проделывала с ношей долгий путь к покоям всех Айя. Она носила сестрам еду, выравнивала граблями дорожки в саду, выпалывала сорняки, выполняла поручения Сестер, прислуживала Восседающим, подметала полы, натирала их до блеска, чистила их руками, стоя на коленях, – и это лишь крохотная часть списка. Она никогда не бежала от работы, в какой-то степени потому, что не желала давать кому-либо повод назвать ее лентяйкой. Девушка рассматривала это как некое наказание за то, что она не подготовилась должным образом к превращению цепей в гавани в квейндияр. А наказания нужно переносить с достоинством. То есть скрести плитки пола с королевским величием.

Кроме того, посещение Принятых позволило Эгвейн узнать, что они о ней думают. Всего в Башне жила тридцать одна Принятая, но все они постоянно либо учили послушниц, либо учились сами, поэтому на девяти этажах, которые колодцем окружали опрятный садик, едва ли можно было обнаружить и десяток девушек. Однако слух о приходе Эгвейн быстро разлетался во все стороны, так что она не испытывала недостатка в зрителях. Поначалу многие вознамерились завалить ее поручениями, особенно Майр, пухленькая голубоглазая арафелка, и Ассейл, худая светловолосая тарабонка с карими глазами. Когда Эгвейн только прибыла в Башню, они уже были послушницами и завидовали тому, что ее так быстро перевели в Принятые. Это было до ее ухода. Практически все их задания сводились к «принеси то» и «отнеси это туда». Для всех Принятых Эгвейн была «послушницей», которая доставляла одни неприятности, «послушницей», возомнившей себя Престол Амерлин. Она безропотно носила ведра с водой, надрываясь до боли в спине, но отказывалась выполнять их приказы. Что, конечно же, приводило к очередным посещениям кабинета Наставницы Послушниц. Время шло, а бесконечные походы к Сильвиане не оказывали должного действия, так что поток распоряжений начал слабеть, а потом и вовсе иссяк. И Ассейл с Майр не пытались вредничать, а просто думали, что должны вести себя в сложившихся обстоятельствах именно так, и теперь тоже уже не знали, что с ней делать.

Часть Принятых так же мучилась страхами на предмет ходячих мертвецов и изменений переходов в Башне. И каждый раз, видя перед собой бледное лицо и заплаканные глаза, Эгвейн говорила то же самое, что и послушницам. Только на сей раз она не обращалась к Принятым напрямую, а просто произносила все это себе под нос, но так, чтобы девушка слышала. Метод отлично работал как на послушницах, так и на Принятых. Многие удивленно замирали, когда Эгвейн начинала говорить, и даже открывали рот, чтобы заставить ее замолчать, но в итоге никто так и не произносил ни слова. После ухода Эгвейн лица девушек еще долго хранили задумчивое выражение. Когда она снова появлялась во дворике, Принятые все так же выходили на галерею с каменными перилами, однако теперь они молча наблюдали за ней, словно пытаясь разгадать, что же она такое на самом деле. В конце концов, они узнают ответ на этот вопрос. И сестры тоже.

Если девушка в белом прислуживает Восседающим или сестрам или тихонько стоит в углу, то очень скоро она превращается для них в предмет мебели, пусть даже эта мебель обладает печальной известностью. Если же сестры все-таки замечали Эгвейн, то тут же меняли тему беседы. Однако ей удалось подслушать массу обрывков разговоров, по большей части о планах мщения другим Айя за обиды и проступки. Как ни странно, сестры в Башне считали других Айя куда более важными врагами, чем тех Сестер, что разбили лагерь под городской стеной. И Восседающие тоже недалеко ушли от этого. Имея возможность все это видеть, Эгвейн боролась с желанием отвесить всем и каждой по звонкой пощечине. Скорее всего, когда остальные сестры вернутся в Башню, все вернется на круги своя, но все же…

Ей удалось выяснить еще кое-что. То, что экспедиция против Черной Башни закончилась полным провалом. Некоторые сестры, казалось, отказывались верить в случившееся и пытались убедить себя, что такого просто не могло произойти. Множество Сестер попало в плен после великой битвы и почему-то поклялось в верности Ранду. Эгвейн уже приходилось слышать об этом, но ей это абсолютно не нравилось, как и то, что плененных Сестер связали узами Аша’маны. И тот факт, что Возрожденный Дракон – та’верен – никак не может быть оправданием. Никогда ни одна Айз Седай не давала клятву верности ни одному мужчине. Сестры и Восседающие спорили, кто виноват в том, что случилось, и Ранд с Аша’манами возглавляли список. Однако еще одно имя упоминалось снова и снова. Элайда до Аврини а’Ройхан. Помимо этого постоянно слышались разговоры о Ранде. О том, как отыскать его до начала Тармон Гай’дон. Сестры знали, что близится война, однако никому не пришло в голову предупредить и успокоить послушниц и Принятых, и им отчаянно хотелось заполучить Возрожденного Дракона.

Иногда Эгвейн позволяла себе напомнить им о том, что Шимерин была лишена шали вопреки всем обычаям и устоям, или заметить, что эдикт Элайды по поводу Ранда стал лучшим способом заставить его залечь на дно. Порой она выказывала сочувствие сестрам, захваченным Аша’манами в плен у Колодцев Дюмай, невзначай упоминая при этом имя Элайды, или сокрушалась по поводу мусора, заполонившего некогда девственно чистые улицы Тар Валона. Тут упоминать имя Элайды нужды не было. Все и так знали, кто несет ответственность за Тар Валон. Временами все эти замечания приводили лишь к очередному посещению кабинета Сильвианы и к дополнительным работам по хозяйству, однако зачастую никакого наказания не следовало. Эгвейн старательно запоминала тех Сестер, которые просто просили ее помолчать. Или, что куда лучше, тихо слушали. Кое-кто даже кивал, соглашаясь, прежде чем спохватиться.

А некоторые работы приводили к весьма интересным встречам.

Утром второго дня Эгвейн вылавливала бамбуковыми граблями на длинной ручке мусор из прудов Водного Садика. Ночью прошел ливень, сопровождавшийся жутким ветром, так что листья с деревьев и трава теперь плавали в воде среди ярко-зеленых лилий и бутонов водяных ирисов. Среди них обнаружился мертвый воробей, которого она тихо похоронила в одной из клумб. Две Красные сестры стояли на одном из выгнутых мостиков, перекинутых через пруд, опираясь на резные каменные перила, и наблюдали то за работающей Эгвейн, то за мельтешащими в воде золотыми, красными и белыми рыбками. С одного из кожелистов взмыла стая ворон и беззвучно направилась на север. Вороны! Испокон веков Башня была ограждена от этих птиц. Но Красные не обратили на это внимания.

Эгвейн как раз сидела на корточках возле одного из прудов и смывала грязь с рук после похорон бедной птички, когда появилась Алвиарин, кутавшаяся в шаль с белой бахромой, словно бы утро было ветреным, а не солнечным и теплым. Уже третий раз Эгвейн видит Алвиарин, и каждый раз она почему-то одна, а не в обществе других Белых. Хотя в коридоре ей часто попадались группки Белых сестер. Может, это ключ? Если это так, то непонятно к чему этот ключ, если только Алвиарин по какой-то причине не избегает Сестер собственной Айя. Нет, гниль не могла проникнуть так глубоко.

Поглядывая на Красных, Алвиарин прошла по гравийной дорожке, вьющейся между водоемов, и приблизилась к Эгвейн.

– А ты низко пала, – проговорила она, оказавшись совсем рядом. – Это, должно быть, болезненно.

Эгвейн выпрямилась, вытерла руки о юбку, и снова взялась за грабли:

– Я не одна такая. – Утром после очередного свидания с Сильвианой Эгвейн выходила из кабинета и в который раз столкнулась с Алвиарин. Для Белой это был ежедневный ритуал, о котором шушукались послушницы, недоумевая, в чем же причина такого наказания. – Моя мать всегда говорила: «Не плачь над тем, что уже не починить». Мне кажется, это хороший совет, особенно в данных обстоятельствах.

Щеки Алвиарин едва заметно покраснели:

– Но ты, вроде бы, плачешь. И по слухам постоянно. И ты могла бы этого избежать, если бы захотела.

Эгвейн подцепила веником дубовый лист и стряхнула его в ведро с влажными листьями, стоявшее у ее ног.

– Ваша верность Элайде не особенно крепка, верно?

– Почему ты спрашиваешь? – поинтересовалась Алвиарин с подозрением. Взглянув на Красных, чье внимание теперь полностью занимали рыбки, а не Эгвейн, она подошла еще ближе, давая понять, что отвечать следует шепотом.

Эгвейн выловила длинный пучок водорослей, который, видимо, штормовой ветер принес с равнин за рекой. Стоит ли упомянуть о письме, которое эта женщина написала Ранду с обещанием буквально бросить Башню к его ногам? Нет, эти сведения весьма ценны, однако ими можно воспользоваться лишь единожды.

– Она лишила вас палантина Хранительницы Летописей и подвергла наказанию. Вряд ли подобное укрепляет привязанность.

Лицо Алвиарин оставалось невозмутимым, но она явно расслабила плечи. Айз Седай редко показывали столько эмоций. Она, наверняка, находится в постоянном напряжении, раз позволила себе такую вольность. Белая снова покосилась на Красных:

– Подумай о своем положении, – произнесла она почти шепотом. – Если хочешь найти какой-нибудь выход, что ж, это может оказаться вполне возможным.

– Меня полностью устраивает мое положение, – просто ответила Эгвейн.

Алвиарин недоуменно выгнула брови, но, бросив взгляд на Красных, – теперь одна из Сестер потеряла интерес к рыбкам и в упор смотрела на них – поспешила прочь. Причем едва ли не бегом.

С этого момента Алвиарин появлялась каждые два-три дня, когда Эгвейн выполняла какую-нибудь работу, и хоть открыто не предлагала план бегства, все равно постоянно упоминала это слово. Она даже немного злилась всякий раз, когда Эгвейн отказывалась клевать на ее наживку. А в том, что это наживка, Эгвейн ни капли не сомневалась. Она не доверяла Алвиарин. Быть может, как раз из-за того письма, которое было написано для того, чтобы заманить Ранда в Башню, прямо в лапы Элайды. А возможно, таким образом Белая пыталась заставить Эгвейн сделать первый шаг, заставить просить о спасении. И тогда Алвиарин наверняка станет диктовать условия. Как бы то ни было, у Эгвейн не было ни малейшего желания бежать, – она оставляла эту возможность на тот случай, если не будет иного выхода, – и ее ответ всегда был один и тот же.

– Меня полностью устраивает мое положение.

Слыша этот ответ в очередной раз, Алвиарин начала отчетливо скрежетать зубами.

На четвертый день своего пребывания в Башне Эгвейн, стоя на четвереньках, скребла бело-голубые плитки пола, когдаувидела сапоги троих мужчин и шелковый подол серого платья, расшитого замысловатым красным узором. Сапоги замерли в нескольких шагах от нее.

– Должно быть это она, – раздался мужской голос с иллианским акцентом. – Да, мне указывали именно на нее. Думаю, я хочу поговорить с ней.

– Это же обычная послушница, Маттин Стефанеос, – ответила сестра. – Вы так хотели прогуляться по саду.

Эгвейн макнула щетку в ведро с мыльной водой и приступила к следующей плитке.

– Пусть Судьба разорвет меня на кусочки, Кариандре! Может я и в Белой Башне, но я остаюсь законным королем Иллиана, и если я желаю поговорить с ней, значит, я поговорю с ней. А вы можете присматривать за нами, как настоящая дуэнья, чтобы все было прилично. Насколько мне известно, она выросла в одной деревне с ал’Тором.

Одна пара начищенных до блеска сапог приблизилась к Эгвейн.

Только тогда Эгвейн соизволила подняться, зажав в руке щетку, с которой капало. Тыльной стороной ладони она отбросила с лица прядь волос. Она не стала массировать костяшками пальцев поясницу, хотя очень хотелось.

Маттин Стефанеос оказался коренастым и почти совсем лысым мужчиной с аккуратной бородкой, выстриженной на иллианский манер, и чрезвычайно морщинистым лицом. Его взгляд был пронзительным и сердитым. Доспехи смотрелись бы на нем куда более уместно, чем этот зеленый шелковый камзол, на рукавах и лацканах которого красовались золотые пчелы.

– Обычная послушница, говорите? – пробормотал он. – Думаю, тут вы ошиблись, Кариандре.

Полноватая Красная поджала губы, оставила двух стражников с Белым Пламенем Тар Валона на груди и последовала за Стефанеосом. Прежде чем снова обратиться к нему, она бросила неодобрительный взгляд на Эгвейн:

– Это послушница, которая несет очень суровое наказание, и ей предстоит перемыть множество полов. Пойдемте. Сегодня утром в саду должно быть особенно славно.

– Славно было бы побеседовать с кем-то, – отозвался он, – помимо Айз Седай. А то я только и делаю, что разговариваю с сестрами из Красной Айя, ведь вы трепетно ограждаете меня от общения с остальными. Слуги, которых вы ко мне приставили, судя по всему, немые, и Гвардейцам Башни наверняка тоже приказали держать со мной язык за зубами.

Он замолчал, – к ним подошли еще две Красные сестры. Пухленькая голубоглазая Несита, скользкая, словно змея, кивнула Кариандре, а Барасин вручила Эгвейн знакомую оловянную кружку. Красная Айя, похоже, взялась опекать ее, потому как ее надсмотрщиками и телохранителями всегда оказывались Красные, и в назначенный час всегда появлялся кто-то, кто приносил уже привычный отвар корня вилочника. Девушка выпила отвар и вернула кружку. Несита, казалось, немного расстроилась, что она не стала отказываться, но в этом просто не было смысла. Однажды она попробовала возразить, и Несита влила эту мерзость прямо ей в глотку, воспользовавшись воронкой, которая так кстати обнаружилась в поясном кошеле. Вряд ли это выглядело бы достойно в глазах Маттина Стефанеоса.

Он наблюдал за происходящим с откровенным интересом, хотя Кариандре тянула его за рукав, пытаясь увлечь за собой в сад.

– Когда вы хотите пить, сестры приносят вам воду? – осведомился он, когда Барасине и Несита отошли на достаточное расстояние.

– Они считают, что этот чай повышает мне настроение, – ответила ему Эгвейн. – Вы хорошо выглядите, Маттин Стефанеос. Для человека, похищенного Элайдой.

Об этом тоже сплетничали все послушницы.

Кариандре зашипела и открыла рот, но он, стиснув зубы, опередил ее:

– Элайда спасла меня от ал’Тора, – сказал он. Красная одобрительно кивнула.

– А почему вы решили, что он представляет для вас угрозу? – спросила Эгвейн.

Мужчина хмыкнул:

– Он же убил Моргейз в Кэймлине, и Колавир в Кайриэне. И как я слышал, он разворотил при этом половину Солнечного Дворца. А еще ходят слухи о том, что в Кайриэне он отравил или зарезал Высоких лордов Тира. Как знать, скольких еще правителей и королей он убил и уничтожил трупы?

Улыбнувшись, Кариандре снова кивнула. Сейчас Стефанеос напоминал мальчишку, отвечающего выученный урок. Она что, не разбирается в мужчинах? Он же все отлично видит. Скулы на его лице проступили отчетливее, и руки на мгновение сжались в кулаки.

– Колавир повесилась сама, – убедившись, что ее голос звучит ровно, сказала Эгвейн. – Солнечный Дворец разрушил тот, кто пытался убить Возрожденного Дракона. Скорее всего, это дело рук Отрекшегося. И, по словам Илэйн Траканд, ее мать убил Равин. Ранд объявил о своей поддержке ее притязаний на Львиный и Солнечный Троны. Он не убивал никого из кайриэнской знати и ни одного Выского лорда, которые постоянно поднимали против него мятежи. Он даже назначил одного из них своим Наместником в Тире.

– Я полагаю, все это… – начала Кариандре, накидывая шаль на плечи, но Эгвейн не дала ей продолжить.

– Любая сестра могла бы рассказать вам тоже самое. Если бы пожелала. Если бы сестры общались между собой. Подумайте, почему вы видите только Красных сестер. Вы хоть раз замечали, чтобы разговаривали сестры из двух разных Айя? Вас похитили и привезли на борт тонущего корабля.

– Этого более чем достаточно, – оборвала Кариандре в последнюю фразу Эгвейн. – Когда закончишь с полом, ты отправишься к Наставнице Послушниц и попросишь ее наказать тебя за отлынивание от работы. И за непочтительность к Айз Седай.

Эгвейн безмятежно встретила яростный взгляд женщины:

– Когда я закончу, у меня будет очень мало времени до занятия с Кийоши. Могу я пойти к Сильвиане после него?

Кариандре поправила шаль. Она явно не ожидала от девушки такого спокойствия.

– Это твои личные трудности, – объявила она, наконец. – Идемте, Маттин Стефанеос. Вы и так помогли этой девчонке слишком долго бездельничать.

У Эгвейн не оказалось времени чтобы сменить мокрое платье или хотя бы расчесаться после посещения кабинета Сильвианы, не говоря уже о том, чтобы прийти на урок к Кийоши вовремя. Если, конечно, не нестись, как угорелая, чего она, само собой, делать не собиралась. Поэтому Эгвейн опоздала на занятие к высокой и стройной Серой, которая, как выяснилось, была страстной приверженкой пунктуальности и аккуратности. Вследствие чего всего час спустя она снова оказалась под хлесткими ударами ремня Сильвианы, брыкаясь и взвизгивая от боли. На этот раз она не только впитывала боль в себя. Душу грела одна мысль, которая тоже помогала сносить порку. Воспоминание о задумчивом виде Стефанеоса, которого Кариандре тащила за собой вниз по коридору; он дважды оглянулся через плечо. Значит, ей удалось посеять еще одно семя. Чем больше семян, тем больше вероятность, что ростки, появившиеся из них, окончательно расколют фундамент под Элайдой. Чем больше семян, тем скорее будет низложена Элайда.

Утром седьмого дня Эгвейн снова носила воду, на сей раз в Белую Айя. Она внезапно замерла, будто бы кто-то со всей силы ударил ее в живот. По спиральному коридору навстречу ей в сопровождении Стражей спускались две женщины в шалях с серой бахромой. Одной была Мелавайр Сомейнеллин, плотная кайриэнка с седыми прядками в волосах, одетая в платье из отличной серой шерсти. Второй же, синеглазой женщиной с волосами цвета темного меда, оказалась Беонин!

– Так значит, это ты предала меня! – сердито воскликнула Эгвейн. И тут в голове мелькнула мысль. Как эта женщина могла предать ее, поклявшись ей в верности? – Ты наверняка из Черной Айя!

Мелавайр резко выпрямилась, как будто это могло что-то изменить, ведь она была на целый дюйм ниже Эгвейн. Она уперла кулаки в бедра и открыла рот, чтобы достойно ответить. У Эгвейн было одно занятие с ней, и обычно Серая была довольно милой в общении женщиной, но когда она злилась, стоило держаться от нее подальше.

Беонин положила руку на пышное плечо второй сестры:

– Позволь мне, пожалуйста, поговорить с ней наедине, Мелавайр.

– Я надеюсь, это будет очень суровый разговор, – отчеканила Мелавайр. – Как можно вообще такое выпалить!.. Да еще упомянуть о некоторых вещах!.. – Негодующе покачав головой, она прошествовала дальше по коридору, ее Страж двинулся за ней. Он был приземист и широкоплеч, так что казался шире Сестры. Настоящий медведь. Однако при этом в каждом его движении чувствовалась грация Стража.

Беонин взмахнула рукой и подождала, пока ее собственный Страж, худой мужчина, лицо которого пресекал шрам, не последует за остальными. За это время она пару раз поправила свою шаль.

– Я никого не предавала, – тихо заговорила она. – Я бы не принесла тебе клятву верности, если бы не Совет. Если бы они узнали тайны, которые тебе известны, они бы высекли меня. Причем одним разом они не ограничились бы. Веская причина для присяги, не так ли? Я никогда не притворялась, что ты мне нравишься, но я придерживалась данного слова, пока тебя не взяли в плен. Ведь ты больше не Амерлин, верно? Ты не плененная Амерлин, тем более спасти тебя нет надежды, поскольку ты сама пресекла все попытки это сделать. Теперь ты снова послушница, и уже две причины делают мою клятву недействительной. А все эти разговоры о мятеже – бред. Мятеж окончен. Белая Башня скоро снова станет единой, и я не буду жалеть, если так и случится.

Сняв коромысло с плеч, Эгвейн поставила ведра на пол и сложила руки под грудью. С самого начал она старалась вести себя невозмутимо, – ну, за исключением тех случаев, когда ее пороли, – но вот это может вывести из себя даже камень.

– Ты отлично себя выгораживаешь, – сухо заметила она. – Ты пытаешься убедить саму себя? Не выйдет, Беонин. Не выйдет. Если мятеж окончен, то где же нескончаемый поток Сестер, готовых упасть на колени перед Элайдой и принять от нее наказание? Свет, что еще ты предала? Все?

Скорее всего, так оно и есть. Эгвейн неоднократно посещала кабинет Элайды в Тел’аран’риод, но почему-то каждый раз ее шкатулка с корреспонденцией оказывалась пустой. Теперь понятно, почему.

На щеках Беонин проступили красные пятна:

– Я же говорю, я не пре… – она издала придушенный звук и схватилась за горло, словно лживые слова не хотели срываться у нее с языка. Что ж, это доказывает, что она не принадлежит Черной Айя.

– Ты предала наших хорьков. Они все теперь в камерах в подвале?

Беонин метнула взор в коридор. Мелавайр разговаривала со своим Стражем. Он склонил к ней голову. Пусть он был низковат, но все же выше Серой. Страж Беонин – Тервайл – взволнованно наблюдал за своей Айз Седай. Их разделяло довольно большое расстояние, так что едва ли можно было что-нибудь услышать, но Беонин подошла к Эгвейн вплотную и понизила голос:

– Элайда приказала установить за ними наблюдение, однако мне кажется, Айя не станут докладывать ей все, что видят. Немногие сестры жаждут поведать Элайде больше, чем положено по протоколу. Но это было необходимо, понимаешь? Вряд ли я смогла бы вернуться в Башню и сохранить эту тайну. В конечном счете, их все равно бы разоблачили.

– Значит, ты должна будешь предупредить их, – Эгвейн позволила презрительным ноткам проникнуть в голос. Эта женщина пытается расщепить волос бритвой! Она нашла себе хлипкое оправдание, чтобы нарушить свою клятву, а предала всех тех женщин, которых сама помогала выбирать. Кровь и проклятый пепел!

Беонин некоторое время молчала, поигрывая кистями шали, а потом, наконец, сказала:

– Я уже предупредила Мейдани и Дженнет. – Эти сестры принадлежали Серой Айя. – Для них я сделала, что могла. Другим придется утонуть или выплыть самостоятельно. Сестры нападают на тех, кто осмеливается приблизиться к чужой Айя. Я… Я не собираюсь возвращаться к себе, одетой только в шаль и рубцы от побоев, чтобы только попытаться….

– Рассматривай это как наказание, – отрезала Эгвейн. Свет! Сестры нападают на других Сестер! Дела обстоят гораздо хуже, чем она думала. Ей пришлось напомнить себе, что на такой плодородной почве ее семена взойдут скорее.

Беонин снова окинула взором коридор. Тервайл направился было к ней, но она покачала головой. Несмотря на лихорадочный румянец на щеках, ее лицо было лишено эмоций, но в душе наверняка бушевал ураган.

– Ты понимаешь, что я могу отправить тебя к Наставнице Послушниц? – спросила она напряженным голосом. – Я слышала, ты по полдня рыдаешь у нее в кабинете. Думаю, тебе бы не хотелось отправляться туда лишний раз, верно?

Эгвейн улыбнулась. Два часа назад ей удалось улыбнуться, едва на нее перестал опускаться ремень Сильвианы. Тогда это сделать было труднее.

– А ты не слышала, из-за чего я рыдаю? Быть может, из-за нарушенных клятв? – Кровь отхлынула от лица женщины. Нет, не нужно так. – Пусть ты убедила себя, что я больше не Амерлин, Беонин. Однако пришла пора снова начать убеждать себя в обратном. Я все еще та, кем являюсь. Ты, во что бы то ни стало, предупредишь остальных. Скажешь им стараться избегать меня, пока я не найду способа связаться с ними. Они и так уже привлекли слишком много внимания. Но с этого самого момента ты будешь находить меня каждый день, на случай, если у меня появятся для них какие-нибудь поручения. И кое-что я перечислю прямо сейчас. – Эгвейн быстро привела список того, что она считала нужным упоминать в беседах с сестрами: лишение Шимерин шали соучастие Элайды в провале у Черной Башни и Колодцев Дюмай, и все остальные семена, которые хотела посеять. Теперь не нужно будет сажать их по одному. Теперь их станут сеять горстями.

– Я не могу разговаривать с сестрами из других Айя, – проговорила Беонин, когда Эгвейн закончила. – Однако в Серой Айя сестры часто беседуют об этом. В последнее время наши глаза-и-уши чрезвычайно заняты. Те секреты, что Элайда хотела сохранить втайне, выплывают наружу. Уверена, что в других Айя происходит тоже самое. Так может, мне не нужно…

– Предупреди их и передай им то, что я сказала, Беонин, – Эгвейн подняла коромысло и пристроила его поудобнее на плечах. Если те Белые сестры, что ждут ее, решат, что она слишком замешкалась, то сначала пустят в ход туфель или расческу, а потом вдобавок отправят ее к Сильвиане. Пусть она и научилась обнимать боль, приветствовать ее, все же не стоит искать наказания без особой на то необходимости. – И запомни. Это наказание, которое я тебе назначаю.

– Я сделаю так, как ты сказала, – без всякой охоты откликнулась Беонин. Ее взгляд вдруг стал жестким, но причиной этому была не Эгвейн. – Будет приятно посмотреть на низложение Элайды, – подытожила она весьма неприятным голосом, потом поспешила присоединиться к Мелавайр.

Так не предвещавшая ничего хорошего встреча обернулась неожиданной победой, отчего у Эгвейн весь оставшийся день было хорошее настроение, невзирая даже на то, что Феране и впрямь решила, что девушка шла слишком долго. Рука у пышнотелой Восседающей Белой Айя оказалась не менее тяжелой, чем у Сильвианы.

Этим вечером после ужина Эгвейн из последних сил дотащилась до камер, несмотря на неодолимое желание отправиться в постель. Кроме занятий и порки ремнем – последнюю порцию она получила как раз перед ужином – большую часть дня прошла за тасканием ведер с водой. Спина и плечи болели. Руки и ноги тоже. Ее буквально качало от усталости. Как ни удивительно, у нее не было ни одной из тех жутких головных болей с того момента, как она оказалась в плену, и ни одного мрачного сна, после которого она порой весь день ходила в тревоге, даже если не помнила его содержания. Однако сегодня ночью головная боль ей обеспечена. Это может помешать истинным сновидениям, а ведь совсем недавно ей привиделись несколько замечательных – о Ранде, Мэте, Перрине, и даже о Гавине, хотя все сны о нем были такими.

Сегодня Лиане стерегли три Белых сестры, которых Эгвейн запомнила по встречам в коридорах. Худая Нагора всегда скалывала свои светлые волосы на затылке. Чтобы восполнить недостаток в стати, она всегда сидела очень прямо. Норайн была очень миловидна, ее отличали поразительные огромные влажные глаза, однако, несмотря на свою принадлежность к Белой Айя, она зачастую оказывалась несколько рассеянной, словно Коричневая. А Мийаси – строгая высокая и немного полноватая сестра с седыми волосами стального оттенка – терпеть не могла глупости и видела их на каждом шагу. Нагора, окруженная сиянием саидар, удерживала щит вокруг Лиане и спорила с остальными о какой-то логической проблеме, суть которой Эгвейн никак не могла вычленить. Она даже не могла понять, было ли у сестер две точки зрения на этот счет, или же три. Никто не повышал голоса, не потрясал кулаками. Лица спорщиц являли собой маски Айз Седай, однако некоторая холодность в интонациях свидетельствовала о том, что не будь они Айз Седай, собеседницы уже давно орали бы друг на друга, и возможно даже вцепились бы друг в друга. Они не обратили никакого внимания на вошедшую, будто бы ее не существовало вовсе.

Временами поглядывая в их сторону, Эгвейн подошла вплотную к решетке и ухватилась руками за прутья, чтобы не упасть. Свет, как она устала!

– Сегодня я видела Беонин, – тихо сообщила она. – Она здесь, в Башне. Она заявила, что свободна от клятвы, потому как я больше не Престол Амерлин.

Лиане ахнула и приникла к разделяющей их железной преграде:

– Она предала нас?

– Присущая скрытым структурам невозможность – это данность, – отрезала Нагора. Ее голос прозвучал, словно удар ледяного молота. – Данность.

– Она утверждает, что нет, и я ей верю, – прошептала Эгвейн. – Но она призналась, что выдала наших хорьков. Элайда приказала только лишь наблюдать за ними. Я поручила Беонин предупредить их, что она обещала сделать. Она сказала, что уже предупредила Мейдани и Дженнет, но зачем она сначала предает их, а потом говорит им об этом? И еще она бросила фразу, что хочет видеть низложение Элайды. Почему она сбежала к Элайде, если так хочет свергнуть ее? Она почти признала, что больше никто не оставил наш лагерь. Я определенно что-то упускаю, но я так устала, что никак не могу понять, что же именно. – Она зевнула и прикрыла рот вялой рукой.

– Скрытые структуры описываются четырьмя из пяти аксиом рациональности шестого порядка, – не менее твердо ответила Мийаси. – Строго описываются.

– Так называемая рациональность шестого порядка была отметена всеми здравомыслящими как заблуждение, – веско заметила Норайн. – Но скрытые структуры – основа для понимания того, что происходит сейчас в Башне. Реальность смещается, меняется день ото дня.

Лиане взглянула на Белых:

– Некоторые всегда предполагали, что среди нас есть шпионы Элайды. Если Беонин была шпионкой, то клятва держала ее, пока у нее не появилась возможность убедить себя, что ты больше не Престол Амерлин. Но если ее приняли тут не так, как она рассчитывала, то, возможно, ее предпочтения несколько сместились. Беонин всегда была честолюбива. Если она не получила то, что считала причитающимся ей по праву, – она развела руками. – Беонин всегда хочет получать то, что ей причитается, и еще немного сверху.

– К реальности всегда можно применить логику, – безапелляционно ответила Мийаси. – Но только послушница может решить, что реальность можно применить к логике. Рассматриваются только идеальные условия. А не обычный мир.

Нагора закрыла рот и мрачно взглянула на говорившую, словно та стащила эти слова прямо у нее с языка.

Слегка покраснев, Норайн встала со скамейки и направилась к Эгвейн. Две другие сестры пристально смотрели ей в след, и Норайн, судя по тому, как она нервно поправляла шаль, чувствовала на себе их взгляды.

– Дитя, ты выглядишь изможденной. Отправляйся в кровать.

Эгвейн только этого и хотела, но у нее еще остался вопрос, на который она желала получить ответ. Только задавать его нужно крайне осторожно. Теперь внимание всех трех Белых сестер было сосредоточено на ней.

– Лиане, те сестры, что навещают тебя, продолжают задавать все те же вопросы?

– Я же сказала тебе отправляться в кровать, – строго заметила Норайн. Она хлопнула в ладоши, будто бы это заставит Эгвейн подчиниться.

– Да, – ответила Лиане. – Понимаю, что ты имеешь в виду. Быть может, в некоторой степени доверие все-таки возможно.

– В очень малой степени, – согласилась Эгвейн.

Норайн уперла руки в бедра. От ее голоса повеяло прохладой, от обычной рассеянности не осталось и следа:

– Раз ты отказываешься отправляться в постель, то вместо этого можешь сходить к Наставнице Послушниц и передать ей, что ты отказалась повиноваться сестре.

– Конечно, – быстро ответила Эгвейн и повернулась к выходу. Она получила ответ на свой вопрос: Беонин не выдала плетение Перемещения, и значит, вряд ли выдала еще ряд открытий. К тому же, на Эгвейн теперь надвигались еще и Нагора с Мийаси. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее волоком оттащили в кабинет к Сильвиане, на что вполне способна хотя бы Мийаси. Рука у нее потяжелее, чем у Феране.

Утром девятого дня пребывания Эгвейн в Башне, еще до рассвета, в ее маленькую комнатку явилась, чтобы провести Исцеление, сама Дозин. За окнами уныло шел дождь. Двое Красных, стороживших ее во время сна, хмуро покосились на Дозин, влили в Эгвейн уже привычный отвар корня вилочника и поспешили удалиться. Желтая сестра презрительно фыркнула, когда за ними закрылась дверь. Она использовала старый способ Исцеления, – у Эгвейн перехватило дыхание, словно ее окунули в ледяной пруд, – после которого проснулся жуткий аппетит, но зато пропала боль пониже спины. Забавное ощущение. Ко всему можно привыкнуть, и даже болезненные синяки на ягодицах начинают казаться обычным делом. Однако то, что все, кто Исцелял Эгвейн за все то время, что она провела в Башне, использовали старый способ, что в очередной раз подтверждало, что кое-какие тайны Беонин все же сохранила в секрете. Хотя, как ей это удалось, оставалось загадкой. Сама Беонин говорила, что многие сестры считают рассказы о новых плетениях небылицами.

– Проклятие, ты ведь не собираешься сдаваться верно, дитя? – осведомилась Дозин, пока Эгвейн натягивала платье через голову. Язык, которым изъяснялась эта женщина, никак не вязался с ее элегантным внешним видом, – на ней было синее платье, шитое золотом, в ушах и волосах поблескивали сапфиры.

– А разве должна сдаваться Престол Амерлин? – вопросом на вопрос ответила Эгвейн, как только ее голова вынырнула из ворота. Она завела руки за спину, чтобы застегнуть белые костяные пуговицы.

Дозин фыркнула, но на сей раз не презрительно. Так решила Эгвейн.

– Храброе решение, дитя. Однако, пропади все пропадом, держу пари, что в скором времени Сильвиана заставит тебя сидеть ровно и ходить по струнке. – С этими словами она ушла, не назначив Эгвейн наказание за то, что она мнит себя Престолом Амирлин.

Эгвейн предстоял очередной визит к Наставнице Послушниц как раз перед завтраком, – это уже входило в распорядок дня, – который одним махом уничтожил все старания Дозин. Но слезы высохли, как только ремень Сильвианы перестал опускаться на спину девушки. Когда Эгвейн встала у края стола, к которому была приделана накладка из кожи, стертая Свет знает сколькими женщинами, и опустила сорочку и юбку на горящие рубцы, у нее не появилось желания вздрогнуть. Она приняла этот жар боли, приветствовала его, грелась им, словно пламенем камина в холодное зимнее утро. В тот момент ее зад действительно полыхал жаром, как пылающий камин. Посмотрев в зеркало, Эгвейн увидела безмятежное лицо. Да, щеки были красными, но лицо хранило спокойствие.

– Как вышло, чтобы Шимерин понизили до Принятой? – спросила она, промокая платочком слезы. – Я спрашивала, однако такого закон Башни не предусматривает.

– И сколько раз тебя отправляли сюда за подобные «расспросы»? – осведомилась Сильвиана, вешая раздвоенный ремень рядом с кожаной тростью и гибким прутом в узкий шкаф. – Я думала, ты давно уже сдалась.

– Я любопытна. Так как же так случилось, если закон такого не предусматривает?

– Да, не предусматривает, дитя, – мягко ответила Сильвиана, словно и вправду разговривала с ребенком, – но и не запрещает. Это такая лазейка… Ладно, не будем вдаваться в подробности. Ты просто дашь очередной повод тебя выпороть. – Она покачала головой и заняла свое место за столом, положив руки на столешницу. – Проблема в том, что Шимерин смирилась с этим. Другие сестры советовали ей не подчиняться этому распоряжению, но как только она поняла, что мольбы и рыдания не изменят решения Амерлин, она переехала к Принятым.

Живот Эгвейн громко заурчал, требуя завтрака, но она не спешила уходить. Она же беседует с Сильвианой! Пусть тема несколько странная, но это все же беседа.

– Тогда почему бы ей не сбежать? Ее друзья наверняка пытались вразумить ее.

– Некоторые пытались, – сухо откликнулась Сильвиана. – Остальные… – Она изобразила руками нечто вроде чаш весов и покачала ими, словно взвешивая что-то. – Остальные пытались заставить ее принять случившееся. Они отправляли ее ко мне почти так же часто, как тебя. Я рассматривала ее посещения как частное наказание, но ей нахватало твоего… – она внезапно замолчала и откинулась на спинку стула, внимательно глядя на Эгвейн поверх сцепленных пальцев. – Ну вот. Я уже болтаю с тобой. Это, конечно, не запрещено, но вряд ли уместно в при таких обстоятельствах. Иди-ка завтракать. – Она взяла перо и открыла чернильницу. – Я назначу тебе на полдень, потому как ты явно не станешь кланятся. – В ее голосе чувствовалось смирение.

Когда Эгвейн вошла в обеденный зал для послушниц, первая девушка, увидевшая ее, вскочила с места, и тут же послышался грохот отодвигаемых скамеек о плитки пола, раскрашенные в цвета Айя, – остальные послушницы тоже встали. Они стояли в полной тишине, а Эгвейн шла по центральному проходу в сторону кухни. Вдруг Ашелин, пухленькая и хорошенькая послушница из Алтары, бросилась на кухню. Эгвейн только успела дойти до входа, а она уже появилась в дверях, держа в руках поднос, на котором стояла кружка с горячим чаем и тарелка с ломтем хлеба, маслинами и сыром. Эгвейн хотела забрать поднос, но оливковокожая девушка поспешила к ближайшему столу и поставила его перед свободной табуреткой, после чего изобразила некое подобие реверанса и отошла прочь. К счастью для нее, ни одна из надсмотрщиц Эгвейн не решила заглянуть в этот момент в обеденный зал. И к счастью для всех стоящих послушниц.

На скамейке перед подносом лежала подушка. Она была достаточно потертой, и на ней было больше заплат, чем исходного материала, но тем не менее это была настоящая подушка. Эгвейн взяла ее и аккуратно положила на стол и после этого села. Приветствовать боль было легко. Эгвейн грелась ее жаром. По залу прокатился вздох, послушницы зашушукались. И лишь когда она положила в рот первую маслину, девушки сели.

Эгвейн чуть не вернула ее обратно, потому что маслина оказалась изрядно подпорченной, однако после Исцеления ей жутко хотелось есть, поэтому она выплюнула в ладошку только косточку и, положив ее на край тарелки, поспешила смыть неприятный привкус глотком чая. В чае оказался мед! Послушницам давали мед только по особым случаям. Эгвейн сдержала улыбку и принялась опустошать тарелку, которая в результате осталась действительно абсолютно пустой, – девушка послюнявила палец и тщательно подобрала все крошки. Не улыбаться было трудно. Сначала Дозин – Восседающая! – потом смирение Сильвианы, а теперь – это. Кончено, две сестры куда важнее послушниц и меда, но все это вместе взятое указывает на одно и то же. Она выигрывает свою войну.