Ностальящее. Собрание наблюдений

1

Передача — слово со многими смыслами: от тюремного и технического (коробка передач) до телекоммуникационного. И все же есть в этих столь различных смыслах, нечто объединяющее: передают — из одних рук в другие, из одного места в другое — то, что должно «подпитать» организм. В одном случае — физический, индивидуальный, в другом — духовный и массовый.

Передача — акт, свидетельствующий об определенной воле: от передающего к передаваемому.

Передается определенное содержание, которое может быть усвоено, а может быть этим самым организмом и отторгнуто. Передача — то, что принимается добровольно? И да, и нет.

Телевизор, «ящик», тот аппарат, что стоит в углу вашей комнаты, на самом деле не есть ли огромный, преувеличенный глаз? Глаз, вобравший (забравший) функции отдельных зрительных органов, атрофированных по ненадобности. Или преуменьшенных по необходимости. Личный глаз — дистрофик. Он не может уследить за происходящим в мире — телеглаз пробивает стены. Телеглаз — общий для всех. Если каждый человек видит (направляет воспринимающий зрительный аппарат) индивидуально, по-своему, то телеглаз сам выбирает для зрителя то, что надо видеть: объект и ракурс.

Я имею в виду некую воображаемую коллективную личность, которая (который) смотрит все. Как продиктовано сеткой телевещания. Не тот, который выбирает, а за которого уже выбрали. Не тот, который управляет, а тот, которым управляют.

На самом деле, конечно же, фигура — умозрительная. С другой стороны, нельзя не согласиться, что именно все общество и составляет — вместе — коллективное совокупное миллионноглазое, впитывающее предлагаемую телепродукцию.

Один смотрит только информационные каналы и гордится этим, переключаясь с НТВ на ОРТ и обратно, другой(-ая) — «мыло», третья — «Я сама» и другие достойные и малодостойные упоминания ток-шоу… Дело — в иллюзорности свободы, ограниченной обманкой-игрушкой (пультом).

Кроме того, смотрящий ТВ постоянно промывается.

Кроме того, смотрящий ТВ постоянно промывается (омывается) потоками рекламы — нам кажется, что вещь предлагают, в крайнем случае — навязывают, а нас моделируют.

С силой воздействия ТВ мало что сопоставимо — пожалуй что, только таблоиды, «пресса для всех», могут составить ему некоторую аналогию.

2

Пока гадали да прикидывали, куда подевался «широкий читатель», самый-самый в мире, он нашелся-обнаружился сидящим в кресле у телевизора — или читающим «Частную жизнь». Телевидение предоставило виртуальную возможность: не будучи активным участником сюжетов новой жизни, почувствовать себя вовлеченным в них посредством движущейся картинки. Журналы «Профиль», «Лиза», «7 дней», газета «Частная жизнь» и иже с ними делают то же самое — посредством картинки с недлинным и неутомительным текстом, к которой можно вернуться, листанув журнал назад. Место встречи изменить нельзя.

Именно телевизионные передачи (вместе и наряду с таблоидами) стали общей книгой, текстом, новой Библией, которую могут толковать миллионы бывших читателей.

Телевидение и таблоид стали самым доступным из искусств. На покупку средней по цене книги надо израсходовать изрядную сумму денег — на ТВ не надо тратить ничего, поскольку, старый или новый, зарубежный или отечественный, телеприемник транслирует передачи без устали и передышки. А таблоид стоит сущую ерунду: купить его — не потратиться.

Телевидение объединяет информацию с искусством, а передатчик — со зрителем. Только при этом объединении телевидение достигает своих собственных целей, становится целым, становится телом со множеством конечностей.

Или телевидение стало тем самым перекрестком, на котором, как в Гайд-парке, возможны столкновения разных точек зрения. На котором можно встретить тех, кого хочешь знать в лицо (и тех, кого не хочешь, а узнаешь, — как и на натуральном перекрестке). Поскольку каналов много и, соответственно, «хозяев» — тоже, то в сознании зрителя складывается (при желании, конечно) не столько полифоническая, сколько сумбурная картина реальности.

Главное — не опоздать, не упустить. Искать, увидеть, понять, присоединиться или опровергнуть — все эти этапы зрителю доступны; было бы желание и азарт, он может листать телестраницы путем нажатия кнопки почти так же, как он листал журналы или книги.

При этом — никто ничего как бы и не навязывает: хочешь выключить — выключи. Останься наедине с газетой, радио, наконец, просто с тишиной. Не получается.

Не получается потому, что телевидение — это информация, в отсутствие которой человек ощущает дискомфорт. Информационный диабет, взывающий к инсулину.

3

Чем непредсказуемей и неприятней действительность, тем больше нужды в информации о подстерегающих опасностях и случившихся бедах.

Самым сильным толчком, направляющим зрителя немедленно к телевизору, является катастрофа.

Когда случается катастрофа, когда множатся теракты, зритель с ужасом перед новым и неизведанным включает «ящик», чтобы понять, насколько этот кошмар приблизился — и чего он, зритель, на данный момент избежал.

Так можно узнать обо всем, не побывав нигде. И даже испытать чувство облегчения — ускользания от катастрофы, которая была столь близка, но посредством постоянно повторяющейся картинки превратилась в фантом, в кино, в зрелище, которое можно рассмотреть по деталям.

Может быть, телевидение и есть главная и осуществленная утопия XX века. Утопия без- или всенравственная. Впрочем, как и все утопии, лишь первоначально (в идеале) направленные на нравственность (по-своему понимаемую).

Не будучи осуществленной и будучи скомпрометированной в реальности, утопия («нигдейя») реализовалась вот таким странным, неожиданным, виртуальным образом — дав всем равные виртуальные права. Человек не может считать себя обделенным даже в самой глубинке — он вместе со всем миром следит за происходящим. По телевизору.

4

Политическая составляющая телевизионной информации и телеискусства чрезвычайно весома — и по занимаемому объему времени, и по исключительной влиятельности на аудиторию, испытывающую отчуждение от активного соучастия, но чуткую к политике. Сравним ли. эффект телеполитики с зомбированием — а на этом именно сравнении настаивают многие из газетных журналистов? Здесь опять-таки все связано с искусством сплава — информации и комментария, мнения. Если в газете информация и мнение так или иначе, но разделены (иногда, впрочем, границей более чем прозрачной), то здесь — совмещены.

Но прежде чем рассуждать о качестве микстуры, обратимся к ее количеству.

Количество — судим по сетке вещания — вполне сопоставимо с развлекательными программами (включая «мыло»).

Каждый канал обустраивает свое политическое время-пространство, не жалея средств. Так, на одну лишь воскресную передачу об итогах недели каждый канал отводит самые престижные часы — как будто зритель только того и жаждет перед началом новой рабочей недели, вместо отдыха и расслабления втягиваясь в политразборки, политкризисы, политкатастрофы и политопросы. Лучшие дизайнеры брошены на оформление студий: светящаяся непорочно белым светом студия ОРТ, бархатно-черная бездна — изнанка зеркала? — РТР, корректный зал ТВ Центра. Изящный стол красного дерева с изумрудным фоном НТВ, — красивая получалась картинка, правда несколько буржуазная, но таковы, видимо, вкусы заказчика. Каждый канал отдает передаче самого сильного, крупного, обаятельного (по вкусу, по вкусу заказчика, то бишь «хозяина») комментатора, за малейшими изменениями в интонациях и внешности которого придирчиво следят те миллионы, чей дом регулярно навещает его изображение. Нет-нет, не этим они, миллионы, озабочены, — но, глядя в пронзающие глаза или вслушиваясь в бархатный баритон, зрители подсознательно, а не только сознательно, «подсоединяются» к нему. Выбор кнопки — как выбор позиции: политической, общественной, наконец, эстетической.

Успокаивающие, стальные и серьезные цвета экрана, мягкий и порой даже вкрадчивый голос, изящно повязанный галстук, неторопливое и внятное следование тем друг за другом, подробная деталировка. Либерально- буржуазный, респектабельный вариант. Если искать жанровых литературных аналогов, то перед нами — роман с обещанным продолжением, с «героем-любовником» в главной роли и непредсказуемым, но заманчивым и нетривиально (к чему и прилагаются все силы, да и реальность «помогает») развивающимся сюжетом. Что же касается собственно авторства, то оно здесь, конечно же, принадлежит журналисту, одновременно являющему собой и героя. Недаром Киселеву нравилось, когда его именуют барином (см. «Известия» 22 сентября 1999 г.), на самом же деле, повторяю, он — не барин, а служащий с маской буржуа.

И другие «новостные» журналисты на бывшей НТВ по имиджу (и дизайну) были Киселеву под стать. Команда есть команда: стильная Татьяна Миткова с безупречной косметикой, аксессуарами и костюмами; грамотно- обыкновенно одетая и постриженная Светлана Сорокина, правда в более демократичных тонах и оттенках, ибо ей приходилось расспрашивать, а в «героях дня» ходят очень даже разные по своему социальному статусу люди; сдержанно-ироничный, консервативно-продуманный — от очков до пиджаков — Михаил Осокин; чрезвычайно аккуратная и деловая Марианна Максимовская… Что еще их всех объединяло, так это непринужденная, ненавязчивая светскость и нарочито приглушенная, почти подавленная эмоциональность. Колористика «картинки» всегда продумана, случайных «ляпов» и кричащей безвкусицы не бывает — дизайнеры и костюмеры НТВ были на высоте.

Эстетическое внушение: в нестабильном мире мир НТВ стабилен, продуман, расчислен — зеленый шарик весело подпрыгивает на шестеренках часового механизма. Стабильны, спокойны и хорошо продуманы заставки и картинки, регулярно их появление, просчитано успокоительное воздействие на зрителя зеленых и синих — холодных — тонов[1].

Исключительно подтянуты и аккуратны — в словах и облике — и корреспонденты и репортеры НТВ. Разработчики дизайна НТВ, его стилисты делали ставку на вне- эмоциональный репортаж: эмоции — дело зрителя, а не корреспондента.

Сергей Доренко избрал совсем иной, антибуржуазный имидж. В отличие от Киселева он был напряженным, темпераментным. Бичевал и ниспровергал, уничтожал и превознося. В картинке почти белой, почти бесцветной — он сам весь цвет, вернее, весь спектр и есть. Надо, чтобы зритель был сосредоточен на лице — мимике, выражении глаз, движении губ. Я не обсуждаю «заказ» для Доренко — он, по всей видимости, тоже исходил из буржуазных представлений и вкусов (по крайней мере «палаты» Бориса Березовского на Новокузнецкой не оставляли в этом сомнений). Но здесь, на ОРТ, не для себя, а для «бедных», для нахождения эмоциональной связи и усиления контакта с потенциальным зрителем «роскошь» не годится: выбрана голая картинка и какой- то уж почти «москвошвеевский» костюмчик с маловыразительным галстуком. Программа Доренко скорее митинговая, чем аналитическая, — отсюда и антураж. Видеоинформация воздействует сильнее, чем вербальная, — это известно. И поэтому невыразительный Шеремет и громокипящий Невзоров в одной с Доренко команде смотрелись вполне уместно: один — шустрик, другой — мямлик, «слева» и «справа» от лидера. И корреспонденты ему, лидеру, под стать: что у них точно отсутствует, так это сдержанность и корректность, подтянутость и аккуратность (как «марка» все того же НТВ). Здесь ценятся, напротив, увлеченность, эмоциональность. Нажим, курсив. Подчеркнутость отношения.

Иное, совсем иное — российское телевидение: эстетически организованное по принципу государственного, официального вещания. Тут главное — пудра, журналисты подгримированы так, что лица смотрятся маской. Надето деловое лицо — как надет и деловой (незамечаемый) костюм. Доренковская эмоциональность и киселевская барственность тона здесь неприемлемы; нет места и «бедности» или «богатству». Журналистов на РТР вытеснили дикторы, зачитывающие текстовку, а корреспонденты на их фоне тоже выглядят скорее служебными фигурами. Николай Сванидзе в «Зеркале» располагался на черном фоне. События, о которых он повествовал с подчеркнуто властной интонацией, таким образом, тоже были «вписаны» в сознании зрителя в мрачный фон, которому только всполохов огня и не хватало.

Прочие телеканалы опускаю за ненадобностью — в информационном поле они трем китам (НТВ, ОРТ и РТР) не соперники.

Эстетика, поэтика информационно-аналитических программ есть предмет особой важности: по одежке встречают, по «картинке» — присоединяются. Выбор канала зрителем осуществляется и на сознательном, и на подсознательном уровне. А севший на иглу информации будет впитывать не только слова, но и «имиджи», зрелища. Да, как это ни страшно звучит, в информационной программе новость о катастрофе тоже становится зрелищем — воздействие картинки зловещего пустыря на месте взорванного дома на Каширке, вырванных из дома подъездов на улице Гурьянова будет посильнее любого вербального комментария.

5

Информационные выпуски диктуют — структурируют — и имитируют расписание жизни: утро, день, вечер. А вот и ночной выпуск: спать пора.

Более мягкий, но тоже режим создает «мыло». Утро для многих начинается с латиноамериканских сериалов, затем наступает день — с сериалами американскими, английскими, австралийскими; завершается все — и здесь надо отдать должное усилиям отечественных продюсеров — сериалами отечественными. То есть весь день сознание зрителя может проблуждать в юго-западных эмпиреях, разбираясь в запутанных отношениях всяческих родригесов, а к ночи все равно вернется к своим баранам. Деваться некуда!

А если серьезно, то сериалы (импортные) «подключают» зрителя к другой жизни: мир-то продемонстрирован искусственный, пластмассовый, а чувства, пережитые зрителем, — натуральные, на собственном сливочном масле. Сериал — отвлекающая терапия; все беды, горести и недостающие впечатления компенсируются зрелищным потоком, в котором костюмы артистов и интерьер не менее важны для внимающего, чем сюжет. Чувства — благородные, сюжеты — традиционные: вреда, в общем-то, почти никакого, кроме того, что время просмотра изымается из собственной жизни. Из своего «личного» сериала: день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Напоминаю о часах, днях, месяцах и годах, поскольку это время, проведенное в трате своих эмоций, невосстановимо, оно потеряно для активной собственной жизни в любых ее проявлениях — от воспитания малых детей и внуков до участия в возможной общественно полезной деятельности. На все это просто не хватит эмоций, ибо эмоция — тоже энергия.

Но поговорим о своем, о близком — об отечественном «мыле».

Три «родных» сериала: «Простые истины» (РТР), «Досье детектива Дубровского» (НТВ) и «Ускоренная помощь» (там же). Что касается последнего, то это наш ответ Чемберлену, пародия на американскую «Скорую помощь».

(Пародия, кстати, — изнанка нашей собственной трагедии: кляня из последних сил действия НАТО в Югославии, доблестные отечественные генералы невольно спародировали — слизали? — идеологические, да и военные приемы, докладывая на брифингах СМИ о бомбардировках «объектов» на территории Чечни.)

В «Простых истинах» авторы попытались завладеть вниманием телезрителей (через сюжеты, близкие каждой семье) школьной проблематикой. Но, как это бывает, зеркало ТВ оказалось красноречивее заложенной авторами идеи: вместо школы с ее проблемами получилась модель общества, в котором интриги руководства важнее самочувствия и поведения школьников. На первый план вышли учительская, директорский кабинет, завуч, секретарша; борьба за место преподавателя английского языка сравнима с подковерной борьбой в администрации президента. Картонные герои, искусственные страсти убиты наповал естественностью натурных съемок — проходов детей в натуральной московской школе. Интрига как таковая хотя и искусственна, но важна и весома, она определяет течение школьной жизни (то бишь сюжета). Обман, ложь, предательство, доносительство бичуются авторами, но преподносятся как первооснова отношений — первооснова, с которой надо бороться честным и порядочным, перевоспитывающим бесчестных и непорядочных. Увы нам! Если бы так было в действительности… Посему доверия «Простые истины» никак не вызывают. Не в пользу сериала и сравнение с фильмом «Доживем до понедельника», искренним и наивным, но цельным и человечным.

Что же касается «Досье детектива Дубровского», то здесь амбиций побольше: сериал претендует на постмодернистскую стильность, его «игрушечность» игровая, это не побочный и печальный результат, как в «Простых истинах», она входит в авторские намерения. И сама «картинка» (операторская работа), и Николай Караченцов в заглавной роли, и музыкальное оформление подтверждают общую «обманку» — сюжеты разыгрываются как бы понарошку, не столько интригуя зрителя, сколько забавляя его. И все бы ничего, ибо, забавляясь, зритель одновременно сравнивает происходящее на экране, героев и антигероев и их поступки со злободневными реалиями окружающей жизни, — но легкая ирония и постмодернистский гротеск в конце концов оставляют чувство разочарования: никаких тайн, никаких механизмов не только не раскрыто — они сняты общеироническим контекстом, убиты стилистикой.

Винить авторов не стоит. Виновата сама жизнь. Она у нас покруче любого детектива, любого сериала, стоит лишь включить новостную программу. А так как новости и сериалы идут «встык», то сравнение закрадывается само собой. И магнат, придуманный и сочиненный, конечно же, проигрывает реально многоликому и в действиях неожиданному, а за детективом Дубровским мы следим с гораздо меньшим напряжением, чем за министром ФСБ Патрушевым, министром МВД Грызловым или генералом Здановичем. Сериалы наши не просто плохи или хороши, стильны или бесстильны — они бессильны перед лицом реальности. Бессильны и не захватывающи. Они не «тянут» за собой зрителя, нервно переключающего кнопку, переходя от одних новостей к другим, еще более катастрофичным.

Мне скажут: так совпало, и никакие авторы отечественных сериалов не виноваты — кто ж знал, что их опередят взрывы и теракты? Но на то и искусство, чтобы не бежать позади факта, а опережать его. Если уж не предсказывать, то моделировать вероятные ситуации, захватывающие внимание общества: иначе не беритесь за детектив, стилизуя его под модный постмодернистский стеб. А если уж претендуете на то, чтобы зритель выбрал вас, предпочел вас окружающей реальности, забылся с вами, — продумайте стратегию вовлечения.

Легко сказать — трудно сделать.

А пока нашему коллективному зрителю предлагается после «Простых истин» оказаться рядом с «Дубровским» — они идут по времени последовательно, почти не «наезжая» друг на друга. Взаимная вежливость. Ну, хоть на этом спасибо — после непременных «наездов» в новостных программах.

А ведь возможности для отечественных сериалов были заявлены — «Залом ожидания», наиболее, пожалуй, удачным из всех мылопроектов. Наиболее удачным — и, увы, прерванным по банальнейшей из причин (отсутствие средств). Там была лубочная живопись — и, как на хорошем, качественном лубке, уместилась пространственная модель нашего царства-государства: от детского дома, бывшего монастыря, до мэрии провинциального городка, который пересекает национальная железнодорожная трасса. Там были задействованы русские культурные стереотипы, обозначены и обыграны психологические клише, архетипы — модель современной России с ее героями и псевдогероями, жертвами и самозванцами получилась. Тем интереснее ее было расширять дальше, но… Вместо продолжения зритель получил новые начинания. Отнюдь не такие удачные.

6

Прогресса в искусстве, как известно, не существует, оно накапливает достижения, в отличие от науки не отменяя предыдущих. Что же касается нового искусства уходящего века — ТВ, самого сомнительного и самого массового из искусств, — то и его удачи накопительны. Но здесь так же накопительны и неудачи. Тем более — неудачи агрессивные. Умные — пусть читают умные журналы и книги, а глупые — пусть глотают глупости с нашей интеллектуальной помощью?

Ведь не будем же отрицать, что совокупный телепродукт создается усилиями интеллектуалов — бывших или нынешних интеллигентов. И что всю мощь своего ума и своей культуры они затрачивают на исполнение задачи упрощения. Где-то надо искать точку возврата — иначе упрощение настигнет и самих изготовителей, накроет их волной, вызванной их собственными усилиями.

Такая точка, по всей видимости, ищется во всевозможных ток-шоу, провоцирующих зрителя на участие. На работу сознания.

Ток-шоу тоже развелось во множестве — одни отмирают, не успев закрепиться, другие процветают. Процветают — какие? Отнюдь не те, которые имеют дело с человеческим «верхом», а те, которые задействуют материально-телесный «низ». Скажем, у нас нет ни одной сколько-нибудь успешной периодической передачи, связанной с социальным определением женщины, — зато в программах Юлии Меньшовой, Артура Крупенина и Елены Ханги тот самый «низ» активно обсуждается и, прошу прощения, становится основанием для психологических переживаний и предпочтений. Не удерживаются программы, связанные с профессионализацией, «характерами». Вымывается то, что связано с «национальным интересом». Тиражируется все, что связано с физиологическими потребностями. Героем наших дней стал трансвестит, а не профессионал. Удачливый вор популярнее умного бизнесмена — да и есть ли последний вообще? На экране — отсутствует. Что же, это свидетельство того, во что превратилась вся страна? Ведь кто-то лечит, учит, водит самолеты, поезда и пароходы, редактирует, пишет, обихаживает землю, строит, наконец, спасает! Видим же мы время от времени во всех катастрофических сюжетах — правда, мельком — лица и этих людей. Их — большинство. Они устают на своей работе (чрезвычайно ответственной, между прочим) и дома включают «ящик». И — наблюдают известную картину… Что же делать, многие из них предпочитают отдохнуть и набраться эмоций (а не только бездарно потратить их) у старых фильмов. Что же делать, если цинизм телепроизводителей приводит к тому, что в упоминаниях и предпочтениях зрителей, подуставших от заказных политических киллеров, которые «мочат» по разным каналам взаимоисключающих претендентов, побеждают «Сердца четырех» и «Сестра его дворецкого»!

Теленигдейя — единственная из состоявшихся утопий. Телевидение конца ушедшего века предоставляет производителям всякие разные возможности — эстетические, интеллектуальные, идеологические. Но так уж получается, что из всех возможностей выбирается не то, что золото (потяжелее будет, но и ценнее), а то, что блестит. В Европе действует телеканал «ARTES», в США один из каналов целиком отдан тем, кто предпочитает расслабление интеллектуальному соучастию. Нам остается ностальгически вспоминать почившие в бозе «Российские университеты», по одной из программ которых создала примечательную книгу «Россия 90-х» Татьяна Чередниченко: в ней звучат голоса культурологов, историков, литературоведов, кинокритиков, прозаиков, объединенные заманчивой целью — не конструировать зрителя, а понять страну, в которой живем. Оказывается, такая попытка возможна. На канале «Культура»?

В книге, господа, в книге…