Новичок в XIX веке. Снова в полиции!

Глава 15

Как опытнейший оперативник в прошлой жизни в рациональном XXI веке, Константин Николаевич знал, как часто людей подводили самые, казалось бы, яркие эмоции и твердые всплески памяти. Уверившись в них, свидетель прочно верил и всем говорил, хотя на практике (или в суде) потом оказывалось, что фактический материал либо был либо искажен, либо его вообще не было. Показалось!

Значит, эти наивные дети романтического XIX века твердо уверовали, что Николай Павлович около одиннадцати часов вечера видел своего брата? Ха-ха! Два раза. Однажды он сумел оправдать в ходе кропотливого следствия убийцу, пойманного на месте преступления с ножом в руках и всего в крови. И не потому, что болтливый адвокат. Им он никого не был, и, честно говоря, весьма не любил обвиняемого. А просто верил в правду и всегда ее добивался. Этот так называемый убийца всего лишь был случайный свидетель!

То есть, нет, конечно, его императорское мог и видеть бедного в этом случае Михаила Павловича. На 50 %. А на остальные 50 % и не его. А следователь должен доказать путем очень даже нехитрых методов, которые под силу и простым великим князьям, какие 50 % правильные!

. — Оправдать его императорское высочество Михаила Павловича будет легко, — спокойно сказал князь Долгорукий в ответ на молчаливую просьбу императора обелить его брата, — меня интересует больше другое — где украденные драгоценности? Ведь их до сих пор не нашли! И, скорее всего, их во дворце с того самого времени нет. Хорошо, если в России еще остались.

Хотя и в этом он слегка лукавил. Константин Николаевич почти уже знал, кто примерно украл и приблизительно представлял, где они хранятся. Но пока его голословные доказательства в таком аспекте следствия никого это не интересовало. Для начала надо было убедить самого императора, и не словами, а юридическими доказательствами, что его брат не виновен. а уже потом охотится за действительного грабителя.

Слова известного сыщика прозвучали, как гром среди ясного неба, — громко и очень приятно внезапно. А то ведь все это дело пока било, как входной дверью по мужскому достоинству. Больно и очень унизительно для любого мужчины.

Император Николай Павлович даже несколько забыл об их молодежных сексуальных играх, какое-то время (очень недолгое) поиграл с дочерью в гляделки. Потом не выдержал:

— Интересно, как вы собираетесь оправдать моего милейшего брата. Ведь я лично видел его около своих комнат! Как же вы меня убедите? Попробуйте, я не против. Но только доказательно, а не с упором, что он мой брат и господь не допустит его воровства!

Константин Николаевич мог только досадливо поморщиться, да и то в душе. Ведь его императорское величество! Тьфу! Придется, видимо, предоставить доказательства, прежде всего, для его высочайших собеседников, а уже только потом для суда. Благо в этот век император и есть высшая судебная ступень Российского правосудия. И для скорости попросить помочь самого же императора воздействовать на неповоротливый государственный аппарат.

Затем уже частицей души (сознания) из далекого теперь XXI века он подивился действиям императора. Оказывается, не все здесь наивные простаки. Как он цинично пнул его, образно говоря, по нижней части живота. И потом еще сочувственно спросил — не ошиблись ли вы Константин Николаевич, не больно ли вам?

Ничего, не ушибся, ваше императорское величество, премного благодарны, — подумал он. Оценил ситуацию, решил, что надо теперь перейти к нашему делу:

— Ваше императорское величество, можно ли послать запрос Пулковской обсерватории, когда точно восходила и заходила в данные сутки (семнадцатого мая) Луна?

Николай Павлович неприятно удивился:

— Я же вам уже говорил, что светила полная Луна. Вы что же, мне не верите? Вам мало моего монаршего слова? Как интересно!

Негативные человеческие эмоции всегда неприятны и плохо влияют на деловые отношения даже с простыми свидетелями. А тут целый император! Пришлось его улещать:

— Конечно же нет, Ваше императорское величество! Каждое ваше слово правдиво в последней инстанции. Однако, — Константин Николаевич хотел сослаться на суд, но вовремя одумался, — приходится еще иметь твердые признаки, полученные вашими учеными. В этом случае это будет очень хорошо. Я имею в виду, время восхода и время захода Луны. Знаете ли вы, ваше императорское величество, в каком часу Луна конкретно взошла и когда обратно зашла?

Константин Николаевич сам понимал, что его доводы в лучшем случае были не очень убедительными. Можно возразить: императору не верит, а его ученым — пожалуйста! Но что делать? Голова уже полностью занята следствием! Даже любовь, — он мельком глянул на Марию, — пока отступила на задний план.

Николай Павлович покачал головой, но все-таки, к большому облегчению князя, нехотя согласился. Понимал, что князь работает на следствие. И так хорошо! У меня есть сутки, максимум двое для первого громкого успеха. А затем его просто пнут и из Зимнего дворца, и из Санкт-Петербурга вообще. С его-то неприкрытым хамством и амурными клиньями под дочь монарха!

— И еще, ваше императорское величество, — князь очень разбирался в том, что идет по скользкому льду и постарался быть крайне убедительным, — для следственного эксперимента нужно собрать всех гвардейцев ростом с его императорского высочества Михаила Павловича. А затем собрать в этом кабинете. И самого Михаила Павловича в том числе обязательно.

— Вы думаете, князь, мои прославленные гвардейцы могут воровать? — негодующе спросил император Николай Павлович, — это ж мои люди. Многие мне, как родственники! Что вы себе позволяете, князь!

Вопрос был без ответа. Ведь отвечать императору означало спорить с ним, и спорить с властями. Соглашаться с ним — очернять его брата Михаила Павловича. А это страшное уголовное деяние по Уложению от 6149 года (от 1649 года по календарю от Р.Х.).

Если бы император был спокойнее, то сам бы понимал, что в силу вступает закон больших чисел и среди многотысячного войска придворной гвардии обязательно найдется хотя бы один подлец и преступник, укравший бриллиантовый гарнитур. Или тут еще не знают закона больших чисел? И потом, а что Михаил Павлович — не родственник?

Помолчав немного и поиграв гневливыми глазами, Николай Павлович все же позвонил в небольшой колокольчик, стоявший на столе. Но зачем? Отдать распоряжение о письме в Пулковскую обсерваторию и о гвардейцах или же послать жандармов для ареста надоедливого и очень непочтительного князя Долгорукого?

Звук получился негромкий, но очередной слуга стремительно зашел в кабинет. Константин Николаевич уважительно посмотрел на него. Конечно, долгие годы тренировки и чуткий слух помогут реакции служителей. Плюс надежда на императорскую компенсацию — материальную и моральную в виде ордена. Но все же, годами сидеть каждые сутки в ожидании звука негромкого колокольчика. Кошмар какой-то!

Слуга поклонился и застыл в ожидании.

— Алексей, — распорядился Николай Павлович слуге, — пошли человека в обсерваторию, пусть предоставят мне справку о движении Луны семнадцатого мая сего года. Передай князю Горчакову о моей команде предоставить мне всех гвардейцев более двух аршин пяти вершков росту. И… спроси Михаила Павловича, не может ли он обязательно побывать в моем кабинете. Справку надо к вечеру, гвардейцы с час, а Михаил Павлович немедленно, — Николай Павлович, посмотрев на князя Долгорукого и, видимо, найдя в нем что-то, понятное только ему, уже в спину скомандовал: — и распорядись подать нам чаю в кабинет.

Константин Николаевич ни в XIX веке, ни в XXI не слышал распоряжения императора и поэтому только удивлялся — как он получит справку. Без письменного распоряжения, без какого-то обоснования. На словах через слугу послать посыльного. Дадут? Требовательно вызвать Михаила Павловича — не мог ли он и сразу же обязательно. И просто скомандовать гвардейцам. Да он либо наивный сумасшедший, либо российский император!

Ну хотя бы Николай Павлович нехорошо не подумал о нем, грешном, а то ему никак не хочется в холодную каменную камеру Петропавловской крепости! Ведь он отнюдь не декабрист и вообще не революционер! И ревматизм ему никак не нужен!

Подали горячий чай и немного к нему закусок. Появился молодой мужчина, который споро разлил чай и красиво разложил закуски.

Мария плавно и как-то нехотя взяла свою чашку, но без предложенных бутербродов, и расхвалила слугу для Константина Николаевича:

— Мишель всегда может разложить чайную посуду и закуски очень приятно и на глаз и для желудка. Специально в Париже учился, — потом резко изменила тему разговора, смущенно спросила: — скажите, князь. А вы как-то странно сказали — оправдать моего дядю легко. Вы думаете, он говорил правду? А тогда ведь папА нет?

Князь пошевелился. Мария, как и все женщины, молодец, четко определила направление, но, мг-м, неправильно выделила ударение. И из-за этого оказалось ошибочным все предложение. А для императора оказалось очень неприятно.

Лучше всего, сейчас правильным ответом Марии был бы горячий поцелуй. К обоюдному удовольствию обоих и снятию напряжения. Но увы, ее отец будет крайне против такого развития событий. Попаданец даже предположил, что тогда он точно окажется в Петропавловской крепости. Пришлось ответить вербально, но опять очень неприятно для императора:

— Ваше императорское высочество, работая в полиции и повсеместно получая людские свидетельства — нередко чувствительные и экспрессивные, но не очень точные, я привык не доверять любым словам. Они очень бездоказательны.

Он говорил почти нейтрально, но глазами, живущими своей жизнью, буквально пожирал ее. О, эти глаза, если бы они могли говорить, сколько бы страстных и горячих слов здесь прозвучало.

— Да? — удивилась Мария. Его взгляд, влюбленный и жгучий, и мешал ей, и воспламенял, требуя немедленных действий. Она и говорила только, чтобы говорить. Чтобы он помнил о ней и смотрел на нее.

— Даже мои? — вмешался Николай Павлович строго и сердито. Его даже злило не противодействие князя, логичное и осторожное. Он бы его понял и принял, и даже, может быть, не стал наказывать. Но это интрижка, бесстыдная и не вписывающая ни в какие нормальные рамки, развивающая на его глазах, императора просто бесила. Он, всесильный самодержец России, даровавший такое замечательное орудие монархии, как отдельный жандармский корпус, подавивший всех преступников от декабристов до петрашевцев, не мог покарать этих влюбленных людей.

Ведь кого? Любимую дочь, великую княгиню Марию Николаевну и одного из самых родовитых подданных России князя Долгорукого! Люди, которые по здравой логике должны быть его помощниками, становятся чуть ли не гнусными злодеями.

Вон как она с румянцем на щеках и незнакомым лихорадочным блеском в родимых глазах, говорит и движется по помещению. И не для него, ее отца, а для этого бойкого молодого человека! Напрыгается, он действительно накажет его. М-гм, ну может, после окончания им следствия.

А Константину Николаевичу меж тем оставалось только ругать себя, невольно смотря на миленькую и до сих пор любимую девушку. Что он, сегодня совсем одурел? В окружении императора и его семьи надо говорить и действовать крайне осторожно, а действовать вообще лишь мизинчиками. Ведь император здесь в это время — Бог! Что теперь ему сказать? В любом случае это будет оскорбление императора! Уголовное деяние еще со времен Алексея Михайловича по Положению от 1649 года!

К счастью для князя Долгорукова, тема разговора, ставшая чрезмерно напряженной, была прервана появлением Михаила Павловича. Даже брат был до предела смирен и послушен. Сказал монарх немедленно, и он появился немедленно! Хотя он вообще-то был в десятке влиятельнейших людей в России!

Такой же высокий, стройный, с похожими чертами лица, он молча легко поклонился и вопросительно посмотрел на брата императора.

С его появлением Николай Павлович резко изменил свой настрой. Он, хотя и обещал простить брата, все равно стал льдисто-холодным и, скажем так, изысканно-грозным. Как Лев Толстой в свое время говорил о русской дубине, грозной и уродливой, так и сейчас Николай Павлович представлял собою оружие — грозное, но уже красивое, типа опасного бердыша. Можешь потрогать и даже взять в руки, но, смотри, не порежься!

Впрочем, непосредственно Константин Николаевич такой настрой монарх не испугал. Ведь этот холод, искристый и холодный, был направлен не на него. А потом, злобная защита — это еще не нападение.

И он с любопытством посмотрел на ныне правящего императора. Тот медленно встал — а с его высоким ростом медленно вставать можно сколько угодно, демонстративно погладил мундир и вышел, бросив Михаилу:

— Брат, к нам явился известный московский сыщик князь Долгорукий. Говори е ним честно, без лукавства, как со мной. Дочь, пойди со мной.

Мария, с появлением дяди ставшая такой серенькой мышкой, бросилась следом, под защиту отца. Пусть она только на него сердилась. А все одно родной отец!

Михаил Павлович грустно посмотрел им в след, меланхолично проговорил:

— Здравствуйте князь, как все грустно. Ведь Мария еще совсем недавно меня совершенно не боялась. Делилась со мной тайнами и заботами, как с родным, очень любимым дядей. А теперь что делается, просто сплошной апокалипсис!

— Так вы говорите ваше императорское высочество, что не брали искомые драгоценности? — пробовал показать себя в кабинете князь Долгорукий, сразу беря главную тему.

— Нет, князь! — твердо и даже с негодованием ответил Михаил Павлович, — ни за что и никогда! Не забывайте, я — великий князь и всегда буду вести себя как великий князь!

— Клянетесь словом русского дворянина? — уточнил Константин Николаевич. С тех пор, когда он очутился в XIX веке в теле родовитого русского князя, он неожиданно стал относится к словам и обещаниям благородного сословия очень строго и обязательно. И от того, как относились к ним же другие дворяне, складывалось его к ним отношение.

— Клянусь словом русского дворянина! — строго подтвердил брат российского императора, который тоже четко понимал, что его слова — это обещание благородного человека. Это не звуки грязной черни, булькающей все подряд и совершенно к этому не относящейся.

Князь Долгорукий из XIX века стремительно подскочил и, взяв его за руку, горячо сказал:

— Вот слова настоящего дворянина и патриота. Имейте в виду — я вам верю и считаю, что вы тут совершенно не при чем! Просто досадное совпадение. И скоро докажу это!

Если честно, конечно, дело было не только в словах Михаила Павловича. Константин Николаевич и без того с самого начала не верил, что брат императора, председатель Государственного Совета (между прочим, высший орган в чиновничьей лестнице) опустится до банальной кражи. Дворяне XIX века тоже не сахар, и среди них были и воры, и насильники, но все же надо понимать!

Впрочем, слову брата венценосного монарха он тоже верил. И не надо так морщиться. Это вы можете не верить, а князь Долгорукий, сам родовитый дворянин, верил.

— Спасибо! — растрогано сказал Михаил Павлович, — пусть вы мне ничем не можете помочь, но хоть кто-то один не ругается, не считает, что именно я украл эти несчастные драгоценности!

— Вы зря меня недооцениваете, — заметил Константин Николаевич, задетый тем, что ему не верят. Он ему еще докажет! — дело, а общем-то, не очень-то сложное. Главное, правильно на него посмотреть. И все!

Сильный эмоциональный всплеск произошел у князя благодаря человеческой части из XIX века. Но теперь над телом и разумом господствовала другая часть — из XXI века. Чувственность уступала рациональности. Эмоции — логике. Он сочувственно спросил:

— Я понимаю, все упрекают вас. Но почему вы сами с ними соглашаетесь? Скажите в пику всем. Даже ругнитесь, право слово! Ведь даже слуги нехорошо говорят!

Михаил Павлович тяжело вздохнул:

— Извините, князь, но я сам почти поверил. Ведь мой личный брегет четко показывает правоту брата Николая. Это простая железка, чуть-чуть украшенная благородными металлами и драгоценными камнями. Однако она-то врать не будет! Стрелки показывают строго по словам моего августейшего брата. Скорее всего, он был прав. А вот у меня произошло какое-то потемнение разума. Ничего не помню и даже не понимаю, как это может произойти. Что я делал под окнами жилья императора в первой четверти одиннадцатого?

Михаил Павлович скорбно вздохнул. Похоже, великий князь рухнул в глубокий омут пессимистического отчаяния и не собирался оттуда вылазить. Так бывает. Слабые духом легко подаются влиянию более сильных, если даже он совершенно не прав.