Новичок в XIX веке. Снова в полиции!

Глава 20

Государь-император Николай Павлович встретил их в своем служебном кабинете сухо и деловито. Весь он — от гвардейского офицерского мундира и до тщательно побритого лица — как бы явственно говорил — я работаю, господа, и только важные и нужные дела! Мне очень некогда. Ну, хоть не стал ругаться о совместной поездке князя и старшей дочери куда-то на природу (и так можно интерпретировать совместный рейд) и то хорошо.

Впрочем, он внимательно и дотошно на них посмотрел, особенно на Марию, выглядывая на ее лице признаки физической близости. Ведь что еще может сделать молодежь? Ничего не нашел, успокоился. Сказал Константину Николаевичу:

— Долго ездили, господа. Я за это время еще раз детально проработал ваш план, который вы наметили. Злоумышленник не уйдет! — и горделиво посмотрел на них.

Император был доволен собою. Даже очень. Тут бы у него орденок попросить или очередной чин, или, поскольку ни Мария Николаевна, ни даже Константин Николаевич и в первом, и во втором не нуждались еще чего, например, выгодную аренду.

Однако, ни Мария Николаевна (как девушка и как великая княжна), ни князь Долгорукий (как столбовой дворянин древнего рода) считали ниже дворянской чести выпрашивать у императора знаки отличия.

Так попросили бы разрешения сыграть свадьбу. Честно говоря, Константин Николаевич об этом даже немного подумывал, вдруг император разрешит. Все испортила его почти богоданная невеста, его Маша. Ни о чем не думая, она начала говорить, даже не пожалев родного отца.

— ПaпА, — сказала она, — но князь уже арестовал этого злоумышленника! Им действительно оказался поручик Измайловского полка Нейгард!

— Доказательства? — коротко спросил Николай Павлович, вдруг нечаянно князь ошибся и арестовал совсем невиновного? А ему потом, хм, придется его наказывать.

Императору, разумеется, никакие доказательства были не нужны. Это был его последний шанс, последняя попытка отсрочить неприятную действительность, где его гениальный план был уже совершенно не нужен и о нем надо просто забыть.

Мария, тоже уже понявшая, в какую неприятную ситуацию она посадила отца, молча вытащила сверток и высыпала на стол драгоценности гарнитура.

Лицо Николая Павловича отразило сложную смесь противоположных чувств — от радости по поводу найденного любимого дочерью гарнитура и раскрытия злодея Нейгарда до неприятного ощущения, что все это уже произошло, а он, монарх и самодержец, тут оказался не причем!

— Хорошо, князь, вы можете идти, — с трудом сдержав сладострастную попытку его обругать и наказать, сказал император.

Константин Николаевич, сдержанно поклонившись, стремительно вышел. Эх, не зря говорят, сделать дело — это полдела. Главное — во время и правильно доложить начальству об этом! А вот тут-то он при помощи благословенной Марии Николаевны крупно обмишурился. Так-то князь!

Кажется, он почти раскрутил сложнейшее дело. Ну, как сложное. Холодным практическим разумом попаданец Константин Николаевич понимал, что дело-то, в сущности, оказалось средней сложности. Скорее, неприятное.

Участники ведь были архитрудные. Как-никак императорская семья вот главе с самим императором России Николаем Павловичем! А рядышком скромный Михаил Павлович и влюбленная в него, как и он в нее, Мария Николаевна. И как влюбленная, она делала глупости за двоих. А вот ему расхлебывать приходилось точно за двоих.

Он, между прочим, представитель родовитого российского дворянства. Князь рюриковой крови. А приходится копаться в их нижнем белье.

А еще ему надо узнать (а он до сих пор не узнал!) время награждения чинов Российской Империи. Явится, получить два ордена (ему оставалось только наедятся, Николай Павлович не отменит эти награждения из-за Марии) и вернутся, наконец, в тихую Москву, под руку Аристарха Поликарповича! Он, кстати, там не плохо устроился и жил. И будет жить неприкаянно. Если б не Мария, эх!

Угораздило же его влюбится в девушку из семьи царствующих Романовых. Дурак бестолковый! Клизма без механизма! Хитрозадый дворянин! В России миллионы девушек и молодых женщин просто жаждут породнится с собой, а ты а кого дерзнул взгляд посмотреть? Ведь есть же Шереметевы, Меньшиковы, Бутурлины, наконец, Канкрины. Богатые родовитые семьи, которые отдадут свою девушку даже несмотря на относительную бедность их рода!

Ругал себя напропалую, а сам все больше понимал, что они две половики одного целого, соединенные самими небесами. И, может быть, он оставлен на Земле на вторую жизнь именно для того, чтобы соединится с этой прекрасной девушкой. Не зря и она ни де-юре, как великая княжна, н де-факто, как девушка не имела своего избранника. Сама сказала, густо покраснев.

Кстати, по последнему делу о краже драгоценностей великой княжны Марии Николаевны (только так!) он не то что не имел никакой благодарности, но даже так и не получил официального высочайшего указания о возбуждении уголовного дела. Как бы сам провел дело, по своей личной инициативе и на свои финансовые средства. По такому поводу он, хе-хе, должен получить еще и, как минимум, августейший выговор! И ведь получит. Как была в XXI веке сентенция — был бы человек, выговор ему всегда найдется. И ничего, что сейчас еще XIX век. Государство-то существует! А император им весьма недоволен. Да что там. Он на него очень даже сильно зол!

Константин Николаевич с усилием заставил перестать себя так думать. В глубине души он прекрасно понимал, почему так считает. И не отсутствие благодарности императора Николая Павловича саднило его душу. Не благодарность от его брата Михаила Павловича. А, главным образом, невозможность увидеть великую княгиню. Ее ладная фигурка, приятное лицо. Ее волнующий голос. Неужели он никогда уже не встретится? Понимал, ведь все-таки она — великая княжна, а он, пусть и древнего дворянского рода, о всего лишь князь! А даже великий князь Долгорукий в XIX веке это далеко по статусу до великой княжны Романовой. Только так и никак иначе!

В общем, в новое наемное жилье дворянской девушки Самойловой, где он теперь поживал со слугой Гришей, он пришел чернее тучи. Бедный Гриша, увидев мрачное лицо своего хозяина, сильно обеспокоился и начал вслух предполагать: государь-император был его сиятельством не доволен, при дворе его встретили холодно, какой-нибудь великий князь разругался с князем и т. д.

— Не неси всякой ерунды, как базарная баба, — сердито посоветовал Константин Николаевич, а после дал такую команду слуге, от которого тот только удивленно выпучил глаза: приказал ему принести четыреста грамм водки с ледника! Не благородного бургундского, ни слабого ликера, а простонародной сивушной водки!

Как не пытался Гриша уговорить хозяина от водки, но тот жестко уперся, и пришлось сдастся и ее принести. Особенно когда князю надоело пререкаться с крепостной слугой и он пообещал собственноручно поднести ему бланш под глаз. Под любой, а выбор, а то и под оба сразу.

Откуда ему было знать, что через двести лет спустя это будет всенародное русское времяпровождение! Правда, дворян уже не будет. Одни подлые сословия, что в сельской местности, что в городской.

В общем, день тот был плодотворный и длинный, а вот вечер Константин Николаевич помнил очень плохо. В основном стакан опустил, стакан налил. И все!

Хорошо хоть Елена Федоровна не приставала, будто понимала, что от пьяного кавалера толку нет никакого. Даже в коридоре не показывалась, хозяйские интересы представляла только служанка Марфа, а от нее князю какой толк. Она только о чем-то шептала с Гришей, причем, видимо, интересы ее замыкались на них самих, благородного хозяина ни Гриша, ни Марфа не доставали.

А вот следующим утром, когда и без того трещала бедная голова, а желудок явственно угрожал вынести содержимое через рот, слуга Гриша, как молотком по голове ударил: от Зимнего дворца к его сиятельству недавно приходил гонец-скороход с письменным извещением!

— Он видел меня? — с ужасом поинтересовался Константин Николаевич, представляя, что будут говорить Марии Николаевне, его прелестной, полностью домашней Маши!

— Вот еще, — к счастью, с негодованием отверг эту версию событий умный Гриша, — я спустился вниз к парадному выходу и сообщил, что барина нетути. Тогда посланец мне передал весточку. Вон оно, на столе.

Константин Николаевич вытер ладонями лицо, приказал подать крепкого чая и только после этого прислал обещанное послание.

В глубине души он наивно предполагал, что письмо будет от любимой Маши. Однако, письмо оказалось от самого императора. Писал, конечно, не он сам, а его секретарь (писарь по местному времени), но Николай Павлович продиктовал его самолично, чувствовались своеобразные фразеологические обороты, императорский тон и отдельные слова даже на конверте!

Ну хотя бы и так. Он развернул письмо. Николай Павлович ласково его бранил за торопливый уход и сообщал, что вся семья (!) его благодарит за успешное дело, ведь его брат из-за этого избавился от позорного черного пятна на своей репутации, и семья снова стала единой и благополучной.

Государь также сообщал, что требует (!) от князя, безусловно, прибыть на награждении послезавтра, поскольку он не только будет награжден за успешную деятельность в Москве, но и окажется щедро поощрен и за работу в Санкт-Петербурге.

Но особенно он был рад приписке ниже. Женским почерком было написано:

— Князь! Большое спасибо вам за нашу сохраненную дружбу с дядей и возвращение фамильных драгоценностей. Всегда буду рада видеть вас в Зимнем дворце.

Чувствовалось, что она с радостью написала бы здесь о своей любви, но дочери императора и великой княжне не положено так писать к подданным в присутствии отца и императора.

Константин Николаевич радостно улыбнулся. По крайней мере, и император Николай Павлович, и его дочь Мария о нем помнят. А награда… награда — награде рознь.

— Григорий, голубчик! — громко позвал он слугу.

Тот, только принеся из кухни чай и закуску, поспешил на хозяйский голос.

— Я здесь, ваше сиятельство! — поспешно доложил он.

— Григорий, мне опять в Зимний дворец. Почисти мой парадный костюм и, — он почесал мизинцем лоб, — можешь забрать оттуда мелкие купюры.

Князь Долгорукий никогда не любил забывать. Ни хорошее, ни плохое. Ни императору, ни слугам. Никому и никогда.

Перед уходом ему все же пришлось встретится с дражайшей Еленой Федоровной. Он вышел в коридор, еще не готовый к выходу, но уже полностью одетый, кроме пальто и штиблет, вместо последних были пока домашние тапочки, отправленные из Москвы в свое время мамой. А тут она, одетая по-домашнему, но не в дезабилье. То есть все культурные тонкости и ограничения соблюдены и ему нечего было беспокоится, что хозяйка поймает его в амурную сеть, затащив мужчину сначала в комнату с полураздетой женщиной, потом в будущую семейную постель, а уж после этого в церковь на венчание. Ведь он дворянин и не может бросить после пройденного женщину!

Нет, Елена Федоровна, милая, скромная Леночка, местами прелестная, местами цивильная так вести себя не могла. И он прошел в парадную столовую, отнюдь не беспокоясь за свою репутацию. В свою очередь и он сам не собирался приставать к этой чудесной девушке, ведь его сердце, увы, навсегда было занято другой!

Действительно, Елена Федоровна всего лишь пригласила его к утрешнему чаю. Именно к чаю, хотя закусок было, как к плотному завтраку. Но как раз вкушать все это Константин Николаевич не хотел и не собирался и хозяйка каким-то шестым женским чувством это поняла. А вот собственно против чаю он бы не возражал, более того, он даже сам бы попросил, чтобы отбить во рту это мерзопакостное чувство нехорошего похмелье.

Они откушали чаю. Марфа с той стороны и Гриша с этой им прислуживали. И как стыдливая молодежь они ни-ни, даже не притронулись к закуске на столе. Ну, князь-то Долгорукий, это понятно, после вчерашних возлияний никак не мог, но она-то чего, талию что ли бережет?

Госпожа Савельева, кстати, позже опомнилась, стала потчевать гостя на правах хозяйки, будто от этого он резко выздоровеет, ха! И ведь, между прочим, он мысленно чрезмерно усилил ее девичью скромность и застенчивость. Уже в ходе чаепития князь с сравнительной близости за столом увидел, что и волосы были затронуты шпицами, и скромная косметика XIX века, если так еще можно сказать, все-таки коснулась ее лица. Да и наряд ее, хоть и был домашним, но в какой-то мере оказался и изящным и даже вычурным.

То есть эта представительница женского пола четко, хоть и стеснительно дал понять, что он ее нравится и она не против, если данный кавалер начнет за нею ухаживать. А уж там дальше можно будет и посмотреть.

Ах, девица-красавица, и он бы за ней присмотрел, если бы уже не был занят! Он все же не выдержал, поцеловал в конце чайной церемонии ей руку. А там уже Бог весть, можно ведь посчитать и за дворянскую вежливость, а можно и за ответную близость мужчины к девушке.

А он уже торопился. Церемония награждения должна была начаться сегодня где-то в половину одиннадцатого, что, с учетом медленности и неторопливости, уже становилось впритык. Тем более попаданец, опять же по распорядку, собирался прогуляться по центру, посмотреть Санкт-Петербург XIX века. Все-таки город сильно изменился за двести лет! И похмелье бы немного потряс, освежился в прохладе предобеденной столице.

Поэтому, как бы не видя смущенную просьбу глазами Елены Федоровны, которая бы еще посидела с ним за столом, а потом согласилась бы перейти хотя бы к поцелуйной традиции руки, а потом, быть может и губ, князь Константин Николаевич решительно встал и буквально провозгласил:

— Я уже немного опаздываю в Зимний дворец по личному приглашению императора Николая I. Никак нельзя-с!

Он действительно почти опоздал. Во всяком случае, Николай Павлович при его появлении демонстративно посмотрел на часы. Время неумолимо продвигалось. Но император промолчал, значит, он не опоздал, просто явился чуть позже монарха.

«Подумаешь, — подумал попаданец, не связанный священным долгом монархизма перед Самодержцем, — ему-то всего лишь надо пройти через несколько комнат, а я почти через весь Санкт-Петербург летел. И, конечно, столица XIX века — не мегаполис будущего, но город есть город».

Пока Константин Николаевич в душе недовольно бухтел, неумолимо подходило время ритуала награждения. И хотя император де-юре опаздывать не мог, но все же.

— Пойдемте, господа, — предложил император находившихся мужчин. Не забыл он и старшую дочь, заботливо попросив идти и ее.

Парадный зал Зимнего дворца был заполнен наполовину. Это было много, ведь по давней традиции награжденные получали ордена и, иногда, чины, как правило, при крупных памятных днях. А в августе никаких дней не намечалось! Но все равно много.

Николай Павлович подумал, что надо бы, наверное, изменить инструкцию о наградах, где указать, чтобы столоначальники и прочие начальники ограничивали в наградах. Один орден в год на пятерых и хватит.

Встал перед своими починенными во весь богатырский рост, которым втайне гордился, и начал награждать.

Награждал и спорил с собой. Как не будешь награждать таких молодцов. Генерал-майор Никитин, с ротой преображенцев опрокинул батальон турок, а потом возглавил бригаду и тем самым помог нашим войскам победить. Конечно же, святого Георгия I степени. Или вот этот генерал-лейтенант Шувалов, командуя дивизией, победил турок под Рущуком. Тоже I степени!

Потом пошли штатские. Князь Долгорукий, сумевший ненароком заснуть (вот маленький, в смысле молодой, паршивец!), в некотором отмщении был поднят как бы вне всякой очереди. То есть это попаданец так думал.

Константин Николаевич еще в XXI веке знал, что вначале награждают военных, потом штатских. И в каждой группе сначала получают более важные ордена, а потом, чем дальше, тем меньше. Он со своим Владимиром 2 степени (орден вообще-то не маленький, но не здесь) пропустит целую сотню награжденных.

Пока он раскручивал «свои» — императорские — дела на бумаге (одно вдруг пришлось даже сегодня формулировать экспресс-методом) то, оказывается, так устал, что незаметно задремал. И когда все развернулось к общему удовольствию, и особенно его, ему вдруг так захотелось спать! Кругом была масса крупных чинов — штатских и военных генералов — сам император со своей любимой дочерью, а он сладко засыпает. И ничего не смог сделать!