Далекая птица

К наследию Александра Сопровского и интерпретации его творческих установок наш журнал обращался неоднократно (см. “Новый мир”, 1992, № 3; 1998, № 3).

В декабре этого года — пятнадцать лет со дня его трагической гибели.

Публикация Татьяны Полетаевой.

* *

*

С. Гандлевскому.

Передо мной пуста бумага,

Вина три литра на столе,

Товарищ спит, забвенье благо

Средь оттепели в феврале.

Придут весенние тревоги,

Уже недолго, не спеши,

Еще устать успеют ноги

От резких выходок души.

С утра и до седьмого пота

В гортани воздух, кровь в груди,

И только светлая работа

Устало брезжит впереди.

* *

*

Туман заплачет — и стволы

Шершавые лиловых сосен

То отряхнутся ото мглы,

То скроются во мгле белесой.

Так жизнь — или, точнее, быт

Нас учит, несмотря на лица,

Что время всех освободит,

Желающих освободиться

Ото всего, чем жизнь полна:

От пробуждения ночного,

От кома в горле, слез без сна,

От тела своего пустого.

И звуки, что проснутся вдруг,

Величье смысла обретая,

И дрожь коленей, бедер, рук,

И груди скорлупа пустая.

Ни тех часов жалеть не след,

Ни что оборвалась дорога,

Ни слез бесценных, ибо нет

Цены им: так их было много.

1987.

* *

*

Ты любишь город мой, когда

По всем бульварам об ограды

Ручьями бьется череда

Сухих ошметков листопада,

Когда вдоль обжитых домов,

Плеща о крыши листовые,

Текут со всех семи холмов,

Подобно рекам, мостовые?

Для быстрых ног и страстных рук —

Прозрачный день, лишенный солнца,

Когда — гляди — толпа вокруг,

Как кровь горячая, несется,

Когда навстречу холодам

Встает, как пар, печаль земная,

Я по твоим иду следам,

Ты любишь город мой, я знаю.

При охлажденье бытия

Печаль и страсть сильны в природе,

И оттого душа твоя

Сегодня миру по погоде.

И вплавь толкается народ,

И я ступаю одиноко

От тесных Сретенских ворот

До Трубной площади широкой.

* *

*

Облака сияли красновато,

Ночь кругами двигалась к Москве,

И летели птицы от заката

К темной и замерзшей синеве.

Нет конца рассыпавшимся стаям,

Гулче взмахи крыльев над Кремлем,

И разлегся город за мостами —

Взмах крыла, и город под крылом.

И дрожат над стынущею башней,

Над стеной расщелин и бойниц,

Слышишь — год ушедший, день вчерашний,

Нынешний в дрожащей туче птиц.

Прошлое торжественней и строже,

Мы припомним действие потом

Беспричинных вспышек этой дрожи

В воздухе промерзшем и литом.

Мы припомним начинанья года,

Мы сравним предчувствия с бедой.

Ночь идет. Хорошая погода.

Птичья суетливая свобода,

Черный шум над камнем и водой.

Арбатская площадь

Дрожит асфальт поверхностью покатой.

Февраль усталый дышит тяжело.

На площади в преддверии заката

Еще светло.

Еще движенья сохраняли вялость,

И свет лился холодною волной.

Сознанье понемногу размывалось

Как будто в оболочке слюдяной.

А рядом со ступеней перехода

Средь освещенной, выпуклой земли

Бесшумные скопления народа

На площадь оживленную текли.

Но ангел вострубил о преставленье

Дневного света — и столкнулись мы,

И скрылись в неизвестном направленье.

И это был последний день зимы.

И разом опрокинется все это:

Толпа и площадь на исходе дня...

О ангел мой, не торопи меня,

Пребудь концом того дневного света,

Но не теперь. Пусть будет долгий вечер,

И долгий свет, и улиц ширина —

Распахнута. И будет день отмечен,

А дальше будет долгая весна.

Вода прольется с кровельного ската...

В последнее февральское число

На площади в преддверии заката

Еще светло.

* *

*

Где зелень вскипает на камне,

Где в мае закаты страшны,

Проворные наши исканья

В беспамятство погружены,

И в бешеной зелени этой,

В верхушках листвы дождевой

Начало московского лета

Шумит над моей головой.

Ни слова о нашей потере,

Весенние бредни развей,

Покуда распахнуты двери

В дома наших добрых друзей.

Купаясь в росе и в озоне,

Которым весь свет напоен,

Скворцы на зеленом газоне

Вершат поутру моцион.

И, в облачной светлой водице

Взмахнув напряженным крылом,

Колеблет далекая птица

Бесплотный летучий объем.

В замедленном сонном теченье

Дождливых июньских затей —

Ни верности, ни отреченья,

Ни слова о жизни моей.

Загрузка...