Новый мир. Книга 5. Возмездие

Глава 7

§ 42

Колесный бронетранспортер, облепленный листами динамической защиты, несся по пустынной дороге, оставляя за собой шлейф из потревоженного мощными колесами песка. Ваха, которую нам едва удалось покинуть, чудом избежав перестрелки с местным ополчением, скрывалась позади. Некоторое время все находящиеся в кузове люди молчали, ограничиваясь ругательствами, вполне уместными для тех, кого подбрасывало на ухабах так высоко, что они ударялись макушкой о металлический потолок.

— Дружище, полегче нельзя никак?! — наконец не удержалась от возмущенного крика Рина.

— Можно! — рассерженно отозвался с водительского места Миро. — Если хотим, чтобы нас тут всех вместе, бляха, прикончили противотанковой ракетой какие-то засранцы! Или ты готова поручиться за то, что группа, с которой вы разобрались — единственная?!

Я так и не нашел еще минутки, чтобы обмолвиться с ним хоть словом — спросить о Шаи, об Элли, о Мишке, о том что вообще произошло в его жизни за последние полгода, как Джерри ухитрился отыскать его и какого хрена он согласился на участие в этом безумии.

— Не кипятитесь, ребята, — доброжелательно остановил перепалку Илай Хендрикс.

Даже в штурмовой экипировке и увешанный оружием, он смотрелся добродушным великаном. Переведя на меня проникновенный спокойный взгляд, он молвил:

— Мы рады видеть тебя, кэп.

— Вам не следовало быть здесь, — ответил я, одаряя благодарным взглядом его, а затем Рэя Гао и Стефана Дуковича. — Но я чертовски рад, что вы тут.

— Да, да, да, момент чертовски трогательный, — передразнила меня Рина. — Только вот времени на приветственную попойку у нас нет. Как я понимаю, у нас на хвосте штурмовики этого твоего Чхона?!

— Не так уж засранцы и круты, — своим обычным угрюмым тоном молвил Стефан. — Разобраться с ними было несложно.

— Это были не они, — мрачно возразил Джером. — А наши вчерашние друзья из Сопротивления.

— Чокнутые фанатики! — отреагировала Рина, сплюнув. — Не следовало вам с ними связываться! Не говоря уже о чертовых евразах!

— Что сделано — то сделано, — отозвался с водительского места Миро. — Каков наш план?

Все взгляды мгновенно переместились на меня. Я вздохнул, прежде чем заговорить.

— Сопротивление — проект спецслужб. Патридж все это время дергал за ниточки, а эти идиоты и не подозревали об этом, — молвил я, напряженно вертя меж пальцев флэш-накопитель, только что добытый из тайника Амира. — Таким же идиотом был и я. Я гнался за личной местью, позволяя спецслужбам загребать жар моими руками, убирая одного за другим свидетелей их преступлений. Наивно надеялся, что рано или поздно доберусь до Чхона. А ублюдок в это время наблюдал за мной со стороны, смеялся и отдавал команды своим псам, чтобы за мной подчищали.

— Что теперь? — спросил Джерри.

— Перед тем как выбить стул у меня из-под ног, Ши сказал мне о дальнейших планах Сопротивления. Они собираются уничтожить верхушку объединенной оппозиции. Идиоты не ведают, что служат орудием в руках у Патриджа. Я должен им помешать.

— Как? — сосредоточенно спросила Рина. — Ты знаешь, где именно и по кому именно они нанесут следующий удар?!

— Штаб оппозиции находится в Турине. Обычно лидеры оппозиции сидят там. Но они постоянно разъезжают по всему миру, проводят встречи, — заговорил Илай задумчиво.

— Подгорица! — вдруг осенило Миро. — Там через два дня, 31-го, состоится саммит, на котором будут обсуждать созыв Совета Содружества! Того самого, где должны отстранить Патриджа! Все лидеры оппозиции будут там!

— Я представляю себе, какая там будет охрана, — покачал головой Джерри. — Понадобилась бы целая армия, чтобы напасть на саммит.

Я уже не слушал их — набирал нужный номер со своего коммуникатора.

— Да, Дима? — с некоторым удивлением ответила Мей.

— Вы сделали что я просил? Схватили Аффенбаха?! — без подготовки спросил я.

— Дима, я не знаю, что сделано, а чего не сделано. Я не могу обсуждать это обычными средствами связи. Почему бы тебе не воспользоваться способом, который мы оговорили?

Пока она задавала вопрос, в моей голове пронесся целый поезд мыслей, связанных с возможностью или невозможностью посвятить евразийцев в сделанные мною сегодня открытия. С кем они предпочтут иметь дело — с хорошо знакомым Патриджем или с непредсказуемыми новыми лидерами Содружества? Готовы ли начать кампанию против Сопротивления, которое годами поддерживали, получив доказательства, что из-за него торчат уши Патриджа? Чего они вообще хотят? Слишком много вопросов, для ответов на которые у меня просто нет информации.

— Мне нужна твоя помощь, Мей, — заговорил наконец я. — Просто помощь, и никаких вопросов.

— Дима, так это не работает, — возразила она. — Я же уже говорила тебе.

— Поверь мне.

— Не я принимаю решения.

— Тогда сделай так, чтобы те, кто принимают их, поверили мне. Это — в последний раз. Обещаю.

— Но…

— Я сейчас в АСР, недалеко от Вахи. Сбрасываю тебе координаты. Мне нужен транспорт, который срочно перебросит десантную группу численностью до семи человек по воздуху в район Подгорицы. Вместе с легким бронетранспортером. Было бы здорово, если бы на борту было снаряжение вроде того, что мы имели в Мериде.

— Да ты хоть понимаешь, о чем ты просишь? — аж прыснула Мей, поражаясь моей наглости.

— Сделай это, Мей. Речь идет о жизни и смерти. Прошу. Иначе нашему с тобой плану про беседу на твоем балконе в Шэньчжэне точно не суждено будет сбыться.

Некоторое время по ту сторону “провода” царила гробовая тишина.

— Я попробую, — наконец ответила она.

— Черт возьми, Дима! — выругался Джерри, едва я прервал связь. — Я уже по горло сыт сотрудничеством с разными ублюдками! Теперь ты хочешь доверить нашу жизнь евразам, а потом хвататься за голову и вопить, что и они нас предали?!

— Если ты со мной — то со мной, Джерри! И вы все — тоже! — повысил я голос, свирепо осмотрев всех. — Кто-то должен принимать решения! Принимать их быстро! И это буду я, черт возьми! Еще вопросы есть?!

Ответом мне было молчание, а затем мрачные кивки. Я, тем временем, уже делал следующий звонок. Сам не заметил, в какой момент мои пальцы начали дрожать. «Давай, Лори, давай», — шептал я мысленно. — «Боже, пожалуйста, пусть она возьмет трубку. Пожалуйста!» Но она не отвечала.

— Мы можем быть уверены, что это Подгорица? — наконец хмуро спросил Джерри.

— Я в этом уверен, — кивнул я, не переставая мысленно молить Лауру о том, чтобы она ответила на мой звонок по спутниковой связи. — Хон говорил об уничтожении всей верхушки оппозиции. Они это сделают в Подгорице. Прямо на саммите, или в преддверии. В пику всему миру. Лучшего момента — не придумать.

Ответа от Лауры так и не было. Проклятье!

— Дима, нас с тобой весь мир считает опасными террористами, — вкрадчивым голосом напомнил Джером, кажется, сам удивляясь тому, что в кои-то веки именно он в нашей парочке исполняет роль голоса разума. — Членами Сопротивления. Лидер которого, как ты помнишь, на днях озвучил прямую угрозу лидерам оппозиции. Если мы окажемся в Подгорице — нас пристрелят, как собак, первые же силовики, которые нас засекут, не задумываясь ни на секунды. Нам не дадут и слова сказать.

— Он прав, — рассудительно заметил Миро. — Вам с Джерри там лучше не появляться. Это самоубийство. Лучше уж как-то предупредить их об опасности. Ты можешь позвонить Лауре?

— Она не отвечает. Я не знаю почему, — встревоженно ответил я.

В этот момент поступил обратный звонок от Мей.

— Транспорт будет через шесть часов. Сбрасываю координаты, — спокойно сообщила она таким тоном, будто и не подозревала, что совершила настоящее чудо.

— Спасибо тебе, Мей! — воскликнул я.

— На борту будет два «Бусин Баолей». Магнитные щиты неисправны, из-за этого списаны. Но все остальное должно работать. Также там будет танковый парашют. Подойдет для бронетранспортера. Я поверить не могу, что говорю это. И понятия не имею, как мне удалось убедить нужных людей это сделать. Сама думаю, что это была ошибка, которая может стоить мне работы и головы, и я еще о ней не раз пожалею.

— Мей, я правда так тебе благодарен…

— Это был последний раз, когда с тобой играют в такие игры вслепую. Я не шучу.

— Я это понимаю.

— Ты имеешь какое-то отношение к смерти Амира Захери, новость о которой только что дошла из Вахи? Не хочешь сказать хоть слово о том, что там творится? И что вы забыли в Подгорице? Это как-то связано с готовящимся саммитом?

— Надеюсь, когда-нибудь я смогу рассказать тебе об этом. И о многом другом.

§ 43

Шесть часов спустя, на закате, я, прищуриваясь, глядел, как гиперзвуковой многоцелевой воздушный корабль «Синьтьенвон», евразийский аналог U-3, приземлился посреди пустыни, подняв настоящую пылевую бурю своими посадочными двигателями.

На какую-то долю секунды у меня возникло ощущение дежа-вю. Двадцать лет назад я так же экстренно и неожиданно улетал из-под Генераторного, не зная, что ждет меня впереди. А шесть лет назад транспортный корабль уносил меня из тех же самых мест во второй раз — навстречу большой войне, с которой я не чаял вернуться. Очередная новая страница в моей жизни снова начиналась с посадки на борт воздушного судна.

— Миро, я до сих пор не могу поверить, что ты ввязался в это, — произнес я, обращаясь к брату, который все еще сидел за рулём бронетранспортера.

— Ага. У меня тоже есть ощущение какого-то сюрреализма, — кивнул тот, следя, как открывается десантная дверь евразийского транспортника.

— Брось дурить и возвращайся к жене и дочери, Миро.

— Я так и сделаю. И заберу с собой тебя, к твоей, я надеюсь, будущей жене и будущим детям. Я однажды обещал отцу присмотреть за тобой, Дима. И это обещание никто не отменял.

Я вздохнул и не удержался от усмешки.

— Ты же говорил, что с возрастом избавился от тяги к героизму, братишка.

— Один раз — не считается. И хватит болтать. Командуй!

— Загоняй БТР в десантный отсек. И сразу начинай крепить на него танковый парашют.

— Дима, мой батальон «Рысь» был десантным подразделением. Но я служил в нем гребаных двадцать лет назад! И с тех пор парашютным спортом не увлекался!

— Что ж, надеюсь, к парашюту прилагается инструкция.

Стоящий невдалеке Рэй, со злостью рассматривая герб евразийских ВВС на фюзеляже воздушного судна, тем временем, проворчал:

— Если бы это не ты приказать, капитан — я скорей сдохнуть, чем лететь на это дерьмо.

Я виновато прищурился, вспомнив, что Гао — ветеран 1-ой добровольческой бригады «Возмездие», набранной в конце войны из бывших узников евразийских концлагерей, в которых у большинства погибли родные и друзья.

— Я тоже никогда не думал, что доведется якшаться с этими подонками, — мрачно высказался Стефан, глядя на корабль примерно с таким же выражение. — Я лично убил больше пятидесяти в отряде «С-1» за время войны.

— Я тоже убивал их солдат в своей прошлой жизни. Хоть и не горжусь этим, — примирительно заметил своим пасторским тоном Илай. — Но времена меняются. Та страшная война — окончена.

— Да, — кивнул угрюмо Джером, задумчиво следя за тем, как БТР подъезжает к десантному отсеку. — Зато теперь идет другая. В которой ты уже хер разберешь, где свои, а где чужие. Люди, которые вчера прикрывали твою спину, завтра уже готовы повесить тебя на гребаном чердаке. Я еще вроде не стар. Но чувствую себя слишком старым для всего этого дерьма.

Вздохнув, я посмотрел в глаза каждому и заговорил:

— Никто из вас не обязан лететь со мной, ребята. Вы уже и так выручили меня. Мне будет даже легче, если буду знать, что вы выживете и попробуете по-человечески устроить свои жизни. Слишком много моих парней уже погибло на моих глазах.

В ответ все пятеро мрачно промолчали.

— Это особенно касается тебя, Рина, — продолжил я, добавив голосу решительности. — Мне бы и в голову не пришло, что ты кинешься спасать меня, сломя голову, пока твой маленький сын, грудной младенец…

— Ты бы лучше молчал об этом, Дима, — ответил вместо нее Джерри. — Мог бы и сказать мне!

— О чем? — недоуменно нахмурилась Рина.

— У него скоро будет дочь! — выпалил Лайонелл раньше, чем я успел остановить его.

На этот раз на меня уставились все пятеро. А Джерри продолжил:

— Лаура, его девушка — вполне вероятно, сейчас там, в Подгорице. Вместе со своим отцом, одним из лидеров оппозиции. Поэтому Дима и рвется туда так отчаянно. А вовсе не из фанатичной любви к этой кучке старых болтунов или неодолимого желания расстроить планы своих недругов ценой собственной жизни. Но почему-то он стесняется нам в этом признаться. Как будто желание защитить своих близких не является, пожалуй, единственной адекватной причиной, по которой люди проливают свою и чужую кровь.

Я так и не нашелся с ответом или дополнением — лишь выдохнул и развел руками, бессильно признавая его абсолютную правоту.

— Я чертовски рада, — первой нашлась Рина. — Первые пару лет пацаны от девчонок не особо отличаются. Так что твоя сможет донашивать за нашим Мэттом шмотки.

— Капитан, это чудесная новость, — присоединился к ней Илай со своей широкой улыбкой добродушного медведя. — Я никогда не сомневался, что Господь не оставит такого прекрасного человека, как ты, без радости отцовства. Не сомневайся — с твоей любимой и малышом все будет в порядке.

— Да, капитан, — со свойственной ему мрачностью кивнул Стефан. — Мы позаботимся об этом.

Мне осталось лишь еще раз вдохнуть и окинуть их всех благодарным взглядом.

— Не вздумайте умереть. Никто из вас, — пригрозил им я.

— Для мы есть не первая заварушка, кэп, — нескладно ляпнул Рэй, подмигивая мне.

— Ну хорошо, — вздохнул я, и в мой голос вернулись командирские интонации. — Давайте тогда на борт! Живо!

Они трусцой ринулись в сторону десантного отсека транспортника, который ждал, не заглушая полностью двигателей. Джером задержался, окинув меня вопросительным взглядом.

— Иди, — кивнул я ему. — Я задержусь тут ненадолго.

— Лаура так и не отвечает?

— Нет. Вполне возможно, она у врача. Или просто спит. Или на каком-то мероприятии. Может быть тысяча причин, — отмахнулся я, изображая свою тревогу меньшей, чем она была на самом деле, хотя я и не в состоянии был обмануть его.

— Порядок, Дима? — спросил он, прищурившись.

— Да. Иди! А я тут сделаю пару звонков, после которых надо будет быстро улетать, пока по нам не долбанула орбитальная артиллерия.

Когда он направился в сторону десантного отсека, я вздохнул, и несколько секунд напряженно раздумывал, прохаживаясь из стороны в сторону по песку, думаю, стоит ли мне на самом деле делать то, что я задумал.

— Ленц слушает, — ответил на мой вызов деловой мужской голос.

Странно, но даже столько лет спустя этот голос, чьи интонации было сложно различить из-за рева двигателей неподалеку от меня, вызвал в душе вихрь противоречивых эмоций. Бывают страницы, которые никогда не удается перевернуть полностью.

— Это я, Роберт, — произнес я.

Краткое время в трубке звучала тишина.

— Я слушаю тебя, Дима, — ответил он затем ровным голосом — как будто между нами ничего и не произошло, как будто он не знал о моем нынешнем положении и занятии.

— На чей ты сейчас стороне? — прямо спросил я.

— Я давно на пенсии. Дима, тебя очень плохо слышно. Ты на каком-то аэродроме?

— Сейчас не время для лжи, Роберт! — повысил голос я. — Именно сейчас, один раз в жизни, ты должен сказать мне правду, без уверток! Потому что передо мной сейчас лежит гребаный файл с твоим гребаным именем! Толстенный файл, лоснящийся дерьмом, в котором достаточно информации, чтобы я застал тебя со спущенными штанами прямо в твоем уютном домишке в Марабу, или в твоей старой конспиративной квартирке в Олтенице, или в еще одной в Цюрихе! Они слили на тебя все, что только можно! Здесь есть даже о некоей Селене Ортега, и ещё о некоей Тине Спенсер — из числа твоих многочисленных девчонок-информаторов, которых ты всю жизнь использовал, а вдобавок потрахивал, как когда-то Клаудию Ризителли! Этот файл передал мне Густав Аффенбах, полковник СБС! Ты ведь слышал о нем?! Вундеркинд-шахматист, который после инсценировки его смерти в 92-ом перешел на нелегальную работу в образе Германа, информатора Сопротивления! От него же я получил файлы на Гаррисона, Брауна, Томсона, на говнюка Торричелли! Знаешь, что это значит?! Патридж списал тебя! Он хочет видеть тебя мертвым! И если я не реализую это его решение — то это сделает Чхон! Где-то в своих расчетах ты, похоже, просчитался, старый интриган! И не прикрыл свой зад! Так что задаю тебе еще один раз гребаный вопрос — на чьей ты, мать твою, стороне?!

Я был уверен, что смутить Роберта Ленца не может в этой жизни ничто. Однако чуть ли не впервые в жизни, я ощутил в его голосе нотки беспокойства.

— Мы должны встретиться, Дима. Такие вопросы не обсуждаются по телефону.

— Либо ты отвечаешь мне, Роберт, либо я сейчас ложу трубку, и больше не делаю ничего для того, чтобы спасти твою гребаную старую задницу в память обо всем том, что было!

— Ну ладно! — даже сквозь шум я ощутил, как он вздохнул. — Хорошо, здесь большого секрета нет. Я сейчас определенным образом сотрудничаю с оппозицией. С настоящей оппозицией, естественно, а не с теми сумасшедшими, с которыми ты, насколько мне известно, имеешь сейчас дело. Я впечатлен тем, как ты хорошо информирован. Но что бы ты ни был намерен от меня потребовать…

— Лидеры оппозиции уже съехались в Подгорицу?! — без перехода спросил я.

— Ты что, смеешься надо мной?! — не удержался Роберт от того, чтобы повысить голос. — Ты правда думаешь, что достаточно помахать передо мной моим грязным бельем — и я поддамся на простой, как дверь, шантаж, и предоставлю тебе такую информацию, допустим она даже у меня есть, после того, как твой новый патрон Фримэн в прямом эфире объявил об открытии охоты на руководство оппозиции?!

— Хочешь, чтобы они уцелели?! Тогда пусть держатся подальше от Подгорицы, и вообще не собираются вместе! Сопротивление собирается их всех уничтожить! Слышишь?!

— А ты, значит, разносишь их угрозы?

— Послушай меня, бляха! Я пытаюсь предупредить тебя об опасности!

— И я должен верить тебе?

— Послушай меня! Лаура Фламини — дочь одного из лидеров оппозиции, Робера Фламини! Я люблю ее! Тебе это известно, не говори что нет! Она сейчас где-то рядом с ним, выполняет роль его помощницы! Неужели ты думаешь, что я не заинтересован в ее выживании?!

— А откуда мне знать, что ты действительно предупреждаешь, а не говоришь это для того, чтобы сорвать саммит или сегодняшнее совещание? Откуда мне вообще знать, говоришь ли со мной ты или кто-то другой? А если даже это ты — делаешь ли ты это по своей воле или под принуждением? Дима, если ты адекватен, то должен понимать, что у меня нет ни малейших причин тебе верить!

— Ты сказал — «сегодняшнее совещание»?! — переспросил я.

— Я уверен, что там каждый день проходят какие-то совещания! — как ни в чем не бывало мгновенно сориентировался старый интриган, постаравшись скрыть несвойственную ему оплошность. — Но если бы даже я знал об этом что-то…

— Да хватит уже, Роберт! Проговорился — так проговорился! Что бы там не происходило — пусть там по крайней мере усилят охрану! Речь не о паре психов из Сопротивления! За этим стоит Патридж! Патридж решил пойти ва-банк, завалить всю оппозицию, ты это понимаешь?! Алло! Роберт, ты слышишь меня?! Ты меня слышишь?!

Но я напрасно надрывался — связь прервалась. Попытка восстановить ее результатов не дала. Либо Ленц положил трубку и заблокировал меня, либо помехи создал кто-то другой.

— Вот дерьмо, — прошептал я в отчаянии, с тревогой глядя в чистое небо, висящее над пустыней.

Говоря Джерому о страшной опасности, которую я подвергал нас этим звонком, я не шутил и не преувеличивал. Можно было ни секунды не сомневаться, что звонок перехвачен, а наше местоположение зафиксировано спецслужбами, и где-то в их недрах уже развивается бурная деятельность. Надо было убираться отсюда немедленно. Но вначале…

Я подсоединил к спутниковому коммуникатору флэш-накопитель, найденный в подвале у Амира. Информация на нем занимала не так уж много места — вполне достаточно, чтобы отправить одним сообщением. «Можешь больше не напрашиваться на аудиенцию к доброму дедушке», — нацарапал я торопливо, перед тем как отослать записи Рамади на номер спецпрокурора Анны Миллер.

§ 44

Евразийцы мало беспокоились о комфорте тех, кто путешествует в десантном отсеке их транспорта. Перегрузка при взлете была такой, что Стефан и Миро с непривычки блеванули, а остальные — позеленели и едва сдержались. Пилот не стал извиняться «за временные неудобства» — отделенный от нас запертой кабиной, он вообще не подавал признаков жизни, едва ли подозревая о том, кого и уж тем более зачем он экстренно доставляет на Балканы.

Если мне не изменяли познания в географии и тактико-технических характеристиках евразийской авиации, то расстояние в почти 4000 миль, которые отделяли наше местоположение от побережья Адриатики, гиперзвуковой «Синьтьенвон» на своей крейсерской скорости способен был преодолеть менее чем за 1,5 часа. Времени было мало.

Пока остальные отходили от перегрузки, я включил и направил на себя камеру:

— Добрый день всем. Говорит Димитрис Войцеховский. Спасибо, что вы все еще смотрите эти записи. Верите ли вы мне и поддерживаете меня, или считаете чокнутым психопатом и просматриваете эти видео лишь ради забавы — я благодарен вам. Вполне возможно, что это моя последняя запись. Я говорю это все время, но в этот раз — все особенно серьезно. Она окажется в Сети так скоро, как позволят коммуникации. Если окажется. И, вполне возможно, что к тому времени я уже буду мертв.

Вздохнув и кратко продумав последующие слова, я произнес:

— В последние недели вы привыкли ассоциировать меня с организацией, которая называет себя «Сопротивлением». Но с этим покончено. Мне в любом случае стоило положить этому конец. Стоило помнить, чему меня учили родители. Что насилие и жестокость никогда не доводят до добра. Что жизнь состоит из уступок, компромиссов, умения находить общий язык с разными людьми. Я сделал ошибку, позволив загнать себя в замкнутый круг мести. В глубине души я понимал это едва ли не с самого начала. Но вырвался я из этого круга не из-за груза моральных терзаний. Озарение оказалось намного более внезапным и жестоким.

Сделав долгую паузу, я молвил:

— Сопротивление — это обман. Есть лишь одна причина, по которой эта организация так долго и безнаказанно развивалась и ширила свое влияние — почти с самого начала она находилась под контролем спецслужб Содружества. Спецслужбы использовали ее как «пугало», чтобы держать общество в постоянном страхе и оправдывать авторитаризм. Я давно подозревал это. Но теперь у меня есть конкретные факты. Это была идея Карима Рамади, бывшего заместителя директора СБС. Идея, одобренная лично Протектором Содружества, сэром Уоллесом Патриджем. Перед своей смертью Рамади, терзаемый раскаянием, раскрыл эту тайну своему давнему врагу, создателю и первому идеологу Сопротивления, чьи идеи он извратил и сделал орудием обмана — Амиру Захери. Однако Амир не решился открыть тайну миру — из жалости и симпатии к миллионам смелых и честных людей, жаждущих перемен, которые все эти годы принимали Сопротивление за чистую монету. Сегодня Амир погиб от рук тех, кто исповедовал извращенные спецслужбами идеи Сопротивления. От рук людей, зараженных вирусом ненависти, ослепленных пропагандой, которую озвучивают спецслужбы устами так называемого «Фримэна» — выдуманной личности, которой никогда на самом деле не существовало. Однако Амир не унес свою тайну в могилу. Вот, что он мне завещал.

Я замолчал, и включил одну из записей. На ней был бодрый голос Карима Рамади.

— Социологическое моделирование показывает прямую корреляцию между падением уровня опасений из-за внутренних и внешних угроз и ростом поддержки либеральных и демократических идей. История знает множество примеров. Еще в конце прошлого века власти довоенной Россия вынуждены были регулярно подогревать тему чеченской террористической угрозы для сохранения лояльности населения идеям «твердой руки». В начале следующего века ее сменила тема внешних угроз — противостояние с Западом, войны в бывших советских республиках. Похожая картина наблюдалась и в США. Если бы не теракты 11-го сентября 2001-го — никогда не была достигнута общественная поддержка военного вторжения в Ирак в 2003-ем.

— Нет доказательств, что американские спецслужбы причастны к этому, — возразил другой голос.

— А это не важно. Иногда тебе везет, и желаемые события случаются сами. Но если нет, то ты вынужден создавать их. Господа, давайте посмотрим правде в глаза. Лишь сильная рука способна сохранять стабильность в Содружестве наций и удерживать нас на пороге новой всемирной катастрофы. Это отлично понимаем мы с вами. Но не массы. Темные времена остались позади. Сытые обыватели, уютно разместившие свои задницы где-нибудь в Сиднее, Мельбурне или Окленде — это уже не напуганные иммигранты, едва вылезшие из палатки. Они уже забыли о том, что такое пустоши, радиация, кислотные дожди, голод, жажда, мексиканка, мародеры и бандиты, хаос и беззаконие. Им начинает казаться, что вернулся Старый мир, мир изобилия и стабильности. А если так — то должны вернуться и старые власти, старые политики — мелкие, подленькие, льстивые, потакающие мелким прихотям среднестатистического избирателя. Массовая память устойчива. Она не стирается за одно поколение.

— Я уже слышал все это несколько лет назад, — донесся спокойный голос Уоллеса Патриджа. — И тогда меня убедили, что проблему решит заострение миграционного вопроса. Этого мало?

— Боюсь, что да, господин Протектор. Иммигранты и их протесты раздражают народ, но они не видят в них глобальной угрозы. Тем более, что либералы на каждом углу кричат, что эту проблему можно легко решить путем уступок и подачек, взявшись за руки и обнявшись. Эти идеи прельщают людей, переживших Апокалипсис — они готовы на многое, чтобы сохранить мир и стабильность. Наши исследования показали, что есть лишь две угрозы, способные полностью снять эту проблему и убедить население в необходимости сохранения авторитарного режима. Это евразы или терроризм.

— Нагнетать евразийский вопрос сейчас не нужно, — возразил Патридж. — Градус ненависти и так слишком велик. Человечество движется к консолидации. Это — единственный, неминуемый путь. Мы сильнее и эффективнее евразийцев, и рано или поздно интегрируем их. Наше население должно быть более или менее готово к такому повороту событий.

— Тогда у нас остается только одно решение, — вновь заговорил Рамади. — Терроризм.

— Это решение кажется мне абсолютно надуманным. Исламские фундаменталисты? Сепаратисты? Все это — проблемы из вчерашнего дня. Выживание после Апокалипсиса объединило человечество, размыло границы между странами, народами, культурами, верованиями. Национализм, религиозный фанатизм — это призраки прошлого, — возразил Патридж.

— Так и есть, сэр. У современного терроризма должно быть совсем другое обличье — такое же глобализированное, как весь наш современный мир. И мы нашли его. Нащупали наживку, на которую маргинальные слои общества клюнули бы. Всемирная революция. Кардинальное перераспределение благ. Микс старого-доброго коммунизма и разного рода параноидальных теорий заговоров про масонов и богачей, правящих миром.

— Не таких уж параноидальных, если разрешите припомнить доктора Дерновского или сэнсэя Нагано, — саркастично заметил кто-то приз присутствующих.

Но Патридж оставался серьезен.

— Это весьма рискованно — выращивать в обществе слой пролетариата, потенциально лояльный евразийцам с их коммунистическими идеями. Мы находимся в середине глобальных цивилизационных трений. Я полагаю, что наша неминуемая интеграция едва ли будет легкой и гладкой — у евразийцев есть свое видение этого процесса, в котором первую скрипку играют они, и в один прекрасный момент они могут попробовать переломить баланс сил. Понимая это, с нашей стороны было бы крайне неразумно создавать своему стратегическому противнику отличное подспорье для наращивания своего влияния у нас в тылу.

— Я бы не беспокоился об этом, сэр. На эту наживку клюнут лишь те, кто и так подвержен влиянию соответствующих идей. Это небольшой процент населения — от десятых долей процента до пары процентов, в зависимости от того, насколько сильно раскрутить пропаганду. Мы вытащим латентных радикалов и нигилистов из тени, чтобы они были у нас на виду. Будем тщательно держать этого монстра Франкенштейна под контролем. В случае открытого конфликта с евразийцами — мы очень быстро задавим его.

— Это опасно. Но не так опасно, как позволить либералам всерьез поднять головы, — поддержал его другой голос. — Они пока еще не решаются открыто тявкать на вас. Но все мы понимаем, что у них на уме. А акулы из Консорциума никогда не прочь поиграть на политических процессах. Если поддержка оппозиции скакнет до 20 %, то они превратятся в серьезную внутреннюю проблему.

— Даже если так — я бы не хотел наращивать собственный антирейтинг, — возразил Протектор. — Если меня будут публично называть Антихристом — пусть даже это будут делать явные психи и маргиналы — то в головах людей будет заложен нежелательный ассоциативный ряд, которым рано или поздно воспользуется наш реальный противник, внешний или внутренний. Я хочу, чтобы основной негатив преподал на долю Консорциума. Если уж эти радикалы, которых мы создаем, будут бороться за изменение нынешнего строя — то пусть основным источником зла в их учении будет олигархия.

— Сэр, это разумно, и это часть задумки. Но я боюсь, мы не сможем избежать того, чтобы… — осторожно заметил кто-то из советников.

— Я понимаю, что и на мою долю перепадет, — перебил его Патридж. — Но основным корнем зла должен быть Консорциум. А меня, если угодно, пусть они называют их «маринеткой», и не заостряют внимание.

— Думаю, это возможно, — отозвался Рамади.

— Насколько кроваво все это будет? Я бы не хотел большого количества крови, — изрек Протектор.

— Мы ограничимся минимальными жертвами. Основное — это нагнетание истерии через СМИ. Каждый погибший во время теракта будет восприниматься толпой как тысяча. Но в основе этого должны лежать реальные акции. Иначе…

— Я понимаю. Но никаких крупных акций — без моего отдельного одобрения. Я не позволю, чтобы все это выглядело так, будто ситуация вышла у меня из-под контроля и я не в состоянии обеспечить безопасность своих людей.

— Как скажете, сэр.

— Разумеется, господин Протектор.

— Кто будет знать о том, как на самом деле обстоит дело? — спросил Протектор.

— Никто за пределами этой комнаты, — заверил Рамади.

— Это возможно? — удивился Патридж.

— Да. Даже их лидеры будут принимать все это за чистую монету. Точно так же, как и наши силовики, которые будут мобилизованы для борьбы с ними. Иначе — вероятность утечки слишком велика, — объяснил тот.

— У нас есть пару приемов, как провернуть это, поверьте, — заверил еще один из участников совещания, по-видимому, директор СБС.

— Как будет объясняться отсутствие успехов в противодействии этой организации? Я бы не хотел, чтобы наш правоохранительный аппарат обвиняли в импотенции, — заметил Патридж. — И вы, господа, я уверен, тоже бы не хотели выглядеть никчемными болванами.

— Естественно. Чтобы оправдать их живучесть, мы сможем обвинить в их поддержке евразийцев. Или, может, намекнем на причастность к этому кого-то из оппозиции, кто сильно зарвется. Удобный повод убрать неудобную фигуру с доски. Если понадобится изобразить триумф силовиков, сможем нарисовать уничтожение одной организации, а через какое-то время — появление другой. Или реально прикроем лавочку, если компьютерное моделирование покажет, что существование террористической угрозы приносит нам больше хлопот, чем пользы. Все будет в наших руках. В цифровой век нет ничего невозможно, — заверил Рамади.

— Вы слишком самоуверенны, молодой человек, — недовольно изрек Патридж.

— Простите, я просто… — в голосе Рамади появились нотки волнения.

— Мне не нравится ваш восторженный тон. Не заиграйтесь. Это — всего лишь инструмент, необходимый, чтобы поддерживать стабильность и порядок. Нежелательный, в чем-то мерзкий, но необходимый для общего блага — и лишь поэтому мы используем его. Это ясно?

— Я понимаю это, сэр. Простите, если я…

— Рамади, верно?

— Да, сэр.

— Вы, Рамади, как автор этой идеи — будете лично отвечать головой, чтобы она сработала как надо. Вместе с вашим руководителем. Если у кого-то вас есть хоть тень сомнения — то пусть озвучит это сейчас. Потом я не приму никаких извинений. С последствиями вашей неудачи будут работать уже другие люди. Я ясно изъясняюсь?

— Да, сэр.

— Конечно, сэр.

— Хорошо. Как будет называться эта организация?

— М-м-м, — несмело молвил Рамади. — У меня была идея: просто «Сопротивление».

Отключив запись, я молвил:

— Я знаю, что большая часть из вас не поверит мне. Вы скажете, что это фейк, дешевая провокация. Вы имеете все основания говорить так. Быть может, так на вашем месте сказал бы и я сам. Надеюсь, когда-нибудь эксперты смогут подтвердить подлинность этих записей. Сейчас же я могу подкрепить свои слова лишь одним аргументом. Вы все слышали, как на днях так называемый «Фримэн» объявил, что считает теперь своим приоритетом уничтожение лидеров оппозиции. Я знаю, что это не пустые слова. Они на самом деле собираются исполнить свои угрозы. Кому это на самом деле выгодно?! Кому выгодно, чтобы сорвался созыв Совета Содружества, на котором должно обсуждаться отстранение Патриджа?! Подумайте сами. А я, тем временем, сделаю все, что в моих силах, дабы отвратить это безумие. Саммит в Подгорице, который должен состояться через два дня, и предшествующие ему совещания, которые проходят уже сейчас — идеальная мишень для атаки. Прямо сейчас я движусь туда. И если меня слышат сейчас те, кто причастен к организации и проведению всех этих мероприятий, если меня слышит местная полиция, если меня слышишь ты, Лори, любимая, я прошу, умоляю — берегитесь!

§ 45

В установившемся затишье Миро громко присвистнул.

— Отче наш, помоги нам, — перекрестился Илай после того, как я завершил запись.

— Ну ты конкретно обложил дерьмом старика Патриджа, — мрачно прокомментировала услышанное Рина. — Мы все теперь трупы. Ты это хоть понимаешь?

— Да уж, — буркнул Стефан. — Мертвее мертвого.

— Ты надеешься, что запись продержится в Сети хотя бы долю секунды, перед тем как спецслужбы удалят её? — спросил Джером скептически.

— Я вообще не уверен, сможет ли запись попасть в Сеть. Отсюда выложить запись невозможно. Не знаю в чем дело, нет связи со спутником. Если повезет, она загрузится в Сеть во время нашей высадки. Может быть, она успеет дойти до кого надо раньше, чем будет уже слишком поздно. Если, конечно, этому хоть кто-то поверит.

— Звучит чертовски оптимистично! — прыснула Рина.

— Дима, у тебя вообще есть хотя бы что-то наподобие плана? — спросил у меня Миро встревоженно, и тут же расстроенно цокнул языком, прочитав ответ по моим глазам.

— Кто-то бывал прежде в Подгорице? — спросил я.

— Я бывал дважды еще в 70-ых, в бытность адъютантом генерала Думитреску. Тогда это был спокойный приморский городок, чуть побольше нашей Олтеницы, где-то размером с Бургас или Сплит. Но с тех пор, как я слышал, он здорово вырос. Если мне память не изменяет, не то три, не то четыре сотни тысяч людей. А мы ведь даже не знаем, есть ли уже там кто-то из лидеров оппозиции, кто именно, где они находятся сейчас, где будут завтра, а где в день саммита. Мы ведь ни хрена не знаем, правда? Понятия не имеем, где именно в этом городе эти психи задумали нанести свой удар! Но одно я тебе могу сказать точно — сейчас, в преддверии этого саммита, да еще и после открытых угроз Фримэна — могу только представить себе, что там творится!

— Черногорская бригада наверняка стоит на ушах в полном составе, — мрачно кивнул Стефан, уроженец здешних мест. — Вдобавок к полиции в полном составе.

— Никто не стал бы полагаться только на местных копов и нацгвардейцев, — добавил я, задумавшись. — Уверен, сюда вообще стянут все лояльные оппозиции силовики. Через Адриатику наверняка переправили из Италии элитные подразделения Корпуса карабинеров. Могли передислоцировать какие-то центральноевропейские и франко-германские части. Да и без ЧВК вряд ли обошлось.

— Вот именно, — кивнул Миро. — Границы на замке, все на стреме, нервы как струны, пальцы на спусковых крючках. Если мы просто возьмем и сядем в аэропорту Подгорицы — то окажемся в каталажке, не успев даже ступить на землю. И это в том случае, если нас, а особенно тебя, Дима, просто не пристрелят на месте.

— О посадке в аэропорту не может быть и речи, — покачал головой я. — Попробуем высадиться на пустошах, в окрестностях, так, чтобы нас не заметили.

— Ты сам в это веришь? — иронично прыснула Рина. — Уж не знаю, как твои евразийские друзья вообще собираются объяснить вхождение этого корабля в охраняемое воздушное пространство. Но если они попробуют тихо высадить нас возле какой-то рощицы или у тихого болотца — радары нас мгновенно засекут, и это вызовет даже больше подозрений, чем если бы мы просто сошли на землю в аэропорту!

— Она права, — кивнул Миро. — Нас сразу же найдут и прищучат.

— У нас нет выбора! — раздраженно ответил я, понимая, что они правы. — Я прекрасно понимаю, что нас рано или поздно обнаружат! И что скорее всего это случится рано! У меня вся надежда на то, что к тому времени мне удастся выйти на связь с Лаурой, и она убедит своего отца прислушаться к моим предостережениям, и переключить внимание на настоящую опасность!

— Лучше бы она как следует напрягла свои хваленые ораторские способности, — мрачно проговорила Рина. — На месте местных вояк, приведенных в повышенную боеготовность перед саммитом, я бы для перестраховки вначале перестреляла кучку подозрительных типов, высадившихся зачем-то втайне в окрестностях города с неизвестного транспортника. А потом уж выясняла бы их личности и мотивы. А уж если в вас, ребята, они признают того самого Войцеховского и его подельника Лайонелла — то разговор будет совсем уж коротким.

— Да. И вот еще что. Ты что, правда собираешься высаживаться на этой хреновине? — Джером с тревогой покосился на бронетранспортер, на крышу которого Миро с Илаем и Рэем успели кое-как присобачить танковый парашют. — Что-то я не уверен, что она приспособлена для таких штук!

— А она и не приспособлена. Те, что приспособлены, называют «боевыми машинами десанта». А это — обыкновенный бронетранспортер, — вынужден был признать я. — Но выбор у нас невелик. Пятерым из нас придется десантироваться в бронике.

— Там может быть сильный ветер. Время для прыжка не самое лучшее, — заметил Илай, которому, как и мне, приходилось участвовать в десантных операциях в составе корпуса «Крестоносцы». — Парашют может отнести нас хрен знает куда.

— Подожди. Ты сказал — «пятерым»? — переспросила Рина. — Не семерым?

— Нет. Пятеро — это и так многовато для БТР-а. Два добровольца будут прыгать в этом, — пояснил я, кивнув на евразийские боевые скафандры, закрепленные ближе к кабине.

— В них вмонтированы парашюты? — непонимающе нахмурился Джером, подозрительно косясь на громоздкий скафандр, уже знакомый по Мериде.

— Нет. Но в реактивных ранцах хватит заряда, чтобы затормозить нас перед падением. И даже переместить ближе к цели, — объяснил я.

— Ты сказал — «ранцы затормозят»? — Джером ощутимо побледнел. — Вместо парашютов?

— Да, — пояснил я, и, уловив его дикий взгляд, заверил: — Мне приходилось высаживаться так в Легионе.

— И как? — спросил он, буравя меня таким взглядом, будто пытался окончательно разобраться, полностью ли я спятил.

— Я был тогда под сильными биостимуляторами. Сам знаешь. Страха не чувствовал. Иначе — конечно, обосраться можно было бы, и не раз. Но, если припомнить, я тогда даже ничего себе не сломал. Жестковато, конечно. Но экзоскелет амортизирует приземление и предохраняет от переломов. Если повезет.

— Кто будут эти два счастливчика? — хмыкнула Рина, и тут же красноречиво подергала протезом. — На меня даже не смотрите.

— Я сделаю это, — кивнул я.

— Мне тоже приходилось делать это в «Крестоносцах», — отозвался Илай. — Так что…

— Ну уж нет! — запротестовал Джером, с опаской и ненавистью глядя на бронекостюм. — Не хватало нам еще аттракциона «Летающий пастор»! Мне в этой штуке уже раз приходилось парить яйца в Мериде. Справился тогда — справлюсь и сейчас. Раз уж я взялся прикрывать этому упрямому сумасшедшему сукиному сыну спину, так буду делать это до конца!

— Ты уверен? — уточнил я. — Для этого десантная подготовка все-таки не помешала бы…

— Да уверен я, уверен, мать твою! Давай лучше еще раз обсудим чертов план, если это вообще можно так назвать! Падаем где придется, поднимаем руки вверх и кричим: «Не стреляйте нас, мы на вашей стороне?!»

— Звучит неплохо, — хмыкнула Рина. — Только ты не успеешь произнести столько слов прежде чем тебя превратят в швейцарский сыр. А если серьезно — на что мы вообще рассчитываем, Дима?

Комментарий Рины был здравым, чего не скажешь о моем ответе на него, полдюжины крайне слабых версий которого вертелись на языке. Но я так и не успел вымолвить ни слова. В этот момент из динамика над нашими головами донесся встревоженный голос Мей.

— Прием! Вы слышите меня?!

— Слышу, Мей! — крикнул я в ответ. — Мы уже подлетаем к цели?!

— Вы близко. Но произошли изменения. Придется сворачивать операцию.

— Что?! Нет, нет, нет! — запротестовал я негодующе.

— Только что поступило сообщение из Подгорицы о закрытии воздушного пространства.

Я коротко переглянулся с Джеромом, и мои кулаки невольно сжались. Все мои мысли, вопреки кажущейся собранности, были сосредоточены лишь на одном — на Лауре, и на моих к ней безуспешных звонках.

— Что там происходит?! — рявкнул я, не в силах даже изобразить самообладание.

— Мы не знаем точно, — призналась кореянка, но голос ее звучал встревоженно. — Поступают разрозненные сообщения об интенсивной перестрелке, возможно — в окрестностях замкового комплекса Бесац на Скандарском озере. Вы знаете что-то об этом?! Это как-то связано с вашей просьбой вас туда доставить?!

Соображать приходилось быстро.

— Что за Бесац?! Там может сейчас быть кто-то из лидеров оппозиции?!

Некоторое время Мей молчала — видимо, с кем-то совещалась.

— Есть неподтвержденные данные, что там проходило закрытое совещание лидеров оппозиции. По нашим данным, там могут быть Боттом, Йоргенсен и Фламини. Может быть — кто-то еще. Что вы об этом знаете?! — требовательно спросила она меня. — Хватит уже играть в молчанку! Все это зашло слишком далеко!

Я отчетливо услышал каждое ее слово. Но лишь одно отпечаталось в моем сознании особенно явно и громко. «Фламини». Я отчетливо припомнил слова Лауры во время нашей с ней последней встречи о том, что она сейчас помогает отцу. А затем в моей памяти всплыли длинные гудки, звучавшие во время тщетных попыток до нее дозвониться.

— Это — покушение на них, Мей! — вскричал я. — Спецслужбы Содружества хотят уничтожить их руками Сопротивления! Сопротивление — это проект Патриджа! У меня есть доказательства! Знаю, что это звучит дико, но ты должна мне поверить!

На этот раз молчание длилось долго. С каждой секундой я все более погружался в отчаяние, понимая, что сказал слишком мало, что времени слишком мало, что евразийцы мне не поверят, не разберутся во всем этом хаосе, а если бы даже разобрались — их интересы и намерения вовсе необязательно совпадут с моими.

— Дима, ты не мог ожидать, что мы позволим втягивать себя в игру такого уровня «в темную». Тебе следовало посвятить меня во все заранее, — прогнозируемо отозвалась Мей с ощутимым раздражением и волнением.

— Мей, послушай! Лаура тоже там, ведь так?! Лаура там вместе с отцом?! — вскричал я.

— Дима, как бы там ни было, уже поздно что-либо обсуждать. Небо над Подгорицей закрыто. Любого, кто вторгнется туда без разрешения, собьют без предупреждения. Так что выбора нет. Мы разворачиваем воздушный корабль, — решительно заявила Мей.

— Нет! Не делайте этого!

— Это не обсуждается. Это не мое решение. Ты должен успокоиться, Дима. Корабль доставит вас туда, где с вами побеседуют наши люди, и мы выработаем разумный план действий. Мы будем внимательно следить за событиями в Подгорице. Но на вмешательство в них — санкции руководства нет.

Я уже не слушал ее. Отстегнув ремень (из-за разворота, на который как раз в этот момент пошел корабль, меня бросило о противоположный борт), я отчаянно бросился в сторону, где стояли боевые скафандры.

— Дима, ты что делаешь?! — прокричал Джером, однако тут же отстегнулся и бросился следом.

— Эй, вы двое что, спятили?! — крикнула нам вслед Рина.

— Дима, не делай глупостей, — прокричала по интеркому встревоженная Мей, которая явер соедила за нами через видеокамеру. — Корабль сейчас где-то над Средиземным морем. Ты что, хочешь прыгнуть в воду и добираться туда вплавь?! Давай будем взрослыми людьми, в конце концов!

Я не слушал ее — был сосредоточен на том, чтобы одеть скафандр.

— Грека, то что она говорит, звучит довольно здраво, — счел нужным заметить Джером, одевая на себя второй скафандр. — Выпрыгнув сейчас в чертово море, мы делу не поможем.

— А я разве говорил, что собираюсь куда-то выпрыгивать? — спросил я шепотом, сжав зубы от злости, один за другим застегивая и затягивая ремешки и крепления.

— Но если нет, то?.. — Джером замер на полуслове, и бросил на меня напряженный взгляд.

— Кто-нибудь объяснить мне наконец, что творится?! — тщетно пытался привлечь наше внимание Миро, махая руками.

Я не ответил — лишь подпрыгнул на месте. Металлические подошвы сапог ударились о днище десантного отсека с гулким лязгом. Скафандр неспроста назвали «Ходячая крепость». Экзоскелет существенно усиливает массу и физическую силу своего носителя. Оставалось только надеяться, что достаточно существенно.

— Мей, я прошу тебя в последний раз — прикажи чертовому пилоту разворачиваться! — прокричал я голосом, тембр которого был призван оповестить о полном отсутствии желания шутить.

— Дима, ты должен сделать вдох и успокоиться. Я обязана удержать тебя от каких-либо безумных выходок. Поэтому никто не откроет тебе десантную дверь. Ради твоей же безопасности. И когда ты придешь в себя — ты еще скажешь мне за это спасибо!..

— Ну ладно, — вздохнул я, и с мрачной решимостью водружая на голову шлем, а рукой хватая и перебрасывая через плечо ремень пехотного огневого комплекса «тип 707».

— Это чертовски плохая мысль, — предупредил Джером, следя за тем, как я делаю один за другим решительные шаги к кабине пилотов.

Лишь в этот момент, кажется, Мей поняла, что происходит.

— Остановите его, кто-нибудь! — истерично прокричала она по интеркому, а затем попробовала изобразить строгий голос. — Это зашло слишком далеко! Мне приказано сообщить, что любая попытка причинить вред имуществу или персоналу евразийских ВВС будет воспринята как враждебный акт! Вы меня слышите?!

Пилотам, кажется, уже сообщили о том, что происходит в десантном отсеке, либо они наблюдали за этим через камеры видеонаблюдения. Корабль принялся вилять крыльями и делать крутые виражи. Перегрузка навалилась на меня, словно обух, ударивший по голове. Нас с Джеромом, не пристегнутых, бросило куда-то, как тряпичных кукол — но я в последний момент успел ухватиться за выступ на борту.

— Мей, прости меня! — прокричал я сквозь рев напрягшихся двигателей, направляя винтовку на дверь кабины пилотов. — Но я не буду сидеть и ждать, пока где-то там убивают Лауру!

— Дима, остановись! Если ты проделаешь хоть одну крохотную дырочку в фюзеляже во время полета на гиперзвуковой скорости, вы все умрете в течение доли секунды!

Я вздохнул и опустил винтовку, а затем убрал палец с курка.

— Знаю, — произнес я. — Ты права.

— Вот видишь. Это был просто нервный срыв. Ты должен оставаться спокойным и…

Я не слушал ее. Я сделал несколько шагов назад, разгоняясь. А затем со всей возможной прытью спринтом ринулся прямо в массивную дверь, отделяющую кабину пилотов от десантного отсека.

— Дима, что ты де?!.

Мощи бронекостюма хватило — дверь-таки слетела с петель. Жалобно взвизгнув, она ввалилась внутрь пилотской кабины. А следом за ней — ввалился я. Китаец средних лет и молодая блондинка славянской внешности в евразийской военной авиационной униформе и высокотехнологичных шлемах, сидящие в креслах командира и второго пилота, оглянулись с таким ужасом, словно в кабину ворвалось торнадо. Должно быть, с их стороны это где-то так и смотрелось. Второй пилот, так и не успев закрыть рот, запоздало потянулась за личным оружием, который был спрятан где-то под сиденьем — но я, поднимаясь, решительно ткнул ей в лицо дулом винтовки.

— Ложимся на прежний курс, — приказал я по-русски.

— Это невозможно! — ответила та испуганно. — Нам поступили другие указания!

Китаец вторил ей на мандарине, одаривая меня рассерженным взглядом.

— Мне плевать на ваши указания! Я не буду повторять дважды! Или вы делаете это, или я пристрелю вас обоих, и сделаю это сам! Летим в Подгорицу! Место высадки — замок Бесац!

— Ты с ума сошёл! Ты разве не слышал товарища Чанг?! Нас же собьют!

— Дима, ты спятил! — раздался из интеркома голос Мей, которая явно уже и сама утратила самообладание. — Меня расстреляют из-за того, что я, дура, убедила коллег поверить человеку, который затем ворвался в кабину нашего воздушного судна и угнал его ради сумасбродной затеи, которая забросит наше государство в самый центр грандиозного международного скандала! Остановись! Прекрати это!

— Мей, всё что я сказал тебе — правда! Если мы сейчас ничего не сделаем — то будут уничтожены единственные люди, которые способны сменить Патриджа! Руководство вашей партии хочет и дальше иметь дело с этим сукином сыном?! Или с адекватными лидерами, которые положат конец вражде и начнут конструктивный диалог?! Так и спроси у своих «товарищей»! Спроси их, черт возьми! Ведь они слышат нас сейчас!

— Да послушай себя, Дима! Ты просто сошел с ума! Сошел с ума, и я — страшная дура, что не поняла этого раньше! Ты…!

Её голос вдруг оборвался. А затем — резко преобразился. Из гневного и взволнованного — мгновенно сделался чуть испуганным и раболепным. Я не расслышал всего, что она пролепетала на мандарине невидимому мне собеседнику. Расслышал лишь три фразы: «так точно», «будет сделано» и «товарищ председатель».

Некоторое время на ее стороне царило напряженное молчание. Пилоты продолжали смотреть на меня со смесью ужаса и злости, не отпуская штурвала. Затем — вновь раздался голос Мей на мандарине, уже более ровный и спокойный. Командир корабля несколько раз переспросил у нее что-то, продолжая коситься на меня с неодобрением. Затем — в сердцах выругался, одарив полным гнева взглядом выбитую мною дверь.

— Только что пилотам было приказано вернуться на прежний курс, — изменившимся, чужим, холодным и официальным тоном произнесла Мей.

В ее голосе отчетливо был слышен благоговейный страх, появившийся в тот момент, когда она сказала «товарищ председатель». Такого страха в голосе этой уверенной в себе женщины, которая, как я успел сегодня убедиться, явно занимала в евразийской иерархии более высокое место, чем пыталась меня убедить, я не слышал никогда.

— Мей, прости, что втянул тебя в это. Но…

— Сейчас не время для выяснения наших личных взаимоотношений. Настоятельно прошу больше не произносить ни слова, если ты не готов адресовать его непосредственно высшему руководству Коммунистической партии Евразийского Союза.

Я выдохнул. Ее тон подействовал на меня подобно холодному душу. Абсурдность и серьезность происходящего доходила до меня постепенно, по мере спадания горячки, в которой я вломился в кабину, мало думая о последствиях. Однако пути назад уже не было.

— Я прошу прощения, товарищ председатель, — молвил я, так и не понимая до конца, к кому обращаюсь. — Сейчас все это выглядит как безумие. Но я верю, что спасаю этот мир от того, чтобы он окончательно полетел в тартарары. Все обиды в прошлом. И я…

— Товарищ Войцеховский, от имени руководства Военно-воздушных сил Евразийского Союза я требую покинуть кабину и не мешать пилотам выполнять их обязанности, — строго ответила Мей, к этому времени преодолев избыток волнения. — Ты добился своего! Так что прекрати истерику! И оставь свои бессвязные попытки объясниться неизвестно с кем!

— Так я и сделаю, Мей, — кивнул я. — Прости.

— Готовься! И делай, что собрался!

§ 46

— Знаешь, что, грека? — спросил Джерри задумчиво, когда мы с ним, оба в боевых скафандрах, со шлемами в руках и пехотными огневыми комплексами напротив груди, стояли вдвоем вплотную к дребезжащей двери десантного отсека.

— Что?

— Я всегда думал, что я — эдакий безумный сорвиголова, а ты — пай-мальчик. Это ведь я вечно попадал в разные неприятности, а ты, староста и зубрила, меня отмазывал. Так ведь было в школе, разве нет?

— Примерно так, — кивнул я.

— Так вот, я и представить себе не мог, до какой охренительной степени я в тебе ошибался, староста хренов. Ты — настоящий псих. И это чудовищный каприз судьбы, что это я, а не ты, называю себя Казаком.

— Джерри, я рад, что ты со мной, — сказал я, с благодарностью глянув на Джерри. — Что мы нашли друг друга после всех этих лет. Снова стали друзьями. Хочу, чтобы ты знал: ты — лучший друг, который у меня был.

— Перестань, еще слезу на меня нагонишь, — отмахнулся тот. — И знаешь, насчет «снова» — ты не прав. Я никогда не переставал считать тебя другом. Не из-за той выходки твоей мамаши с моим папкой. Не из-за сучки Мей, которая с тобой тогда переспала, а мне не дала…

— Я слышу то, что ты говоришь, Лайонелл, — донесся полный сдержанного гнева голос кореянки из интеркома. — И много кто слышит, кроме меня. Я полагала, что вы двое уже не в состоянии сделать со мной ничего хуже того, что уже сделали, вломившись в кабину пилотов военного корабля. Но вы, оказывается, решили еще и опозорить меня перед руководством.

Несмотря на серьезность момента, мы с Джеромом оба невольно прыснули. Ощутили себя идиотами, вполне довольными своим идиотизмом — как в подростковые времена.

— Да брось, Мей! То было дело молодое! — отозвался Джером беспечно. — И потом — если бы у нас с тобой тогда все завязалось, ты бы вряд ли сделала такую блестящую карьеру в своем МГБ, или где ты там работаешь. Так что все счастливы: у меня есть моя Катька, у тебя — этот дрыщ Ссы, или как там его зовут.

— Прошу, закрой ты наконец свой рот, Лайонелл, — взмолилась она ворчливым голосом, который был странно похожим на голос старой-доброй Мей Юнг из Генераторного, и затем, словно этого эпизода и не было, деловито сообщила: — Вы уже вошли в воздушное пространство, которое контролируют черногорские власти. Вас обнаружили и направили предупреждающий сигнал. Мы попытались скосить под дурачков — сообщили о поломке и необходимости совершить аварийную посадку. Но их, конечно же, это все равно насторожило. Вам навстречу уже выдвинулось звено беспилотников-перехватчиков.

Я кивнул. Этого следовало ожидать.

— Есть новости об обстановке на земле? — спросил я.

— Зона закрыта для спутникового наблюдения. Из разрозненных сообщений в Сети мы понимаем, что неизвестные боевики штурмуют замковый комплекс Бесац.

В такт ее словам я вывел в воздух голографический дисплей, на котором отобразилась интерактивная карта-схема замкового комплекса. Небольшая старинная крепость, некогда наполовину разрушенная, в 30-ых годах была отстроена в виде, близком к первозданному. Крепость была соединена двумя крытыми переходами с современной резиденцией, построенной прикупившим развалины богачом. Стоящий на холме комплекс и его вспомогательные строения окружала красивая лесистая территория. Идеальное место для тихих встреч.

— Очевидцы в соцсетях пишут о взрыве на энергетической подстанции, — продолжила докладывать Мей, и подстанция на схеме подсветилась красным. — Сейчас во всем комплексе, по-видимому, нет электричества.

— Надо проверить, в порядке ли прибор ночного видения и тепловизор, — забеспокоился Джером, надев на голову шлем, который тут же зашипел, герметично стыкуясь со скафандром.

— Откуда они напали? — спросил я.

— Вероятно, основные силы атаковали с юго-востока. Там проходит единственная ведущая на холм дорога. Но, возможно, небольшие группы ударили и с других направлений, взобравшись на холм пешком по пересеченной местности. Сейчас нападавшие, похоже, ведут бои с охраной на подступах к комплексу.

— Что с охраной? Это место должны были чертовски хорошо охранять!

— Охраны там, по-видимому, немного. Это было тайное, закрытое совещание — несколько политиков со свитой и личной охраной, и обслуга, которая работает в замковом комплексе. Об этом мероприятии нет данных в СМИ, хотя репортеры пристально следят за событиями в Подгорице. Подозреваю, что местные власти о нем тоже не уведомляли. Участники полагались на секретность в большей степени, чем на защиту.

— Но ведь это происходит в десяти милях от Подгорицы! — возмутился я. — Там же наверняка в преддверии саммита плюнуть некуда из-за военных и ментов!

— Я ещё не закончила, — прервала меня Мей. — Наша разведка получила информацию как минимум о дюжине мощных электромагнитных импульсов в районах базирования ближайших к месту событий воинских частей, а также аэродрома Подгорицы. Вероятно, это были электромагнитные заряды, запущенные с дронов. Если наша оценка их мощности верна — последствия должны быть разрушительными для всей электроники. В городе нет связи, Интернета и электричества. Навигация не работает. На военных объектах — большая часть техники выведена из строя, а личный состав — дезориентирован. Военным потребуется время, чтобы оклематься и выдвинуться в сторону замка хотя бы пешим порядком.

— Вот ублюдки чертовы! — выругался я. — Ты понимаешь, что это значит, Мей?! Такие мощные ЭМИ-заряды практически невозможно раздобыть на «черном рынке»! Если не вы передали им их, то это сделал Патридж!

Мей не ответила. Я и сам понимал, что оружие могло быть и евразийским, что его могли передать Сопротивлению во время войны или позже без определения конкретной цели, для которой оно будет использовано. Сейчас уже не было смысла об этом думать.

— Как насчет тех воинских частей, которые не попали в зону поражения ЭМИ? — спросил, тем временем, Миро.

— Они тоже уже наверняка подняты по тревоге. Но им потребуется время, чтобы прибыть. Так что нападавшие выиграли себе какое-то время.

— Сколько там этих ублюдков?! — спросила Рина. — Есть ли у них тяжелая техника?!

— Мы не знаем. Но, судя по всему, боевики отлично вооружены и оснащены. Они также хорошо подготовлены и мотивированы. Они не могут не понимать, что, несмотря на фокус с ЭМИ, скоро в районе их действий будет полным-полно войск, которые не позволят им уйти. Это — отряд самоубийц.

— Долбанные фанатики! — сплюнула Рина.

— Несчастные идиоты, — раздосадованно покачал головой Джером.

— Комплекс все еще под контролем охраны? — продолжал допытываться я у Мей.

— Я же сказала — никто не знает, что там происходит. Ясно лишь, что продолжается активная стрельба. Есть неподтвержденные сообщения о возможном использовании боевых газов.

— Проклятье! — выругался я.

В памяти невольно всплыли картины из осаждённой Новой Москвы, пораженной ударами «Зекса» — картины, которые мне хотелось больше никогда не вспоминать. Старый химический ожог на щеке, словно услышав этот разговор, казалось, начал саднить — хоть я и понимал, что это игра воспаленных нервов.

— Какие газы?! — требовательно спросил я.

— Нам это не известно. Боевые скафандры «Бусин Баолей» имеют закрытую систему дыхания и способны защитить носителей от большинства известных видов химического оружия. Все, кто не в скафандрах — пусть будут предельно осторожны.

— Миро, остальные — вы поняли?! — требовательно спросил я.

— Принято, — сообщил слышавший этот разговор Миро.

— Чем дальше, тем больше «приятных» сюрпризов, — проворчала Рина.

— Надо высаживаться прямо туда, — решительно молвил Джером, закончив педантично проверять, хорошо ли функционирует противогаз, встроенный в шлем, и насколько герметично шлем примыкает к скафандру. — Прыгать чуть ли не на самый шпиль чертового замка. Если упадем где-то на подступах, за спинами атакующих — внутрь не пробьемся. Во всяком случае, не раньше, чем они всех внутри «зачистят».

— Так и сделаем, — кивнул я мрачно.

— Вы осознаете, что телохранители оппозиционеров будет воспринимать всех незнакомых вооруженных людей как атакующих? — осведомилась Мей. — Все, кого вы встретите — будь то боевики или охрана — скорее всего, атакуют вас без предупреждения при первом же контакте.

— Да ну?! А я думал нас там встретят с цветами и в жопы расцелуют! — не удержался от сарказма Джером.

— Эй, ковбои, как слышите? — донесся у меня в ухе голос Миро, который уже сидел за рулем БТР-а. — Какие приказы для кавалерии?

— Я не знаю, как далеко вас унесет чертовым ветром. Но по возможности пробивайтесь к нам с боем по той самой дороге с юго-востока. Больше нигде БТР не проедет. Действуйте по ситуации. Не лезьте туда, где применяют газ. Не могу сказать ничего конкретнее, братишка, — сказал я.

— Долететь бы живыми до земли — а там как-нибудь прорвемся, — вздохнул Миро.

— Перехватчики начинают сближение, — предупредила Мей. — Наши пилоты последуют указаниям черногорских властей, чтобы избежать уничтожения. Однако перед этим они должны успеть произвести ваше десантирование.

Ее прогноз показался мне излишне оптимистичным. Я неплохо представлял себе логику действий военных, и на их месте в подобной ситуации я сбил бы неопознанное воздушное судно, которое ведет себя так странно, не задумываясь.

— Будьте готовы! — воскликнула Мей. — И еще раз предупреждаю: скорость, высота и ветер далеко не оптимальны для высадки. Это будет жестко.

— Боже, храни нас, — прошептал Илай где-то в недрах БТР-а.

— Поверить не могу, что я согласилась на это, — проворчала Рина, удивляясь самой себе. — У меня же сыну всего месяц. Он даже не успел запомнить, как выглядит его мать!

— Рина, поверь мне — это, может быть, и к лучшему, — съязвил Миро, пытаясь разрядить обстановку. — Парень будет искренне верить, что его мать была похожей на юную Деву Марию, а не на перекачанную одноглазую и одноногую нигерийскую гориллу, которая больше всего в жизни преуспела в боксе, сквернословии и убийствах. И давай не будем делать вид, что ты не тащишься от всего, что сейчас происходит, лады? Я слишком хорошо уже знаю твою извращенную натуру.

— Ну хорошо, хорошо, раскусил ты меня, грязный цыган, — нервно засмеялась Рина, и на заднем фоне прозвучал щелчок затвора ее винтовки. — Но для приличия стоило немного поныть.

Десантный отсек начал открываться. Странное это было ощущение — вдруг ощутить несущийся в лицо ветер и увидеть прямо перед собой сумеречное небо, в которое можно окунуться, сделав лишь один шаг вперед. Когда-то, в «Железном легионе», мне уже доводилось переживать такое. Но тогда в моих венах лилась дежурная доза «Валькирии» — и тревожное очарование момента прыжка, щекочущее ощущение жизни, повисшей на волоске, и от того необычайно тонко осязаемой — ускользало от меня.

— Ты уверен, что это сработает?! — проорал мне на ухо Джером, стараясь перекричать ветер.

— Конечно, нет! — заорал я в ответ. — Мы же высаживаемся в самую середину долбаного пекла, ни черта не зная о том, что там происходит!

— Я имею в виду чертов реактивный ранец! Он действительно успеет затормозить нас?! Или мы расшибемся о землю в гребаную лепешку?! — с тревогой вскричал Лайонелл, хотя до этого я уже трижды подробно объяснил ему, что нужно делать при приземлении.

— Джерри, ты так мужественно держался, любо-дорого было посмотреть — и вдруг в последний момент начинаешь пищать, будто обмочил подгузники! А как же казачий дух, шашка наперевес и все дела, а?! — подразнил его я.

— Да пошел ты в жопу, грека! Какой же ты все-таки чокнутый сукин сын!

Мы оба засмеялись. Смех был непроизвольным — просто реакция двух мужиков на чудовищный стресс, который не смягчали на этот раз никакие стимуляторы. Лишь наши обнаженные души — и призрачный лик смерти, задумчиво глядящий из тени в поисках своих следующих избранников.

При подготовке к высадке Илай Хендрикс отозвал нас с Джеромом в сторонку и вручил по два комплекта боевых стимуляторов.

— Я чувствую себя ужасно, Димитрис, предлагая тебе этот яд после всего, что мы прошли с тобой, после нашего клуба, — произнес тогда пастор виновато, вздохнув и посмотрев на меня своими добрыми глазами огромного плюшевого медведя. — Но я чувствовал бы себя примерно так же ужасно, если бы не сделал все возможное, чтобы помочь тебе вернуться живым. Я буду молить Господа, чтобы он простил мне этот грех.

— Все в порядке, Илай, — ответил я, вздохнув и ободряюще положив руку ему на плечо.

Я кривил душой. Я чувствовал растущее беспокойство по поводу того, как я плюю в лицо судьбе и докторам госпиталя Святого Луки, подарившим мне шанс на чудесное исцеление от моей страшной зависимости от «Валькирии». Совсем недавно я бессильно наблюдал, как на моих глазах буквально сгорал от этой гадости Донни — так же, как эта зараза сжирала на моих глазах многих других сильных и некогда здоровых мужчин и женщин, которым я тщетно пытался помочь в своем в клубе. Несмотря на это, я уже нарушил свое табу, приняв «коктейль Аткинса» перед боем в Мериде. А теперь — собирался нарушить его снова. Ведь было крайне наивно полагать, что враг будет играть по правилам и не станет пользоваться стимуляторами. Препарат дает в бою колоссальное преимущество — усиливает скорость реакции, резко повышает метаболизм и общий тонус всех мышц, блокирует те функции организма, из-за которых человек ощущает боль. Без такой помощи у меня почти не будет шансов на победу.

— Что это? — поинтересовался Джером, с интересом крутя меж пальцев ампулу.

Не пройдя через знакомство с «Валькирией», он относился к таким вещам с большим энтузиазмом, чем я.

— Комплексный боевой стимулятор ML-400. Его называют «Геркулес». Принят на вооружение в Силах специальных операций в начале этого года. Является глубоким дальнейшим развитием той самой гадости, которую когда-то принимал Димитрис, — опасливо глядя на меня, объяснил Илай.

От этих слов мои пальцы невольно вспотели, зубы сжались, а дыхание участилось. Я ощутил такое омерзение и ненависть к темно-синей жидкости, которая переливалась в ампуле, что с огромным трудом удержался от желания расколотить ее об пол. Нет, я ощущал омерзение даже не к ней — к себе. К темным, гадким, ненавистным глубинам моей натуры, которые охотно выползли из норы, где упорно дожидались своего часа все эти годы, и ухмылялись уродливым оскалом наркомана. Темная сторона моей личности, которую подселил мне в гены Чхон, когда я был еще зародышем в пробирке, воспряла. Она желала получить эту силу, это могущество. Желала быть сверхчеловеком. Желала крушить и убивать.

Я сделал глубокий вдох, закатил глаза, и огромным усилием воли попытался восстановить душевное равновесие.

— Неконтролируемая ярость? Провалы в памяти? — спросил я требовательно.

— Нет. Не должно быть. Но все прочие побочные эффекты — на месте.

— Как ты умудрился достать это?.. — я осекся, вдруг вспомнив, что говорю не просто со священником с родным братом Пита Хендрикса.

— Димитрис, если ты считаешь, что?.. — виновато и опасливо глядя на меня, начал было спрашивать Хендрикс.

— Спасибо, — отрицательно покачал головой, педантично вставляя ампулы в инъекционную систему, встроенную в рукав боевого скафандра.

Вспоминая сейчас об этом моменте, я чувствовал тревогу и легкую злость на себя. Но и они не ослабляли решительности. Может быть, эта гадость убъет меня в конце концов. Если так, то я буду виноват в этом сам. Но перед этим — я остановлю этих ублюдков, разрушу их планы, спасу Лауру и нашего ребенка. Все остальное — не имеет значения.

— Пора! — раздался встревоженный голос Мей.

— Отче наш, сущий на небесах! — шептал Илай, чей голос отдавался у каждого из нас в наушниках тихим проникновенным эхом. — Да святится имя Твое!

— Да придет царствие Твое! Да будет воля Твоя! — услышал я, как эти строки столь же тихим исступленным шепотом повторяет Стефан.

Мы с Джеромом обменялись долгим взглядом.

— Если ты выживешь, а я нет… — начал было он.

Я остановил друга жестом, положив руку ему на плечо. Понимал, что он хотел сказать о Катьке и Сердрике. Некоторые вещи были ясны и без слов.

— Я был плохим мальчиком, Боженьке не за что меня любить, — молвил Джерри напоследок, не то всерьёз, не то шутя, прислушиваясь к звукам молитвы в микро-наушниках. — Даже церковь взорвал. Ты ведь помнишь ту историю с сектантами из-под Генераторного? Вряд ли ему это понравилось.

— Ко мне у него наверняка тоже много вопросов, — признал я, вздохнул. — Но если хватило терпения так надолго, то может хватить и еще на один раз.

— Проклятье! Перехватчики запустили ракеты! — в панике вскричала Мей. — Прыгайте, скорее!

Мы с Джеромом положили друг другу руки на плечи — и вместе сделали шаг в пустоту.

§ 47

Я не успел понять, сумел ли евразийский корабль уклониться от выпущенных в него ракет «воздух-воздух», а также успел ли он выбросить из салона БТР с моими людьми, перед тем как выполнить защитный маневр, пытаясь уйти от ракет.

Нет слов, чтобы описать ощущение, когда вспотевшее и липкое от волнения тело, облаченное в громоздкий скафандр, внезапно теряет свой вес и окунается в тягучую темную прохладу. В небе над Черногорией было холодно. Вопреки прогнозу, почти безветренно. И тихо. Очень тихо. Если не считать свиста воздуха в ушах и дыхательных мембранах шлема.

Пятно заката скрывалось за темным горизонтом, на прощание заливая мрачные холмы багряно-красным отливом. На долю секунды я забыл обо всем, за исключением этой картины, которая поразила меня до глубин сердца. Я задал себе немой вопрос, чем я был занят всю жизнь, если никогда не замечал ничего подобного раньше, и будет ли у меня возможность это изменить.

Момент, когда мир вокруг замер, продлился лишь миг. Наши тела, отягощенные снаряжением, быстро набрали скорость — и нырнули в беспокойную завесу свинцово-серых облаков, которые клубились в небесах с характерной тяжестью и мрачностью, которая обычно предшествует проливному дождю.

Из моей груди вырвался громкий крик. Я был рад, что никто не видит и не слышит меня сейчас. Ведь я был совсем непохож на хладнокровного бесстрашного героя, каким пытался казаться. Мне было страшно в этом вязком тягучем тумане, в который я проваливался, словно в ночной кошмар. Страшно, что я не переживу это падение. Что его не переживут мои друзья, которые я втянул в эту авантюру. Страшно, что я ошибся. Что я проиграл. Что я не смогу спасти Лауру. Не смогу помешать своим врагам реализовать их планы.

А затем облака закончились. И животный страх отступил. Земля была еще достаточно далеко, в двух — двух с половиной тысячах футов внизу. Так что у меня было время бегло оценить панораму.

Первым делом я с облегчением убедился, что замковый комплекс находится прямо под нами — евразийские пилоты, несмотря на стрессовые условия десантирования, умудрились выбросить нас с ювелирной точностью. С такой высоты замок казался игрушечным макетом. Я видел крохотные переливчатые красные точки в тех местах, где пылали взорванные автомобили. А небольшой огненный кружок — не иначе, как пылающая взорванная энергетическая подстанция. Звуков пока не было — не считая воющего в ушах ветра.

С такой высоты Подгорица должна была виднеться вдалеке. Но я не мог разглядеть ее. Город окутала почти такая же тьма, как и пустоши — лишь отдельные огоньки мигали тут и там, отмечая островки беспокойно шебаршащейся жизни. Информация евразийской разведки о губительных последствиях электромагнитной бомбардировки, похоже, не была преувеличением. Я мог представить себе, как взволнованные жители города сейчас спешно ищут у себя в заначках фонари и свечи, доставшиеся в наследство от отцов и дедов, переживших Темные времена, с остервенением пытаются включить коммы, выходят на улицы и обмениваются новостями. Впрочем, мне не о них сейчас стоило думать.

Самое главное при десантировании с ранцем — в нужный момент (не слишком рано, но и не поздно) правильно сгруппироваться, чтобы тело приняло вертикальное положение, как при прыжке в бассейн «солдатиком». Ведь если включить реактивную тягу, когда ты летишь вниз головой — она лишь ускорит падение. А если тяга начнет работать, когда ты болтаешься распластанным в воздухе плашмя — то струя унесет тебя далеко в сторону от цели.

Сгруппироваться у меня получилось — старые парашютные навыки еще сохранились в мышечной памяти. А вот тягу я врубил, наверное, слишком рано — не смог совладать со страхом, что списанная в утиль евразийская техника не сработает как надо, и мне не хватит времени на торможение. Установка у меня за плечами бешено завибрировала и разразилась диким гулом, ударившим по ушам несмотря на вмонтированные в шлем защитные наушники. Я малодушно подумал, что мне конец, и эта хреновина сейчас взорвется. Так бывает, по статистике, примерно в одном из пары тысяч случаев — несмотря на все инженерные ходы по усовершенствованию конструкции.

Секунду спустя стало ясно, что ранец не взорвался. Но вибрация все еще казалась слишком сильной, а бьющая параллельно спине реактивная струя — слишком обжигающей как для нормального процесса приземления. Следя, с какой неуклонной стремительностью продолжает приближаться земля, я в панике подумал, что включил реактивный двигатель, наоборот, слишком поздно.

— А-а-а, гадство! — выругался я, со всей силы дергая за рычажок, усиливающий бушующий за спиной сноп пламени, который и так едва не оплавлял бронекостюм.

Контуры старинной крепости, сращенной с современной резиденцией, приближались. Уже можно было разглядеть вспышки, сверкающие во тьме по окружности замка — признаки оживленной перестрелки. Я готов был поклясться, что многие из участников перестрелки отвлеклись от своих дел и задрали головы — ведь с земли мое приближение было похожим на падение объятого пламенем метеорита.

— А-а-а, дерьмо! — продолжал вопить я, мысленно уже пережив всех красках падение и расшибание в лепешку.

Реактивная тяга наконец погасила ускорение свободного падения и пересилила силу притяжения, когда до земли оставалось от силы футов пятьдесят, а до вершины замковой башенки, которая осталась от меня ярдах в тридцати левее — и вовсе футов двадцать. Перегревшийся ранец издавал звуки, которые мне очень не нравились, вибрировал и чадил. Спина под раскаленным жаром бронекостюмом обливалась потом и казалась запеченной, как мясо в фольге.

— С-старое с-списанное евразийское дерьмо, — стуча зубами из-за вибрации и едва не прикусывая себе язык, пробормотал я себе под нос, нервно дергая за рычаг управления.

Кто-то из копошащихся внизу боевиков Сопротивления, отвлекшись от перестрелки с охранниками, наконец обратил внимание на нелепо барахтающийся наверху силуэт. Решил, должно быть, что на помощь охране десантировался спецназ.

Вокруг меня хищно засвистели пули, напомнив своим свистом о том, что в моем бронированном скафандре нет магнитного щита, и я беззащитен против гиперзвуковых пуль, как мишень в тире. Отчаянным рывком я потянул за рычаг управления реактивным двигателем, едва не ломая его. Но тот не желал слушаться. Беспомощно крутясь вокруг собственной оси, я в ужасе понял, что мое тело устремляется прямиком в стену замковой башни. Я даже не успел заорать — лишь сжал зубы и зажмурился, приготовившись ко встрече с каменной стеной.

Страшный удар о стену расшиб бы меня всмятку, если бы не скафандр и его экзоскелет. Старая каменная кладка, знавшая лучшие времена, не выдержала и развалилась, словно в нее угодил булыжник, запущенный осадным орудием. Грохот, пыль. Ушибы, дезориентация.

В первые несколько секунд я не мог понять, жив я или мертв. В ушах не умолкал звон. Голова кружилась. Дыхание сперло. Понадобилось некоторое время, чтобы протереть рукой (ушибленной, но, кажется, не сломанной) притрушенное каменной крошкой и пылью забрало шлема, сделанное из бронированного плексигласа. Затем удалось прокашляться, прочистив дыхательные мембраны. И лишь тогда — издать тихий болезненный стон.

— А-а-а, проклятье! Сука! Бляха! — не своим голосом верещал в чудом уцелевших наушниках голос Джерома. — Ну давай, давай! О, нет! А-а-а!!!

— Джером, — прошептал я сквозь боль, когда его крик прервался шумом помех. — Джером, ответь мне!

Я мог говорить, дышать, и даже медленно ползти на карачках. Быть может, многим из этих достижений я был обязан «Геркулесу», который инъекционный механизм скафандра уже впрыснул мне в кровь. В любом случае — это было на порядок больше того, чего человек со средним уровнем здоровья и везучести вправе ожидать от такого «приземления», как то, что только что проделал я. Однако я не мог знать, повезло ли так же сильно Джерому.

Из очертаний того, что я мог видеть сквозь заляпанное забрало бронешлема, было понятно, что я очутился в маленьком помещении на самом верху замковой башенки. Она находилась на реставрации — об этом говорили как строительные леса снаружи, которые я успел мельком увидеть при падении, так и разбросанные внутри перевернутые строительные козлы и ведра с раствором. Единственным выходом из башенки была винтовая лестница, круто уходящая вниз. Оттуда доносились отголоски голосов.

— Что это было?! — услышал я сквозь рассеивающуюся пыль встревоженный, но собранный женский голос, говорящий на отличном австралийском английском.

Судя по некоторым искажениям в голосе, на женщине был надет противогаз.

— Хер знает! Похоже, у ублюдков есть артиллерия! — ответил ей угрюмый мужской голос, также искаженный противогазом.

Я догадался, что они говорят о грохоте, вызванном моим «приземлением».

— Это неважно! — решительным басом перебил говорившего другой мужчина, явно старше его по должности. — Мы должны доставить сенатора к эвакуационному тоннелю! Немедленно!

— П-подождите, — послышался тихий, потрясенный голос еще одного мужчины, явно постарше, удивительно похожий, несмотря на противогаз, на голос Бенджамина Боттома, но звучащий сейчас гораздо менее уверенно, чем когда сенатор выступал с пламенными речами перед избирателями — теперь в нём слышались нотки поросячьего визга. — Он-ни что, уже т-тут? Как такое могло случиться?! Как вы такое допустили, ч-черт вас п-побери?! Я должен немедленно связаться с В-вучичем…

Незаконченное предложение предполагаемого сенатора Боттома, в котором был упомянут президент Черногории, прервали звуки автоматных очередей. За ними не замедлили грязные ругательства его предполагаемых охранников и их ответные выстрелы.

— Уводите сенатора!.. — взревел кто-то из охраны, но его крик прервался хрипом.

Звуки перестрелки, разгоревшейся так близко, подстегнули меня к действию. Все еще не отойдя полностью от потрясения, я дрожащими от волнения руками нащупал свое оружие (к счастью, ремень не порвался при падении), снял его с предохранителя и перевел в режим стрельбы очередями по три патрона. Затем — подполз на карачках ближе к лестнице, и притаился в уголке около нее. На ступенях сквозь шум перестрелки уже можно было различить торопливый топот одной пары ног.

С лестницы выскочила женщина — должна быть, та самая, чей голос я слышал внизу. Это была блондинка в аккуратной деловой одежде, с хорошим маникюром и укладкой, какие приличествуют людям, вращающимся в серьезных деловых и политических кругах. От ее лоска, впрочем, мало что осталось — лицо под стеклом бегло натянутого черного противогаза было бледным, как у мертвеца, зрачки расширены, дыхание было судорожным и прерывистым, все тело дрожало. В первый миг она даже не заметила меня — все ее помыслы были сосредоточены на том, чтобы спастись от происходящего внизу.

— Стоять! — приказал я строго.

— О, Господи! Пожалуйста, не убивайте меня! — взмолилась она, в панике отскакивая от меня и прижимаясь к стенке напротив.

— Т-с-с, тихо, — прошептал я, опуская оружие. — Я здесь для того, чтобы спасти вас.

— Вы из спецназа?! — в ее глазах мелькнула облегчение. — Пожалуйста, помогите нам, скорее! Эти люди хотят убить нас всех! Они запустили сюда удушающий газ, а всех, кто успел одеть противогазы — просто убивают! Это какой-то кошмар!!! Остановите их!!!

— Тихо. Сколько их?

— О, Господи, я не знаю! Все это произошло так внезапно! Я подумала, что они хотят взять нас в заложники! Но они просто стреляют в нас! Это происходит прямо сейчас, слышите?! Там внизу люди из личной охраны сенатора Боттома! Пожалуйста, помогите им…!

— Уже поздно, — мрачно изрек я, прислушавшись к звукам снизу — перестрелка остановилась.

— О, Боже, — женщина обхватила голову руками и разрыдалась.

— Т-с-с. Сиди здесь, и не привлекай к себе внимание, — велел я ей. — Противогаз не снимай. Понятно?

Она боязливо кивнула. В этот момент в динамике у меня в ухе раздалось шипение.

— Димитрис, прием! Это Миро!

— Докладывай! — шепотом молвил я, продолжая прислушиваться к звукам снизу.

— Мы упали примерно в миле к востоку, недалеко от берега озера! Илай расшиб голову при падении! Он жив, но без сознания! БТР поврежден! Пытаемся завести!

— Двигайтесь сюда немедленно! Я — внутри комплекса! Тут очень жарко! Враг уже внутри! Подтверждаю, что они применяют какой-то газ удушающего действия! Но для кожного покрова он, похоже, безопасен!

— Принято!

— Джером, ответь! Джером, мать тв…!

Я прервался на полуслове. Внизу послышались пара одиночных выстрелов — похоже, «контрольные». Затем — мужские голоса, искаженные противогазами, говорящие на английском с разными акцентами:

— Здесь все чисто. Но Боттом с охранником сбежал.

— Коготь-1, говорит Смерч-1. Цель № 2 направляется в вашу сторону. Встречайте. Мы пойдем по их следу, погоним их к вам.

— Тут еще была девка. Я видел, как она побежала наверх. На ней был противогаз.

— Зачисти тут. И догоняй.

— Принято!

Сидящая рядом девушка всхлипнула и затряслась. Она слышала то же, что и я. Я сделал ей знак успокоиться, и притаился. На лестнице послышались шаги, но, кроме них, ещё и гул, какой мог издавать небольшой дрон вроде «Глазка».

Через дыру, пробитую в стене при моем приземлении, снаружи слышалась стрельба.

— Черт возьми! Кто-нибудь слышит меня?! — услышал я в наушнике крик Джерома, который был перемешан со стрельбой.

Я не ответил — противник, поднимающийся на башенку, был слишком близко. На стене лестницы уже можно было увидеть луч установленного на дроне прожектора. А миг спустя — показался и корпус дрона. Девушка вздрогнула, когда мощный луч света ударил прямо ей в глаза. В тот же миг я выпустил очередь прямо в прожектор. Три гиперзвуковых пули прошили корпус дрона насквозь, превратив его в металлолом. В тот же миг я нажал кнопку активации на одной из трёх осколочных гранат, которые были у меня в арсенале, и кинул ее вниз по ступеням. Человек внизу успел чертыхнуться (от волнения перейдя на свой родной, какой-то азиатский язык) и недалеко отбежать, прежде чем рвануло.

— Оставайся здесь, и сиди тихо. За тобой придут, — велел я девушке, которая, с трудом веря в происходящее, в ужасе всхлипнула. — Слышишь, что я сказал?!

Та несмело кивнула.

— Джером, слышишь меня?! — прокричал я, начиная осторожно спускаться по ступеням.

— Дима, ты жив?! — прокричал он сквозь шум перестрелки.

— Я внутри! Где ты?!

— В сотне метрах от замка! В каком-то гребаном сарае! Меня тут зажали! Чёрт!.. Слышишь, какая тут жара?! Похоже, мне не пробиться внутрь! Прости!

— Принято! Жди, пока подтянутся ребята!

Весть о том, что я остался один, я воспринял удивительно спокойно. Возможно, из-за «Геркулеса», а может, и независимо от него, но в моем сознании и без того произошли какие-то метаморфозы. Я больше не был тем встревоженным и задерганным человеком, которым был какой-то час назад. Во мне пробудился тот, кого подселили мне в геном еще при рождении. Тот, кто всегда выживал и побеждал.

Раненого взрывом боевика я нашел по его стонам. С включенным прибором ночного видения реальность выглядит иначе, чем когда смотришь на нее собственными глазами. И все-таки я мог хорошо рассмотреть, что выглядел он совсем неважно. Одну ногу оторвало по колено, тело нашпиговало осколками, весь в крови. Жив он был, вероятно, лишь благодаря стимуляторам в его организме. При моем приближении он прекратил тщетные попытки куда-то уползти, и уставился на меня из-под стекла шлема полусознательным взглядом, в осмысленной половине которого виднелась ненависть.

— Сколько вас тут? — спросил я, присаживаясь на корточки рядом. — Кто главный?

— Пошел ты, ублюдок! — прошипел тот.

— Ты знаешь, кто я? Не узнал меня?

— Грек! Вонючий предатель! С тобой должны были разобраться!

— Должны были. Но они мертвы.

— Сукин сын! Думаешь, ты остановишь революцию?! Остановишь очистительное цунами, которое несется на ваш прогнивший обывательский мирок?!

— Я попробую, — пообещал я, ударив его прикладом в лоб — из-за стимулятора и экзоскелета сила удара оказалась достаточной, чтобы раскроить ему череп.

Звуки в старом замке разносились звонко. Эхо стрельбы доносилось вместе со сквозняком с разных сторон, сверху и снизу. В темных коридорах я то и дело натыкался на трупы — тела официантов, лакеев, уборщиков, персональных ассистентов и охранников, ставших случайными жертвами «революционного цунами». Страшные искаженные лица с выпученными глазами и высунутыми языками свидетельствовали, что большая часть бедняг просто не успела одеть противогазы, и умерла от удушья. Но аккуратная дырочка от пули между глаз у каждого яснее ясного говорила о том — оставлять свидетелей во время этой показательной акции не планировалось. Печальным антуражем этого жуткого склепа были дорогие старомодные ковры, картины, настенные канделябры и старинная мебель — весь тот странный и ненужный лоск, который раньше так любили важные и богатые люди, мнящие себя властителями человеческих судеб. Люди, которым теперь пришлось вспомнить о том, что они тоже смертны.

Боевики не задерживались в помещениях, которые они уже «зачистили». Они ворвались сюда, чтобы убить всех, а не для того, чтобы удерживать тут позиции. Мне удалось добраться, не встретив ни одной живой души, до перехода, соединяющего, если верить интерактивной карте, старый замок с новой резиденцией. Переход охранял боевик в комбинезоне и в шлеме, скрещенном с противогазом, с легкой бронезащитой и с огневым комплексом «тип-707» — таким же, как у меня. С другой стороны перехода, из современной резиденции, доносился шум стрельбы.

Я понадеялся, что там никто не услышит звуков моей короткой очереди, которую я выпустил в голову боевику из темноты. У него оказался магнитный щит. Но его мощности не хватило, чтобы остановить пули — щит лишь замедлил их до скорости, на которой они все равно смогли пробить стекло шлема и достаточно глубоко проникнуть ему в череп. После увиденных мною только что плодов деятельности этих ублюдков, смерть одного из них не вызывала у меня особых эмоций.

Я осторожно двинулся по длинному крытому переходу, некогда застекленному, а ныне осыпанному осколками стекла, мимо декоративных растений в горшках. Звуки стрельбы, доносящиеся из современной части замкового комплекса, поутихли. Подумав о худшем исходе, я ускорил шаг. Приближаясь, я смог расслышать голос:

— О, Боже! Пожалуйста, не надо! — молил испуганный до смерти сенатор Боттом.

По звукам его речи было ясно, что с него стащили противогаз. Но, судя по отсутствию звуков, характерных для удушья, в тех помещениях боевые газы боевики пока еще не применяли.

— Я нужен вам живым! Я очень ценен в качестве заложника!

На его мольбы, естественно, никто не обращал внимания. Но пока и не стреляли.

— Вы все слышите?! — громко прокричал разгневанный мужской голос, обращаясь неизвестно к кому. — У нас — Боттом! Если ваши наемники немедленно не сложат оружие и вы все не сдадитесь представителям револлюционной армии — мы вначале прострелим ему колено! Потом второе! А потом — отстрелим яйца! Я ясно изъясняюсь?!

Некоторое время царило молчание, наполненное лишь нервными всхлипами Боттома.

— Держишь нас за идиотов?! — послышался из смежного помещения нервный женский голос, от звуков которых мое сердце сделало кульбит. — Сдаться, чтобы вы убили нас всех?!

— Лаура, пожалуйста! — взмолился Боттом. — Они не шутят!

— Они в любом случае не дадут тебе уйти живым, Бенджамин! — гневно возразила Лаура. — И нас всех тоже убьют, если я прикажу охране опустить оружие!

— А с какого это хера она здесь командует?! — возмутился предводитель боевиков. — Боттом, ты же большая шишка, верно?! Жирный, сочный капиталист! Ты ведь платишь этим наемникам, чтобы они подставлялись из-за тебя под пули! Вот и прикажи своим псам — пусть они закончат этот цирк и сложат оружие! Если бы я хотел убить тебя — давно бы убил! Но вы все нужны нам в качестве заложников!

— Ты слышишь, Лаура?! Слышишь?! — завопил Боттом. — Мы должны выполнить их требования! Охрана, я приказываю вам всем опустить оружие и сдаться! Выполняйте!

— Не вздумайте! — яростно возразила Лаура. — Он тебя разводит, неужели ты не понимаешь?!

К этому времени мне я преодолел переход, подобрался ближе и осторожно выглянул из-за угла. Дрожащий сенатор Боттом стоял на коленях на ковре посреди широкого коридора. Рядом лежали два тела, одно из которых, вероятно, принадлежало последнему из телохранителей сенатора, а второе — одному из боевиков Сопротивления. Еще один боевик, тяжелораненый, полулежал, прислонившись к стене невдалеке, и издавал тяжелое предсмертное дыхание. Рядом с сенатором стоял, по-видимому, предводитель группы боевиков, приставив дуло пистолета к его лбу. Двое его бойцов, вооруженные комплексами «тип-707», прислонились к стене с двух сторон от выбитой двери, ведущей в какое-то помещение, и были готовы ворваться туда по команде. Оттуда, кажется, и доносился голос Лауры.

Некоторое время лидер отряда ждал, нетерпеливо притоптывая ногой.

— Не хотите?! — наконец переспросил он грозно. — Ну так я предупреждал!

Он переместил дуло пистолета от лба сенатора в направлении его ноги.

— Нет, пожалуйста! — взмолился Боттом.

К этому времени, высунувшись из-за угла, я уже держал вожака боевиков на прицеле, и воспользовался удачным моментом, пустил очередь ему прямо в голову. Двое других сразу же переполошились. Я успел второй точной очередью «снять» еще одного. Последний — сделал очередь в ответ. Мне пришлось спешно спрятаться за угол. Пользоваться осколочной гранатой нельзя было — даже при идеально точно попадании осколки убили бы сенатора. Так что я бросил светошумовую. Услышав хлопок, сразу кувырком выкатился из-за угла. Прицелился с бедра в сторону дезориентированного боевика. Слава улучшенной реакции, которую дал мне «Геркулес» — движения противников казались неуклюжими и плавными, как в замедленной съемке. Я сделал очередь. Вторую. Готов.

— Господи, пожалуйста, не убивайте меня! — истерично визжал Боттом, вжимаясь всем своим неуклюжим тельцем в пол и закрыв голову руками.

— Лаура! — закричал я громко, подбегая к двери. — Лори, это я!

Некоторое время там царило напряженное молчание.

— Ты в порядке, любимая?! Ты цела?! Скажи своим, чтобы выдохнули и опустили оружие! Здесь все чисто! Вы в безопасности! — продолжил кричать я, но благоразумно не решался показаться в дверном проеме, чтобы охранники от напряжения не спустили курок.

— Дима, что бы ты мне не сказал — я не могу тебе верить! — надрывным, изнервничавшимся голосом крикнула Лаура. — Ты пришел сюда с ними! С этими убийцами! Ты — один из них!

— Больше нет! Я пытался предупредить тебя! Пытался связаться с тобой! Я…!

— Достаточно! Я не хочу всего этого слышать! Не хочу больше слышать тебя, Димитрис! Здесь со мной люди, которых я не собираюсь подвергать опасности, слышишь?! Если ты, или кто-либо другой из твоих дружков-убийц, хоть мельком покажется в дверном проеме — наши люди будут стрелять без предупреждения! Я не шучу! Ты слышишь меня?!

— Да я на вашей стороне! Послушай вон Боттома, которому я только что спас его тощую задницу! Что скажете, сенатор?! Сенатор!

Его пришлось слегка тряхнуть, чтобы он перестал причитать себе под нос.

— Лаура, эт-то п-правда, — сквозь всхлипы прохрипел ошалевший Боттом. — Эт-тот человек т-только что п-перестрелял всех т-террористов. Спас меня.

— Вы правда думаете, что я поверю словам человека, которые он произносит с дулом пистолета у виска?! Держите меня за круглую дуру?! Вы пришли сюда убить нас всех! Вам не нужны ни заложники, ни переговоры! Столько людей вы уже убили! Мой папа, возможно, тоже мертв!

— Где он?! Где твой отец, Лори?! Я попытаюсь его спасти!

— Иди к черту! Я не верю тебе!

— Где Робер Фламини? — тяжело вздохнув, спросил я у Боттома.

— Я н-не з-знаю. М-может быть, в с-старом замке.

— Лаура, впусти внутрь хотя бы сенатора! Он сейчас зайдет! Сидите там и никуда не выходите, ясно?! Не ослабляйте бдительности! А я — постараюсь найти твоего отца!

Некоторое время продолжалось преисполненное напряжения молчание.

— Дима, Боже мой, — наконец молвила она растерянно, со слезами, и от прежней решительности в голосе не осталось ни следа. — Я так хотела бы верить тебе! Больше всего на свете я бы этого хотела! Но мне так страшно!

— Ты все делаешь правильно, любимая! — заверил ее я, перезаряжая оружие и прислушиваясь к шуму перестрелки со стороны старого замка, откуда я пришел. — Ты — настоящий молодец! Я горжусь тобой, любимая!

— Дима, подожди! Подожди, прошу! Опустите оружие!

— Вы уверены, мэм? — нервно переспросил кто-то из охранников.

— Да уверена я, черт возьми!

Не прошло и нескольких секунд, как она уже была рядом со мной — выбежала и повисла у меня на шее, громко рыдая, уткнувшись лицом в корпус бронированного скафандра. Потрясенный, я прижал ее к себе, стараясь делать это не слишком крепко, так как сложно было рассчитать силу, увеличенную экзоскелетом и стимулятором.

Боттом, отряхнувшись, спешно сиганул внутрь помещения, откуда выбежала Лори, под защиту телохранителей. Оттуда показался один из них, с короткоствольным автоматом в руках, с подозрением оглядываясь вокруг.

— Прости меня, любимый! — шептала Лори, не сдерживая рыданий. — Прошу, прости! Я просто дура набитая! Я знаю, что ты ни за что не причинил бы вреда мне и нашему ребенку! Я знаю это! Я просто испугалась! У нас там больше двадцати человек! Они все так напуганы! На моих глазах многих убили! Многих убил газ! Это так ужасно! Я просто…!

— Все в порядке, Лори, — прошептал я, погладив ее по волосам. — Ты все делаешь правильно. Ты пережила это. Все кончено. И теперь ты должна успокоиться. Тебе ведь нельзя нервничать, ты помнишь? А сейчас иди спрячься там вместе с остальными. А мне позволь пойти и помочь твоему отцу.

— Дима, пожалуйста, останься здесь, со мной! У папы есть своя охрана! Я уверена, что они его защитят! Скоро здесь будут военные! Они разберутся с этими психами!

— Не уверен, что они успеют. Это не просто психи, Лори. За ними стоит Патридж.

— О, Господи! Ты точно это знаешь?!

— Да. У твоего отца может быть совсем мало времени. Я должен идти.

— Я пойду с тобой!

— Не говори глупостей. Будь тут. Я найду тебя, когда все закончится. А ты, тем временем — объясни своим, что я на вашей стороне. Хорошенько им это растолкуй. Нас здесь семеро: я, Джером, Рина, Миро, Стефан, Рэй и Илай. Я бы не хотел, чтобы черногорские военные сгоряча перестреляли нас, когда явятся наводить тут порядок! Сделаешь?

— Конечно! Ты что, пойдешь туда один?! Пусть с тобой пойдет кто-то из охранников!

— Нет, пусть охраняют вас. Я справлюсь, милая.

Я прижал ее к себе крепче. Стальной стержень, который распрямился во мне под воздействием стрессовой ситуации и дозы «Геркулеса», размяк. Мне безумно хотелось поцеловать ее хотя бы раз, ощутить запах ее кожи и волос. Но на мне был шлем. А время — играло против нас.

— Я скоро вернусь.

§ 48

Переходя по переходу из новой резиденции обратно в старый замок, я воспользовался краткой передышкой, чтобы связаться с остальными.

— Как обстановка, Джером?!

— Я все еще зажат здесь, в этом проклятом сарае! Ублюдки не дают мне высунуться, но и не штурмуют! Держат меня поодаль, и ждут, когда их дружки внутри закончат работу!

— Миро?!

— Едем к вам! Пока не встречаем сопротивления! Расчетное время прибытия — 5 минут!

— Как прибудете — выручайте Джерома! Я обеспечил безопасность сенатора Боттома, и группы гражданских! Лауры, в том числе! Сейчас иду к предполагаемому месту нахождения сенатора Фламини! Надеюсь, он еще жив!

Вернувшись к месту, где я уже был (около лестницы, ведущей на башенку), я повернул налево. Очутился в коридоре, где стояли с обеих сторон рыцарские доспехи в человеческий рост, а под толстыми стеклами витражей пылилось антикварное средневековое оружие. Посреди коридора лежало окровавленное тело мужчины в тесноватом для его широких плеч костюме, под которым был спрятан легкий кевларовый бронежилет, и в противогазе. Очередной охранник.

Грохот не очень интенсивной, но не стихающей стрельбы усиливался, предупреждая о том, что я приближаюсь к эпицентру событий. Интерактивная карта показала, что коридор, по которому я иду, выходит на террасу. Терасса соединяла третий этаж восточного и западного крыльев замка, в которых размещались башенки и откуда два параллельных крытых перехода вели в современную резиденцию. Терраса, огражденная массивными фигурными перилами в готическом стиле, нависала над огромным центральным помещением старого замка, где располагалась П-образная каменная лестница. Спустившись по любому из выходящих на террасу широких пролетов этой лестницы, можно было попасть на другую террасу, располагающуюся напротив. Оттуда три широких и тяжелых двойных деревянных двери вели в различные помещения второго этажа замка — библиотеку, столовую и хозяйские спальни. Еще более широкий центральный пролет лестницы вел вниз, на первый этаж.

Приблизившись к террасе, я понял, что еще не опоздал, однако близок к тому. Оставшиеся силы охраны «окопались» на втором этаже — в помещении библиотеки, дверь которой выходила прямо на широкий центральный пролет лестницы, ведущей на первый этаж, и в помещении столовой, дверь в которую была сбоку. Свою зарплату телохранители отработали сполна. На ступенях лестницы лежали как минимум три тела в черных комбинезонах боевиков и искореженные остатки нескольких дронов. Защитники тоже не обошлись без потерь — тело одного человека в черном костюме лежало прямо поперек дверного проема центрального помещения, а невдалеке от него на нижней террасе лежали останки «Автобота» 3-ей серии. В корпусе были прожжены отверстия плазмой.

Основные силы боевиков, похоже, пока оставались на первом этаже замка и не рисковали соваться выше, так как лестница простреливалась охраной. Однако, как я уже успел убедиться в самом начале, некоторое количество нападавших все же успело прорваться на третий этаж. Среди прочего, они заняли и террасу, к которой я как раз подбирался.

Прямо посредине террасы была установлена тренога с самонаводящимся пулеметом «AIWS-10» производства «Нью-Эйдж Армз», управляемым виртуальным интеллектом. Боевая часть пулемета размеренно двигалась на подвижной турели, и время от времени со стрекотом разражался длинными очередями, направленными в сторону двери центрального помещения второго этажа, улавливая там какое-то движение. Рядом с пулеметом залег боевик со снайперской винтовкой, просунув ствол между перил террасы, уперев приклад в плечо и припав к телескопическому оптическому прицелу, зажмурив один глаз. Его противогаз, мешающий прицеливанию, валялся рядом — значит, помещение было чистым от газа.

Терпеливо дождавшись, пока из двери помещения замковой столовой на втором этаже покажется силуэт притаившегося там телохранителя, решившего выяснить причину странного затишья, снайпер сделал точный выстрел прямо бедолаге в голову.

— Баю-баюшки, урод, — довольно прошептал он себе под нос, с удовлетворением глядя, как тело его жертвы бессильно вываливается из дверного проема на пол. — Кто там следующий?

— Приготовиться! — услышал я внизу хорошо знакомый командирский голос Лейлы Аль Кадри, преисполненный стальной решимости. — Наемников там осталось немного, братья! По команде — в атаку! За Сопротивление! За Фримэна! За свободу!

— ЗА СВОБОДУ!!! — вскричали восторженно как минимум двое или трое людей.

По ступеням прокатилась брошенная кем-то снизу дымовая шашка. Миг спустя всю лестницу заволокло густым серым дымом, который был достаточно горячим, чтобы затруднить наблюдение через тепловизор. Взрыв пальбы возвестил о том, что боевики исполнили команду своей предводительницы. Медлить дальше было нельзя.

Выкатившись кувырком на террасу, я первым делом застрелил снайпера. Затем — прицельной очередью сбил треногу с AIWS-10. Прикатившись к перилам террасы, увидел внизу спины как минимум трех людей в черных комбинезонах, которые спешно поднимались по ступеням, не ожидая, что огонь может обрушиться на них со спины. Изображать показушное благородство и окликать их я не стал.

Стрелять я начал одновременно с телохранителем, который высунулся из центрального дверного проема. Я мог ошибаться, но, кажется, это был мужик по имени Сэм — тот самый личный телохранитель Робера Фламини, с которым я пересекся еще полгода назад, в Сент-Этьене, перед попыткой моего похищения. Наш перекрестный огонь скосил всех троих боевиков. Их тела кубарем повалились обратно на первый этаж. В этот момент заряд раскаленной плазмы, выпущенный кем-то с первого этажа, прорезал воздух и испепелил половину черепа предполагаемого Сэма. Охранник рухнул на пол мертвее мертвого. На мгновение установилась тишина.

— Лейла! — закричал я громко. — Все не расстаешься со своим чертовым плазмометом?!

Ответом мне было тягостное молчание.

— Что, не ждала меня тут встретить, а?! После того как ты послала Ши Хона убить меня и Амира?!

Арабка по-прежнему не подавала признаков жизни.

— Ему удалось! Наполовину! Захери мертв! Но он успел кое-что мне рассказать перед смертью?! Знаешь, что?! Твое гребаное «великое Сопротивление» — с самого начало было придумано спецслужбами! Все эти годы вы, идиоты, были всего лишь марионетками в руках Патриджа! У меня есть доказательства! Хочешь увидеть?! Послушать?! Этого вашего Фримэна, вашей «мессии» — не существует! Не веришь?!

Я думал, что она так и не ответит мне. Но я ошибся.

— Какая разница, кто дает оружие, Димитрис? — спокойно и чуть устало произнесла в ответ арабка. — Оно стреляет одинаково. Я ведь уже говорила тебе когда-то. Я буду обращать их противоречия себе на пользу. Пусть думают, что контролируют меня. Пусть дают мне ресурсы. А я буду использовать их ресурсы на пользу делу. Фримэн нереален? Даже если бы это было правдой — это ничего не меняет. Я — точно реальна. И мои товарищи, которые верят в наше дело, и готовы отдать за него жизни.

— За какое «дело»?! Вас использует Патридж! Использует, чтобы сохранить свою власть, которая могла бы перейти к другим людям! Людям, которые хоть немного лучше его!

— «Немного лучше»? — с холодным презрением засмеялась революционерка. — Если отличие между ними и есть, то оно столь ничтожно, что для меня не имеет совершенно никакого значения. Человек, который спрятался сейчас за этой дверью, за спинами своих наемников, всю жизнь плел интриги, лгал и переступал через трупы, стремясь лишь к личной выгоде. Люди для него — просто ресурс. Он и тебя был готов так же легко «убрать с доски», как пешку — в Сент-Этьене, ты уже забыл? Ты считаешь, что таких правителей мы заслуживаем?!

— А чем ты лучше?! Ты не переступаешь через трупы?! Я видел сегодня десятки людей, которых вы убили! Отравили газом! Перестреляли, как собак! Обыкновенных людей! Обслугу! Я не видел такого со времен Новой Москвы! В чем они так сильно провинились?! А в чем провинился Амир?! Человек, который любил тебя, как сестру, единственный в этом гребаном мире — убит по твоей вине, дура ты фанатичная!!!

— Мне жаль. Я не желала вреда Амиру, — после недолгой паузы прошептала Лейла, в чьем голосе послышалась искренняя горечь. — Но это — ничего не меняет. Я не отступлюсь от своей борьбы. Это все, чем я живу. И я готова умереть за это. Я не боюсь смерти.

— Другие люди боятся смерти, Лейла! Люди, которые становятся жертвами твоей бессмысленной «борьбы»! Я боюсь смерти! У меня есть любимая женщина, и будет ребенок, к которым я хочу вернуться!

— Но все же ты здесь, Димитрис. Сражаешься за то, во что веришь, — изрекла Лейла. — И ты не сдашься. Так и меня об этом не проси.

Я и не думал, что этот разговор закончится иначе. На протяжении последних пары реплик я уже медленно сползал по лестнице поближе к нижней террасе, держа наготове осколочную гранату. Активировав гранату, я кинул ее вниз, на первый этаж, а пока она издавала стук, скатываясь по ступеням — стремглав рванулся вниз, в направлении двери библиотеки, на ходу крича:

— Не стреляйте! Свои!

Обращаться мне, оказывается, было не к кому. Последняя из выживших телохранительниц, женщина по имени Кэрол, которую я также встречал в Сент-Этьене, сидела, прислонившись к стене, бледная, как смерть, и окровавленная. Её грудь ещё вздымалась от слабого дыхания, но руки были уже слишком слабы, чтобы удерживать пистолет — и его рукоять вывалилась у неё из ладони.

В библиотеке царил сущий разгром. Часть книжных стеллажей была повалена. Их содержимое высыпалось на пол, словно кишки из распоротого брюха. Старинные фолианты, гордость музейной коллекции, и их отдельные страницы, беспорядочно валялись повсюду, примятые подошвами сапог и добротно присыпанные осыпавшейся с потолка штукатуркой.

Робер Фламини прятался за перевернутым на бок столиком для чтения. Его холеное и умное лицо было бледным, прилизанные волосы — взъерошены, словно его ударило током. Хрупкое тело, облаченное в полосатую рубашку с запонками и дорогой серый костюм, ощутимо тряслось. Но, судя по осмысленному выражению лица, «хитрый лис» не утратил самообладания в такой степени, как его коллега Боттом.

— Ты! — процедил он сквозь зубы, посмотрев на меня со страхом, но в то же время с неприязнью и презрением. — Мне следовало догадаться, что ты лично явишься во главе своих дружков, за мной и моей дочерью, которая имела несчастье так в тебе обмануться!

— Может, мне и следовало рассчитаться за то, как ты продал меня в Сент-Этьене, Робер, — ответил я лишь немногим более дружелюбным тоном, медленно пятясь к нему задом и не сводя прицела с двери, ведущей на лестницу. — Но так уж вышло, что ты — дедушка моей будущей дочери! Так что закрой рот и спрячься в самом дальнем углу! Я буду защищать тебя, пока не прибудут военные!

— С чего я должен тебе верить?!

— А у тебя что, есть выбор?! — раздраженно переспросил я риторически.

Лейла не стала дожидаться, пока я подготовлюсь к ее приему. В дверной проем залетела осколочная граната, брошенная с достаточной оттяжкой, чтобы взорваться сразу же за дверью. Я вовремя сиганул за ближайший книжный стеллаж, чтобы спрятаться от осколков. Высунувшись, сделал очередь в направлении силуэта, который ловко, как ниндзя, заскочил в помещение. Мои выстрелы не были точны и не пробили магнитный щит. Буквально в дюйме от моей головы заряд плазмы прожег книжный стеллаж, подняв в воздух облачко из расплавленных страниц и воспламенив целый ряд соседних книг. Я быстрым кувырком перекатился за другой стеллаж, мельком приметив расположение противника и на ходу сделав неприцельную очередь. В ответ близко от меня пролетел еще один заряд плазмы.

На краткий миг мы оба затаились каждый в своем укрытии. Откуда-то из угла доносилось тяжелое дыхание напуганного до смерти сенатора Робера Фламини.

— Лейла, да успокойся ты наконец! — крикнул я в отчаянии. — Неужели ты сама не видишь, что кукловоды просто играют тобой?! Я знаю, что ты искренне хочешь изменить мир! Знаю, что ты всей душой желаешь справедливости! Но то, что ты делаешь, не приближает ее, а наоборот!

Она так и не ответила. Под прикрытием стеллажа я постарался максимально тихо переместиться, поскорее убравшись из того места, откуда она слышала мой голос. Не было сомнений, что в этот момент так же тихо меняет свою позицию и она.

— Мы приблизились! — услышав я в наушнике голос Миро. — Видим твою позицию, Джером!

— Ну наконец-то! — ответил тот. — У меня уже патроны почти кончились!

— Держись! Сейчас попробуем снять с тебя этих ублюдков! — пообещала Рина.

Интенсивность стрельбы снаружи резко усилилась. Стреляли прямо под окнами замковой библиотеки — именно там, похоже, находился сарай, в котором зажали Джерри. Кувырком преодолев разрыв между двумя стеллажами, я мельком увидел Лейлу — и в ту же секунду арабка увидела меня. «Геркулес» подарил мне совсем крошечное преимущество в реакции — и я сделал очередь за долю секунды до того, как она выстрелила из плазмомета. Я успел увидеть, как по крайней мере одна из трех пуль преодолела магнитный щит и впилась ей в корпус. Раненая Лейла отчаянным броском скрылась за одним из столиков для чтения, на миг исчезнув из моего поля зрения. Спринтом бросившись к ней, я на ходу сделал очередь в поверхность стола, надеясь, что пули настигнут лежащую под ним цель. В этот момент она выстрелила из лежачего положения — и заряд плазмы попал мне в нижнюю часть левой ноги.

Из-за стимулятора я почти не ощутил боли — мозг просто хладнокровно осознал, что обугленное отверстие, проделанное в моей ноге, не совместимо с каким-либо ее дальнейшим использованием. Уже начав терять равновесие, я в последний момент оттолкнулся правой ногой от пола, перелетел через стол (в долях дюйма от моего плеча пролетел еще один заряд плазмы), и рухнул около Лейлы.

Я успел перехватить и отвести в сторону ее руку Прежде чем она наставила плазмомет мне на голову. Очередной заряд плазмы прожег насквозь и воспламенил соседний столик. Не давая ей времени опомниться, я навалился на нее всем своим весом, так, что наши лица оказались бувально в дюйме друг от друга.

Лейла была намного сильнее, чем можно было судить по ее хрупкому телу, но сейчас ее сопротивление было слабым. Она обвила меня ногами и извернулась, попробовав скинуть с себя — но тщетно. По бледному выражению лица и слабеющему дыханию женщины, от которого запотевало стекло моего шлема, было ясно, что полученные ранения серьезны. В сознании ее держали только стимуляторы.

— Все кончено, Лейла, — прохрипел я гневно, крепко держа ее за оба запястья. — Остановись. Прошу тебя.

— И что тогда, Димитрис? — спросила она с усмешкой, посмотрев прямо мне в глаза своими необычайно яркими аметистовыми глазами. — Ты считаешь, что оказываешь мне милосердие? Не позволяя умереть в бою и обрекая на вечность в Чистилище», откуда я тебя когда-то вызволила?

— Это не «бой», Лейла! Это — резня, устроенная спецслужбами Содружества ради сохранения при власти Уоллеса Патриджа! Нет никакой чести погибнуть здесь! Опомнись, я прошу тебя! Никогда не бывает поздно! Я ведь знаю, что, несмотря на все сделанное, ты — не плохой человек! И Амир — всегда это знал!

Она посмотрела на меня странным взглядом. Сколько же всего в нем было! И грусть. И сожаление. И понимание. Но была в нем и вера. И решительность, которую не в состоянии пошатнуть никакое сомнение.

На секунду мне показалось, что я очень отчетливо увидел сквозь пыль лет и невероятных испытаний, через которые прошла эта железная женщина, ту самую крохотную девочку из трущоб Нового Бомбея, нищую и голодную маленькую принцессу без королевства, которая в отчаянии озиралась на руины жестокого постапокалиптического мира, безуспешно пытаясь найти в нем хоть какой-то смысл, хоть какой-то свет и добро, хоть капельку любви и сочувствия. Она так и не нашла его. Вокруг была лишь тьма, анархия, жестокость, злоба, отчаяние, бесправие и несправедливость. И поэтому девочка решила сама изменить этот мир. Создать в нем смысл. Этого хотели так многие. Но лишь у единиц хватало силы воли и смелости, чтобы идти до конца.

Мне хотелось так многое ей сейчас сказать! Хотелось бы волшебным образом перенестить в какое-то тихое и спокойное место, без оружия, без фатальных ранений, без преследователей на хвосту — и поговорить. Проговорить много часов. Если бы понадобилось — дней. Я был почти уверен, что я смог бы все объяснить ей. Смог бы сказать то, что не успел или не сумел сказать Амир. Смог бы доказать, что я хочу того же, что и она. Тоже хочу, и всегда хотел, найти в этом долбанном мире хоть какой-то свет! Но, в отличие от этой несчастной сироты из трущоб, я знаю, где искать этот свет. Знаю, как его создать.

Потому что я уже когда-то видел добро. Я видел свет в глазах своих родителей. Чувствовал тепло в их объятиях. Я потерял все это очень рано. Но память о нем всегда теплилась в моей душе. И лишь она, эта память, помогала мне иногда, не без проб и страшных ошибок, но находить дорогу во тьме. Она помогала мне находить в себе силы, чтобы, несмотря на все, любить, жалеть, прощать. И лишь эти чувства, а не месть и холодный расчет, когда-либо приносили в мою жизнь что-либо светлое. Они помогли мне обрести друзей. Встретить любимого человека. Помогли мне остаться человеком, несмотря на все, что сотворили с моим геномом, а позднее с моей жизнью, все эти Гаррисоны, Чхоны, Патриджы и Дерновские.

— Мне жаль, что все так закончилось, Димитрис, — произнесла Лейла тихо, не замечая, что начинает хрипеть, а из уголка ее губ уже течет струйка алой крови.

Я смотрел в глаза человека, который спасал мне жизнь чаще, чем кто-либо другой на этой планете. Три раза, или четыре — этот наш спор так и не был решен, и он не имел никакого значения.

— Ничего еще не кончено, Лейла, — прошептал я.

Она не ответила. Я так и не узнал, как она активировала бомбу — ведь я держал ее за обе руки, не отпуская. Я понял, что это произошло, как только услышал медленный, неумолимый писк таймера, отсчитывающий секунды до взрыва. Она ничего больше не говорила, не удерживала меня — просто смотрела.

Сколько у меня времени — я не знал. Допускал, что считанные секунды. Но что-то внутри меня не позволило сдаться. Оттолкнувшись от пола руками, я вскочил, и что есть силы поскакал на одной оставшейся в рабочем состоянии ноге в дальний конец библиотеки.

— Робер! — крикнул я на ходу.

— Что происходит?!

Сенатор, с опаской показавшись из своей укрытия, осторожно вышел мне навстречу. Его силуэт маячил у меня перед глазами на фоне широкого витражного окна, невесть как уцелевшего после всего, что здесь произошло. Я слабо понимал, что творю, на что рассчитываю. Действовал практически инстинктивно. Вцепился что есть силы в Робера, прикрыв своим телом от того места, где вот-вот должен был раздаться взрыв, и толкнул нас обоих прямо в витраж.

Благодаря эффекту стимулятора, всё по-прежнему происходило словно в замедленной съёмке. Взрывная волна догнала меня в спину уже в тот момент, когда мы с сенатором вываливались сквозь рассыпающийся под весом наших тел витраж. Я ощущал себя тряпичной куклой, подхваченной шквальным ветром. Но, даже оказавшись в воздухе, на высоте третьего этажа замка, не выпустил сенатора, который выпучил глаза и истошно орал мне в лицо.

Реактивный ранец, кашлянув, все-таки включился, но сумел продержать нас в воздухе не больше секунды, прежде чем окончательно издохнул. Прежде чем падение ускорилось, я успел бросить прощальный взгляд на выбитый витраж, за которым пылали книги и стеллажи в разрушенной взрывом библиотеке, в которой закончила свой путь Лейла Аль Кадри. Я сгруппировался, чтобы падать вниз спиной, удерживая над собой тело Робера — и зажмурился, отдавшись неизбежному.

Пролетев не меньше двадцати футов, я врезался спиной в крышу легкового автомобиля, припаркованного под стенами замка. Экзоскелет боевого скафандра, сконструированный евразийскими инженерами, сделал все возможное, чтобы сохранить мои кости в целости — но у него не было шансов в этом преуспеть. Картинка перед глазами затуманилась. Сползая с раздавленной под моим весом крыши автомобиля на сырую землю, я ощущал катастрофические дисфункции своего организма — мышцы уже почти не слушались команд моего мозга.

Робер был все еще жив, и, кажется, даже невредим — приняв удар на себя, я спас его. Однако он был до такой степени парализован страхом, что оставался неподвижен, и молча съежился, прижавшись к искореженной нашим приземлением легковушки. Вокруг стреляли, но я уже не мог понять кто и в кого.

— А-а-а, — простонал я глухо, почувствовав прорывающуюся сквозь защитную пелену, созданную «Геркулесом», страшную боль.

Лежа на сырой земле и с огромным трудом дыша (легкие никак не желали набирать в себя воздух, упираясь, возможно, в сломанные ребра), я практически безучастно наблюдал, как к нам подъезжает знакомый бронетранспортер. Видел, как Стефан Дукович из снайперской винтовки одного за другим сбивает двух дронов, принадлежащих Сопротивлению, прежде чем падает, изрешеченный огнем их пулеметов. Не упирался, когда Джером и Рина начали тащить мое тело в бронетранспортер, куда Рэй Гао уже грубо заталкивал сенатора.

— Ну же, поехали! — закричал Джером на сидящего за рулем Миро, постучав по корпусу. — Рэй, давай за пулемет!

Лёжа на холодном полу бронетранспортера, который резко начал движение, я окосевшим взглядом наблюдал, как Рэй спешно занимает место в орудийной башенке и какое-то время интенсивно поливает невидимых мне противников шквальным огнем — но затем падает вниз, с пробитой пулей шеей. Джером, чертыхаясь, занимает его место. Рина — бросается к Рэю зажимать рану.

— Да что здесь происходит?! — в ужасе спрашивал Робер Фламини, прижавшись к холодной стенке БТР-а. — Кто вы такие?! Куда вы меня везете?!

— Заткнись! — угрожающе крикнула Рина, чертыхаясь при попытках наложить жгут на рану Рэя.

— Гони что есть мочи, Миро! — проорал Джером с пулеметной башенки. — Подальше от этого грёбаного замка!

Какое-то время нас подбрасывало на ухабах. Затем кто-то в ужасе крикнул «ракета!» Произошла резкая встряска — и мы во что-то врезались, либо же что-то врезалось в нас. Мое тело бросило куда-то. Ударило обо что-то. Долгое время перед глазами была тьма. Затем вездесущий боевой скафандр «Бусин Баолей», который, несмотря на пройденные испытания, все еще функционировал, впрыснул мне в вену инъекцию дополнительной дозы «Геркулеса».

Я плохо помню, как Джером вытаскивал меня из БТР-а, который угрюмо уперся носом в полуразрушенную энергетическую подстанцию, так и не успев покинуть территорию замкового комлекса.

— Не вздумай умирать, слышишь, грека?! — сопел он.

Вокруг вдруг стало шумно и светло. Пропеллеры дронов. Прожектора. Какой-то топот и угрожающие крики. Джером оставил меня. Поднял руки вверх. На лбу у него застала точка лазерного прицела.

За нашими спинами раздался усталый голос:

— Не стреляйте! Я — сенатор Робер Фламини! Эти люди — со мной! Не стреляйте!

Какое-то время царила неразбериха.

— Это сенатор Фламини! Опустить оружие! — наконец скомандвал кто-то с черногорским ацентом.

— Нам нужен медик, срочно! У нас тут тяжелораненые! — гневно крикнул Джером.

В этот момент сознание окончательно меня покинуло.