Новый пользователь

Глава 13 Испанский стыд!

— Надо его до дома довести? — слышал Пашка у себя над головой.

— А где он живёт, кто-то знает? Люсь?

— Где-то около школы моей, тридцать седьмой. Я не запомнила.

— На тебя не попало? Только на футболку?

— Не знаю. Блин.

— А он вообще идти сможет? Родителям хорошо бы позвонить?

— Да они ему башню снесут, побереги парня, — хохотнул кто-то. — Нормальный, вроде, был, пока не нажрался. С кем не бывает?

— Скотство, — возразил женский голос.

— Ну и вонизм!

— Надо бы как-то прибраться…

— Я это трогать не буду!

— Может, засыпать золой?

Пашка продолжал блаженно улыбаться звёздам.

— Давайте глянем, куда он часто такси заказывает, это и будет домашний адрес? — предложил кто-то. — От подъезда-то доберётся.

— Где телефон?

«Не стоило бы им трогать телефон…» — лениво подумал Пашка.

— Да тут вообще не установлено ни Убера, ни Яндекса!

— И чё делать? Мне домой пора.

— Нельзя же его тут оставить. Эй! Павел! Павел! Какой у тебя адрес?

— Пива надо купить, — сообщил Пашка и ещё раз улыбнулся, а потом повернулся на бок и подсунул под голову кулак.

Наваливались, взрываясь под опущенными веками салютами, размытые, бессвязные сны.

Кто-то попробовал его поднять. Двое неопознанных парней закинули Пашкины руки на плечи. Его волокли, а Пашка цеплял носками облёвынных кроссов кочки и что-то напевал, посмеиваясь.

Это было последним, что он смутно смог вспомнить на утро.

Проснулся Пашка у Толика.

В пропитанной перегаром комнате друга было нечем дышать. Пашка очухался на полу, и понял, что лежит на каремате и укрыт походным спальником. Бошка гудела так, что больно было даже шевелить веками. Если бы не пробирающая до кишок сухость во рту, ни за что бы Пашка не пошевелился больше никогда в жизни.

Толик храпел на своём диване. С трудом фокусируя взгляд, Пашка понял, где находится, но не понял, почему.

Сначала всё было круто, а потом… Что-то… Что же произошло? Как он попал к Толяну? И чё там предки⁈

Пашка резко сел, и боль пронзила его до основания позвоночника. Показалось, что в левый глаз воткнули очень длинное копьё, пришпилившее всё тело к полу. Потом Пашка узрел благостное явление бутылки минералки, схватился за неё, как за спасательный круг, свинтил крышку и начал жадно, захлёбываясь, пить.

Грохот сминаемой бутылки разбудил Толика, и он сел на постели.

— О! Живой, что ли? — ехидно спросил он.

— Чё я тут делаю⁈ — поперхнулся водой Пашка, убирая ото рта почти пустую баклажку.

— Мне позвонил какой-то Серёга, сказал, что ты набухался в хламину, а мой номер в мессенджере самый заюзанный, и потому Серёга предположил, что я могу знать, где ты, придурок, живёшь.

— Но ты не знал? — уточнил Пашка, икнув и снова оглядывая Толикову комнату.

— Пожалел тебя по старой памяти, — почесал подбородок Толик. — Батя бы тебя угрохал, если бы таким увидел.

— А то за исчезновение они меня не угрохают, мля, — буркнул Пашка. — Который час?

Толик потянулся за стоящим на зарядке телефоном и объявил:

— Пять тридцать восемь. В школу пойдёшь?

— Завали, а? — поморщился Пашка. — Есть чё от башки?

— Тебе только если топор, — подмигнул Толик, но всё-таки поднялся и ушёл куда-то за аптечкой.

Пашка надавил на лоб двумя ладонями. Почему-то стреляло в ухо. И ещё воняло от шмотья так, что захотелось блевать.

И тут Пашка вспомнил.

— О господи! — выдохнул он, вытаращив глаза. — Ёб твою ж мать!

Пионова! Его стошнило прямо на Пионову!

— Ты чего подвываешь? Белку словил? — поинтересовался Толик, появляясь в дверях. И протянул Пашке блистер с красными пилюлями.

— Что я натворил!

— Даже интересно, — присел на кровать Толик. — И что же?

Пашка снова заскулил. Масштабы произошедшей катастрофы оседали в затуманенном похмельем сознании.

То есть он не просто обрыгал симпатичную девчонку, с которой надеялся встречаться, он ещё и проделал это на глазах у кучи её друзей?

Золотой материал для «Фриков СШ №37» пропадает, блин!

Какой адский кошмар.

Придётся забыть и о Пионовой, и о её крутых друзьях, и об общих тусовках! Едва вкусив счастья, Пашка всё просрал — и даже не из-за чьего-то быкования и сволочизма души, а чисто своими силами!

А сколько подпольных ютуберов среди пионовских друзей? Гуляет уже по Сети его позор, или ролик пока монтируют? А может, спасёт то, что не захотят подставлять Люську?

Да ну, на фиг. Нужно быть придурком, чтобы на такое рассчитывать.

Конец Пашке. Теперь только приложуха с корректировкой истории и спасёт. Но то, блин, на недостижимом сотом уровне…

— Ты с кем пил-то? — напомнил о своём существовании Толик.

— С кем пил, туда уже не позовут, — огрызнулся Пашка, и проглотил три красные пилюли разом. — Чё твои предки сказали? — мрачно уточнил он. — Моим уже стукнули?

— У друзей они, за городом. Никто твои бренные мощи не видел.

— Зарядка есть Type-C?

— Ни хера не расскажешь, что ли?

Пашка сверкнул на Толика недобрым взглядом снизу вверх. Тот хмыкнул и протянул провод.

Когда Пашка воткнул его в мобилу и экран загорелся, пришло СМС, оповещающее, что контакт «Мать» звонил ему сорок четыре раза, а контакт «Отец» — одиннадцать.

— Ну всё, я покойник, — понял Пашка, и голова отозвалась мучительной болью.

Перезванивать было страшно, домой идти — тоже, но другого пути не было.

— Дай чё переодеться? — страдающе проговорил он. В башке стучало и пульсировало.

— Да ты в моём шмотье потонешь, — напомнил Толик. — Могу мотор проспонсировать, хотя ты и мудень.

Мать орала как потерпевшая несколько часов к ряду, разрывая Пашкину и без того раскалывающуюся голову на обломки пылающего метеорита. От физической расправы спасло то, что батя вчера, как оказалось, тоже нехило поддал. Выяснилось, что он заякорился в гараже соседа Семёна, где тоже жарили шашлыки и усиленно пили за воскрешение Христа дешёвую водку. Когда мать обнаружила исчезновение Павлика, отец к поискам подключился удалённо и обороты в потребление горючих жидкостей только прибавил. Тело его на материну всклокоченную голову свалилось чуть раньше, часа в три ночи.

На момент явления Павлика батя к воспитательным порывам был не склонен, и выглядел не многим лучше младшего сына, разве что, в силу опыта и крепости желудка, не вонял блевотиной.

Так что получилось, что отец Пашку даже немного спас: попросил мать заткнуться уж, наконец, и переключил на себя её внимание.

Посчитав время благоприятным, Пашка сокрылся в комнате, не забыв даже прихватить с кухни графин кипячённой воды.

Материн ор лишил его последних остатков сил, голова раздулась и пыталась лопнуть в районе висков.

Стянув вонючую одежду, Пашка завалился лицом в подушку. И вырубился до очень глубокой ночи.

По каким-таким гуманистическим соображениям предки так его и не тронули, оставалось только догадываться. Когда он открыл глаза, не в силах больше держать под контролем переполненный мочевой пузырь, и опасливо прокрался в уборную, в коридоре слышался раскатистый отцовский храп, за окнами было темно, и свет в квартире не горел.

В ванной Пашка опёрся почему-то счёсанными ладонями на умывальник и уставился в свое зеленоватое лицо. Под глазами чернели глубокие провалы, сам взгляд стал тусклым и безысходным.

Разбудить предков очень не хотелось, но Пашка продолжал ощутимо вонять, и потому душ всё-таки принял, стараясь не делать напор воды сильным и вообще не шуметь. Облёванные вещи сунул в шифоньер и придавил дверцу. А то нашла бы мать в стиралки — и понеслась бы её воспитательная деятельность по новой. Лучше потом как-нибудь сам закинет, когда эта психованная на работу пойдёт.

Батя, выходит, даже и на мужскую солидарность временами способен.

Полный унылой безнадёги и горьких дум, Пашка хотел глянуть, что там в приложухе, и вдруг заметил, что ему… написала… Пионова! И даже не одно сообщение, а восемь!

08.26: «Ты как? До школы не дошёл, да?»

11.20: «Паш, ты проснулся там?»

13:44: «С тобой всё в порядке?»

14.01: «Паш, ты живой?»

14.27: «Паша, отзовись, пожалуйста. Я волнуюсь. Серёжа говорит, что они отвели тебя не домой, а к какому-то другу. Напиши хоть что-то! Ты вчера вообще не в себе был.»

16.02: «Паш?»

20.11: «Ау…»

22.07: «Блин, ну так не делают. Отзовись!»

23.12: «Ты не в сети весь день. Я места себе уже не нахожу. Позвони, когда зайдёшь, даже если будет поздно».

Пашка сел на постели и уставился на сообщения, прочитав их ещё раз по порядку, а потом и ещё один раз. Он глазам своим поверить не мог. Это что же получается, Пионова не то, что не заблокировала его после всего трэша, она переживает и хочет с ним общаться?

Может, обматерить просто решила на свежую голову? Но по тону сообщений было не похоже.

Часы показывали ноль-ноль сорок семь, и звонить Пашка не решился. Написал, что был в отрубе. Через минуту попросил прощения за вчерашнее. Потом настрочил целый абзац, и стёр, не отправляя.

Происходило то, чего с людьми происходить не может.

Воспалённый мозг Пашки сфокусировался на этой мысли и припомнил, что он, Пашка, намыливался во всемогущие боги. Точно, приложуха! А там что?

А там накопились овен, две свинки, два медведя, три «G» на боку, восемь перевёрнутых «игреков» и одиннадцать «П» с прорехой.

«Вы достигли 20-го уровня!»

Квест о дружбе с воровкой Островской висел не засчитанным. Пашка потёр макушку (голова гудела), ополовинил графин с водой и ещё раз перечитал сообщения Пионовой.

Она была не онлайн. Заходила последний раз в двадцать минут первого.

Люська, конечно, чудо в перьях! Если бы Пашку кто обрыгал, он бы такого не спустил, даже, наверное, и Толику. А он ведь при том не девка.

Видать, всё-таки приложуха на неё повлияла.

Только всё равно было непонятно, как после такого можно будет Люське в глаза смотреть.

Рассудив, что по утрам люди бывают к милосердию не склонны, Пашка приписал ещё, что хотел бы с ней поговорить на большой перемене и увидеться для этого за школой около трансформаторной будки. Тянуть до конца уроков опасно: можно в коридоре столкнуться, а тогда придётся при свидетелях.

Пашка решил на всякий случай биологию прогулять, чтобы и по пути её не встретить от греха подальше.

Но у матери на утро оказались свои соображения.

Пашка проснулся от нового ора.

— Вставай давай, ирод! Или ты намылился опять школу прогуливать⁈ Есть в тебе совесть вообще, дрянь ты такая⁈ Мать извёл! Пьянь подзаборная! У всех дети как дети, и только меня бог наградил! Опять со своим Толиком-раздолбаем набухался! Думаешь, взрослый⁈ Взрослым ты станешь, когда с нашей шеи слезешь! Сколько ты будешь нам с отцом кровь пить⁈ Вставай сейчас же!

Пашка зыркнул на мать недобро, но повиновался. Голова почти прошла, но от похмелья осталась слабость и опустошение.

Собираться пришлось под непрекращающиеся попрёки. Хорошо хоть отец раньше на работу уходил. А вот мать, похоже, решила ради сына припоздниться.

— Ты добром не кончишь, помяни моё слово! Ты в тюрьме окажешься или в канаве! Ты когда за ум возьмёшься, ирод⁈ Ты почему в пятницу в школе не был? Мне классная руководительница твоя звонила. Ты думаешь, тебе всё дозволено? Ты думаешь, на тебя не найдётся управы⁈ Ты…

В общем, так вышло, что на биологию Пашка успел. К школе он подбирался, как партизан: окольными путями, с анализом диспозиции. Так что с Пионовой не столкнулся.

— Осторожно с Абдуловым, — шепнул Толик, когда Пашка опустился за парту. — Вчера Завихренникова заставили перед каждым уроком чеснок жрать. К английскому он домой сдрыснул и сегодня вообще не пришёл. Васина тоже нет. Краснопупинский у них теперь козёл отпущения, это он Коляна чесноком шпиговал. Но рулил Абдулов. Он в пятницу после школы Кумыжному нос сломал, и пока уверенно лидирует в гонке. Эта неделя решающая. Хорошо бы его попустить, пока до нас не добрался. Есть идеи?

Думать о чём-то, кроме разговора с Пионовой, выходило слабо, и Пашка только головой замотал.

— Предки чё? — спросил Толик.

— Нормально, — буркнул Пашка, и тут биологичка приметила их перешёптывания, выволокла его к доске и начала пытать, что такое митоз, хотя он и слова такого не слышал.

Дело Толик говорил, надо было его слушать. Сильно Пашка булки расслабил со своими сердечными делами и богоподобными планами. Потому что было Пашке ещё до бога очень далеко, как минимум двадцать уровней.

Расплата настигла после алгебры, когда он с замиранием сердца устремил свои стопы к главному входу.

Пуп, Абдулов и синемордый Кумыжный перехватили его около столовой.

— Стой, Соколик! — заступил дорогу Илья-носоломатель. — День борьбы с вампиризмом ты пропустил, а вот сегодня у нас день огненного дракона. Все недостойные проходят жгучее испытание. Осилишь пятнадцать красных перчиков, и получишь иммунитет на две недели. Всё по чесноку: вообще тебя замечать не будем. Не осилишь — пеняй на себя. Как бы тебе эти перчики ещё куда не затолкали.

Тут трое парней разразились хохотом, и Краснопупинский шагнул вперёд, протягивая Пашке магазинную упаковку затянутых целлофаном жгучих красных перцев. Вокруг них начала собираться толпа, создавая около столовой затор.

Пашка сглотнул. Острое он не переносил с тех пор, как восьмилеткой с дуру сунул в рот огрызок высохшего тёмно-бордового порождения ада, которое батя макал в свою тарелку борща буквально на пару секунд всякий раз, когда мамка его готовила. После этого батя неизменно выпивал сто граммов водки, поглощал тарелку, и глаза у него обязательно слезились. А к ночи мамка начинала перерывать обувные коробки с лекарствами в поисках таблеток от изжоги. Батя шутил, что хороший перец жжётся дважды, но Пашка не понимал, о чём речь. Пока не сглупил с тем чёртовым стручком.

Страдал он после того эпизода действительно дважды: рот горел так, что мать его еле откачала под отцовский хохот, а в сортире вечером Пашка вообще чуть с ума не сошёл.

И с тех пор острого боялся до дрожи.

Но стервятникам страх показывать нельзя ни в коем случае, не то Пашку станут этим перцем каждый день тут пичкать.

— Давай-давай! — подбодрил Абдулов. — Ты мужик или чё?

Толпа стала больше. Кто-то заулюлюкал.

Покрывающийся потом Пашка увидел, как в первом ряду зевак мелькнуло перекошенное лицо позавчерашней воровки Островской, и тут же она повернулась спиной, проталкиваясь через толпу.

— Давай-давай-давай! — поторопил Антон Кумыжный, и собравшиеся подхватили, скандируя, словно болельщики на стадионе.

Пашка сорвал целлофан. Если от одного перца он чуть не умер, то что будет от упаковки?

Взял один стручок. Самый маленький.

— Первый! — гундося, крикнул Кумыжный. — Барабанная дробь! Готовьте свои телефоны, сейчас вы увидите огнедышащего дракона!

— Жри! — грубо и зло прикрикнул Пуп, и стало понятно, кто выбирал сегодняшнюю жертву. Явился бы Пашка вчера, жевал бы чеснок вместо Завихренникова. Но лучше чеснок!

— Жри, давай! — велел Абдулов, и напряг бицепсы, демонстрируя, что будет с Пашкой, если он не одолеет перцы.

И вдруг в центр круга протолкался Вахтанг Тамаридзе, первый школьный силач, переросший многих взрослых ещё в восьмом классе. Теперь он был выпускником.

— Одолжи перчики, брат, — обратился Вахтанг к Пашке, и тут же взял у него упаковку. А потом повернулся к мучителям. — Разбирайте.

Повисла пауза. Краснопупинский, Абдулов и Кумыжный подались назад, но плотно сомкнувшаяся толпа их не выпустила.

— Давай так, друг, — положил Вахтанг ладонь на плечо помертвевшего Абдулова. — Перцы можно съесть со сломанной рукой или с целой. Тут выбор ваш.

Илья дрожащими пальцами взял один стручок.

— Не скромничай, — велел Вахтанг угрожающе. — Делите поровну.

Давясь и задыхаясь, обливаясь неудержимыми слезами, Пашкины мучители успели проживать половину упаковки прежде, чем представление заметил историк, и положил ему конец.

— Кто пацанёнка тронет, — обронил Вахтанг на прощание, устремляясь за историком в кабинет директора, — дело будет иметь со мной. Всё поняли, огненные драконы?

Гогочущая и гудящая толпа начала рассасываться.

Когда прозвенел звонок, совершенно ошалевший Пашка понял, что пропустил встречу с Пионовой, но решил всё равно смотаться к трансформаторной будке: вдруг ждёт. Но тут его поймала воровка Островская.

— Мама с Вахиным отцом уже полгода живёт, — шепнула она. — Так что он мне вроде как теперь братик. Обещал за тобой присмотреть, — подмигнула она. — Хорошего дня, я на английский опаздываю. Потом поболтаем.