Новый Робинзон

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Недружелюбный прием. — Дикарь, говорящий по-английски. — Наконец корабль. — Разочарование. — Снова среди туземцев. — Покинутое поселение белых. — Лихорадка.

КОГДА МЫ подъехали к острову, то увидели большую толпу дикарей, собравшихся на берегу. Их намерения были далеко не дружелюбны. Все они с угрожающим видом махали копьями. Я встал на ноги и знаками начал показывать им, что хочу начать переговоры и остановиться у них на острове. Тогда они опустили копья. Мы вышли на берег. К величайшему моему разочарованию, я и Ямба ни слова не могли понять из речи этих дикарей. Они говорили на каком-то незнакомом нам языке.

Наша первая встреча сопровождалась обычной церемонией. Мы медленно подвигались навстречу друг другу, а когда сошлись вплотную, то потерлись носами. После этого приветствия, я объяснил знаками, что хотел бы несколько дней провести на острове, и передал им свою палочку-паспорт. Палочка подействовала, туземцы сразу изменили свое отношение ко мне, сделались гораздо дружелюбнее. Тогда я начал объяснять им, что ищу белых людей. Они ответили, что мне нужно для этого ехать дальше на юг. Потом они повели нас в свой лагерь, накормили и снабдили нас запасом провизии: плодами и кореньями, рыбой и улитками. Кенгуру и других двуутробок на этом острове не водилось.

Я пробыл на этом острове два-три дня и решил ехать дальше. Туземцы ничем не могли помочь мне в моих поисках. Они старались уговорить меня ехать на юг, но мне не хотелось делать это. Я знал, что на севере должен находиться мыс Иорк, и рассчитывал добраться до него. Я собирался ехать морем, и туземцы подарили мне пирогу, очень, впрочем, ненадежную, выдолбленную из ствола дерева. Дальше мы ехали уже в этой пироге, но старались не терять из вида берега: — пирога была ненадежна. Много прекрасных островков встречалось на нашем пути. На некоторых мы останавливались, чтобы отдохнуть и запастись провизией. На одном из островков я нашел несколько рисунков, высеченных туземцами на скале. Рисунки изображали людей и животных. Они были очень грубы. Мне приходилось потом видеть лучшие в области мыса Лондондери.

Время от времени мы останавливались у материка и вступали в сношения с вождями различных племен. Все они относились к нам сначала враждебно. Раз, помнится, я встретил одного или двух туземцев, которые знали несколько английских слов. Я спросил их, не знают ли они, где здесь можно встретить белых. Они указали на восток, уверяя, что мыс Иорк лежит там, и что белые живут очень далеко, на расстоянии нескольких месяцев пути от них. Но я был уверен, что мыс Иорк лежит на север, и продолжал придерживаться этого направления.

Долго плыли мы без всяких особых приключений. Целый день мы гребли, держась постоянно в виду берега, а на ночь выходили на берег. Ели мы яйца морских птиц и улиток. День за днем продвигались мы вперед, заходя в каждую бухточку, осматривая каждый островок. Никого мы не встречали. Должно быть, мы находились еще за много сотен километров от того места, к которому стремились. Ямба начала заметно грустить и волноваться.

— Ты ищешь страны, которой нет, — говорила она мне. — Ты ищешь друзей, которых никогда не видал.

Я не уступал ей. Я уговаривал ее, просил еще немного потерпеть.

— Подожди немного. Мы найдем друзей. Вот еще несколько дней…

Однажды утром, когда мы огибали небольшой мыс одного острова, я вдруг увидел у самого берега мачты какого-то судна. Это было между материком и Куковым проливом. Сначала я оцепенел от радости, а затем быстро вскочил на ноги.

— Ура! Ура! — закричал я. — Корабль! Мы спасены!

Я повернул лодку и начал грести к кораблю.

Через несколько минут мы были уже подле него. Судно стояло почти на сухом месте: было время как раз самого отлива. На судне никого не было. Тут же на берегу, недалеко от судна, виднелась небольшая хижинка. Я направился к ней. Здесь тоже было пусто, хотя около хижины и валялось множество костей рыбы. Пока мы с Ямбой осматривали хижину, вдруг появилась целая толпа малайцев. От них я узнал, что судно принадлежит им, и что они приехали сюда на рыбную ловлю.

Рыболовы были очень удивлены, увидев меня и Ямбу. Но когда они узнали, что я немного говорю на малайском языке, они пришли в восторг и пригласили нас к себе на судно. Они рассказали мне, что приехали сюда с голландских островов, лежащих к югу от Тимора. Они вскоре должны были отправиться в обратный путь. Тут они сделали мне предложение, которое заставило мое сердце усиленно забиться. Они позвали меня с собой, а вместе со мной соглашались захватить и Ямбу. К моему разочарованию и горю, Ямба отказалась ехать вместе с малайцами. Она вся дрожала от страха и уверяла меня, что малайцы нас убьют, как только мы отойдем от берега.

Долго я старался убедить Ямбу изменить свое решение. Но она твердо стояла на своем. Я не мог покинуть Ямбу, ведь она была моей спасительницей. Я отказался от предложения малайцев, я отказался от возможности вернуться на родину!..

Вместе с малайцами мы провели несколько недель. А потом они проводили меня в лагерь туземцев, которые жили подле небольших лагун, не особенно далеко от стоянки малайцев. Перед отъездом малайцы оставили нам множество рыбы и морских раковин, из которых Ямба вынимала улиток и варила из них великолепный суп.

Вождь туземного племени, к которому меня проводили малайцы, недурно говорил по-английски. Одна из жен его знала даже небольшой английский стишок, который она бойко произносила, хотя, по-видимому, и мало понимала то, о чем говорила. «Капитан Джек Дэвис», как называл себя этот вождь, служил несколько времени на одном из английских кораблей. Он сообщил мне, между прочим, что недалеко от бухты Раффлей (так называлось место, где жили эти туземцы) есть остатки европейского поселения, и согласился проводить меня туда. Сначала вождь показал мне место в бухте Раффлей, на котором раньше тоже было поселение — форт Веллингтон. Я нашел там несколько больших фруктовых деревьев, ягодные кусты. Затем мы отправились к другому поселению. Я знал, что оно брошено, но все же надеялся встретить там кого-нибудь из поселенцев. Можете себе представить, как велико было мое разочарование, когда мы добрались до этого поселения — остатков форта Эссингтон.

Я увидел угрюмую, покрытую множеством болот и совершенно необитаемую местность. Кое-где виднелись развалины домов, остатки садов и огородов. Туземцы рассказали мне, что это было одним из мест ссылки преступников. Так как местность была крайне нездорова, то форт давно покинут. Нам довольно часто попадались могилы, в которых, очевидно, были зарыты ссыльные поселенцы.

Местность была богата плодовыми деревьями, остатками бывших здесь когда-то садов. На болотах стаями перелетали утки и другие водяные и болотные птицы. Я видел несколько стай черных лебедей. Птицы было так много, что когда стаи их кружились над болотом, едва можно было разглядеть небо, так густы были эти стаи. Туземцы ловили этих птиц очень простым и занятным способом. Охотник залезал в воду по самую шею. Голову он прикрывал себе чем-нибудь зеленым: пучком камыша, ветвями, травой. Он стоял неподвижно и ждал… Когда утка подплывала к нему близко, он под водой хватал ее за ноги и утаскивал под воду. Там он держал птицу до тех пор, пока она не задыхалась. Под водой же он подвязывал ее к поясу и снова ждал добычи. Этим способом за короткое время можно было наловить массу птиц.

Очень уж много было их на здешних озерках и болотах.

Пробыв около двух недель на развалинах форта Эссингтон, мы снова вернулись в бухту Раффлей. «Капитан Дэвис» говорил, что иногда к ним заходят случайные корабли, и что, возможно, какое-нибудь судно из порта Дарвина и зайдет сюда. Поэтому я решил поселиться здесь и ждать. Местные туземцы к тому же знали многое о европейцах, и я был уверен, что со временем смогу собрать много полезных для себя сведений.

Не пробыл я здесь и нескольких дней, как заболел лихорадкой. Заразился я ею, вероятно, еще в порте Эссингтон, где иногда целые часы проводил в воде, в болотах. Никакие средства не могли прекратить жесточайшего озноба. Ямба перепробовала все. Я слабел и слабел, и к концу недели впал в сильный бред. Туземцы лечили меня всякими местными средствами — разными листьями и пилюлями. Но ничто не помогало, мне становилось все хуже и хуже. Я не узнавал теперь даже Ямбы.

Наконец лихорадка начала понемногу ослабевать, бред прекратился.

Я поправлялся, но был так слаб, что едва мог шевелиться.

По беспомощности я не уступал маленькому ребенку.