Ну, здравствуй, перестройка!

Глава 41

Дорогие друзья, уважаемые гости!

От имени народа нашей страны…

Такие фестивали — всегда большой праздник…Советские люди искренне рады этой встрече, и их сердца открыты для вас.

«Это факт. Рады мы, энтузиазм у нас зашкаливает», — признаю я.

Но, разумеется, фестивали — это не только праздник,… чтобы блага Земли, блага цивилизации были доступны всем, чтобы исчезли из жизни человека и человечества насилие и расизм, неравноправие и угнетение, милитаризм и агрессия.

«Ну, уж это хрен вам! Горбатого только могила исправит. Ничего не исчезнет и ничто не станет доступно всем», — продолжаю осмысливать речь Горбачева.

Ваш форум проходит в год 40-летия разгрома гитлеровского фашизма и японского милитаризма…

«Это он к месту напомнил», — соглашаюсь с ним.

Не забудут народы и то, что 40 лет назад мир содрогнулся от первого атомного взрыва…

«Забудут, даже потомки тех, кто сгорел в ядерном огне, забудут», — точно знал я.

Мы против политики угроз и насилия, попрания прав человека, и прежде всего таких священных, как право на жизнь, право на труд, против того, чтобы освободившиеся и развивающиеся страны превращали в источник обогащения монополий, использовали их под военные базы и плацдармы агрессии.

«Именно, именно будут грабить и обогащаться! И про плацдармы не угадал, если ты выведешь советские военные базы, там появятся базы НАТО», — пророчествовал я уже совершенно в дрянном настроении.

…Человечества без войн, насилия и угнетения!..

… Станет убедительной демонстрацией солидарности, приверженности миру и дружбе между народами!..

— Какой лидер у нас, — восторженно пихнула меня локтем соседка, моих лет, как водится, комсомолка.

— Да уж. Хрен второго такого найдёшь, — признал я, ибо таких наивных дураков поискать надо.

— А тебя как зовут? Сидишь печальный? Случилось что? Я Оля, — решила поплотней познакомиться со мной, некрасивая, в общем-то, деваха.

Нет, когда она молчала, была симпатичная, а когда улыбалась, то становились видны её кривые мощные зубы, и это меня очень отталкивало. Девушка оказалась москвичкой и работала на озеленении столицы к фестивалю. В данный момент она мне рассказывает про клумбы, на которых цветами изображена эмблема фестиваля:

— Ты знаешь, как мы подбираем цвета на клумбе? Чтобы было похоже на эмблему фестиваля? — надоедала она. — Голубой цвет — это цветы лобелии, фиолетовый — гелиотроп или олиссум, красный — тагетес, его ещё бархоткой называют.

— Я не особо по цветам, мне активный отдых нравится — спорт, танцы… — вяло сопротивлялся я.

— Танцы! У меня старшая сестра танцует здесь в фестивальном кафе! Ансамбль эстрадного танца «Фотон», у неё сольный танец. Каждый день будет танцевать, я вас познакомлю, — подпрыгнула на месте Оля.

А это уже интереснее, спортивная танцовщица-сестра, ещё и старшая, Оля уж реально молодо выглядит. Я понимаю, отчего она ко мне пристала — справа от неё сидит настоящий ботан. Пухлый, в огромных очках, ещё и неопрятный — уляпался, поедая мороженое.

В кафе, куда мы направились с Олей после открытия фестиваля, оказалось людно. Сами танцы ещё не начались, и мне удалось пообщаться с Леночкой. Как я и ожидал, она мне понравилась больше, что, мне кажется, заметила и Оля. Но вот облом — страшноватый боксер — не предел мечтаний этой девицы. Она хотела отрываться и тусить. Разок я бы мог с ней задружить, но не более.

От речи Горбачева и от облома с Леночкой меня настигло опустошение. Я решил уехать в гостиницу, но от Оли так просто не отделаться, она взяла с меня слово, что я приеду тридцать первого июля на международный фольклорный праздник в музей— заповедник «Коломенское». Знать бы еще, где это. Хотя, зачем мне? Я соврал, и ехать туда и не планирую. Центр Москвы бурлил праздником, шутка ли— полторы сотни с лишним безбашенной молодёжи, и все хотят веселья.

— Ваши документы? — строго спросил меня мужчина в строгом костюме, а рядом стоит его брат-близнец, не иначе.

— А ваши? — привычно огрызнулся я.

Нехотя передо мной мелькают коркой.

— Стоп, что машешь как веером, дай прочитать! — возмущаюсь я. — Может у тебя удостоверение ЦРУ!

Нет, наш советский мент. Лейтенант Козлов, ещё и не московский, наверняка, в усиление отправили.

— Документы покажите, гражданин, — настойчиво попросил летёха.

— А почему для вас, Козлов, я гражданин, а не товарищ? — не подумав, сказал я.

— Боря, вызывай машину, наш клиент! Ещё и пьяный!

Мд-а, двусмысленно прозвучало! А я виноват, что у него такая фамилия? Ситуация скверная.

— Не надо машину, вот моё удостоверение, — вздохнул я, доставая свой пропуск-удостоверение. А настроение было поругаться. Зная наших ментов, могли и по почкам стукнуть, а оно мне надо?

В гостинице соседа нет, и не было. И какая койка моя? Выбираю у выхода, скидывая его вещи со своей уже койки на пол. Подумал и переложил на кровать. Не стоит на парне зло срывать. Заказываю межгород, в номере есть телефон и можно через портье заказать переговоры. Набираю Фаранову и мне повезло — она дома. Бабулю мою видела вчера, и отца недавно. Так что я прошу передать, что у меня всё хорошо, прошёл отбор в сборную, на этом месте Алёнка радуется, а сейчас был на открытии фестивали. На этом месте девушка радуется и завидует. По-доброму, она вообще добрая. Спросил у неё про здоровье, и сам не ожидая, попал в точку.

— Обследоваться надо по одному делу, — смущённо говорит она.

Я не допытываюсь, болезнь, от которой она умрет в будущем, деликатная — рак прямой кишки. Радуюсь про себя, что она вовремя озаботилась и прощаюсь.

Тут же звонок — на пять рублей наговорили, сообщили мне в трубке.

Иду в ресторан, а мест нет, можно было пройти, сунув трешку, или учинить скандал, я всё-таки жилец местный, но не стал, решил проветриться.

Навстречу мне попадаются две смешливые иностранки — настоящие американки, из США, а не как Боб с Жуиром из третьих стран. Знакомимся с ними быстро, а поскольку, общаюсь я с ними свободно, меня зовут в гости. Им удобно, когда рядом переводчик, а мне приятно обнимать их за талии. Так втроем и шлепаем, болтая на иностранном. Сандра и Джейн— студентки-филологи, изучают русский язык в том числе, но как же скверно на нём говорят!

— Чендж чендж, — услышал я от встретившихся по пути нам двух советских парней несоветского вида.

Джинсы, патлы, кроссовки, одинаковые майки с надписью на английском «я проездом».

— Нахрен пошли! — не дослушав, чем они собрались нас порадовать на обмен, шугнул я парней, ведь на девочек у меня уже созрел план.

Американки раскрепощённые, мы уже минут пять про секс разговариваем. В данный момент «Кама-сутру» обсуждаем. Ни они, ни я не читали сей труд, зато картинки смотрели.

Парни, оценив мою неприветливую морду, спорить не стали, и действительно — есть варианты кроме нас, везде полно иностранцев. Один лишь матюгнулся, но не на меня, а так, промежду прочим.

— Толя, почему у них написано на майках «я проездом»? Ведь они русские? — спросила Сандра.

— Они читать не умеют и не знают что у них на майке за надпись, — поясняю ей.

— А почему один из них сказал «твой кролик»? — спросила простодушная Джейн.

Я закашлялся от смеха, поясняя, что парень просто выругался, и кролик тут ни причём, просто фразы похожи. Ведь «твой кролик» звучит как «ё банни».

Предвкушая секс, я завалился к девушкам в номер, на входе вопросов не возникло — я в очередной раз блеснул языком, меня даже не записали как гостя. По-моему, персонал уже устал от шумных туристов-иностранцев. Прикидываю, сколько у меня презервативов с собой, по всему выходит, что хватит. Но кому-то из девушек достанется два, а кому-то три. Я пока на Сандру думаю, она совсем уже пьяненькая и лезет целоваться, не ко мне, к подружке, но это они так балуются, дразнят меня. Или не дразнят? Твою мать! Куча баб в Москве, а я выбрал двух самых продвинутых. Они — пара лесби, и как мужчина я им неинтересен, зато как собеседник…

Я не стал гордиться своей начитанностью, а оделся и ушёл. В своем номере меня ждал сюрприз — мой сосед, наконец, появился в номере, и ему повезло больше чем мне. На моей кровати сидит девушка и с видимым удовольствием ест мороженку.

Парень как парень, лет двадцать пять, выше меня ростом и плотнее. Поэтому, наверное, смотрит на меня с превосходством.

— Ты почему чужую кровать занял? — без знакомства наехал он на меня.

— Скажи своей даме, пусть свалит с моей койки, — хмуро попросил его, не отвечая на глупый вопрос, ибо чтобы я ни ответил, хам всё равно не успокоится.

— Ты глухой или тупой? — парень потянул ко мне свои руки.

Резко бью по его корпусу двоечку, чувак падает, и падает неудачно, разбивая себе нос о кровать.

— Ю окей? — заполошно вскочила его подруга, бросившись к пострадавшему.

Американка или англичанка, не понять по говору. Вот что меня бесит в их фильмах, так именно этот вопрос. Там у чувака, к примеру, уже нет глаза, оторвана нога, его сорок минут месили железными прутами, а подружка калеки не находит ничего лучшего как спросить «Ю окей?».

Нет, не окей! Он уже в крови, а сейчас я ему ещё добавлю!

— Стой, стой! Давай поговорим, — просит сосед, наконец, продышавшись. — Тебя как зовут?

— Может быть с этого вопроса и надо было начинать? — остываю я, да и неудобно при иностранке бить его. — Анатолий Штыба. И это не я твою кровать занял, а ты занял обе своими вещами. Поэтому я выбрал, какую захотел. Вопросы?

— Я тоже Толя! Тёзка! Я музыкант, в «Интеграле» играю, — торопливо говорит парень.

«Интеграл»? — задумываюсь я, но никого, кроме Лозы, вспомнить оттуда не могу. — Лоза у вас поёт?

— Уже нет, в «Зодчих» он второй год, — у нас по вокалу новый состав: Женя Белоусов, Андрюхи Потанин и Рубцов, — перечисляет он. — Сами мы из Саратова!

— Парней так много холостых на улицах Саратова! — неожиданно запела девушка, коверкая язык.

«Тоже филолог, не иначе», — решил про себя я.